Записки на полях

      Лань Хуань откидывается на спинку дивана, плотнее кутает ноги в плед и нетерпеливо прислушивается к звукам на кухне. Чайник щёлкает почти неслышно, так же тихо стукаются друг о друга чашки. За окном в темноте позднего вечера тарабанит дождь, и Сичэнь почти не слышит за этим шумом шаги, прикрывая глаза. По спине бегут мурашки, и он не уверен, что сможет сегодня действительно согреться: стоило вспомнить, как тело хлестало холодными порывами ветра от быстрой езды, как кожи касалась прохладная, вязкая от соли вода, как ноги проваливаются в песок, и как на тело наваливается усталость к привычным девяти часам, а спать нет возможности.       Сейчас спать не хотелось совершенно. — Устал? — спрашивает Минцзюэ, ставя чашки на маленькую, угловатую тумбочку у их совершенно небольшого дивана и садясь рядом. Одна из пружин скрипит под весом двух молодых, но уже мужчин, и Сичэнь улыбается, не открывает глаза, устраивается под боком у своего парня и наслаждается его теплом. — Чай с мятой. Твои любимые печенья. — М-м, — тихо тянет он в ответ, и наугад, сонно, лениво тычется губами куда-то недалеко от скулы. Минцзюэ поворачивает голову и осторожно целует его, как положено, медленно, нерасторопно, откидывая на свою руку и почти укладывая на подушки. Лань Хуань обнимает его за шею, и только теперь открывает глаза. Отстраняется, гладя по щеке длинными пальцами. Ему чудится песок на щеке любимого. — Устал. Но я счастлив. Чувствую себя прекрасно.       Сичэнь улыбается, когда его целуют в кончик носа, несильно отстраняясь, чтобы пихнуть в руки кружку горячего чая. Всё хорошо. Медленно отхлебнув горячей мятной воды, в которой едва ли угадывался вкус зелёного чая, он наклоняется с дивана к небольшому рюкзаку, брошенному в ноги сразу, как они вернулись домой, и достаёт фотоаппарат. Кусает губы, надеясь, что кадры вышли хорошими.       Минцзюэ обнимает его, утыкаясь носом в шею, и смотрит через плечо в небольшой экранчик. — Там было так красиво, — размышляет вслух Сичэнь, ожидая, пока загрузится изображение. Спустя пару секунд он видит в кадре свою ногу в махровых носках, ещё через одну — фотографию Минцзюэ, опирающегося на мотоцикл. Тот за спиной фырчит, и его дыхание щекочет шею. — Смотри.       Он знает, что его слушают, чувствовал тепло чужого тела и дыхания, слышал неровный, гулкий бой сердца чуть ниже собственного, и тонул в этой нежности.       На фото — пляж, закат, и они, влюблённые и совершенно потерянные для всех остальных. Глубокой осенью к морю уже не выезжали: слишком холодно, песок ледяной, вода остыла, сильный ветер… Но им было плевать.       Как было совершенно плевать на то, что квартирка маленькая, диван старый, на кухне не электрическая, а газовая плита.       Они жили, дышали полной грудью, и ничто не мешало им быть свободными.       И фото заката на морском побережье вышло таким же потрясающим, как и ощущение счастья, клокочущего внутри.