«По-дружески»

      Ладно, этот момент должен был наступить.       — Я хочу, чтобы ты серьезно подумал над своим поведением, — говорит Хен Эдди, когда они ненадолго остаются одни в столовой. В ее голосе звучит подвох и капля давления, что чертовски опасно. — Бак делает буквально в-с-е для тебя и твоего сына. А ты?       О-о-о, это происходит на самом деле? Эдди предполагал что-то подобное, но слова Хен все равно заставляют его задержать дыхание и чувствовать себя так, будто почву выбили из-под ног. И это внезапно и нечестно.       — Ты хороший человек, Диаз, — твою мать, она называет его по фамилии; Эдди думает: если бы Хен имела право, она бы точно дала ему мощный подзатыльник. — Но так не может продолжаться.       Эдди открывает рот и тут же закрывает. Он все еще ощущает ситуацию так, словно Хен занимается избиением младенца, но не то чтобы ему было что возразить. Его психотерапевт поддерживает идею, что в жизнь пора вносить изменения.       Хен впивается руками в бока и делает все, чтобы выглядеть угрожающе.       — Вы вместе уходите, вместе приходите, проводите выходные и постоянно показываете окружающим счастливые фото друг друга. У тебя на заставке Бак в полный рост, обнимающий Кристофера, — Эдди молчит, прислоняясь к стене. Хен сейчас похожа на стихийное бедствие, и лезть к ней себе дороже. — Ты заставляешь этого парня сиять, буквально, Эдди, он выглядит как мультяшка с глазами-сердечками, когда смотрит на тебя.       О. Ох. Эдди прикусывает губу. Давление — это не то, что он любит, не то, в чем он действительно хорош, но Хен уже не первая, кто говорит ему об этом, и он вроде как смирился.       Он вроде как з а д у м а л с я. О том, что происходит. О Баке — в том самом плане. И не то чтобы паническая атака и его реакция на Ану как-то повлияли на ситуацию. Нет, вовсе нет.       Только если немного.       — И чего же ты ждешь? — сурово и строго спрашивает Хен, смахивающая на каждую из его сестер, но с той лишь поправкой, что младшие никогда не лезли к нему настолько беспардонно и нагло. А у Хен стальные яичники, Хен плевать. — Почему ты никак не сделаешь шаг?       Эдди с секунду переваривает информацию. Неуверенно ведет плечом. Возможно, он покажется долбанным трусом, но он не видит выхода — Хен основательно приперла его к стенке; выложить правду — меньшее, что он может.       — Потому что... — Он осторожно подбирает слова. — Может, я не знаю, Хен... может, это не то, чего он хочет?       Хен в ответ обидно смеется, но во взгляде нет агрессии, и только это помогает Эдди чувствовать себя в безопасности в столь неловком разговоре.       — Бак буквально через слово говорит о тебе, твоем ребенке и вашей совместной жизни. Он носит твои вещи...       — Эй! Это не так!       — Неужели у вас настолько похож гардероб? — Хен скептически выгибает бровь, и, возможно, Эдди стоит пошерстить в шкафу. В прошлый раз он не досчитался трех футболок, но мало ли где они. — Речь о другом, Эдди. — Она делает шаг, и вся напускная жесткость спадает, как шелуха. Хен кладет руку ему на плечо, и это ощущается правильно, это ощущается так, будто Эдди может ей доверять. — Речь о том, что тебе не о чем беспокоиться, — Хен деликатно меняет слово "бояться" на "беспокоиться", и, боже, Эдди действительно благодарен. — Ничего между вами не изменится. Я имею в виду, Бак уже буквально так глубоко в твоей жизни, что ему нечего там открывать. Вы только не спите друг с другом, в остальном же...       Хен решает не заканчивать фразу, и это второй милосердный поступок за последние полчаса. Эдди тяжело вздыхает, отводя глаза. Она, наверное, во многом права, но если бы можно было так просто отодвинуть все страхи, всю панику...       Хотя кого он обманывает? С Баком многое просто. С Баком действительно просто, и это совершенно не то, как он чувствует себя с Аной, как он чувствовал себя с Шеннон. Бак особенный. Всегда был. Всегда будет.       Наверное, именно эта мысль — еще тут можно сказать спасибо психотерапевту — заставляет Эдди посмотреть на Хен чуть более благодарно, чем раньше.       Она отмахивается:       — Просто разберись, мужик, — в голосе достаточно понимания и ласки. — Думаю, вы оба заслуживаете определенности, разве нет?       Да.       Да, возможно, они оба заслуживают определенности.       Да, возможно, Эдди стоило подумать об этом чуть раньше — когда Бак рыл руками землю, пытаясь достать его из-под обвала, или когда Бак устроил им с Кристофером лучшее Рождество на станции, или когда Бак едва не умер, придавленный машиной.       Возможно, ему стоило подумать об этом очень, о ч е н ь давно.       Эдди предпочитает скрыться с глаз Хен прежде, чем он начнет ощущать себя конченым идиотом.

***

      Бак в их доме, расслабленный и спокойный. Ему удалось уложить Кристофера раньше обычного, прочитав ему пару глав из Хроник Нарнии, и, кажется, Бак действительно считает это серьезным поводом для гордости.       Они вместе моют посуду на кухне, вокруг тишина, комфортная и полная чего-то мягкого, невидимо-пушистого и нежного.       Эдди украдкой бросает на Бака один, другой взгляд. Невысказанное, накопленное, грамотно подогретое Хен жмет изнутри грудину. Тянуть все труднее. В конце концов, кому-то из них должно хватить духу, и почему это должен быть не он?       — Послушай, Бак, — тарелки убраны в шкафчики, и они плавно передвигаются в гостиную, садятся друг напротив друга.       Новое кресло идеально подходит под Бака, он располагается в нем с полным комфортом. Эдди ловит себя на том, что откровенно любуется.       — Думаю, это чертовски безумное предположение, но...       Бак замирает, явно заинтригованный. Бутылка пива в руках остается с неоткрытым горлышком.       — Да?       Психотерапевт сказал: это хорошая идея. Хен намекнула: просто возьми свое. Крис сегодня днем произнес: Бак — лучший во всем белом свете.       Выходит, Эдди нечего терять? Звучит немного из грани фантастики, но...       Наверное, он и правда несколько устал обрекать себя на несчастья.       — Ты и я, — говорит он и тут же замечает, как темнеют светло-голубые глаза. Взгляд Бака становится хищным, притягательным и одновременно невероятно удивленным, почти что испуганным. — Хен сказала, мы ведем себя как пара, — Эдди думает: главное пройти по краю, не сведя все в неудобную шутку; не то чтобы ему это хорошо удается. — Разве что не трахаемся.       — И? — Бак хрипит на выдохе, странно и долго.       Воздух вокруг них насыщается напряжением. Эдди интуитивно считывает: наверное, они движутся в правильную сторону. Переводит дыхание. Еще раз взвешивает "за" и "против". Сойдет ли за достаточный аргумент то, что от мысли об Ане его скручивает судорогой, а о Баке — сладко сводит внутри?       — Что мешает нам начать трахаться? — сказать это оказывается проще, чем он представлял. — Хотя я немного старомоден и предпочел бы большее.       Бак, кажется, захлебывается воздухом. Или собственной слюной.       Подается ближе.       — Большее?       И его реакция: расширенные зрачки, влажно блестящие губы, сбитое напрочь дыхание помогают самому Эдди не броситься бежать без оглядки. Еще немного. Он справится. Они справятся.       — Я бы предпочел встречаться с тобой, — говорит он тихо, не в силах сдержать улыбку.       Бак разрушенно сипит. Вздрагивает всем телом, быстро отводит взгляд. Эдди думает: в чем дело? Что пошло не так? Буйная паника облизывает пятки.       — О господи, — шепчет Бак.       А потом — вот новость — стекает по креслу на пол и ползет к нему на четвереньках. Он выглядит как человек, на плечи которого положили скалу, и Эдди обязательно спросил бы, как он себя чувствует, если бы это не смотрелось так возбуждающе.       — Так ты согласен? — он чудом не заикается.       Бак близко, Бак — у коленей, и от того, каким адским пламенем горят его глаза, у Эдди внутри все сжимается. Буквально в с е.       — А на что похоже? — низко спрашивает Бак.       Смотрит снизу вверх, наклоняя голову. Прижимается щекой к внутренней стороне бедра. Тому, что Эдди податливо раздвигает ноги, нет никакого адекватного объяснения. Он действует на эмоциях, они оба в кои-то веки действуют на чистых эмоциях. Страха нет.       — На то, что ты собираешься... — Эдди сглатывает.       Бак хмыкает в ответ, и это чарующе, пьяняще. Господи, почему они не додумались до этого раньше?       — О да, — говорит Бак, и это так очевидно: то, что он старается держаться спокойно, — я собираюсь. Трахнуть тебя. — От звука его голоса Эдди сам не замечает, как твердеет. — Встречаться с тобой.       В голове — белый шум, и что-то очень теплое, почти горячее скользит по венам. Эдди чувствует себя как под кайфом, непередаваемо прекрасно. Он хочет, чтобы это никогда не кончалось. Он хочет просто взять и застыть в моменте навечно.       Но Бак — это Бак. И он даже вершину мира делает выше.       Бак высовывает язык и медленно ведет им по ткани брюк. Это порнушный, порнушный трюк, но Эдди едва успевает прикусить ладонь, чтобы не застонать. Он будто вернулся в пубертат: достаточно трения, безумного взгляда, пары грязных словечек и мокрого прикосновения, чтобы кончить. Но это хорошо.       С Баком вообще — х о р о ш о. Господи, спасибо Хен и психотерапевту за показательные беседы, приведшие его сюда. Он сам добирался бы слишком, слишком долго.       — Я собираюсь любить тебя, — говорит Бак, прикрывая глаза и дрожа от переполняющих эмоций. — Я собираюсь б-ы-т-ь с тобой.       И это — последняя капля. После нее — нирвана и вакуум, и Эдди совершенно за себя не ручается, когда рывком дергает Бака вверх, буквально втаскивая на колени, жадно прижимаясь ртом к чужим губам, грабастая руками крепкое теплое тело. Ближе. Ближе.       Под кожу.       Что ж, определенность — это действительно здорово, и Эдди клянется себе не испытывать стыда, что он полз к своей хрупкой щемящей мечте годами. Он здесь. Вот все, о чем действительно стоит думать.       Или не думать — по крайней мере, не сейчас, когда Бак зарывается носом под линию челюсти и сжимает зубы так, что от наслаждения хочется кричать в полный голос.