«По-дружески»

      Когда Эбби ушла, жизнь разом стала сложной.       Конечно, Бак не имеет права ее винить — он и не делает этого, — но мир определенно окрасился в скучно-серый, и тусоваться в нем очень сомнительная затея. Бак привык — он, в конце концов, работает пожарным, успел повидать в жизни некоторое дерьмо. Бак привык — он и без того через день собирает свое хрупкое тело по кусочкам.       Бак привык — но это вовсе не значит, что ему это нравится.       Без Эбби он чувствует, что становится худшей версией себя: распущенной, сбившейся с траектории. Он как лопнувший шарик: летит, увлекаемый порывами ветра, абсолютно не представляя, куда забросит в следующий момент.       Он отчаянно ищет, за что зацепиться.       А потом появляется Эдди. Горячая кровь, смуглая кожа, взмах длинных ресниц. Бак понимает, что пропал, еще задолго до того, как знакомится с его сыном. Эдди — травмированный зверь, он идет по жизни, неловко подбирая лапы, и Бак совершенно без понятия, откуда в нем поэтичность сравнений, но это действительно так. Эдди избит, встревожен, постоянно ждет подвоха. Жизнь научила его бояться любого движения. Он любит держать все под контролем, а Бак знает, что такие привычки не берутся из воздуха.       На самом деле, Эдди для Бака — плохой вариант. Эдди и своих заморочек достаточно: у него сын, американские эмоциональные горки в отношениях с родителями, переменные трудности в общении. Так-то, конечно, он замечательный, чуткий, открытый парень. Но. У него есть балласт из неподъемного прошлого, это ни для кого не секрет. Именно поэтому он — плохой вариант. Баку нужен кто-то, кто удержит. А не кто-то, кто работает с ним в одной части и день изо дня ходит по лезвию бритвы.       Эдди совсем не похож на Эбби, и Бак вообще без понятия, зачем раз за разом набивается ему в ... друзья? Вряд ли можно дружбой назвать то, что спустя несколько лет он совершенно оправляется от травмы, нанесенной бывшей, благодаря их контакту, перевозит к Эдди часть вещей и восемьдесят процентов времени проводит с чужим ребенком. С ребенком, в котором он не чает души, в доме, где он знает каждый угол. Карла и без того всегда смотрела на него слишком лукаво.       Бак не представляет, норма ли это. Дружат ли так люди: с отсутствием личных границ, с излишней тактильностью, постоянно ища глазами теплый взгляд. Постоянно касаясь, оставаясь, каждым вздохом и жестом прося: можно буду рядом?       Баку кажется, это вполне может называться зависимостью. Или еще как-то — как-то на "л". Бак давно не произносил это слово — с той самой поры, когда Эбби, решившись, сожгла все мосты между ними.       Но Эдди, видимо, все устраивает. Эдди улыбается ему утром в части. Эдди доверяет ему забирать Кристофера из школы. Эдди готовит ужин на троих, даже не уточняя, останется ли Бак на ночь. Для него это словно в порядке вещей, и, кажется, они оба не успели отследить, когда границы стерлись настолько сильно.       Бак не знает, что это. Бак не уверен, хочет ли подобрать этому какое-то название — если есть хоть маленький риск того, что, назвав это, он все потеряет, он готов заклеить себе рот суперклеем.       Но Бак не чувствует и уверенности в том, что можно все так продолжать. "Так" — это на языке полунамеков, полукасаний, призрачных надежд. Он уже достаточно большой мальчик, у него многое осталось позади, и он думает, что заслуживает хоть немножко определенности. Он хочет покоя.       Стабильности.       Уверенности.       Неудивительно, кстати, при его-то работе.       Но Баку нужен толчок. Он вряд ли пойдет на такое сам — слишком велики ставки. И даже несмотря на то, что Эдди невзначай трижды за день гладит его по шее, будто проверяя, в порядке ли он после случая с затоплением на ферме, Бак медлит. Выжидает.       А потом приходит Хен. С воспитательным поджопником, как и всегда. Она такая предсказуемо-замечательная.       — И когда ты собираешься ему сказать? — спрашивает она, пока они обыденно расставляют тарелки.       Может, хоть сейчас удастся перекусить — Бак боится рассчитывать, их дернули уже пять раз, желудок прилип к позвоночнику. Он слюнявит пальцы, чтобы разлепить салфетки и разложить их под тарелки.       — Сказать ему что?       Хен смотрит на него как на умалишенного. Боже, Бак так сильно ее уважает.       — Послушай, — спокойно произносит она, и этот голос точно попадает под категорию "послушай сюда, мальчик, и только попробуй сделать иначе", — это не может продолжаться больше, и дело даже не в деньгах. — Бак пунцовеет ушами: он узнал о ставках на него и Эдди буквально на прошлой неделе, но по неизвестным причинам еще не надрал задницу никому из части. Быть может, дело в том, что ему немного стыдно, интересно, и он очень хочет, чтобы они сыграли, и надежды оказались правдой? — Эдди и Кристоферу нужна семья. За последние пару лет они многое пережили и, думаю, они ее заслужили.       У Бака слегка спирает дыхание. Семья?.. Он всегда был мальчишкой — слишком буйным, слишком непослушным, непосредственным, неуправляемым. Он и не предполагал, что кто-то вполне серьезно сможет считать его семьей.       — Хен?       Она смотрит ему глаза в глаза, и, видит Боже, она еще никогда не была настолько жесткой.       — Бак. — Она чеканит его имя по буквам. — Ты должен сказать ему и перестать просирать ваши общие шансы на счастье.       Баку сложно сглотнуть. Он не уверен, что у него получится — поперек горла ком, в голове шумит, и он впервые в жизни так четко считывает намеки. Кажется, работа бок о бок с Хен и Чимни многому его научила, как бы он ни отрицал.       — Но...       — Никаких "но", Бак. Открой глаза шире, если тебе недостаточно аргументов. Этот мальчик и этот мужчина, — Хен выдерживает паузу, бессовестно пользуясь, что они тут одни, а остальные еще не выбрались из раздевалки, — они нуждаются в тебе. Не будь долбанным трусом. Вырасти. Отпусти всех. Иди к ним. Ты был готов умереть за них не единожды, неужели ты думаешь, они не поймут или не примут?       Бак чувствует себя так, словно его облили ледяной водой и в плюс ко всему этому надавали по роже. Но реальность мыслится так кристально чисто, и, наверное, оно того стоило. Он отставляет приборы. Хватается за ремень — смешной, можно подумать, он действительно станет опорой.       — Вы заслужили друг друга, — глаза Хен полны стали, но ее губы улыбаются, и Бак борется с желанием попросить ее взять его за руку и пройти через невероятно сложный разговор с Эдди.       Потому что она права. А он боится. Жутко боится все на свете спустить в унитаз. Он просто не имеет права.       — Хен.       Но она просто подталкивает-отталкивает его, уперевшись ладонями в грудь:       — Иди.       И Бак идет. Идет, чтобы сделать что-то посерьезнее, чем просто дать обещание. Он пытается взять жизнь за рога, взять ее в руки.       Но когда он видит Эдди, его влажную кожу, капельки воды на широких плечах, он спотыкается обо всю свою решительность. Рассыпается в прах. Он так хочет, чтобы все его чаяния стали правдой — и так же сильно, до дрожи, до ужаса паникует. Это игра без сохранной ставки.       Пан — или пропал.       — Эдди, — он зовет его шепотом.       И видит отражение собственного испуга в чужих, теплых, карих, глубоких глазах. Эдди чертовски красив, Эдди устал, и Бак против воли тянется к нему, но тут же шагает назад. Просит:       — Нам надо поговорить, — и улавливает, как страх сменяется надеждой.       Как Эдди торопливо натягивает футболку, кусает губу и решительно сжимает ладони в кулаки. Вторит ему:       — Да, надо, — и первым делает шаг.       Все внутри сжимается от морозной паники.       Когда от Бака ушла Эбби. Ушла, не попрощавшись, не повернув назад, не испытав сомнений.       Бак пережил это. Пережил ее уход, собственный стресс и кучу негативных последствий.       Но если уйдет Эдди — у него нет ни единого шанса.       — Эдди, — хнычет он, и это отвратительно жалко, совершенно не похоже на голос человека, который привык преодолевать, сражаться и геройствовать до последнего вздоха. — Возможно, тебе стоит знать...       Эдди останавливается, почти прижавшись вплотную. Смотрит — тоже — глаза в глаза, и это неожиданно поддерживающе, уютно, светло. Бак чувствует себя будто в коконе, закрытым от остального мира.       — Стоит знать что? — шепчет Эдди. — Кажется, я все уже знаю.       И тянется вперед, осторожный и грациозный, как дикая кошка. Бак закрывает глаза. Трясется от макушки и до пяток.       Когда обветренные губы на пробу прикасаются к уголку его рта, Бак чувствует себя так, будто умер. И родился заново.       Просвещенным.       Счастливым.       Всесильным.