нарисуй мое будущее

октябрь прокрадывается в замерзшие города тающими снежинками на горячей коже и тёплыми ладонями, скользящими вдоль чужих в попытках отдать последнее тепло, теряющееся в заснеженных улицах. первые холода отчего-то впервые не тревожат душу, оставаясь только белоснежными пятнами на измученном холсте в маленькой комнате, пропахшей маслами и стойким запахом краски, впитавшимся, кажется, в каждую частичку их тел. октябрь не похож на зеленеющее лето с проблесками детской шаловливости, он отдаёт горечью взрослости и попыток не растерять себя среди бесконечных стараний найти свое место, но сону не жалуется, пряча краснеющие ладони в карманы чужого пальто и выдыхая облака пара потрескавшимися от мороза губами, чтобы наблюдать, как оно оседает невидимой пылью на темнеющих домах. —время неотвратимо меняет человека, тебе так не кажется?—кристально журчащие жарким августом ручьи сменяются скрипом холодящих стопы половиц их небольшой холодной квартиры в тихом голосе ники, когда он ютится на маленькой скамейке в заброшенных переулках спящего города, словно последнее, растворяющееся в суете меняющегося темпа жизни воспоминание о юности, тлеющей в затхлых коробках на чердаке памяти.—так странно, как человек может быть совершенно одним в определённый момент, но уже завтра он проснётся другим, почти неузнаваемым. почему время отбирает нас у самих себя? сону морщится, хватаясь голыми ладонями за припорошенную снегом скамейку и чувствуя, как промокает его одежда, и что-то в его голове на низких чистотах, почти на грани слышимости назойливо пищит, будто игнорируемое предупреждение, заглушенное равнодушием, потому что слова ники горящим клеймом остаются на коже, выженными буквами обвивая запястья, спрятанные за толстыми слоями одежды, за которыми проще прятаться от пугающих реалий окружающей действительности, где ему каждый день приходится сбегать от разъедающих черепную коробку мыслей о том, что горящее воспоминаниями лето тускнеет в его памяти, растворяясь на альбомных листах ещё невысохшими разводами от меняющихся обстоятельств, под которые ему приходится подстраиваться так, что почти невозможно вспомнить, кем был ты раньше. —нет ничего плохого в том, что мы меняемся, мы просто растём и взрослеем. не больше, чем жизненный цикл, в котором нам было суждено увязнуть. в первые дни октября сону замечает, что в смехе ники больше не искрится утренняя роса с благоухающих цветов; он отражается от мрачных стен заброшенных зданий глухим эхом, пропитанным тоской и терпкими отголосками разочарования в том, что впервые их взгляды вступают в бесшумную конфронтацию, борясь за первенство, но они оба знают, что стремление оставаться при своих убеждениях не прозвучит для них похоронным маршем их невидимых связей, потому что—сону успевает заметить—излишняя схожесть убивает больше, чем нелепые различия. —что ты будешь делать, если я однажды исчезну?—редкие снежинки расцеловывают бледные щеки ники, оставаясь влажными дорожками на коже под стать изломам хрипящего от усталости голоса. сону кажется, что время, и правда, слишком старается в том, что бы отбирать нас у самих себя, меняя полюса личности на противоположные, убивая искристое солнце темнеющими перьями ночных сводов без звёздных проблесков, потерявших дорогу в мрачнеющих глазах рики, от которых даже блики тусклых фонарей отражаются преломленным лучом, словно темнота больше не способна поглощать свет. холодная ночь костлявыми пальцами чертит по голой коже под широкой толстовкой, оставляя невидимые царапины, обязательно кровоточащие, но только внутри—сону это ощущает слишком явственно, чувствуя, как внутри словно уходят под воду песочные берега с глупыми надписями о том, что юность останется навсегда в горящих мечтами и рассыпающимися надеждами сердцах. он ближе жмется к молчащему ники, слишком тихому для контрастного октября, словно блеклые краски меняют его фон, подстраивают под себя, вычерчивая равнодушие и усталость на ещё сохранившем следы детства лице—возможно, именно так разрушается юность, закрашенная чернотой акварели. —ты обещал не исчезать. рассветное солнце тонет за рядом суровых многоэтажных домов, едва касаясь тёмных углов, в которых они прячутся в ночи, когда ники наконец подаёт голос, похожий на аромат затхлой смерти детской невинности, утонувшей в водвороте разрушенных ожиданий о выстроенных планах. слепое равнодушие скользкой змеей оплетает конечности, спутывая их в комок безнадежных попыток выбраться из отторгаемой ими действительности, и вариативность действий сводится к максимум двум, слишком неравнозначным, и рики предпочитает выбирать нечто лёгкое, когда поднимается с остывшей от их тепла скамейки, застывая напротив затопленных берегов сону и впервые не протягивая согревающую холодами ладонь. —обещания переоценены. *** —у нас совместный проект, хен. кажется, теперь мы будем проводить много времени вместе. оставленные звучать аккомпанементом тревожным мелодиям о трагедии столкновения двух планет его слова горят на иссохших от нервов губах; они все ещё еле слышно играют в каждом блике засохших на холстах красок, выведенных неровными линиями, отражая дрожащие трели рук и повисший в воздухе тяжёлый туман, сотканный из сомнений. тысячи мыслей хаотичным ураганом сметают всю выстроенную решимость сону, которую он держал на своих ладонях, касаясь заляпанных акварелью, бледных щёк старшего, прячущегося за выцветшими картинами, словно боящийся столкнуться с реальностью, в которой его мир приходит в излишнее движение по траектории ему ещё неизвестной, и оттого более пугающей, потому что он привык теряться за призрачными фейерверками красок, выдуманных для окружающих, когда в реальности он тлел среди белых, пустых листов, измазанный чёрной гуашью. сону в мир сонхуна не вписывался своими бликами ночных костров, взмывающих в воздух огненными вспышками, рассеивающими темноту, и выдуманной серостью на коже, скрывающей блестящие мечтами и детской невинностью взрывы. они не подходили друг другу с первой встречи; сонхун знал это с того момента, когда залитые восхищением глаза сону встретились с его собственными, заполненными отчаянием и мёртвыми надеждами на избавление от страхов открыться миру, будто между ними были развёрзнутые пропасти взглядов, совершенно рознящиеся и не подходящие друг другу. они были излюбленными инь и янь, но сонхун не любил клише из стареющих романов, ни капли не отвечающих реальности, в которую им приходилось быть помещенными. их реальность вызывала страх, и ему было проще играть с ним в прятки, оставаясь в углах тёмной комнаты, пропахшей красками, иногда отвлекаясь на скромное общение с чонсоном, не претендующим на статус спасителя, но сону был кем-то другим—попытками солнечного света пробиться сквозь плотные шторы, и было критически опасно позволять лету сменять промозглую осень, потому что рано или поздно сезоны уходят, не пытаясь остаться подольше. сонхун не хотел надеяться, что что-то может измениться, но мальчик с цветами под кожей заставлял его медленно теряться в собственных принципах. возможно, сходить с привычных орбит на чужие пугающе, будто ты теряешься в неизвестном себе пространстве, не зная, найдёшь ты спасение или погибель; для сонхуна попадание на орбиту сону, пахнущего июльскими рассветными утрами и обжигающим солнцем, было большой опасностью, как для непроходящих октябрьских проливным дождей, оставляющих радужные разводы на сереющих дорогах, но почему-то вязнующий на зубах сахар от звёздной улыбки сону говорил ему податься вперёд, беспечно прыгнуть в пропасть из неизвестности, ожидая, что согревающие августовским теплом ладони окажутся на его холодеющем теле, оставляя невидимые ожоги пятнами краски. может, они были слишком противоположны друг для друга, словно клишированные дуэты солнца или луны, которым не суждено коснуться друг друга даже для мимолетной искры, способной осветить атмосферу между ними всполохами тепла, сотканного из желания сохранить друг друга для себя, оберегая от осуждения и разбивающихся мечт, но именно это заставило их параллельные прямые расколоть пространство на части, чтобы найти для себя точки соприкосновения, когда сонхун блестящими надеждой глазами искал спасения в уверенных взглядах сону, полыхающих желанием сжигать мостовые, разделяющие их. —значит, теперь вы должны создать картину вместе?—голос чонсона разливается горячим шоколадом, сладостью оседая на кончиках пальцев; сону почти ловит звуки, пряча их в карманы, чтобы позже сшивать из них трепетные мелодии холодных дней, когда они прячутся в небольшом кафе, где суждено сталкиваться звездам для взрывов сверхновых.—сонхун-хен никогда не соглашается на подобное, ты знаешь, он слишком редок для контактов с другими студентами. секунды стремительно утекают из под пальцев, сону не успевает схватить их, чтобы отсрочить неизбежное, когда колокольчики над дверью зальются звонкой трелью, а кафе наполнится запахом влажных дорог и осенних дождей. чонсон ритмично постукивает в такт разбивающимся каплям, оставляя музыку поселиться на белоснежных листах альбома младшего, лениво выстраивающего линии в ожидании смены сезонов, когда весенние цветения сменятся увядающими листьями, хрустящими под подошвой. сону почти слышит их звук, под прикрытыми веками воспроизводя яркие для осенней серости краски, отпечатавшиеся на бледных запястьях пак сонхуна, приносящего с собой проливные дожди и разводы радуги на зеркальных поверхностях луж. —на что ты пытаешься намекать?—ровные линии изгибаются в рваные черты, выстраивающиеся в чарующее равнодушие на фоне густого мрака в растерянно хлопающих глазах, окружённых блестящими звездами дешёвого глитера. чонсон тихо хихикает, приглушенный тканью мягкого свитера, и, если и замечает лунный блеск в растрепанных карандашом волосах с россыпью созвездий, то молчит, прячась в широкое пальто и оставаясь тёплыми вспышками касаний на коже, когда встаёт из-за стола и искрящимися осознанием глазами смотрит на вход, где серые тучи извергают дождь, растекаясь радугой по небу, стоит им соприкоснуться взглядом с прячущимся в коже дивана солнцем. —узнай сам,—цветочный аромат чонсона растворяется в запахе тлеющих листьев, когда над ухом сону раздаётся шумный выдох. сонхун красным пятном растекается перед глазами младшего, устраиваясь напротив и сверкая звёздным небосводом из-под промокшей чёлки. в серебристых, лунных волосах все так же блестят тусклые созвездия, как в каждую их встречу, будто привлекая сону своим светом, как слепую бабочку, летящую на поводу неизведанных им чувств, и будет излишне глупым сказать, что он мог бы противиться этому осознанно, потому что все в сонхуне заставляет сону взращивать на неплодоносных почвах душистые тюльпаны, контрастирующие с пожухлой травой на улицах ли. —ты смотришь, сону,—колыбельные всех народов отражаются в голосе сонхуна, когда он еле слышно бормочет, не отрывая от собственных рук взгляда, будто опасаясь оказаться под сводами стен его выстроенных оборонных башен, когда землетрясение сону разрушит все кругом. их игры были заведомо за гранью, ожидая проигравших, и, возможно, они оба осознают, что время даёт им просто фору перед тем, как они падут на колени перед краснеющим "провалено". —ты промок,—сонхун вздрагивает, расширившимися глазами наблюдая, как лицо сону разрушает все барьеры расстояния между ними, когда младший кончиками пальцев отводить намокшие пряди со лба назад, возможно, задерживаясь на пару секунд дольше, чем положено, но они оба умалчивают об этом, наслаждаясь непозволительными мгновениями, которые спрячут в памяти для себя, прокручивая одинокими вечерами их на плёнке.—ты мог сказать мне встретить тебя у университета, чтобы мы могли пройти вместе. —я не хотел доставлять тебе хлопот,—потеплевший взгляд сонхуна скользит по исчерченным листам, цепляясь за знакомые черты, и сону панически громко смеётся, захлопывая альбом и чувствуя, как сердце в груди устраивает марафон, когда старший застенчиво смеётся и краснеет алыми розами на щеках. что-то трепетное застревает у него под рёбрами, разрастаясь мелкими цветами от понимания, что это их первый личный момент за столько времени игр в прятки без победителей, и этот факт растворяется теплом между ними, растапливая высокие ледники, загораживающие им путь друг к другу. —ты никогда не доставишь мне хлопот, ладно? позови меня, и я пожертвую своим временем для тебя,—тишина кафе служит приятным фоном для насмешливых звуков минхо, порывами ветра сбивающих с ног, будто сону ходит по тонкому льду, почти на грани разбить хрупкое стекло под подошвами на пути к мольбам о спасении в глазах напротив. —никогда не говори подобного, не убедившись, что человек стоит твоих жертв,—сонхун упирается подбородком в тонкие пальцы, одетые серебром, и склоняется ближе над столом, пропитываясь паром остывающего шоколада. сону почти готов покляться, что в туманной дымке пак переливается звёздным светом, который он так отчаянно пытается уловить и спрятать у себя под сердцем, запечатывая навека. старший только улыбается холодеющими вечерами, пробивая сону на дрожь, и тонет в собственных, раставленных им ловушках.—к тому же самопожертвование переоценено, иногда лучше заботиться о себе, чем о других. в увядающих словах словно прячется ускользающий намёк на то, что ещё не поздно вернуться назад, где они играли в незнакомцев, желающих сбегать друг друга, потому что если они решат окончательно столкнуться, падения будет не избежать. сону слышит все невысказанное, прячущееся на кончике языка старшего, и несколько месяцев назад он бы позволил себе пару шагов назад, в тёплые руки, увешенные бижутерией и пахнущие средством от комаров, чтобы выводить на песке обещания о вечности, но сегодня он готов идти навстречу порывам бурь, в эпицентр разрушений, притворяясь спасителем, чтобы остановить ураганы внутри таинственного художника, заполнившего его разум. —я забочусь о себе,—у сонхуна под глазами все ещё сияет россыпь глитера, а в уголке переливаются радугой наклеенные блёстки, и он словно дорогие картины засчет вложенной в них души и страсти; сону хочется забрать это искусство себе, бережно хранить его в своём сердце и позволять сиять красками в лицо всем, не прячась за пыльными тканями. возможно, старший не замечает, сколько золотых нитей сплетается в нем, образуя природные шедевры, но сону видит слишком много в этих оставленных пятнах краски за ушами и на лбу, даже больше, чем целый мир мог бы себе позволить, потому что ему кажется, что каждый художник создан для одного творения, и они с сонхуном очевидно рисуют друг друга шаг за шагом.—забочусь о том, чтобы ты был рядом со мной, потому что только в эти моменты я чувствую, что я на правильном месте. красные всполохи смущения на коже сонхуна заставляют сону рассмеяться, переливами колокольчиков звуча в ушах старшего, который комично раскрывает рот от удивления, и его ресницы чересчур очаровательно трепещут от очевидной взволнованности. сону думает, что солнечные лучи слишком изворотливы, чтобы плотные шторы могли преломить их свет; он видит это в смущённой улыбке сонхуна, которая прячется за маленькими ладонями, разрисованными яркими красками, которые сону хочет с целовать с тонких пальцев, но желания мелкой рябью дрожат на воде, усмиренные, потому что взрывы звёзд доходят до нас за сотни лет, всему нужно время. —ты слишком смелый первокурсник, ким сону, чтобы говорить это в нашу третью встречу,—старший пытается источать строгость и осуждение, привычное для подобных ситуаций, но сону видит, как его глаза блестят от смеха и странного удовлетворения, будто они оба нашли путь, по которому им стоит двигаться вместе, даже если придётся преодолевать рвы и пропасти, разбиваясь о скалы и ледники. взрывы звёзд образуют всего одну сверхновую соединившихся частиц—они думают, что опасность будит в них желания изведать границы их возможностей, если в конце они установят свои сезоны на паузу. —я слышал, что достаточно трех встреч, чтобы понять, в ком заключена твоя вторая часть души. красный свитер, серебро на пальцах и мурчание греющихся у домов осенним вечерами котов в тихом голосе сонхуна отпечатываются в памяти сону, как часть их общей кинопленки, дешёвого фильма об искусстве и страхах принятия в мире, где опасно быть собой. они прячутся за белоснежными чашками, растягивая мелодию дождя за стёклами на подольше, чтобы согреваться в тепле друг друга и оставлять штрихи на листах памяти. возможно, когда планеты сходят на чужие орбиты, не происходит нечто страшное, просто вселенные меняются, заполняясь цветами друг друга.