Взрослые мальчики. Невкусные шоколадки

      — Иди сюда! — Майки ухватил Рафа за воротник куртки. И дернул к себе, неожиданно крепко, сильно. Даром, что ниже ростом почти на полголовы. Рафаэль неуклюже шагнул вперед, даже не успев вытащить руки из карманов. Взглянул удивленно в яркие, возбужденные глаза. Хотел отвернуться, но младший не дал, удержав.       — Ты что?..       Они стояли на набережной. Поднялся ветер. Срывался с неба холодный, острый снег. Неприятно сек кожу. Рафаэль отвел взгляд, прищуренно смотрел на пустую набережную поверх головы Микеланджело. Впереди было плоско от снега. Серо-полосато от узких лучей уличных фонарей. И так похоже на необозримую муть, которая творилась с ним. Муть, в которую слились проходящие чередой одинаковые дни. Он не понимал, зачем поддался на уговоры брата и в отвратительную погоду вышел из дома — гулять. Какие гульки? Одно дело — мягкие, прохладные весенние сумерки. Одно дело — масляные, теплые летние ночи. Одно дело — сладко-пряные осенние вечера. И другое — какая-то жесткая снежная каша летит в лицо. Рафаэль опустил глаза. Микеланджело все так же требовательно смотрел ему в лицо.       — Что ты хочешь от меня? Мне холодно, Майки, я хочу домой. И — чтобы ты оставил меня в покое, если не затруднит, — произнес ровно, тихо. Так равнодушно, что младший ниндзя прищурился, как будто не узнавая брата. А потом неожиданно разжал руки, отпустив воротник.       — Я хотел, чтобы ты развеялся.       — Я развеялся. Можно теперь домой?       — Да, — неожиданно легко согласился Майки. — Да, поехали.       Рафаэль едва сдержал вздох. Ну вот. Обиделся. Потому что чего-то от Рафа ждал. А Раф, кажется, больше не соответствовал. Мутант, как ни старался, ничего не мог в себе разбудить. Безразлично взглянул в спину уходящего к припаркованной машине брата. Не хотел его расстраивать, но что поделать, если сегодня — так? Если все достало до такой крайности, что дальше некуда? Если патрули превратились в выматывающую рутину. Если тренировки осточертели до невозможности. Если… Рафаэль понимал, что можно было как-то отозваться, как-то ответить Майки на его порыв. Подурачиться, потолкаться на ночной набережной, погнаться друг за другом, устроить какую-нибудь шутливую возню… У него не было сил. И рад бы. Но нет. В последнее время он наблюдал за окружающими как будто со стороны. И даже то, что происходило с ним самим, его как будто не касалось. Рафаэль поплелся вслед за братом. И так было понятно, что идея «просто покататься» ничем хорошим не могла закончиться. Даром только выгоняли прочихаться из гаража старый двухместный "Бьюик".       Микеланджело уже сидел в машине. Завел двигатель, включил печку, зябко потирая руки. Полез под сидение, вытащил бумажный пакет. Рафаэль с удивлением увидел, что младший прихватил с собой термос Леонардо. Если лидер узнает, будет неделю скрипеть, что в его бесценный термосочек безответственные братья напускали слюней… Но мутант только усмехнулся, порадовавшись предусмотрительности младшего. Горячий чай сейчас очень кстати! На улице просто собачий холод.       Майки приложился к термосу, глотнул раз, другой, медленно, с удовольствием. И неожиданно странно фыркнул, видимо, обжегшись.       — Будешь?       — Да, давай. И домой побыстрее. Холодина, — отозвался Раф.       Взял термос, глотнул. Вытаращил глаза и закашлялся. Горло обожгло, от неожиданности перехватило дыхание. Он даже не сразу понял, что вместо чая малой налил полный термос чего-то горячительного. Градусов так в сорок пять. Уставившись на младшего, Рафаэль едва сдержался, чтобы не матюкнуться.       — Что это?!       — Джин, — спокойно отозвался Микеланджело и широко улыбнулся. Пошарил под сидением, достал шоколадку. Протянул хулигану. — На, закуси. Не захмелел бы.       — И как ты собираешься ехать? — старший непонимающе смотрел на него. Все еще сжимал в руках термос, тупо смотрел на шоколад в крафтовом конвертике. На автомате читал упаковку. «С кофе, с корицей…»       — Никак, я только что выпил. Как я поведу? — Майки смотрел на него.       Рафаэлю захотелось треснуть брата по шее. Он все понял. От безвыходности рыкнул. Когда Майки хотел, он мог быть отвратительно доставучим. Он прилипал, как банный лист, и не давал старшему никакого покоя. Вот и сейчас, вознамерившись во что бы то ни стало поговорить, решил проблему просто. Хочешь — сиди и общайся. Не хочешь — выходи и топай пешком через весь город. Хоть по улицам, хоть по крышам, хоть по тоннелям канализации. Как душе угодно. Рафаэль нахмурился. Ничего не выйдет. Он просто сейчас напьется и станет бесполезным собеседником. Поэтому с недовольным лицом мутант снова приложился к термосу. Микеланджело, благожелательно улыбаясь, ждал.       — Ты мне что-то важное собирался сказать, конечно же, — произнес Рафаэль, передавая ему термос. — Давай, пока я еще что-то соображаю.       Стало чуть-чуть лучше. От груди медленно расходилось по телу такое приятное тепло. Но руки и ноги все еще мерзли. Рафаэль подвинул ступни поближе к печке, удобнее устроился на сидении. Вечер обещал затянуться. А Микеланджело неторопливо хлебнул. Погасил свет в машине. Черный «Бьюик» растворился в тени голых деревьев вдоль улицы. И словно исчез. Мутант зашуршал шоколадкой. Все так же молча. Но Рафаэлю не нужно было слов, чтобы догадаться, что брат улыбается.       Сухой звук ломаемой плитки. И сладкий, терпкий аромат корицы у самого носа.       — Открой ротик, — мягко, едва сдерживая смех, шепнул Микеланджело.       Рафаэль спрятал руки в рукавах куртки и нахохлился. В одну секунду передумал тысячу отказов, обидных и не очень. Никто не имел права так с ним обращаться, никому он никогда не позволял ничего подобного. Если он сказал, что не хочет и не будет разговаривать, значит, он не хочет и не будет. Тем более, совершенно не о чем. Он такой, какой есть, меняться не станет, да и на фиг ему это не сдалось! И — и у него все нормально! А еще ему не пять лет! Он уже давно не ребенок! Он — взрослый мужик, в конце-то концов! И никому не позволено вот так: выволочь его из дома, а потом насильно удерживать в машине, спаивая джином… Раф сам не понял, что произошло. Открыл рот, чтобы возмутиться, но через секунду уже жевал мягкий медовый шоколад.       — Вкусно? — добродушно спросил брат.       — Нет!       — Я так и думал, — Микеланджело тихо засмеялся. Жуя, заметил, — долго выбирал. Ты же любишь эксперименты с едой. То и дело тянешь в рот какую-нибудь гадость.       — Вот ты гадость и выбрал, — отозвался старший упрямо.       — Я старался, — ничуть не смутившись, усмехнулся младший. — Так и вбил запрос в поисковике: самый мерзкий шоколад на свете. Ну, знаешь, чтобы окончательно испортить тебе вечер.       Раф фыркнул, пряча улыбку. Маленький засранец. Отобрал у брата термос. Бедный Лео! Он будет чувствовать алкогольный запах даже после того, как прополощет емкость порошком, хлоркой и трижды прольет кипятком… Впрочем, ему можно подарить новый. Хлебнув, Раф поморщился на горечь. Тепло снова разбежалось по венам мягкой, успокаивающей волной. Можно спрятать термосок под сидение, вот для таких ледяных вечеров.       — Наконец-то ты рядом, — неожиданно спокойно, без улыбки произнес в темноте Микеланджело. И тихо добавил, — я скучал. Я вообще очень по тебе скучаю.       — А это ещё очень большой вопрос, рядом ли мы, — отозвался Рафаэль, все еще не глядя на брата и продолжая без особого успеха пытаться обидеться. Конечно, не стоило Майки применять силу. Конечно, не стоило Рафу соглашаться на прогулку. Конечно, все можно было оставить как есть.       — Да, знаю, — неожиданно согласился младший. Откинулся на спинку сидения, глядя куда-то в бушующую белыми острыми брызгами ночь. — Ты же понимаешь, я чувствую. Чувствую, что ты где-то далеко. И я — еще дальше. Вместо того, чтобы становиться теплее, мы с тобой остываем… как звезды. Красиво сказал? — он обернулся, улыбаясь, но уже не весело.       — Красиво, — тихо согласился Рафаэль. Да, как звезды. Когда-то горели. Так ярко горели! А сейчас… Он глубоко вздохнул. Что происходит со звездами? Они или взрываются, распадаясь на море огненных капель где-то в черноте космоса, или вот так стынут, стынут…       — А ты еще и уходишь, куда-то бесконечно далеко. Не уходи, Раф. Пожалуйста. Не уходи. Я знаю, я… я ничем не лучше других братьев. И ты можешь однажды повернуться ко мне своей самой темной стороной. Других это, может быть, действительно отгонит. Но со мной этот номер не пройдет. Потому что я слишком долго (он улыбнулся с доверчивой нежностью) грелся в твоих лучах. Я знаю, как это бывает. Я очень хорошо это помню. И, даже если рядом с тобой станет невыносимо… Я, ты уж прости, не смогу от тебя уйти.       — Даже если я попрошу? — Рафаэль обернулся, в темноте различая лицо брата.       — Даже тогда. Но ты же не попросишь, правда? — голос его прозвучал уверенно, несмотря на вопросительную интонацию.       Раф слабо усмехнулся. Вокруг мело. Все стало серым, все было мутным, все было… Было где-то там. Вокруг «Бьюика» бесилась первая снежная ночь. А в салоне, пахнущем кожей и джином, было тепло. Было спокойно. Было как никогда и нигде хорошо. Рафаэль закрыл глаза, чтобы не видеть бешеной круговерти. Может быть, не все так, как он мечтал и представлял. Может быть, когда-то его жизнь повернула на совершенно другой, запасной путь. И кто-то криво, неумело настилал впереди рельсы, едва поспевая, чтобы Раф не слетел прочь с колеи. Но в такие вечера он понимал, что ничего еще не завершено и не кончено. Что можно попробовать еще раз. Что можно попытаться разгореться другим, холодным, но ярким светом. Особенно когда есть рядом кто-то, готовый в нужный момент дернуть за воротник. Запереть в машине. Налить джина. И пообещать остаться рядом — несмотря ни на что.       Хулиган, вытянувшись, насколько позволяло сидение, улыбнулся. И тихо попросил:       — Дай шоколадку?..