Первый и решающий шаг

У Бакуго сложилось впечатление, что при смене сущности Шото не особо заморачивается над сменой поведенческих привычек: он совершенно не стесняется наготы, словно раз в котоформе это естественно, то и в человеческой тоже. Это наталкивает на мысль, что фамильяр либо был достаточно одинок и асоциален, либо проводил в звериной форме больше времени. Либо и то, и другое. Не Бакуго судить, раз сам до первых морозов ходит без рубахи, поэтому он лишь подхватывает под бедра и на миг приподнимает половинчатого, ровно вытягивает под его задницей затекшую ногу и усаживает фамильяра обратно. Затем оборачивается, проверяя, где там подушка, и, притянув Шото, откидывается назад вместе с ним. Нужно лишь представить, что он укладывает на грудь кота, и все будет хорошо. Всего-то. Бакуго не двенадцатилетняя девчонка, чтобы делать из этого проблему. Он поднимает глаза к потрескавшемуся неровному потолку. Лучше бы побыстрее привыкнуть друг к другу — не хочется быть единственным, кто загоняется из-за правил приличия. — Потоки вкусные, — мямлит половинчатый. — Я их еще отлавливаю, но скоро пойду в свою кровать. Вздохнув, Бакуго закрывает глаза. — Ага, наслаждайся. Шото ерзает на нем, натягивая незажатый телом мага край тонкого одеяла, а Бакуго отвлекает себя безопасными мыслями о желании с ним потренироваться. Новые потоки магии, подначивая испытать силу, пощипывают кончики пальцев и подтачивают терпение, которое не относится к его сильным сторонам. Но вряд ли половинчатый согласится куда-то идти на ночь глядя, а впервые пробовать даже мелкие заклинания в комнате — особенно уставшими и разморенными после целого дня дороги — опасно. Они оба будут похуже забытой горящей лампы. Придется ждать до дома. Поглаживая половинчатого по плечу, Бакуго перебирает в памяти безлюдные, но не очень далекие от селения участки, где взрывы не вызовут обвал. На ум приходит пара пологих мест с редкой растительностью, куда нечасто забредают пастухи и лекари. — Знаешь… — тихо произносит Шото в грудь Бакуго, привлекая его внимание, — я никак не мог понять, почему некоторые проводили ритуал сразу после боев. Прямо на лестнице между секторами. — Придурки. Могли бы и потерпеть пару часов, чтобы уединиться. — Бакуго хмурится, с неприязнью вспоминая выпендрежников, которые словно специально сыпали менее удачливым соль на раны. — Это же не какая-то будничная мелочь. — Нет. Для них это как раз относительно будничное событие. — Чего? — Рука, поглаживающая плечо фамильяра, замирает. В каком чертовом месте это будничное событие? — Пока я сидел на трибуне, слышал их разговоры. Некоторые, несмотря на серьезность последствий нарушения клятвы, оказывается, не относятся к ней как к чему-то грандиозному. — Услышать подобное Бакуго не ожидал. Он опускает глаза на половинчатую макушку, пока Шото продолжает: — Как я понял, отчасти из-за сходства с тем, как мы сотрудничаем с другими людьми в нашей жизни. Мы же не выбираем себе кровных братьев и сестер и, выискивая компромиссы, вынуждены расти вместе с ними. Король формирует отряды армии, которые десятилетиями остаются в том же составе, и не спрашивает при этом пожелания солдат. Бакуго чувствует, как мышцы фамильяра напрягаются под его ладонью, и гадает, говорит ли он о своей жизни или лишь пересказывает чужую историю. Сам Бакуго — единственный ребенок в семье, и его родственники не служили у короля, поэтому эти примеры не имеют к нему никакого отношения. Но он не перебивает, выжидая, пока половинчатый закончит доносить мысль. — В случае кровной вражды детей, — говорит Шото, — родитель может наказать и даже изгнать одного из них из дома. Король за неповиновение лишит правой руки или даже жизни. Все принимают это как само собой разумеющееся и живут по правилам. С магами похоже. Его размеренный ровный голос не успокаивает. Бакуго теперь и сам с каждым словом напрягается сильнее, не желая слышать, как этот придурок обесценивает произошедшее между ними. — Эй! Ни хрена не похоже! Фамильяр игнорирует его оклик. — Похоже, потому что сам по себе выбор ограничен — считай, его почти нет. За все годы я не видел никого более подходящего, чем ты, — признается Шото. — Фамильяров никто не заставляет соединяться с магами. Ни родители, ни старейшины, ни даже король, — перечит Бакуго, пусть и гордится тем, что у него не было реальных конкурентов. Естественно, он там был лучшим. — Именно, — подчеркивает Шото. — Наш подарок судьбы не в широким выборе партнеров, а скорее в том, делать выбор или бездействовать. Если решаешь, что да, делать выбор будешь — остальное менее важно. Как если ты решил родить ребенка, какого цвета у него будут глаза, какие будут рост и голос — отходит на второй план. Ты либо родитель, либо нет. У нас так же. Мы либо фамильяры с тем, кто нам родственен по магическим узам. Либо мы остаемся почти что людьми. Бакуго обдумывает это. Одиноким фамильярам далеко до людей, странно, что Шото оценивал свой уровень так низко. — Ты сказал, мой характер был тебе важен, — припоминает он. — Я также сказал, что не понимал спешки других фамильяров, пока не услышал их доводы, и лишь назвал их тебе. Я… — Шото на миг колеблется, но договаривает: — Просто хотел дать тебе понять, что произошедшее для меня… важно. Чтобы ты не думал, будто все фамильяры, не придавая этому излишнего значения, обмениваются с магами клятвами по дороге в постоялый двор. Или по дороге еще куда-то, — неловко и совсем не тонко заканчивает он. Бакуго с облегчением снова начинает гладить фамильяра по неприкрытой одеялом лопатке и плечу. С этого и нужно было начинать. — Я так не думал, — честно говорит он. Но приятно получить словесное подтверждение. Половинчатому, кажется, тоже: тот, расслабившись, снова обмякает на его груди. — Только мне не нравится сравнение с родителем и ребенком. Вообще-то я старше тебя. И это не тот тип связи, который я хотел развить с фамильяром. — Это и невозможно, раз клятва подразумевает равенство отношений. — Шото воспринимает его слова буквально. — А какой тип связи ты хочешь? Бакуго ожидал этого вопроса, и тем не менее ему почему-то становится не по себе. — Не знаю, — кривит губы он и решает перечислить то, что видел у «своих»: — Розовощекая с Лягушкой как сестры. Ушастая с Хвостиком женаты. А Деку просто дружит и советуется со всеми своими фамильярами. Никто не жалуется, хотя о чем другом ноют за милую душу, поэтому, полагаю, все эти варианты… норм. Сойдут. — О? Тебя привлекают мужчины? — Из трех примеров половинчатый выхватывает самый неловкий. — Меня привлекают не болтливые и не идиоты, — резко отвечает Бакуго. — Пол на эти два качества не влияет. — Угум, — приглушенно мычит фамильяр и понятливо замолкает, из-за чего Бакуго передумывает сталкивать его на пол и отправлять на вторую — пустующую — кровать. Но Шото, откинув одеяло, сам отстраняется и встает на ноги, оставляя после себя ворох мурашек и ощущение внезапного холода. Соседняя кровать скрипит под его весом, и Бакуго сглатывает невольное разочарование от столь резкого разрыва контакта: значит, либо братские отношения, либо дружба, если этот уход был намеком. Эти варианты не хуже, твердит он себе, его просто сбивает чертовски привлекательная внешность фамильяра. На него все время хочется смотреть. Его приятно трогать. И голос не раздражает — по большей части. Плевать, к любой внешности привыкаешь — еще приестся. — Бакуго. — Он недовольно поворачивает голову к лежащему на боку половинчатому. Тот, согнув руку в локте, подпирает голову ладонью и смотрит на него. — Ты назвал только хорошие примеры, которые хотел бы себе. А есть… те, на которые жаловались? — Нет, — не задумываясь, отвечает Бакуго, а затем уточняет: — Где-то наверняка есть. Не среди моих людей. Счастливчики ли они? Не совсем. Случалось разное — стычки с разбойниками, конфликты с героями и королем, болезни и много чего прочего, но с людьми, которые присоединялись к ним и оставались… Положа руку на сердце, Бакуго не мог сказать, что среди них затесались гнилые души. Такие быстро становятся изгоями и покидают их: тебя не пустят в палатку, не помогут твоей лошади, не одолжат лекарств и еды, если ты, имея все возможности, не делаешь для других того же. Либо все за одного, либо проваливай в города — кочевой стиль жизни не для тебя. Шото долго и странно смотрит на него. В слабом свете нескольких свечей у Бакуго не выходит определить это выражение — лицо не закрытое и не холодное, не сказать, что недоверчивое. И все же он будто специально сдерживает ответную эмоцию. — А у тебя есть такие? — подозрительно спрашивает Бакуго. Черты лица Шото становятся решительнее, и втайне Бакуго любуется этим преображением. — Мы тоже будем из хороших примеров, — твердо говорит фамильяр. Вот же дурак. Это звучит так слащаво, но одновременно с тем искренне, что Бакуго не сразу находит ответ, разрываясь между желанием подколоть его за душещипательное обещание или, наоборот, сказать похожую тупость, даже если никакие ритуалы и магические законы больше того не требуют. Он отворачивается от Шото, чувствуя расползающееся в груди тепло и непослушную, рвущуюся самодовольную улыбку. — Конечно, половинчатый.

***

Его будит частый отрывистый стук. Спросонья Бакуго не понимает, откуда тот доносится, и распахивает глаза — взгляд сразу притягивают пламя у окна и взъерошенный половинчатый, упирающийся свободной, негорящей рукой в стекло. Фамильяр, прогнувшись в спине, вглядывается в что-то то на уровне водоотлива, то, вскинув подбородок, выше и дальше в темноту. — Что там? — мысленно готовясь к бою, Бакуго отбрасывает одеяло и мигом оказывается рядом с Шото. — Птица, — отвечает он низким напряженным тоном, с которым мог бы сообщить о ному. Бакуго прослеживает его взгляд: крупная птица, набравшись храбрости, приближается к их окну, но, услышав кошачье шипение, вновь отлетает, взмахивая широкими черными крыльями. Через время ее настырная попытка приблизиться повторяется — Шото шипит громче и предупреждающе бьет наполовину трансформированной лапой по стеклу. — Какого лешего ты здесь забыл, Темная Тень? — Бакуго, прислонившись сзади к настороженному фамильяру, обхватывает его рукой поперек груди и, удерживая, открывает окно. — Я его знаю, — поясняет он, чтобы успокоить Шото. — Это свои? Он из твоего селения? — Суетливые потоки огненно-ледяной магии немного стихают и начинают течь медленнее, мягко облизывая руку Бакуго от ладони к предплечью, где он и фамильяр соприкасаются кожей. — Нет, — вопреки ожиданиям половинчатого, отрицает Бакуго. — Он и его маг сами по себе. Мы иногда пересекаемся. Светящиеся желтые глаза птицы вцепляются в образовавшуюся щель между рамой и створкой, и она с опаской садится на водосток. Клюв укорачивается, превращаясь в подобие беззубого человеческого рта. — Мы гуляли и заглянули к твоим, чтобы почистить медальоны и прочую мелочевку, — говорит мы-не-с-вами-Темная-Тень, перебирая когтистыми лапами по холодному камню. Бакуго насмешливо хмыкает на его оправдания. — Там был член совета, Бакуго, она осматривала постройки. Мы сразу улетели. Она не должна была нас заметить. Несмотря на некоторые заскоки этих помешанных сектантов-отшельников, за что он их уважает — так это за умение изъясняться коротко и по делу. — И ты сразу рванул сюда? — скрывая волнение, спрашивает Бакуго. Член совета, ни с того ни с сего — это необычно, и ему это однозначно не нравится, но ее визит необязательно несет опасность. — Да. От нее несло человеческой кровью. И Урарака не отходила от нее ни на шаг. — Ворон переводит пристальный взгляд с лица Бакуго на место куда-то повыше его головы, затем на до сих пор удерживающую Шото руку. Бакуго, опомнившись, отпускает фамильяра. Ясное дело, Розовощекая не даст чужакам разгуливать просто так, пока его и Деку нет, но… — Кровью? — В голове мгновенно всплывает образ Кровавой Маньячки Тоги. — Ты уверен? — Абсолютно, — каркающим голосом подтверждает Тень. — Понял. Мы выедем сразу на рассвете. Ворон вытягивает шею и кивает, прижмурив желтые глаза без зрачков. — Хорошо. И это… — Потоптавшись, он добавляет: — Поздравляю. — Затем ухает с водостока вниз, расправляет широкие крылья и с мощными взмахами начинает набирать высоту, улетая в беззвездное ночное небо. Бакуго передергивает плечами, чувствуя из-за последних слов ворона нелепую неловкость, хотя его правда есть с чем поздравить. — Это плохие новости? — подает голос Шото. — Советники… непредсказуемые, — уклончиво отвечает Бакуго. — С ними нельзя знать наверняка. — Тогда почему бы нам не выехать сейчас? — Лапа фамильяра вытягивается в человеческую руку, и он убавляет пламя. Теперь света достаточно лишь для того, чтобы Бакуго видел его лицо. — Если бы было критично, я бы вдобавок получил письмо от Хвостика. — Он закрывает окно и указывает пальцем на свое ожерелье с нанизанными на грубую нитку крупными клыками. — Зубья заколдованы Розовощекой. Они, как маячок, помогают меня найти. — И все же птица решила лететь за тобой, никого не дожидаясь? — Шото с любопытством касается ожерелья. Бакуго позволяет ему. — Возможно, Тень не уверен, дома ли Хвостик. И он знает их с Розовощекой упрямство. Девушки могли самоуверенно решить, что у них все под контролем, и поэтому не связались с ним. Наглые девицы. Зарываются, думая, что у Бакуго до сих пор нет фамильяра и они главнее. — Интересно, кто именно из членов совета там, — задумчиво говорит фамильяр. — Да какая разница? — Почувствовав, что Шото убрал пальцы, Бакуго разворачивается и направляется к своей кровати. — Разница есть, — настаивает Шото, пока Бакуго недовольно накидывает на себя потерявшее тепло одеяло. — Не факт, что это член совета, а не подставной двойник. — А откуда птица знает, как выглядят его члены? — продолжает выпытывать Шото, тоже укладывая голову на подушку. — Они с магом пытались войти в состав совета, но их не взяли, мол, молоды, да и что знаете о стране, если редко выбираетесь из своих гор. — Ну, это кажется логичной причиной отказа. — Неважно. В политике им не место, но птичьи головы — сильные. С ними пришлось договариваться, прежде чем мы поселились по соседству. Все, спи и дай мозгам отдохнуть. — Бакуго показательно закрывает глаза. Вопреки его решительности поступать разумно, тревога сама по себе не отступает и ядом расползается в груди. Черт бы побрал этот совет. Он делает несколько глубоких вдохов, мимо воли прислушиваясь, а не застучит ли в окно новый посланник. Но улавливает только шорох одеяла Шото. — Бакуго… — Тц, чего? — Мы не герои, но… я хочу скрыть наши имена и лица, — доносится из темноты. — На время. — Ты и так скрываешь фамилию, а я — свое первое имя, — не понимает просьбу Бакуго. — Этого достаточно. А лица зачем? — Ты назвал свое полное имя моей сестре, — уходит от ответа Шото. — Чтобы она нашла нас в случае беды. Я не представляюсь перед всеми. — И я тоже не хочу показывать лицо всем. Давай скроем перед тем членом совета. Бакуго поворачивается на бок, глядя в сторону закутанного комка со светящимися разноцветными глазами. — Она, скорее всего, после турниров и так знает и мое лицо, и магию, и место жительства, дурак. Мы регистрируемся, в последний раз я уже писал, где живу. Логично, что это я приехал спустя пару дней. — О, — видимо забыв об этом, выдает Шото. — Тогда скрою свое только я. Бакуго молчит, сверля его взглядом. — Выкладывай, — наконец требует он. — Тебе что-то известно о магии этих шишек? — Да. Бакуго раздраженно садится в постели. — Не тяни! — Дело не в магии… Некоторые хорошо меня знают, — объясняет Шото. — У нас не будет преимущества, если они сразу поймут, что я больше не в городе и не… несвязан. — Маска сработает, только если там одинокий маг, что маловероятно, — не видит в ней смысла Бакуго. — Раньше фамильяр мог бы узнать меня по потокам магии, но после связи с тобой они выглядят иначе. Это сработает. Его настойчивость вызывает подозрения. — Ты не поладил с кем-то из них во время войны? — нахмурившись, делает попытку угадать Бакуго. — Можно и так сказать, — тихо говорит Шото, не вдаваясь в подробности. — Это не имеет значения. Я никому не дам вольностей на своей земле. И никому не позволю дурно относиться к тебе, какие бы у вас там ни были старые обиды. — Совет — верх иерархии, — напоминает Шото. — Они сами ее и придумали, пошли на фиг, — фыркает Бакуго. — Я — твое главное преимущество. Не маски и не псевдонимы, половинчатый. Почему-то он не слышит радостного расчувствованного согласия или благодарности в ответ на это, но тишина лишь укореняет решимость Бакуго доказать это говнюку на деле. — Я хотел как лучше. — Я понял, но… не усложняй. И после этого половинчатый наконец затихает.

***

Поход на рынок пришлось отменить, и утром, наскоро позавтракав, они скачут домой почти без остановок. Котошото время от времени вылезает из капюшона, но качка заставляет его сильнее вцепляться когтями в плечи Бакуго и быстро возвращаться обратно, чтобы не рухнуть на землю — или вконец не разодрать магу кожу. — Уже близко, — разглядывая подножие и пологий склон горы, говорит Бакуго. Не видно ни дыма, ни сигнальных огней бедствия. Птицеголовый осторожен и подозрителен, но Бакуго надеется, что в этот раз он переплюнул сам себя и преувеличил угрозу. Шото взволнованно топорщит усы, щекоча ими шею, и Бакуго подстегивает лошадь, чтобы быстрее выяснить, в чем дело, и успокоить как его, так и себя.