Good Omens / Writober-2021

      Бог был велик и страшен, особенно в гневе. Его голос — несмолкаемый гром, от которого болели уши; его взгляд — бесконечные бело-жёлтые вспышки, слепящие глаза и жгущие кожу. Он говорил молитвами, звучащими, как проклятья; он смотрел волком-врагом, хотя проповедовал любовь и прощение.       Бог всё знал: про отменённый конец света, про Кроули, про эту… связь. Азирафаэль склонил голову, и впервые ему было страшно; так страшно, что он не мог дышать и думать. Бог забрался в его голову, лёгкие, и, что самое ужасное, — в сердце, пытался выскрести оттуда возлюбленного демона, разрывал его на части, вышвыривал все воспоминания, как обиженные дети кидают в стену игрушки — без капельки сострадания. Азирафаэль пытался уцепиться хоть за что-нибудь, но в это время Бог хватал его крылья и тянул, тянул на себя, и всё превращалось в боль: собственные мысли, воздух вокруг, сам Создатель и его Вселенная.

***

      Азирафаэль проснулся резко и неприятно, словно выпал из машины, гнавшей по автостраде. Он не успел сообразить, что этот кошмар был всего лишь сном, как услышал вкрадчивое, совсем рядом с ухом, жутко недовольное:       — Две-над-цать. Это был две-над-ца-тый раз.       — Что это значит? — ангел взглянул на Кроули. — Уже полночь?       — Ты двенадцатый раз просыпаешься, как будто увидел подгоревшие блинчики или разбитые бутылки вина. И ты отвратительно, просто невыносимо спишь: постоянно дёргаешься, ворочаешься, скидываешь подушки, превращаешь простынь в какой-то сюрреализм.       — Тебя раздражает смятая простынь?       — Меня раздражаешь смятый ты. Что происходит? Что тебе снится?       [мне снится твоя судьба]       Несколько секунд тишины.       — Ничего, — ангел улыбнулся и, ссутулившись, сел на кровати, — ничего такого.       Кроули закатил яркие глаза, разочарованно покачал головой.       — Хорошо, — он тоже опустился на постель, своей тонко-костлявой рукой накрыл белые и мягкие пальцы Азирафаэля. — Что ты хочешь, чтобы тебе снилось?       — Буквально что угодно.       — Тебе уже это снится.       — Я не знаю. Роллы, книги, котята, Париж, зелёный чай, театр, мороженое, океан, звёзды, Шекспир — только не мёртвый; может быть, ещё…       — Вот и думай обо всём этом, когда ложишься спать. У меня всегда так срабатывает: последняя мысль — это мой сон. Попробуй, ладно?       Азирафаэль кивнул, но в его глазах промелькнуло сомнение. Есть вещи, о которых ты думаешь не специально, — как бы фоном, как бы заочно, как бы не осознавая, и чаще всего это плохие вещи. Они не в мыслях, они ещё глубже; так разве возможно от этого отделаться?

***

      — Энтони, ты идёшь спать?       Кроули улыбнулся — тепло и сладко, как будто попробовал свежий мёд; он отвлёкся от цветочного интернет-магазина и тихо ответил:       — Ещё нет. Хочу найти то растение, про которое говорила Анафема.       Ангел с надеждой посмотрел на него:       — Но ты же скоро?       Азирафаэлю вообще-то хотелось сказать не это. Он думал попросить пойти вместе с ним, хотя бы ненадолго, хотя бы полежать в обнимку пару минуточек, чтобы дурацкое сердце не боялось вымышленных образов, чтобы дурацкий мозг не создавал в который раз его личный круг ада, но…       — Да, сейчас приду.       Азирафаэль знал, что «сейчас приду» может тянуться несколько часов. Он медленно вернулся в спальню, забрался под мягкое одеяло, нехотя закрыл глаза. Думать про роллы книги котят Парижзелёныйчайтеатр…

***

      Азирафаэль проснулся в неком замешательстве: ему снились роллы, книги, книги с роллами, книги с котятами, Париж в котятах и роллах, театр, где играют котята и едят роллы… это было очень странно, очень хаотично, но в то же время замечательно. Он наконец-то чувствовал себя спокойно, бодро и безопасно.       Следующим вечером он повторил ритуал: проговаривал про себя театр, Шекспира, мороженое и прочие прелести жизни. И ему действительно приснилось мороженое (правда, в форме котят), приснился Шекспир, купающийся в море, приснились огромные звёзды — блестящие, как взгляд у Кроули, когда он счастлив.       — Это работает, — честно признался Азирафаэль за завтраком, наливая брусничный чай. — Ты сказал думать о чём-то хорошем, и это работает!       — Я знаю, — Кроули пододвинул свою чашку. — О чём будешь думать сегодня?       — Наверное, снова о Париже: попытаюсь вспомнить его улицы сто-сто пятьдесят лет назад. Или о русской литературе.       — Ты говорил, что путь к депрессии лежит через русскую классику.       — Вообще-то да. Лучше о Париже.       И Азирафаэлю снилась любимая Франция: правда, немного не та, которую он хотел увидеть, будто его воспоминания проживал кто-то ещё или в принципе заменял на другие. Но это был не Бог с его разочарованием и жестокостью, поэтому жаловаться было не на что.

***

      Тем не менее, эти сны — ангел не мог точно понять, правильно сформулировать своё ощущение; они напоминали просмотр фильма, про который тебе рассказывали друзья: ты ожидаешь увидеть одно, но картинка на экране, пусть похожа, всё равно отличается: своими деталями, своими цветами, своей манерой рассказывать. Когда Азирафаэль открывал глаза, он хорошо припоминал увиденное, и оно в принципе соответствовало тому, о чём он думал, однако не до конца, словно кто-то думал об этом по-своему.

***

      А потом ангел понял. Понял неожиданно, как-то очень легко, как будто всегда это знал, просто на время забыл.       Кроули поцеловал его в светлые волосы — невесомо, нарочно громко чмокнув губами, — налил себе чёрный кофе и спросил:       — Как ты сегодня спал?       Азирафаэль глупо улыбнулся: он нашёл ответ на загадку и не хотел спугнуть это приятное чувство. Он смотрел на демона своим «я знаю, я знаю, что ты создаёшь мои сны», однако решил переждать ещё одну ночь, чтобы быть уверенным на тысячу процентов, чтобы поймать его наверняка.       — Очень хорошо. А ты?       — Как обычно. О чём планируешь думать сегодня?       — О пудинге.       — Пудинг-пудинг-пудинг, — демон прищурился, — что-то шоколадное?       — Я буду думать о малиновом.       Кроули вдруг засмеялся:       — Как тебе хочется.

***

      Следующее утро стало самым волшебным: демон спустился к завтраку чуть позже — он всегда вставал, когда Азирафаэль наливал вторую чашку чая. Привычный и ласковый поцелуй, лишнее прикосновение — рукой к щеке, пальцами к шее, вкусный запах чая и выпечки; Кроули ставил варить кофе, спрашивал:       — Как ты сегодня спал?       Ангел чуть не закричал от восторга, из последних сил сохранил невозмутимый тон:       — Замечательно. А ты?       — Как обычно. О чём будешь…       Но Азирафаэль не мог больше терпеть; он торжествовал и потому неожиданно для себя всё-таки выкрикнул:       — Я НЕ ДУМАЛ ПРО ПУДИНГ!       Кроули снял турку с плиты, немного напряг плечи, укрытые длинным синим халатом. Ангел встал из-за стола, подошёл к нему и прижался к спине, охваченный какой-то детской, совершенно бесконечной радостью.       — О чём же ты думал? — спросил Энтони, чуть запрокинув голову и почувствовав затылком пушистые волосы.       — О тебе. О том, как сильно…       — Ладно-ладно, — Кроули снова поставил кофе на огонь, — мне просто было интересно, смогу ли я заставить тебя видеть что-то конкретное. Никогда не проверял эту способность на ангелах. А тут вроде приятное с полезным.       — Конечно, — Азирафаэль выпустил его из объятий и вернулся за стол. — Кстати, сегодня я планирую думать о Древней Греции. А ты?