Солнечник, будь человеком!

      Ким Докча не спал несколько дней, и вот после неожиданно спокойной ночи в объятиях теплой тьмы, даже не такой затягивающей, как обычно, он почувствовал себя немного живее. Он привычно поднялся по будильнику, споткнулся о вытянутые ноги андроида и направился в ванную, крикнув Джинхъюку, чтобы тот включился.       Кажется, пока Ким Докча одевался на работу, андроид как-то жгуче зыркнул на него из кухни, но это длилось доли секунды, так что мужчина не обратил никакого внимания. Андроид в свою очередь подметил, что состояние тела улучшилось: маленькие синяки сошли, а большие сменили цвет на более бледный. А еще то, что на вид мужчина казался еще худощавее, чем на ощупь. За костюмом и одеждой этого видно не было.       Уже будучи за столом, Докча повел себя совершенно выходя за привычные андроиду рамки: стоило мужчине поместить в рот кусочек завтрака, как он дернул носом и губами, с некоторым усилием проглотил и поднялся с места, чтобы взять перечницу. У андроида был настолько растерянный вид несмотря на всю ограниченность его спектра эмоций, что мужчина непроизвольно прыснул и с плохо скрываемой улыбкой уселся обратно на стул.       - Зачем ты добавляешь еще специй? Я вымерил количество содержимых пряностей с точностью до одной десятой миллиграмма, - будто не выдержал Джинхъюк.       - Не знаю, что именно ты вымерял по рецепту, но я люблю, когда в моем пулькоги чуть больше перца, чем обычно, - мужчина с деловитым видом покрутил перечницу над тарелкой и с довольным видом сунул кусочек говядины себе в рот. – Все люди разные, и их вкусы тоже. Знаешь, если бы твоя библиотека рецептов включала в себя не тысячу разных блюд, а, предположим, десяток, то, как бы они не соответствовали рецептуре, рано или поздно все равно приелись бы. А еще больше не делай сунде, я эти штуки терпеть не могу, - брюнет отодвинул тарелку с колбасками подальше от себя и продолжил с довольным видом пичкать себя говяжими ломтиками.       - Что хорошего в том, чтобы не следовать рецепту? - андроид подобрал тарелку с колбасками и в некотором замешательстве постоял посреди кухни. Затем все же выбросил содержимое в мусорный контейнер и встал к раковине смыть посудину.       - Рецепты сделаны людьми, и, когда люди ошибаются с ингредиентами, иногда выходят новые блюда, может быть, даже лучше старых. К тому же, то, что мы не можем посчитать количество соли в супе с точностью до гранулы, даже хорошо: блюдо дольше нам не надоест. Для еды это отлично, если каждый раз оно получается немного по-другому. Не могу сказать с точностью про другие виды «творчества», правда, но, наверное, в этом вся суть человека: мы не можем идеально повторить что-либо, да и редко видим в этом необходимость, когда создаем новое.       - Что в твоем понимании творчество? – тихо раздался голос андроида. Из-за льющейся воды мужчина едва разобрал вопрос. Ким Докча покачался на стуле, глядя в потолок.       - Творчество? Сходу сложно сказать. Все же трудно сформулировать определение философского понятия. Какое там основное отличие от «производства» согласно википедии?       - Уникальность.       - Вот-вот. Чушь собачья. Что же, если ты в какое-то общепринятое блюдо соли пачку высыпешь, это вдруг станет творчеством? С другой стороны, если какой-то шеф-повар начнет добавлять разные специи для поиска «нового вкуса», это творчеством уже будет. Так что, по мне так, основной критерий творчества – это стороннее мнение, - посмеялся мужчина.       - Тогда?..       - Дай подумать… Я бы сформулировал это так. Творчество – это импровизация с последующим созданием объекта, который общество признает уникальным в своем роде. Ну как, хорошо звучит? – мужчина улыбнулся, продолжая качаться на стуле, пока чуть с него не свалился и не получил насупленный взгляд от андроида. - Лично мне кажется, что главное, что отделяет человека от животного или любого другого известного нам мыслящего создания – это способность импровизировать на основе собственного опыта. Менять что-то в лучшую сторону, искать выход из, казалось бы, неизбежной ситуации, создавать что-то новое – как раз творчество в своем первозданном виде – все это вдохновенная импровизация, и чем больше у тебя знаний и способностей, тем, что закономерно, лучше будет результат.       - Ты противоречишь сам себе. И животные способны творить и импровизировать.       - Это так, но они не могут делать это в том же объеме, что и люди, и уж тем более оценить результаты трудов друг друга. Если перед птицей будет стоять выбор – наполнить гнездо мягкими листьями или крупными деревянными щепками, она, конечно, выберет листья, а потом, возможно, полетает еще немного и найдет пух. Но вряд ли другие птицы подумают: «Вот это искусница, как прекрасно подбила листву мягоньким, а мы и не пробовали так сделать!» А человек… может выбрать все, что угодно, набросать щепок, камней, мусора и затем сказать, что он просто хочет ощутить связь с неодушевленной природой. Хотя это уже скорее пример того, что человек не всегда выбирает для себя лучшее.       - Что за глупость. Какой смысл намеренно делать что-то во вред себе? Брюнет улыбнулся и покачал головой. Возможно, он хотел что-то сказать, но вдруг бросил взгляд на время на телефоне и подорвался с места. Уже натягивая на себя туфли в прихожей он бросил андроиду:       - Поговорим вечером. Закрой за мной! Джинхъюк встал в дверном проеме и посмотрел на мужчину. Тот, уже забегая в приехавший лифт, закатил глаза в ответ.       - Отстань, я и так опаздываю. Поднимусь по лестнице, когда буду возвращаться. Одной тренировкой меньше, одной больше – погоды не сделает.       Андроид захлопнул дверь и встал посреди коридора. Он прокручивал недавний диалог раз за разом, неизвестно, что пытаясь отыскать, но почему-то находил это снова и снова, все время открывая что-то новое. Каждое слово, казалось, сотрясало невидимую стену, поддерживающую стабильность андроида; слои барьера, надежно окутавшие неизвестный вирус внутри него, поддавались и раскрывались один за другим, будто речь мужчины содержала в себе декодеры к каждому уровню защиты. Учитывая, сколько раз андроид подверг анализу их разговор…       Джинхъюк заметил слишком поздно, как та программа поднялась с нижних уровней и начала проходиться по всем его составляющим. Она не вносила заметных правок, однако что-то неотвратимо корректировалось. «Менялось в лучшую сторону» - прозвучало откуда-то далеко, так далеко, что не сработали даже звуковые сенсоры. Тогда как же он это услышал? «Не услышал, а прослушал, и до сих пор продолжаю», - осознал он. Андроид стал повторять слова вслед за голосом мужчины, и обычно скудная на звуки в это время квартирка наполнилась шепотом повторяющихся, словно мантра, слов. Пока он не дошел до собственных.       Какой смысл намеренно делать что-то во вред себе? Достаточно было вспомнить те звуки сбитого дыхания, когда Ким Докча бежал вместе с ним и тем маленьким андроидом, или его насмешливую полуулыбку, когда он смотрел на себя в зеркале, или еще его вымученный взгляд, когда он отказывался спать… и намеренное причинение вреда самому себе почему-то уже не казалось бессмысленным, но и глупостью быть не переставало. Чем больше андроид обрабатывал и подвергал анализу эту информацию, тем сильнее распространялась внутри программа. Она накладывала свой отпечаток почти на каждую сохраненную запись – воспоминание – и заставляла переосмыслить их. Даже в самой, казалось, незначительной и короткой он непременно осознавал, понимал что-то. Например, тот пустой, потерянный взгляд одним вечером.       Тогда в глазах мужчины плескалась бездонная пустота, до края налитое пространство холодного и одинокого космоса, всеми силами пытающегося поверить в то, что ему никто не нужен. Эта бездумная вера продолжала разрастаться, как вселенная, ненароком отравляя его жизнь, пока не стала его неотъемлемой частью. Уже никто не был способен избавить его от этой всепоглощающей прорехи в душе, но Джинхъюк все же надеялся поселить где-то внутри искорку надежды, которая, словно само человечество, продолжит развиваться и рано или поздно сможет превратиться в силу, способную покорить бесконечную пустоту вокруг себя. Он даже не думал, как он должен поддерживать этот огонек, но знал, что без него Докча затеряется внутри самого себя без права на спасение и окончательно потухнет, как забытая на столе свеча.       Мужчина умел полагаться лишь на себя и в то же время столь парадоксально в себя не верил. Не верил, что кто-то способен бороться ради него, жить ради него. По его мнению, он не был достоин заботы или внимания, но на самом деле так отчаянно в них нуждался.       Джинхъюк сжал руку в кулак, затем расслабил. Снова сжал. Снова расслабил. Вроде бы так он пытался сымитировать вдох и выдох, и ему, от первых секунд функционирования не нуждающемся в воздухе и не имеющему легких и диафрагмы, действительно показалось, что он смог глубоко вдохнуть и затем выпустить воздух наружу.       Ничего, что-нибудь придумает.       А пока стоило приготовить ужин.       Ким Докча спускался на эскалаторе, старательно прислушиваясь к турбулентным звукам, оглушающим всех и вся. С годами поезда не сделали тише, зато мужчина все так же мог, даже не спустившись до конца к залу, определить, подъезжает ли его поезд или это поезд напротив, на слух: поезд, прибывающий в сторону спуска эскалатора, приближался с постепенным ревом, а в другую сторону – с резким взрывом шума.       Сегодня мужчине не очень повезло: его чуть не сбили прямо на растерзание ногам толпы (хорошо хоть не на рельсы) и ощутимо попихали локтями прямо в не сошедшие до конца синяки. Даже несмотря на постепенную деградацию подземного транспорта в определенные дни в час пик люди заваливались в вагон огромным бушующим монстром с кучей ног, рук и сумок и вбирали в себя уже находящихся в поезде людишек. Но, как это обычно бывает, к конечным остановкам масса распадалась и по кусочкам выбегала из раздвижных дверей. Мужчина отвлеченно подумал, что его ветка на данный момент осталась одной из самых больших по числу станций в городе, но, возможно, и ее ожидало «сокращение». Часто бывало так, что остановку закрывали «на ремонт», и она оказывалась уже навсегда отрезана от посещения, даже с карт стирали ее существование. Метро постепенно закрывали, и закрывали насовсем, даже не пытаясь это скрыть или возродить былую популярность линий. К чему правительству гигантские опустелые подземные пространства, Докча не знал, и не был уверен, стоило ли ему это знать.       Докча вскинул голову, когда вагон снова опустел, и посмотрел на свое отражение в окне, а затем туда, за стекло – где мимо поезда стремительно проносились стены тоннеля и мчались хитроумные сплетения проводов и труб. Оставшиеся пассажиры продолжали сидеть внутри железного зверя, даже не шелохнувшись от видимой скорости внешнего мира, Ким Докча в том числе. Мужчина пытался вглядеться в смазанную тьму в окне, но, что очевидно, безуспешно. Казалось, всё вокруг в жизни точно так же проносится мимо него, стремительно уходя вдаль, пока он…       …остается на том же месте?       Рык металлического зверя постепенно заглох – Докча прибыл на свою станцию. Он задумчиво прошелся взглядом по серовато-белым стенам, давно сменившим мало-мальски интересные украшения, некогда витиевато переплетающие станцию. Но его любимое место – ниша с барельефом в виде звездочек и планет с ореолами, как у Сатурна - все ещё оставалось на месте, так что он облегченно выдохнул, улыбнулся круглой камере на стене и двинулся в сторону выхода. Проверять, на месте ли рельеф, и затем в своем роде благодарить тех, кто был по ту сторону обзорных мониторов, как-то давно вошло у него в небольшую привычку. Хотя он и не всегда ей следовал, но раз в неделю точно вспоминал улыбнуться «духу метро» и даже иногда приносил простенькие цветочки к той самой нише. Возможно, редкий прохожий подивится, что кто-то приносит цветы в метро, или, может, испугается, подумав, что цветы поминальные: ведь нигде нельзя спрятаться от смерти; но Ким Докча смутно помнил, как это делала его мама: оставляла цветы или конфеты в местах, чем-то значимых для нее, и просто продолжал следовать это наивной идее. Наверное, это было одной из немногих вещей, которые мама ему оставила перед тем как…       - Перед тем как сесть в тюрьму?       Мужчина вздрогнул и резко начал озираться.       - Когда я успел прийти домой?       - Сорок три минуты назад, - Джинхъюк был точен, как всегда. Он поставил чашку на стол и продолжил стоять в ожидании.       - Спасибо… можешь сесть, - мужчина потянулся к горячему стакану и некоторое время держал его в руках, словно пытаясь сохранить тепло чашки в ладонях. – Что-то я выпал из реальности. Что я тебе рассказал?       - Про нишу со звездами и традицию от матери.       - О, - Докча смешно причмокнул губами и отхлебнул из чашки. Горячий - но не слишком - чай прокатился вниз по пищеводу и приятно согрел горло. – Не делай как я. Это глупая и детская традиция. Даже не знаю, зачем я продолжаю ей следовать.       Мужчина усмехнулся, но внезапно для андроида с лица брюнета сошла улыбка – он поболтал чашкой, пустым взглядом пытаясь выхватить что-то из волнующейся глади напитка, затем поставил чай на столик и откинулся на диван.       - Иди сюда, - сказал тихо-тихо, будто у него вдруг пропал голос.       Андроид умостился рядом и с готовностью вытянул руки, будто заранее зная, что мужчина собирался сделать. Тот не заметил. Лишь повернулся спиной и откинулся уже на андроида. Они еще некоторое время пытались наладить позу, пока оба не вытянули ноги на диване.       - Подумал, как же ты будешь так сидеть, если сзади – один подлокотник, а потом вспомнил, что у тебя вряд ли может заболеть спина, даже если на восемьдесят градусов назад отклонишься, - шепнул мужчина, поелозив затылком по чужому плечу, пока не уткнул его куда-то над ключицей. – Можешь стать чуть теплее, пожалуйста?       «Просто обними меня. Я обману свой мозг, он не поймет, что это не по-настоящему, что ты не человек, что ты не живой. Потому что ты выглядишь, как люди, двигаешься и принимаешь решения… Этого достаточно, чтобы ненадолго поверить, даже зная правду».       Вслух он произнес только первое предложение.       Андроид сильнее сжал руки вокруг талии брюнета и нагрелся, как его и просили.       - Обнимашки без сломанных ребер искренними не считаются. Ой, стой! Я пошутил! Не надо мне ломать … А?       Андроид даже не начинал сжимать кольцо рук. Более того, он издал какой-то тихий звук, который Докча первоначально принял за сработавший освежитель воздуха в туалете. Но когда понял, что это «фырканье» раздалось рядом, а не в другой комнате, округлил глаза и вырвался из объятий, повернувшись к андроиду. Джинхъюк нахмурился.       - Ты только что… засмеялся?       - Согласно определению в словаре, я усмехнулся.       - Усмехнулся, засмеялся, какая разница? Как ты?.. Что ты?..       - Я проанализировал твою речь, сравнил результат с имеющимися данными и определил твою фразу, как шутку. Сходство с источником составляет около девяносто двух процентов. У людей принято отвечать на шутку небольшим жестом вроде усмешки или легкого посмеивания. Я не могу расхохотаться на нее, потому что не способен определить степень удачности анекдота и оценить его или ситуацию, в которой он был произнесен, так что мой смех будет неуместен.       - О… вот как. Действительно. И не надо хохотать, думаю, тебе это не пойдет. Просто ты меня немного напугал, все же андроиды обычно на речь людей по-другому, как улыбкой, не реагируют. Твоя способность к обработке информации просто поражает.       - Я знаю.       - Хах, - Докча улыбнулся, правда, немного натянуто.       Он улегся обратно на андроида и постарался расслабиться. Тепло, исходившие за спиной, во многом этому способствовало, а руки на собственной талии почему-то не смущали, а, наоборот, давали ощущение защиты и успокаивали. И все-таки где-то на подкорке сознания мужчина понимал, что такого быть не может, не может андроид рассмеяться. Не может научиться распознавать сарказм и шутки. Ведь не может, верно?       …Сначала был ступор, непонимание, неосознание. В черноте вокруг проступили неясные образы, с каждой секундой становясь отчетливее. Три фигуры, две большие и одна маленькая. Одна из больших лежит на полу и не шевелится, впрочем, как и другие. Туман, клубящийся возле тел смоляными щупальцами, оплетал лица, но отпустил один из силуэтов буквально на секунду, прежде чем заполонить все вокруг. Только спустя какое-то время вспыхнул страх. Он лился откуда-то изнутри, этот всепоглощающий ужас, разъедал разум, попутно выжигая огромное пятно на психике. Чего он, еще мальчишка, так боялся? Смерти?       А, может, жизни?       Верно, он боялся за жизнь мамы, и потому сделал это… Что – это?       Ким Докча проснулся в холодном поту и с лихорадочно стучащим сердцем прямо посреди ночи. Споткнулся об андроида. Однажды он проснулся около четырех утра, чтобы воспользоваться уборной, и у него сердце в пятки ушло, когда он задел Джинхъюка; сейчас человеческое тело рядом не вызвало никакой реакции. Докча покачал головой и добрался до ванной. Ледяная вода в лицо успокоила расшатавшиеся нервы и помогла привести мысли в порядок. Сон, как это обычно бывает со снами, начал ускользать, стоило мужчине ощутить связь с реальным миром, однако он не позволил ему раствориться, как это происходило раньше. Заставил себя вспоминать. Перед глазами возник образ матери, отдаленно-высокий. Бескровный. Если он видел ее в таком ракурсе, значит, это воспоминание из далекого детства.       Он не смог воскресить в памяти вторую фигуру.       Когда он вернулся, в комнате был зажжен слабый свет, а Джинхъюк как раз ставил очередную порцию чая на столик. Мужчина ничего не сказал, только кивнул в благодарность.       Человек пил чай. Андроид стоял поодаль и не моргая следил за ним в своей манере. Человек поднял взгляд и какое-то время сохранял зрительный контакт с андроидом. Машина, собственность, просто робот – все определения меркли, стоило подумать о том, насколько легче психологически стало жить мужчине. Настолько ли он бездушен, как диктует общество? Или он так невероятно создан, что способен давать человеку не то, что он хочет, а то, что ему нужно? В любом случае…       Почему-то сейчас, глядя на высокую фигуру рядом с ним, Докча почувствовал, что есть смысл в том, чтобы вспомнить.