Forever Black, Forever Pure, Forever Young

4. Блэк была… Не то, чтобы милой, обаятельной или что-то в этом роде, скорее, притягательной: созданной из противоречий, словно чашка, неумелым «Репаро» собранная из осколков от разных сервизов — временами холодная, молчаливая, тихая и собранная, временами — темпераментная, вспыльчивая и резкая на язык, порой до тошноты правильная, от безжалостно стянутых на затылке волос до острых коленок в толстых шерстяных чулках, порой — почти мятежная, слишком рано закурившая, слишком рано начавшая подводить глаза. Образ Мейссы словно рассыпался на части, в трещинах привычной маски пробивался не то нежный вьюнок, не то ядовитый плющ. Блэк, Блэк, Блэк. Когда-то Эван, услышав эту фамилию, представлял друга, одну из кузин или взъерошенного злого гриффиндорца — не странноватую, замкнутую и нелюдимую девчонку, с первой встречи преподносившую сюрпризы. Мейсса отказывалась подпускать кого-либо близко: грубила Мальсиберу, холодно отвечала Эйвери, смотрела сквозь Уилкинса и не спешила предлагать дружбу его младшей сестре, с которой делила спальню, брезгливо морщилась при виде Снейпа, садилась одна в библиотеке и едва-едва заметно кивала самому Эвану и Барти. Во всём этом отчуждении, приправленном блэковским высокомерием, отчаянно сквозило полное неумение общаться — по всей видимости, девчонка и вправду до Хогвартса практически не видела никого, кроме собственной родни и приходящих учителей. Если бы она не была Блэк — если бы не было в ней твëрдости убеждений, верности своему слову, внутреннего огня — Розье бы давно потерял интерес, но желание хоть одним глазком заглянуть под ледяную маску толкало его вперёд. Он знал — там, внутри, по всей видимости таится начинка из карамели, пороха и жгучего перца, непредсказуемая и оттого ещё более желанная. Эван оторвался от созерцания дождливого осеннего пейзажа за окном — на мгновение ему показалось, что в воздухе запахло знакомыми жасминово-древесными духами, словно мысли о Мейссе могли заставить её материализоваться в библиотеке в пятничный вечер. Это казалось нелепостью — с чего бы Блэк идти в библиотеку, когда впереди все выходные, тем более, что на завтра назначен поход в Хогсмид? Однако, девчонка стояла перед ним собственной персоной, трогательным, беззащитным жестом прижимая к груди толстенную книгу. — Я могу сесть рядом? — тихо спросила Мейсса. Эван усмехнулся и отодвинулся ближе к окну, уступая место — может, и вправду у девчонки слабое здоровье, она даже с виду казалась хилой, а от стекла так и веяло осенним холодом. Блэк уселась рядом — на мгновение её бедро коснулось его, но четверокурсница тихонько ойкнула и дëрнулась в сторону, залившись премилым смущëнным румянцем. На мгновение Розье захотелось дотронуться до покрасневшей щеки, но, удручëнно оглядев свои пальцы, испачканные чернилами, он отказал себе в этом удовольствии. — Что-то хотела? — Эван захлопнул учебник по трансфигурации с такой силой, будто именно он был повинен в его желании коснуться малолетки вновь. У неё была потрясающе нежная кожа: на руках, никогда не знавших работы, на тонких запястьях с бьющимися синими жилками, на шее, чуть выше воротника — там, где Эван успел скользнуть даже не пальцами, губами, когда нашëптывал Блэк на ушко какую-то успокаивающую нелепицу посреди общей гостиной. — Ага, — Мейсса повертела головой, видимо, высматривая, не подслушивает ли кто. Зря: в этот час в библиотеке их могли услышать разве что два рейвенкловских старшекурсника, которым явно не было дела до слизеринцев. — Регулус на тренировке, — скучающим тоном напомнил Эван. — Что за дело привело тебя ко мне и заставило так нервничать? — Я хочу, чтобы ты купил мне сигарет завтра, — негромко попросила Блэк, смущенно комкая подол юбки. Наверняка, дома её ругали за эту привычку, но сейчас Розье не мог оторвать глаз от медленно уползающей вверх ткани — ещё немного, и покажется резинка чулок, а может, даже полоса молочно-светлой кожи… — Два галеона пачка, — ровным голосом отозвался Эван. «Или задери уже, наконец, эту мордредову юбку по самый подбородок прямо сейчас!» — едва не ляпнул он вслед, потому что ждать с каждой секундой становилось всё тяжелее, в горле, как назло, пересохло, а сердце заколотилось с неистовой силой. — Мне хватит одной, — к разочарованию юноши, Мейсса оставила в покое свою одежду и потянулась за сумкой. Нырнув рукой в едва заметный кармашек, она вытащила две монетки и протянула их Эвану. — Вот, держи. — Да, — задумчиво произнёс Розье, накрывая маленькую ладошку четверокурсницы своей ладонью. Руки у Блэк были холодными и чуть подрагивали от волнения. — Эван? — переспросила Мейсса, заглядывая парню в лицо. — Всё в порядке? Может быть, мне стоит проводить тебя к мадам Помфри? Розье отметил, что глаза у неё были не серыми, как у брата, и не тёмно-карими, как у кузин, а светло-зелёными, чуть с желтизной, как самые ранние весенние бутоны. — Всё в порядке, — эхом отозвался он и небрежно бросил галеоны в карман. — Просто… задумался. У меня была сложная неделя. Блэк нахмурилась, но ничего не ответила. Вместо этого она раскрыла тяжёлый фолиант, от одного взгляда на который на Эвана нападала зевота. Ему тоже ничего не оставалось делать, кроме как вернуться к ненавистному эссе — МакГонагалл задавала столько, будто трансфигурация была единственным предметом, а впереди были выходные, которые хотелось освободить. Но вместо этого нелепые, даже зазорные мысли роились в голове, как мелкие мошки в летнем саду, мешая сосредоточиться, и Розье то и дело отвлекался, время от времени поглядывая на Мейссу. Его взор выхватывал мелкие детали одну за другой: то крохотный тёмный завиток, не загнанный шпилькой в высокий узел, то вздёрнутый носик с крохотным пятнышком чернил, то кончик пера, внезапно оказавшийся меж розовых губ… Юноша уткнулся в свой учебник, но строчки параграфа никак не желали выстраиваться в связный текст. Да МакГонагалл в понедельник с него шкуру спустит, если он не сдаст это поганое эссе! Обречённо вздохнув, Розье принялся скатывать параграф, даже не слишком вдаваясь в смысл написанного — лишь бы сдать. Не тролль, и ладно, потом закроет… Оторвав глаза от страницы, Эван с удивлением обнаружил, что Блэк куда-то ушла — впрочем, вряд ли далеко: на столе так и остался лежать пергамент, присыпанный песком*, а мантия была перекинута через спинку стула. Дурацкой пыльной книги, с которой Мейсса подошла к нему, нигде не наблюдалось — по всей видимости, закончив с работой, девчонка решила вернуть фолиант на место. Ведомый непонятным чувством, Розье подвинул к себе чужое домашнее задание, разбирая витиеватый, явно отточенный многими часами занятий каллиграфией почерк. Ага, руны. Значит, Мейсса сейчас где-то в восточной секции… Юноша поднялся, тряхнул головой: ну что за глупости! С другой стороны, чернила — дорогие, густо-фиолетовые, с искрой, из тех, что не впитываются в пергамент за мгновение — успели высохнуть, а Блэк всё не возвращалась… Вдруг ей нужна помощь? Розье двинулся вглубь зала. Мейсса обнаружилась у одного из дальних стеллажей, почти в самом углу, за странным на первый взгляд занятием: сжав в вытянутой над головой руке тяжёлый том, девчонка подпрыгивала на месте, отчего форменная серая юбка взмётывалась вверх. Эван присвистнул: пару раз из-под плиссированной шерсти показалась кружевная оборка, несомненно, нижней юбки — забавный, но нечасто встречающийся предмет гардероба. Пару раз он видел такие — на Лиззи Трэверс с седьмого курса или Агнес Селвин, в общем, девушках из старых семей строгих взглядов. Впрочем, взгляды самих девушек оказались не такими и строгими… но это к делу не относилось. — Блэк? — вдоволь наглядевшись на стройные ножки, Розье прислонился плечом к стеллажу и окликнул Мейссу. — Чего тебе? Пришёл посмеяться? — обернулась девчонка. — Помочь, — обиделся Эван. — Тебя долго не было, и я пошёл тебя искать. — Так помоги! — топнула ногой Блэк и капризно надула губы. Юноша скользнул меж пыльных полок и приблизился к четверокурснице. Внезапное хулиганское веселье подсказало ему, что делать: вместо того, чтобы взять у нахалки книгу и поставить на место, он крепко схватил Мейссу за талию и поднял в воздух. Та даже пискнуть не успела, как нужная полка оказалась прямо перед её носом. Блэк пихнула фолиант в небольшой промежуток между двумя соседними томами, и в ту же секунду Эван плавно опустил её на пол. — Ты! — возмущённо прошипела Мейсса, тыкая в него пальцем. Розье сложил руки на груди и с ухмылкой посмотрел на взъерошенную, злую четырнадцатилетку сверху вниз. — Я пожалуюсь Регулусу! — Брось, Блэк, ты же сама просила помочь, — обезоруживающе улыбнулся юноша. — В этом нет ничего такого! — Вот спасибо! — уже куда менее воинственно процедила четверокурсница. — В следующий раз предупреждай, когда соберёшься помочь так… непристойно! Сердито фыркнув, Блэк развернулась на каблуках и пулей вылетела из узкого прохода между стеллажами. Эван не стал её преследовать. 5. — Ты всё же пришла, — вместо приветствия говорит Розье, склонив голову набок. Мейсса стоит перед ним в своей наглухо застёгнутой тёплой мантии, слизеринском шарфе и перчатках. Суббота, можно было бы и что-то другое надеть, но, видимо, ей милы факультетские цвета. Девчонка молчит, только смотрит угрюмо, комкая в руках бумажного журавлика с запиской, где указаны место и время. Они стоят возле старой изгороди позади Визжащей хижины — говорят, что внутри живут призраки, местные уверяют, что порой здесь слышен их вой. Место и вправду несколько жутковатое, на отшибе, но так даже лучше — никаких лишних свидетелей. — Принёс? — вместо ответа интересуется Блэк и вытягивает вперед маленькую узкую ладошку. Эван смеётся. — А если не принёс? Пожалуешься брату? А может, сразу родителям? Блэк поджимает губы — точь-в-точь как профессор МакГонагалл, когда Розье в очередной раз сдаёт негодное эссе. Вероятно, этот жест Мейсса переняла у матери. — Я думаю, мать знает, что я курю. По крайней мере — догадывается, — говорит четырнадцатилетка ни к селу ни к городу и, помолчав, добавляет: — Я начала курить летом, дома. Скорее всего, от меня пахло никотином, мать не могла не заметить. Впрочем, мне не хотелось бы ей жаловаться на школьные дела. Так ты принёс сигареты? Шоколадного цвета пачка падает в её руку. Блэк достаёт сигарету и зажимает между губ, стягивает с руки перчатку и по-пижонски прикуривает от волшебной палочки. Эван тоже закуривает и лениво выпускает струйку дыма в сторону. Его взгляд скользит по лицу Мейссы: взгляд у неё тяжёлый, пасмурный, как небо над головой. Наверняка, до сих пор злится из-за вчерашнего, но Розье не хочет извиняться. Девчонка просто не прошла обязательный для каждой младшекурсницы в Хогвартсе курс болезненных тычков под рёбра, щипков за коленку прямо во время урока, выдернутых волос, драк за перо и чернила, поэтому не понимает, где заканчивается обидное и начинается… неважно, что. Объяснять Эвану тоже ничего не хочется. Вместо этого он бросает окурок на землю и давит ботинком, рассеянно шаря по карманам. — Какое коварство! — театрально воскликнул юноша. Блэк удивлённо приподнимает бровь: что такое? — У тебя есть что-нибудь пожевать? Конфетка, жвачка? — быстро спрашивает Эван с самой обаятельной улыбкой. — Отбить вкус сигарет во рту. Я забыл своё в тумбочке, а тащиться к Ханидьюкам сейчас не хочется. Мейсса смеётся и лезет в сумку, доставая пакет из «Сладкого Королевства». Варварски затушив окурок об изгородь, она вытаскивает медовую ириску и забрасывает в рот. — Держи, сладкоежка, — она протягивает Розье вторую конфету и улыбается. Из-за туч на минуту показывается слабенькое осеннее солнышко. — Это будет наш маленький секрет, — подмигнул ей юноша. 6. В её голосе сквозит ленивая насмешка — ни дать, ни взять любимая кузина Беллатрикс, помолодевшая на одиннадцать, что ли, лет: тот же излом брови, та же интонация, та же расслабленная поза, даже губы — и то похожие, чётко очерченная верхняя, чуть пухловатая нижняя. Блэки редко улыбаются, от этого уголки рта у них едва заметно смотрят вниз, а к сорока годам вокруг губ залегают жёсткие морщинки — но Белле далеко до сорока, а Мейссе — тем более. Она сидит посреди слизеринской гостиной в самом неудобном кресле: у него высокая жёсткая спинка и высокие же подлокотники, что делает его похожим на трон, и в этом троноподобном кресле, обитом тёмно-зелёным бархатом, Блэк смотрится так естественно, будто заняла место, принадлежащее ей по праву рождения. Она курит — точно так же, как наяву, томно охватывая фильтр сигареты губами, на этот раз выкрашенными вишнёвой помадой, и вишнёвые же разводы остаются на перламутровой обёртке. Вишнёвые пятна остаются на пальцах, вишнёвую помаду Эван видит на своих губах будто бы со стороны — словно долго и чувственно целовал чужие вишнёвые губы, сглатывая вязкую сигаретную горечь и приторную сладость медовой ириски. Блэк вскидывает острое колено, перебрасывает ногу через ногу. На ней нет привычной школьной одежды — на ней практически ничего нет, если не считать старомодного нижнего белья: через тонкий шёлк нижней сорочки просвечивают напряжённые тёмные соски, кружевная исподняя юбка задралась, обнажая слишком много кожи, нежной, молочного цвета кожи, разгорячённой и гладкой. Чулки — не привычные чёрные, тёплые и толстые, а полупрозрачные шёлковые, с ровным швом позади — притягивают особое внимание к длинным ногам. Эван чувствует, что ещё немного — и он преклонит колено перед этими ногами, заберётся под подол бесцеремонными ладонями, заставит раздвинуть бёдра… Мейсса смеётся. В том, что это именно Мейсса, Розье не сомневается, хоть и ведёт она себя совсем не так, как обычно наяву. Блэк смеётся и предлагает ему затянуться её же сигаретой: для этого Эвану приходится наклониться, и он сгибается, упираясь коленом в сидение кресла — так близко, что по его колену скользит шёлк. Только тогда Розье понимает, что абсолютно обнажён. Длинные пальцы Мейссы проводят по его губам. Сигарета на вкус отдаёт вишнёвой помадой. — Возьми его, — мурлычет Блэк, облизывая свои невозможные губы. Она пахнет собой — их сигаретами, теперь одними на двоих, абсентом, жасмином, кофе и сандалом. И через этот запах пробивается особенный, жаркий, притягательный — женский. Так пахнет возбуждение, так пахнет солоноватая влага в нежных складках плоти. Эван отбрасывает в сторону докуренную до фильтра сигарету и хватает Мейссу за подбородок. Огромные чёрные зрачки в её глазах практически застилают радужку. Розье накрывает влажные вишнёвые губы своими губами, проникает в приоткрытый горячий рот языком, гладит бледное беззащитное горло, спускается ниже… Тоненькая шёлковая лямочка падает с острого плеча, обнажая небольшую упругую грудь. Эван опускается ниже, припадая к торчащему соску. — Возьми его, — вновь стонет Блэк, прикрывая глаза, и опускает ногу на пол. Розье поднимает голову на звук её голоса; юноша не понимает, о чём просит Мейсса, до тех пор, пока мягкая ладошка не охватывает его напряжённый член. Девчонка прогибается в спине, разводит бёдра, и Эван ныряет рукой ей под задранный подол. Пальцы встречают преграду, утыкаются в мокрый насквозь шёлк, девичья ладонь ласкает его достоинство с обжигающей чувственностью. Розье стонет, прикрыв глаза — низко, хрипло и бесстыдно, не ощущая ничего, кроме этой ладони, кроме запаха женщины, кроме охватившего головку на мгновение жаркого плена губ… Эван просыпается в собственной постели один, тяжело дыша. Напряжённый член оттягивает пижаму, вызывая ноющую тяжесть в паху. Возбуждение почти болезненно. Темпус. Три тридцать после полуночи. Розье хватает полотенце, отдёргивает балдахин, спускает на холодный пол босые ноги. Ему срочно нужно в душ. Лучше — ледяной. В мальчишеской спальне темно и тихо, только у Снейпа из-под балдахина пробивается полоска света — опять читает про свои любимые зелья. Зря младшая Блэк морщится: из мальчишки выйдет толк, а если грамотно его прикармливать, то в будущем он станет полезным активом. Ручной зельевар, талантливый, нищий и благодарный… Эван крадётся в душевую, прижимая банное полотенце к животу. Скрипит, отворяясь, дверь. В темноте проёма показывается широкоплечая, грузная фигура Мальсибера. — Стоять, блондиночка, — глумливо хмыкает Авитус. От него за версту несёт спиртным и потом, и Розье морщится от отвращения. Его желудок сжимается, к горлу подкатывает тошнота. — Отвали, — огрызается Эван и дёргает на себя дверь в душевую. — Компанию тебе составить? — скалится Мальсибер. Он всеяден — в том смысле, что у нормальных людей называется «бисексуал», но не у таких животных. Про этого можно сказать разве что «трахает всё подряд, был бы огневиски» — и очевидно, что огневиски, причём не лучшего качества, сегодня был, и был в избытке. — Снейпа позови, — Розье начинает злиться. — Или свою Флинт. Да хоть Джеймса Поттера выеби, но не лезь к нормальным людям, понял? — Понял, — ржёт Авитус. — Иди, передёрни, дрочила, а то злой, будто книззла трахнуть пытался, а он тебя когтями подрал. Хотя твоя Блэк недалеко от книззла ушла, такая же дикая. Когда кончает, кусается или впивается в спину? Эван вешает полотенце на дверную ручку и разворачивается к Мальсиберу. Он сейчас не представляет угрозы — пьян так, что еле держится на ногах. Плевать, что сильнее, выше, крепче и палочка при нём. Есть вещи, которые не прощаются. Одну из таких вещей произнёс Мальсибер. Неудовлетворённое возбуждение сменяется злостью — даже не так, глухой, удушливой яростью. Быстрый выпад в темноте. Кулак врезается в лицо, Авитус, пошатнувшись, плюхается на задницу и скулит, как животное. Эван вцепляется в короткие волосы Мальсибера и с силой прикладывает того лицом об косяк. — Заткнись, тварь. Зверьё учат кнутом и сапогом. Таких, как он, можно заставить умолкнуть, лишь вбив их же слова в глотку. Он знает, за что получил — знает, что полез туда, куда ему вход заказан. Знает, что Розье не прощает такого даже друзьям — даже Эйвери нельзя так говорить о его пассиях, какими бы они ни были. Даже Уилкинсу Эван вцепился бы в глотку, посмей он так выразиться. С Мальсибером они друзьями не были никогда. 7. Мисс Флинт лежит в больничном крыле с ожогами — получила по почте конверт с гноем бубонтюбера. Все — за исключением взрослых — знают, от кого, хоть отправительница и не подписывалась. Все знают, но молчат, и доносить старине Слагхорну не спешат. Впрочем, тот бы и не поверил: когда нужно было, его любимица, новенькое приобретение в клубе Слизней, умела наивно распахивать глаза, хлопать ресницами и кривить губы, будто вот-вот заплачет, а Орион Блэк работал в Отделе международного магического сотрудничества. Аделина Виникус, соседка Мейссы по спальне, подложила ей в туфли бритвенные лезвия. Теперь она куталась в шарфик даже на занятиях — отвратительные гнойные прыщи усыпали всё её лицо, то и дело норовя сложиться в какое-нибудь коротенькое оскорбление. Блэк отрицала какую-либо причастность к этому, но проклятие снять не могла даже Помфри. Октябрь был на исходе, и все кругом медленно сходили с ума. Верно, к Хэллоуину в замке не осталось бы ни одного здорового человека — вроде дурацкой сказки про последний лист, или считалочки про десять негритят. Только листья уже облетели, и даже почти сгнили — от золотого ковра ни черта не осталось. По утрам подмораживало. Регулус дышал на замёрзшие пальцы и пил Бодроперцовое зелье чуть ли не вместо тыквенного сока по утрам. Приближался первый матч: Слизерин против Гриффиндора. Эйвери просыпался на утренние тренировки, матерясь, как распоследний побирушка из Лютного — оно и понятно, кому захочется вылезать из-под тёплого одеяла и тащиться на поле, когда на улице промозгло, сыро и холодно? Неудивительно, что он собирался поколотить грифферов, и дело с концом. Блэк хмурился и просил его вывести из игры хотя бы Джеймса-мать-его-звезду-квиддича-Поттера. Эван знал, что это плохой вариант. Он — в смысле, Джеймс, драккла ему под одеяло, Поттер — нигде не ходит один, даже в сортире наверняка его прихвостни ему инструмент держат. Впрочем, подкараулить их не проблема — уж впятером они против четверых справятся, тем более, Снейп только рад будет лишний раз пальнуть исподтишка в Мародёров чем-нибудь гаденьким. Проблема в том, что один из этих четырёх — беспутный братец Мейссы и Регулуса. А с Блэками шутки плохи вне зависимости от пола и возраста. В этот октябрь у Эвана постоянно чесались сбитые костяшки: бордовые корочки свернувшейся крови засыхали, трескались и отваливались. Он постоянно сжимал руку в кулак и потирал полой мантии. Иногда это помогает. Иногда помогает только дать кому-нибудь по зубам. Больше всего Розье злит, что Мальсибер, будь он неладен, в чём-то прав — если бы не гормоны, Эван легко контролировал бы свою ярость. Если бы мордредова Блэк не была такой красивой. Если бы не снилась ему. Если бы была чуть старше, не такой недотрогой, если бы рядом не караулил её честь братец… Слишком много всяких «если бы». Отбрасывая все абсолютно невозможные «если бы», Эван вынужден признать — он хочет Мейссу Блэк. Сестру близкого друга. Ехидную малолетку в кружевной нижней юбке, которая не то, что ему не отдастся — поцеловать не позволит. Да даже если позволит — что об этом подумает Регулус? Регулус, чья мать знает о тёмной магии едва ли не больше любого человека в Британии. Блэк же просто проклянёт его! По всей видимости, Розье на роду написано пасть от блэковского проклятия. Вопрос, от чьего именно.