Кошмар, следующий за ним по пятам

      Спустя долгие дни, получив наказ от лекаря хотя бы изредка вставать на ноги, дабы окрепнуть, Крузар с превеликим удовольствием поднялся. Азур, увидев то, как гость начал шевеление, — в мгновенье оказался рядом, руки протягивая, готовясь поймать или поддержать. Поначалу рыцарь и не желал того, чтобы с ним обращались так, будто он дитя неспособное, но осознал что не сумел бы сам встать. Дрожащие ноги едва держали ослабевшее после лихорадки тело. Пусть и отвык быть столь слабым, ибо неподобающе то для воина, однако понимал, видел по взгляду чужому, что на смех поднимать не собираются. И коснулся протянутой ладони, но не опираясь на неё, лишь едва касаясь, не желая отягощать скелета своим весом, медленно поднимаясь с постели.       Взаправду он ощущал себя не в здравии. Рана, жуткая рана что осталась после удара королевской стражи, тревожила. В первый раз за всю его жизнь ранение столь долго заживало. Была ль в заживлении то помощь нечисти, иль же само его тело было сильным и быстро восстанавливалось, но все ранения в его лачуге исчезали быстро, лишь ночь пройдёт. Теперь же, когда острота ранения прошла, ощущалось, как тело ныло, терзая разум слабостью уж который день.       Бывало, после боя вернётся в королевство родное, израненный и истощённый, — а на пороге лачуги его уже леший встречает. Вьётся вокруг, обеспокоенно осматривая, столь возмущённо следуя за ним в хижинку, и проводит рядом время до рассвета, сон оберегая да возмущённо причитая. Наутро же ран свежих как не бывало и в помине. А на столе в угощенье, с малых лет как в знак доброй традиции, всякий раз был оставлен лист лопуха с насыпанными на него ягодами малины. Поистине заботливый… Где же он?       Крузару дали другую рубаху, не смотря на отговорки, махнув рукой на смятенье, заверив тем, что его старая одежда уж давно была обращена в пепел во избежание болезней из иных земель. Хоть и, по всему вероятию, её готовы были сжечь и для того, чтобы более не носил он это тряпьё. Сгнившая и обвисшая местами, с заплатками грубыми на локтях, с пятнами от травы да земли… Рубаха была, по заверению охотника, отвратна. Уж по голосу того ясно было, что желает он позаботиться о рыцаре и не хотел давать ему носить скудный наряд. Шоссы Крузара пусть и были стары, однако всё ещё были крепки, пусть и потеряли свой цвет они, обратившись коричневым полотном, подобно коре дерева, оттого ему дозволили их сберечь. И платок, что был нов на вид, рыцарь сохранил и повязал на шею без сопротивления от лекаря.       Теперь уж, зная историю о брате, охотник осознал отчего вся одежда для нищих не была такой же, как чёрный платок. Услыхав историю правдивую о неблагочестивом короле и одичавшем народе, пожурив себя за былые мысли о тщеславии рыцаря, что на первый взгляд был столь самоуверен, что носил старое оружие и одежду, однако предпочёл не скупиться на самую дорогую ткань, из желания чужой зависти нося её как можно выше, демонстрируя шёлк и бархат. Порою рыцари иные поступали так: из тонких материй шоссы длинные носили, издали пестря всеми редкими цветами. И дела им нет, что холод пробирает да болезни насылает, что опасно носить столь тонкий наряд, покуда могут попасть стрелы в любой миг. Кольчуга у сих рыцарей короче, из плохого металла, но краше. Излишне самомнительно.       Гость же сохранил этот шёлковый платок во имя памяти последнего кровного родственника, и кольчуга была стара не по его воле: в его королевстве давно железо не могли ковать, ибо торговля не шла и металла не привозили. Рубахи же новые не смог получить оттого, что лён исчез весь, вместе с урожаем. И Азур осознавал, как тот был печален, видел он, как горевали по утрате всего себя — семьи, народа, королевства, но не знал как помочь, сопровождая сочувствующим взглядом.       Крузар, не смотря на столь кошмарные истории о родном доме, всё так же улыбался ему, благодарил за спасенье и расспрашивал о жизни кругом. Это было диковинно, ибо все рыцари, по обыдию, были грубы, вели себя словно дикие звери, с жестокостью относясь как к врагам, так и к близким своим. Этот же был другим. Держался один, хоть и по заветам предков все рыцари должны держатся вместе, прислуживая одному господину. Был добр, хотя рыцари всегда получали много злата да благ, от того были развращёнными, коварными и распутными. Он мог уехать, бросить неблагодарных людей из деревушки, жить с братом в довольствии, но не желал оставлять их без защиты. До чего же странен.       Новая рубаха облачала удивительно-хрупкое тело чуть плотнее, теперь же давая его рассмотреть. Пусть не раз встречал Азур столь болезненных и слабых на вид, — у этого стан был совсем уж тонок, неподобающе то для королевского воина. Но понял, что найденный скелет силён, даром сам силясь поднять тяжёлый фальшион рыцаря. Однако ж кости, не смотря на бесчисленны шрамы, что были по большей части глубоки и опасны, не теряли лунный блик. Будто всё случившееся прошло мимо него, будто Крузар подпитывался силами извне, выживая на том. Нечистые ль ему помогали, оттого он оставался жив и одинок? Нечисть порой отгоняла тех смертных, кои им приглянулся для тёмных ритуалов, всячески оберегая, от бед защищая да всех людей отгоняя.       За раздумьями увидал, как Крузар завязал шоссы верёвкой. И, когда закрепили столь скудный пояс, что плотно оплёл чужой позвоночник, с удивленьем осмотрел его. И едва не чертыхнулся, отступив на шаг, не сдержавшись и перекрестившись.       Верёвка была пустой. — Отчего же ты не защитил себя? — Не сдерживая лёгкую брань, восклицал. — У тебя пояс пуст, ты открыт для тёмного влияния! — Всплеснул руками, суетливо подхватив концы верёвки. — Уж нити не было дабы пошить то? Могу помочь, к швее отнести твой... Пояс, пусть узор для защиты какой сделает. — Всерьёз обеспокоившись, он ещё раз осмотрел рыцаря. Тот в начале с непониманием смотрел в его глаза, но в следующий миг, короткий и тревожный, посуровел. — Нет в том нужды. — Накинув поверх ножны, улыбнулся миролюбиво, пускай с толикой пробуждающейся мрачностью смотря в ясные очи. — Нечисти у нас не водилось, да и не страшна она мне. — Но коль у нас она есть, быть может… — Нет. — Ещё больше приструнил хладом в голосе, посмотрев иным взглядом, пугающим, не видным доседле от ласкового рыцаря. — Прошу простить, но не желаю я того. Быть может сочтёшь ты меня глупцом, да только не все нечистые могут оказаться коварнее и отвратнее люда. Не к чему мне от них защита. — И, не давая возразить, образумить, отвернулся, выйдя за порог.       Теперь уж всё стало яснее. Азур не раз уж видел, что гость не молился на ночь. Икона у его ложа была отвёрнута к стене, пусть охотник и поворачивал каждую ночь святой лик к гостю, святой водой не желал умываться дабы недуг поскорей покинул, и на желание защититься, развесив полынь над кроватью, отказался. Будто и сам нечистью он был, коль так защитных амулетов, символов, обрядов и трав избегает!       Нет, охотник не был глуп и, заподозрив неладное, заместо колодезной воды принёс ему освещённую. Однако же тот испил её и не издох, а значит нечистью и кровно связанным с ней он не был. Но отчего же не желал обезопасить себя? На поясе должен быть узор, иначе тёмные в его тело вселятся! Весь люд носит на одежде узоры защитные, отчего же рыцарь отказался? Нет, нужно убедить в важности того, к швее силой отвести! — Твоя воля. — Охотник медленно кивнул, смотря на то, как выходят из избы, с прямым станом, пусть и с явной болезненностью, и на сей раз позволил толике сомнения вновь просочится в думы.       У Крузара не было креста. На ножнах не было символов защиты, на рукояти фальшиона тоже не выкованы молитвы, одежда чиста, без солнца, зверей и луны она. Неужто нечисти не опасается? А что ж с вампирами? Азур видел, как напуган был гость сказаниями их земель, но отчего ж не желают спастись столь простым, однако же верным способом? На стеснение от чужой помощи не похоже, так как рыцарь был излишне добр сам, блага раздавая. На неверие в церковь тоже, коль слушал он его рассказы. Ведь если веришь в Дьявола, то веришь и в Творца? До чего же необычен он. Верит в то, что его пощадят? Что не тронет его душу Дьявол и его создания? Быть может… Быть может и рыцарь был знаком с нечистыми, как живописец? Увидал он кого из тёмных, помощь их принял, оттого и выжил в том проклятом королевстве? Но отчего не рассказал о них? Азур дал понять, что теперь дружбу с кем-то из иных не пресекают столь рьяно, как в прочих королевствах, но от него всё так же желают сокрыть правду. Не доверяют.       Крузар, выйдя за порог, в который раз окинул округу взглядом. Увидал сам, воочию, насколько всё иное в этой деревушке. Все проходившие мимо монстры и люди улыбались, здороваясь друг с другом, по улицам бежали дети с играми подвижными, дамы собрались у одного порога, рассказывая сплетни, мужчины торговали иль же сновали по улице, неся что-то. Жизнью кипела деревушка. И столь всё было ново, позабыто. Не было раздора и голода, не было и адского пламени безумия и жажды. Будто враз сгинуло всё злое тут, обратившись в светлый угол блаженного спокойствия. Столь велика была разница счастливого мирка по сравнению с тем ужасом, что был в его родном королевстве.       Но меркло радостное удивление, лишь думал вновь о сделке этих горожан с нечистью.       Местные, что вспоминал он всякий раз с содроганьем, в сговоре с вампиром. Существом, что было истинным порождением Дьявола. Отдавая своих же матерей на пропитанье нечисти, жили припеваючи, будто и не совершая подобным образом лютые зверства. Как можно своих же предков отдавать на погибель? Пусть и больны, стары они, — как можно чудовищу…? Ещё и погибель столь жуткая. Азур говорил, что вампиры кусают, подобно зверям диким, шеи своих жертв, и пьют кровь, покуда тела смертных не иссохнут, подобно листу палому. Крузар не смел бы хоть кого-то из своего королевства предать, ибо как можно защитником народа зваться, да неповинных ни в чём жителей на погибель отправлять?       От того он осматривался порой мрачно, видя ковыляющих по дороге чьих-то бабушек, матерей, зная, что они могут стать следующим пропитанием вампира. Это, не смотря на доброту, отвратило от жития средь них. — На месте мы! — И от чего же Азур так счастлив? Пугало то пуще ненависти, что была ясна в чужих намерениях, в отличии от улыбки. Что скрывается в этом оскале? Улыбающийся всем без разбору, помогающим без принятия платы, Крузар сейчас видел со стороны, как то выглядело необычно. Однако же, напомнил он себе, так же слыл для всех больным разумом, когда отдавал мясо и ягоды всем без разбору, сам же поживая в жухлой лачужке и едва питаясь.       Его привели к строению, схожим с тренировочной ареной. Виднелись оружия, начищенные и острые: люцернский молот, что навершием похож был на крест, коим исполняли колющие удары; эсток, что пробивал доспехи, ибо был до невероятия остр и прочен; лук с колчаном, полным острых серебряных стрел; клевец, напоминающий косу; да фальшионы с мечами. И, к удивлению отметил среди оружия колья из осинового древа, да связку чеснока, чей запах плыл по воздуху. Сейчас лишь, обратив внимание на столь странную причуду, увидал и то, что всё оружие было сковано из серебра, да мишени не стояли на земле — они в воздухе колыхались, на деревянных кольях, как если бы х противники могли летать.        До чего ж чудной охотничий народ. — Эстерна, вот и он!       Больше непонимания появлялось и из-за совершенно иного произношение некогда родных ему слов. Многие из них были заменены на новые, и, как оповестил юный охотник, — их язык был более «развит» и это рыцарь порядком «отстал» от них. Предложил обучить, рассказать что будет не ясно в речи. В ответ раздалось спокойное, с тёплой улыбкой, но твёрдое и непоколебимое: «Я говорил своим родным языком с рождения и продолжу говорить так до своей кончины». Азур нисколько не оскорбился, заговорщицки пообещав «перевоспитать» его. И смотрел столь тщательно, будто знал что-то, сокрытое от глаз. Надеялся рыцарь, что скелет не вообразил, будто он останется в их деревушке и примкнёт к обряду отдачи жертв.       Девушка, наставница охотника, была с алыми волосами; рыбьими, будто у ундины плавниками заместо ушей; и с синей кожей, что походила на водную гладь. Один глаз её сиял подобно яшме, второй же скрыт был повязкой тёмной. Как рассказал ему Азур, — Эстерна лишилась глаза в борьбе с вампиром, что повадился на их землях питаться. Она загубить его сумела, но рана на лице была столь велика, что теперь чёрная ткань скрывает под собой нечто страшное. По детским поверьям, глаз у неё обелённый, и им она всё видит да знает, как провидица. На охотнице были доспехи, из серебра с небольшой пластиной, что шею закрывала, шоссы с алыми проблесками бархата, и шлем с навершием в виде алого полукруга. Заместо пулен были акетоны, что набиты конными волосами и использовались во время тренировок и боя, ибо были они плотны. Девушка чуть ранее тренировалась, оттого была в боевом обличии. На ногах обувь перевязывалась кожаными ремнями с узорами луны для защиты от нечисти.       Как отметил с тёплой улыбкой рыцарь, — весь облик наставницы Азур переманил на себя, заместо лишь алых цветов используя синие: серебряные доспехи с синеватым отливом, синие шоссы, шлем с навершием в виде стрелы того же цвета. Лазурное небо, не иначе. Девушка же напоминала собой лесное озеро с желтоватым и алым отблеском солнца на воде, и чуть тёмными доспехами, как волны. Но, несмотря на весь грозный вид, обернувшись к подошедшим, женщина широко улыбнулась, обнажив острые зубы. Её взгляд был направлен на гостя. —Так вот каков ты, рыцарь с других земель. Рада знакомству. — Она протянула руку Крузару, прищурившись ласково. Но это вызвало совсем другие чувства. Такое движение подтолкнуло по памяти схватиться за верёвку, где всегда покоился стиллет в ножнах, лишь после он запоздало вспомнил о том, что охотник отдал его местному кузнецу на починку вместе с кольчугой. Благо его родной фальшион покоился за спиной. Однако же по лбу всё равно скатились капли влаги от только что понятого его положения: много оружия стоит позади той, кто облачён в доспехи, кто выглядит сильнее, в то время как он всё ещё достаточно слаб. Охотница пристально наблюдала за лицом новоприбывшего в деревушку, чуть насторожившись. — Ну же, дай мне руку. Азур сообщил мне о твоём незнании данного «жеста», который у нас принято считать за приветствие. Не дав мне руку, ты покажешь свое неуважение. — То сработало, ибо Крузар заметно успокоился, вернув руки на место, перестав искать оружие. — Прошу простить, не знал я того. — Но не стал упоминать в оправдание, сколь часто так в их королевстве выбрасывали в подошедших слишком близко стиллеты. И, как был обучен, поклонился, вытянув руку вперёд, однако ладонь повернув тыльной сторонойПризнак недоверия. — Я вас приветствую, леди. — Каковы манеры. — Она лишь шире улыбнулась, и, наконец схватившись за его ладонь, чуть сжала. — Не беспокойся, я не сержусь на тебя. Ты столько пережил. Не удивлена была бы, если со мною и говорить отказался. Поведали мне о том, что видел ты гибель своего народа... — Поплоше были дела в иных королевствах. В моём же все погибли без мук. В иных же землях... Раз увидел, как король всех отправил на сожжение, детей и матерей, заставив отцов их наблюдать за казнью. Так уж больше и не сломит ничего.       В одном королевстве, с коим должен был быть заключён мир, король был куда кровожаднее их. Все крестьяне, что враз не угодили правителю, выстроены были в ряд, связаны, и палач с факелом ко всем проходил, огонь на чужих одеждах зажигал. И сжёг каждого, кто сидел пред ним на коленях. Сколько криков да нечеловеческих визгов поднято было… В те мгновенья даже поверил, что все они — нечистые. Во многих боях рыцарь был, но ещё никогда не слыхал столь отчаянно-громких воплей, что смешивались с треском голодного костра, пожирающего их плоть. Запах жжёного мяса и волос надолго засел в его памяти. Обрывистые крики, столь громкие…       Встрепенувшись, прогнав из воспоминания, рыцарь улыбнулся отчего-то обеспокоенно переглядывающимся охотникам. — Всё в прошлом, нет нужды печалиться. Эстерна, вы хотели видеть нас?       Наставница, тут же придя в себя от представления картин того, что мог увидать гость, кивнула в подтверждение. — Азур рассказывал, что ты сковал свой фальшион, и что его вид несколько отличителен от тех, что используем мы. Не мог бы ты показать его?       Крузар, с едва скрываемой лёгкой гордостью вытянул оружие из ножен. В далёкие годы, лишь только он сумел поднять меч, что принёс ему леший для тренировки силы — как принялся мастерить на обучении у кузнеца новое, подходящее для себя лишь оружие. Не с первого раза сумел он его выковать, ибо для осознания, какое оружие должно быть, необходимо испробовать его в бою. Но тогда ещё, будучи дитя, он старался выковать нечто совершенное. Одно было излишне тяжёлым, другое не позволяло свершать размашистые и ловкие удары, третье было не достаточно острым. Сколько раз он пытался создать свой меч… Но смог однако! Его фальшон, как рассказал наставнице охотник, был чуден, странен.       Навершие и черенок были обычными, разве что без символов защиты. Черенок он сделал из металла с переплетениями под кожей — дабы пальцы держались крепко и лезвие не выпало, как бывало порой у его соперников в бою. Дол был поверху лишь, что было уже отличительно от всех остальных оружий, и вот была видна большая разница: лезвие было необычайно широким. Фальшион по обыдию должно было быть узким у горды и расширяться лишь ближе к острию, а у Крузара широкое лезвие начиналось чуть ниже основания, и сужалось едва ли не на острииМеч Кросса с широким лещвием. И внутри оружия была хитрость — Крузар сделал три слоя металла. Первый и третий — обычная сталь, но между ними был слой, что он создавал очень долго. Он развёл костёр и разлил металл прямо в угли, отчего тот закоптился. От долгого горения железо стало пузыриться, избавляясь от лишнего материала, что он порою искрами у кузнеца отбивал, оставив в костре нечто хрупкое и тёмное. И именно этот слой и позволял фальшиону никогда не ломаться, сколько бы битв не прошло. Пусть и стал меч от всех слоёв тяжелее — но при движении в момент боя в замахах рыцарь сам будто взлетал, стремительно рассекая воздух. Фальшионом мог взмахнуть - и после направится стрелой на врага, пронзая его. Широкое лезвие делало удары плавными, но то лишь больше наносило урона. Прелестное, никогда не оставляемое им ни на миг оружие было ему столь дорого, что он никогда его не оставлял и редко кому дозволял его касаться.       Однако же охотница, как видно, была в восхищении от вида оружие, и он не мог позволить себе разочаровать даму.       Эстерна бережно взяла протянутое, старательно держа спину прямо, — фальшион был неимоверно тяжёлым. Широкое лезвие, как она чувствовала, постучав по нему, было твёрдым, крепким. — Поразительно. Но так ли он хорош в бою? - В задумчивости набок голову склонила, выискивая символы защитные, что должны были украшать фальшион. — Отчего бы не проверить? — Крузар улыбнулся даме, поспешно забрав своё оружие, но в ножны не спрятал. — Ты на ногах едва стоишь! — Азур же едва не зашипел, схватившись за его руку, будто рыцарь уже готовился к атаке. — Лекарь с меня три шкуры спустит, если узнает о том, что я разрешил тебе тренироваться! — Коль не расскажем, не узнает. — В ответ хитро подмигнули, будто дитя малое ребячась, и кивнул девушке, показывая своё согласие. И пусть была ещё слабая боль, хороший, пусть и ненастоящий, бой, мог отвлечь его от тяжёлых мыслей. — Рана не прошла? — А вот Эстерна, судя про мелькнувшему в глазах сомнению, пошла на попятную. — Столь долго лечишься ты. Нет уж, пусть пройдут ранения сперва, а после уж и бой можно вести. — Я буду осторожен и если станет больно иль кровь заструится, — тут же дам вам знать. — Крузар был непреклонен, в груди разлился жар предвкушения. Он любил изучать новые техники ведения боя и не мог просто так уйти, разгораясь. Все его приёмы соперников были увидены и переделаны на его лад, а уж у охотников он мог бы многому поучиться, это он знал. — Как пожелаешь.— С сомнением произнесла, и на поле его повела.       Видя, как засияло лицо гостя, не могла сдержать в себе желание немного принести и ему счастья. Тренировки он, как видно, любил. Что же, посмотрим, как с фальшионом ты управляешься, коль сам его смастерил и ни на миг с него руки не снимаешь, будто сокровище в ножнах несёшь.       Охотница на вампиров взяла палаш, простой но часто ею используемый. Он был тонкий, как копьё, но острый настолько, что мог с лёгкостью отрубить противнику руку или даже голову. Но она могла себя остановить, не ранив как следует рыцаря. И вот, то мгновенье — они стоят друг напротив друга. Крузар выставил фальшион вперёд, удивительно легко подняв, Эстерна чуть наклонила своё оружие, и они приготовились.       Мгновенье — и охотница сделала первый взмах. Меч прошёлся там, где должен был быть бок рыцаря, и она уже ожидала, что выставят блок. Но скелет поступил иначе — он пригнулся, мягко ускользнув от атаки, и лишь после выставил лезвие, поймав оружие сбоку. И оттолкнул его, со всей силы, в сторону девушки, припечатывая его в сторону головы. Это была ложная попытка — если бы он захотел — она была бы уже мертва, но остриё лишь пронеслось рядом с щекой, даже не оцарапав. По такой атаке вышло бы, что девушка сама себя обезглавила.       Не став терять времени, янтароглазая сделала новый выпад, колкий удар вперёд — но рыцарь лишь повернулся боком, будто в танце, остановив удар, и, согнувшись в мгновение в позвоночнике, ударил её по колену, заставив согнуться. Это вызвало шипение. Сам же воин встал рядом, опустив чуть фальшион, не напав, покуда та не пришла в себя и не встала вновь.       Хорошо, будь по-твоему, гость. Теперь уж она сражалась по-настоящему, свирепо атакуя, но каждый удар заглушался чужим фальшионом. Чудак не лгал — его оружие действительно позволяло сделать такие плавные выпады, что она едва не теряла себя, засматриваясь, будто под мороком, и защищался им, подобно щитом — выставив широкое лезвие сбоку, тормозя удар.       В конечном счёте ленивые попытки монстра стали действительно серьёзными — не будь они на тренировке, она бы уже лишилась несколько раз головы и рук. Алый зрачок пылал, подобно яркому пламени, белый же напоминал облака — белые и туманистые. Он забавлялся до сих пор, изучая её атаки, и сейчас начал сражаться по-настоящему. Его повороты, изгиб позвоночника, прыжки — девушка уже перестала наносить удары и просто защищалась, отступая к ограждению тренировочного поля.       В какой-то момент Крузар отразил её удар и резко прыгнул, сжимая фальшион двумя руками, стремительно настигая её, по-звериному неумолимо сверху. Будто орёл. что пикирует вниз, расставив широкие когти, готовясь поймать добычу. Плавно, бесшумно, с огнём в глазах, навис тенью. Широкое лезвие прорезало воздух.       Х-рясть!       И меч, искусный и крепкий, вдруг сломался надвое, разрезанный чужим оружием. Даже искры пламени не было — лишь громкий звон да грохот падения на землю. Азур, внимательно наблюдавший за боем, разинул рот от удивления. Впрочем, не он один. Наставница его со скорбью на лице смотрела на то, что осталось от некогда славного оружия — лезвие было перерублено напополам, будто лист, даже рукоять треснула, а гость их — вон, уже стоит чуть поодаль, держась чуть за бок, и улыбался невинно так. — Азур — смотря на остатки палаша, произнесла Эстерна, даже головы не подняв в сторону ученика — костьми ляжем, но должны убедить его остаться. Вампиры начнут не то, что наше королевство оббегать стороной — они за море улетят, лишь бы он до них не добрался.

***

      До заката два охотника и рыцарь обошли всю деревушку. Они навестили и кузнеца, что расспросил гостя о том, как сделать крепче сталь, проверили скот, который охраняли большие собаки от нападения волков и медведей — вампиры вампирами, но дикие звери всё ещё несут опасность, и старательно обошли многие дома с приветливыми жителями. Как Крузар заметил — его спутники возжелали показать прекрасную жизнь в их королевстве. Однако это не удастся, уж не с обычаями отдавать родных на съедение вампиру, но промолчал о своих убеждениях, следуя за ними да улыбаясь тем, кто их приветствовал.       Но лишь наступил закат — Эстрена погнала обоих домой, вновь предостерегая Крузара о вампирах, обитающих в их лесах и о том, чтобы ночью не смел и носа за порог высовывать. Рыцарь лишь кивнул, давая этим обещание, пусть и понимал — коль услышит зов о помощи жертв ночных охотников, не сумеет сдержаться. Таков был его уклад жизни — не мог стоять в стороне, покуда кто-то в беде.       По возвращению скелетов застала сгущающаяся темень. Азур поспешил зажечь факел у двери, предупредив нового друга о своем отсутствии на эту ночь, ибо охотники в эту пору стерегут местных жителей, готовясь отразить атаку нечисти, вооружившись до зубов отгоняющими их орудиями из осиновых кольев, покрытых чесноком и ядом. Всё то стояло едва не у порога, готовый ко всему воин должен был в мгновенье отразить атаку без времени на сборы. Пожелав тому благоприятной ночи, скелет с глазами небесными закрыл за собой ставни, дабы рыцаря никто не смог бы выманить, и, с неспокойной душой, ушёл на ночной дозор.       Вечерело, темно уж стало за окном. Крузар, пусть и было кругом уютно, долго метался в постели, так и не сумел уснуть. Мысли о брате, о пропавшем доме и короле не давали покоя, грузом вины восседая на плечах. Сегодняшний день был удивителен, но это не смогло его отвлечь от осознания своей вины. Не смог прийти раньше, не смог спасти, не сумел уберечь никого, кто был ему дорог. Что, если лешего тоже нечисть уволокла? Как он слыхал, есть некто, кто лешего победить может. Вдруг… Что если его друг, увидав беснующегося собрата, решил проучить — да его самого…?       Крузар издал вой, обессилевший столь долгим беспокойством. В комнате стало неимоверно жарко, пусть печка и не была зажжена, душа его тревожно билась. Будто случилось нечто невообразимо-ужасное.       Борясь с нахлынувшим вдруг неизвестно отчего возникшим страхом, Крузар резко, нараспашку открыл ставни, дав свежему ветру проникнуть в комнату, поднять края лежащих на столе писем, колыхнуть пламя, что задрожало будто от холода, на миг став меньше, раскрыть края рубахи. Стало несколько легче.       Вдохнув полной грудью, устало поднял взор на безлунное небо, будто ожидая у светила выпросить ответы на вопросы: «что же произошло с его братом, с лешим? Отчего нечисть напала тогда лишь, когда меня там не было?». Но, как он и опасался и в то же время ожидал — ответа не последовало. Иной раз, как знавал он, лекари да ведуньи обращались к луне и солнцу, прося совета да судьбу предсказывая по таинственному свету. Но он не был связан с колдовством, оттого никто ему не подсказал о жизни дальнейшей.       Постояв пару мгновений, не ощущая себя сколько-либо успокоившимся, по-прежнему скованный горячим ужасом, всё же, оглянувшись по сторонам, поднял рубаху.       Воин, сколько себя помнил, спал всегда без одеяния. Не от того, что был одним из вечно ощущающих жар монстров, а от желания как можно дольше сохранить ткань, которую нечем было заменить, а нагим бы не желал идти в бой. От спанья тело покрывается влагой, а это слегка да портит одежду, и привык вскоре. И стыда не ощущал, ибо ночевал всегда один, либо же с лешим. Но тот, как бы не учил его манерам, не говорил ничего о том. Теперь, раз охотник до рассвета не воротиться, мог спать как привычно было.       И когда ткань, удивительно-новая покинула его тело — рыцарь замер. Непривычно было ему видеть яркий цвет и не ощущать заплатки. Леший… Леший не раз пытался дать ему новую одежду, столь сильно стараясь вручить её в дар. Рубахи то на ветвях перед носом вешал, то на порог подбрасывал — но юнец был неуклончив и возращал всё. Его друг итак был слишком добр, не хотелось его и этим обременять. И, как показало произошедшее после — не зря. Стоял мрачный, холодный день. Тучи скрывали небо, малейшие лучи солнца, отчего вокруг стояла ошеломляющая тьма. Жители, пряча носы и рыла в обывательском тепле, переглядываясь с презрением, брели по улицам, тёмным и холодным. И вдруг услыхали издали крик.       Столь часто звучало подобное в их одичалой деревушке, что не обратили бы внимания, если б то не кричало столь знакомым, жутким голосом их ненавистное, проклятое дитя.       Крузар бежал по улицам, отмахиваясь всеми руками от странного зверька, облика второго лешего, стараясь увернуться. Зверь же, хлопая крыльями и вереща, пытался натянуть ему на плечи тёмный, широкий и тёплый плащ На миг жителям даже показалось, что плащ летит сам, без чьей-либо помощи, под плечами духа. И сам нечистый в облике зверином верещал похлеще дитя. В его возмутительных писках звучал будто рассерженный крик «оденься, застудишься! Немедленно вернись ко мне, юноша!» и следующий за ним крик рыцаря, что отмахивался руками и ногами «мне не холодно, оставь».       Жители, увидав эту картину, и не знали — смеяться ль им, проклинать дитя иль же наблюдать за тем, как животинка с громким рёвом и нечеловеческой силой всё же повалила юнца и, яростно хлопая крыльями и воссев сверху, начала укутывать рыцаря, подобно гусеницу в куколке, в тёмную ткань длинного плаща.       На крики о помощи они лишь отвернулись, перекрестившись, как бы говоря тем: «умываем руки, нас здесь не было», оставляя возмущённо пыхтящего Крузара самого объясняться со странной, приставучей летучей мышью.       Скелет с лунными костями покачал головой. После того случая его окатили святой водой, едва ли не потопив в ней. Схватили за руки и ноги да вылили на лицо ведро святой воды. Захлёбываясь, дитя кричало, вырывалось, и лишь когда начало звать лешего на помощь — жители отступили, испугавшись возмездия, и убежали так, что пятки сверкали. Об этом рыцарь лешему не рассказал, но то, учуяв запах освещённой воды, всё понял сам, и одежду носить перестал. Ибо продолжил бы дитя одаривать — сожгли бы тогда рыцаря на костре.       Но вот Крузар сложил рубаху, уложив на скамью, а когда стало чуть холодней в комнате — уж желал закрыть ставни. И вдруг едва не отшатнулся, ощутив поначалу страх от возникшей нежданно фигуры, что сменился узнаванием, а после и величайшим счастьем. Сдержав в себе позорный для воина вскрик от долгожданной встречи, он распахнул ставни до конца, перевесившись через раму. — Ты пришёл!       На ветке растущего близь окна древа сидела летучая мышь с яркими глазами, что отблёскивали во мгле подобно солнцу. Быть может её можно было б спутать с любой другой мышью, однако ж шкурка была чуть жёлтой, как ржавчина, как и глаза, что сияли подобно сердолику, золотисто-алым, лукаво сощуренные, и звериная морда уж слишком была разумной. Да и всякие ль глаза сияли во тьме? За столько лет скелет обучился отличать столь родного лешего от всякой иной живности. И от осознания, что за ним всё же пришли, что не оставили, что тот в порядке, ощутил тепло. Впервые за столько дней гложущая скорбь чуть отошла, позволив ему явить улыбку.       Леший, увидев, что его заметили, распахнул глаза шире, перебравшись ближе, и внимательно посмотрел на рыцаря. Но более не сдвинулся с места. — Чего же ты? — удивился он тому, что тот по обыдию не влетел к нему в комнату и не прижался как обычно в объятии, обеспокоенно вытянул руку, за которой нечисть проследила, но не переползла на тёплую ладонь — давай же, не бойся, проходи в дом.       И тот вмиг расправил крылья, остановившись перед лицом Крузара, обдав холодным воздухом, увидев столь родную улыбку, сам едва не улыбнувшись, что было непривычно звериной мордочке, и наконец сел, перестав махать крыльями, на ладонь. От нетерпенья едва ли не взмыл вновь, сдержавшись на сей раз. Его осторожно затянули в комнату, закрыв после окно.       Нечисти дали разрешение войти. — Столь давно не видел тебя. Уж боялся что ушёл — леший взлетел, принявшись кружить по комнате, осматриваясь, пока рыцарь тяжело, из-за ран, сел на кровать, с улыбкой наблюдая за ним. Мышь странно села на чеснок, сморщив чёрный носик, что вызвало тихий смех у Крузара. Быть может, и ему неприятен столь резкий запах? Он и сам порой желал выкинуть эту траву в окно. А на просьбу чуть убавить число зубчиков охотник даже и носом не повёл, раздавливая в ступке свежий чеснок и бросая в угол. — Опасался, что не желаешь видеть более — после этих слов к нему тут же бросились, нечто пища, возмущённо дёргая ушками. И вновь вызвал ласковую улыбку. — В действительности, глуп я. Не могу без тебя, мой милый товарищ. Ты столь часто выручаешь меня лишь тем, что рядом есть — и когда на колени к нему сели, в столь знакомом действии погладил по пушистой шёрстке, вечно холодной, но столь приятно льнущей к ладони.       Нечисть любит, когда с ней ласковы. Когда столь заботливо и нежно касаются, позволяя то же делать в ответ, да и речи тёплые слушать любят. Посему этот монстр так ему запомнился. Столь добр с ним, столь прелестен. Век бы лежать в тёплых ладонях, что бережно прижимают к живому телу, давая вслушаться в дыхание, да знать, что тебя ждут. Что желанен для других, не смотря на то, что иные в их времена пугают люд.       Но видел он, что рыцарь, пусть и улыбался, однако ж был невесел. Чувствовал, что тот печален, за столько лет обучившись понимать его. И подобрался ближе, уткнувшись в шею, потеревшись о подбородок макушкой. Напрашивался на объятия. И когда на спину ласково положили ладонь — чуть расправил крылья, будто тоже обнимая, едва касаясь плеч. Крузар, поняв, что его чувства раскрыты, горестно вздохнул, ложась на подушки. — Прости, мой друг, что я печален. Смерть унесла жизни всех в деревне. Но не по ним скучаю я. Брат мой был убит со всеми заместо меня — чуть больше прижал к себе холодное тельце, ощущая горечь вновь от осознания, что вся семья погибла. — Я рад тебе, но не могу быть счастлив до конца. Прости меня. Должно было наказанье за грехи народа и меня коснуться — да был в чужих краях. Быть может не жив был бы сейчас, да хоть с братом рядом.       Леший обеспокоенно потёрся о тонкую шею с едва заметными трещинами, стараясь успокоить. Ощущал он то же, что и рыцарь, и от окутавшей тоски и боли сам готов был взвыть. Но словами не мог приободрить, не сейчас, и всё, что ему оставалось — это успокоить так, как мог в таком теле. Не мог оставить он чувство вины в душе скелета. Не его вина что жители двуличия полны, что они грешны, что лишь свет в душе рыцаря сумел спасти его жизнь, а не воля случая.       Чуть завозился, прося освободить. И когда расстроившийся его внезапным и столь скорым уходом скелет разжал объятия — взялся за край одеяла, в два взмаха крыла дотянув его до носа лежащего. И под удивленье и разгорающееся вновь счастье лёг ему на грудь, вновь уткнувшись в подбородок, ласково трясь, давая понять, что могут продолжить говорить о боли. И впитывал всю горечь из чужих слов.       Рыцарь поведал о том, что встретило его на пустынных землях. О схватке с королём и стражами, о видах жуткой расправы над жителями. О том, что нашёл платок он и, не найдя тела брата, похоронил память о нём, сделав могилу пустой. Что бродил долго по лесу, покуда скорбь не приутихла из-за боли, о кабане и охотнике. И о том, как боялся он, что друг его оставил, что погиб в схватке с иной нечистью. Пальцы, что гладили в момент рассказа, дрогнули, прекратив поглаживать шерстяную спинку, и о его пальцы потёрлись, совсем уж ласково лизнув их, даря спокойствие.       Уже зевая, засыпая от мерного тепла и ощущения, что его поддержат во всяком случае, прекратил гладить лежащего на нём лешего в обличии зверя, что устроился удобно на груди, раскинув крылья по бокам, лишь уложив ладонь на спину. Тот видел, как желают спать, и ласково ткнулся носом в переносицу. Когда прикрыли глаза — и их ласково потёр, говоря так, что время уж позднее для разговоров, и поскорее бы очи закрыли.       Крузар, быстро поняв это, полностью расслабился, закрыв глаза, в последний раз погладил светлую спинку, разнеженный лаской и теплом. — Доброй ночи — тихо прошептал, проваливаясь в сон, уж более не печалясь столь сильно, ибо с ним всё ещё остался тот, кто ему дорог. И кому он, сам того не ведая, желанен.       И не слышал уже, как в ответ тихо прошептали, нависнув сверху, потустороннее шипящее «спи крепко, свет мой».

***

      Ещё не успели подняться первые лучи, как охотник возвратился в свою избу. Уставший от долгой охраны, решился всё же наведаться к рыцарю. Чует сердце — неладное что-то. В доме стал ощущаться дух иной. Когда нечисть за углом прячется — ты всегда это ощущаешь. Сердце бьётся, ощущение появляется, будто на тебя кто-то смотрит, глаза будто вылезти собираются. Ужас настигает, как кролика лисица.       Оттого чуть приутих и, не торопясь и не шумя, приоткрыл дверь в комнатушку. Да замер, поражённый и напуганный в стократ больше. Дыхание, итак сбитое, стало совсем неровным.       Крузар спал. Мерно вздымалась грудь, руки столь расслабленно лежали по бокам головы, удивительно-открыто и спокойно. А на поднимающейся грудной клетке, точно большой кот на хозяйской лежанке, спал вампир.       От столь очаровательной картины возникло желание как можно скорее принести осиновый кол и проткнуть наглеца-нечисть насквозь, покуда спит. Боялся — укусил ли рыцаря? Но нет же, припадка не видать от обращения, клыки не виднеются, однако же — что делать? Азур едва не вскрикнул, размышляя судорожно — успеет ли добраться до наставницы, иль же нечисть накинется на рыцаря, разбуженная шумом и тем, что добычу отнять могут?       Осиновый кол сейчас не помог бы. Слишком близко их тела, и коль заденет тёмного — и второму навредит, а покуда повезёт и гостя ещё не укусили — от смешения крови точно обратиться в вампира. Подумав малость, потянулся за ухватом на печи, коей вытаскивали горшки с кашей или мясом. Раскрыл ставни пошире, дрожа от страха промахнуться, ощущая, как капли влаги скатываются по лицу.       Быстро подхватил приспособлением тварину под крылья — и вышвырнул вампира в окно.        Заперев ставни, стараясь не шуметь слишком уж сильно, услыхал он шорох на той стороне. За ним последовал громкий стук ладоней. Подняв глаза, ощущая, как дыхание с хрипом вырвется из горла. Увидал он истинный облик ночной нечисти.       Сквозь мутноватое стекло на него смотрели жёлтые глаза, постепенно краснеющие от негодования. Острые когти, чёрные на белоснежных гостях, злое лицо и оскал с клыками. Вампир ярился, шептал что-то, пытался открыть ставни, царапая — да не мог коснуться освещённого древа ставни, на которой был узор. Теперь приглашения в дом не было, нечисть тут бессильна пред границей смертных. Зверел, царапал стекло и узоры — да не мог зайти вновь, не смел. — И как тебя угораздило — шепча, Азур, поглядывая на беснующегося, с опаской посмотрел на спящего воина. Тот как был, так и спокойно отдыхал — как вампира сумел привлечь ты? Не мог же впустить зверушку ночную, коль не была знакома? Что же ты наделал?       Сев на пол перед постелью, замер, опасаясь увидеть то, чего в кошмарах страшных снится будет. Чуть приподнял одеяло, и тихо, почти не касаясь, повернул чужую голову, осматривать шею со всем вниманием, что было у охотников. Она была чистая, не помеченная большими клыками. Кровавых пятен на простыни не виднелись, бледности не было, а значит его не тронули. Но отчего же вампир уснул на этом смертном?       Сев на пол, смотрел на сон рыцаря не отвлекаясь. Солнце пусть и скоро пришло, однако же покуда оно не показалось почти полностью — вампир улетать не желал. Смотрел, царапал стены дома, иной раз поднимался на крышу и оттуда пытался пробиться (благо, в их деревушках на каждой доске при постройке дома была поставлена защита). Раздавались тяжёлые, быстрые шаги, пока он перебегал из угла в угол. Метался, рвал кругом солому и деревья, да не сумел проникнуть. И последние минуты угрожающе рычал на напуганного такими действиями охотника, сомтря злыми глазами в его.       Тот слышал каждый шорох, каждый шаг. Вздрагивал, когда те появлялись из разных углов, не давая подготовиться и не бояться так рьяно. То скрип, то приглушённая брань слышна была. На миг казалось даже, что ставни под напором закачались, а дерево вот-вот трещинами пойдёт. И, прижавшись спиной к постели рыцаря, молился всем силам, чтобы чудовище ушло как можно скорее.       Он боялся, всегда боялся нечисти. Да, живописец познакомил всех в деревушке с вампиром, но не все были с добрыми намерениями. Порою приходили дюжины вампиров, и память о сражениях были свежи в умах народа, что до сих пор вздрагивает при каждом страннике, покуда тот проверку не пройдёт.       И Крузара лекарь так же при осмотре и святой водой полил, и чеснок втёр, и даже серебряные монеты приложил к пальцам. Они слишком часто видят вампиров, чтобы доверять всем простачкам и воинам. Посему пусть и наслышан был он о рыцаре — да проверил. Не могли выжить приходящие из северной деревушки, ибо путь был нелёгким и опасным, а такое мало кто сумеет преодолеть. Но он чист был!       Охотник помнил, как все относились в его прошлом доме к нечисти. Помнил ужас свой, когда в иной деревушке увидел что кричащих людей сжигали на кострах лишь за помощь и траволечение. Помнил, как жуткие когти нечисти вонзились ему в спину в его первую охоту. Помнил, как похищали жителей по одному за луну. Слышал крики да мольбы спасти. Видел, как в воздухе вампиры свершали пир, и кидали им под ноги обескровленные, обезображенные гримасами тела некогда ему знакомых.       И сейчас опасался, видя, как желают заполучить рыцаря. Столь долгое время их пытаются выковырять из защитной избы, не смотря на поднимающееся солнце, не опасаясь быть опалённым. Слишком рьяно для простой добычи. Фаллаций и тот был благоразумнее, не столь показательно крадя живописца, окачиваясь рядом лишь когда никто не видел их.       Спустя час после рассвета измотанный страхом, глядящий в пустоту Азур подскочил, когда ему положили руки на плечо. Побледнел, покрывшись новыми каплями холодного пота, и оглянулся.       То был лишь проснувшийся рыцарь. Крузар с беспокойством смотрел на сгорбленного, напуганного до того, что и голоса зовущего не услыхал. И улыбнулся, дабы успокоились. — Доброе утро, Азур. Отчего же ты сидишь подле постели? Случилось ли чего? — В порядке я, друг мой — только заметив наготу рыцаря, засмущался, взгляд отведя — а как спалось тебе? И как ранения? — Уж не беспокоят меня. Этой ночью спал я крепко — и взаправду. Все повязки сняты были, ран же и видно не было. Всё… За ночь зажило. — Как прошла твоя ночь? Видали ли кого? Иль тихо было?       Крузар не скажет и слова о том, что леший у него ночевал. Но, признаться, был напуган, когда при пробуждении увидел у кровати охотника и пропавшего друга. Леший был, это видно было по тому, что ранения залечили, да и на груди ещё ощущалась тяжесть от звериного обличия иного. И поутру тот успел убежать, иль же его Азур заметил, оттого и столь косо поглядывает на него?       Азур ответил кривдой, будто ничего и не заметил ночью, вывел рыцаря на улицу, попросив Эстерну взять гостя с собой на охоту, и пол дня пробыл дома, укрепляя ставни, приколачивая из так, что и не откроешь при большом желании. И тихо поведал наставнице, что ночью кто-то скрёбся в их окна, а оттого ему нужно быть три ночи подле их гостя. Та понятливо кивнула и дала разрешение, опасаясь, как бы в самом деле не украли воина, с которым ещё не была договорённость о неприкасаемости.       Если вампир будет настойчив и не покинет их — желает не желает, но Крузар получит свою метку.