Причал

1. Обязанности главы великого ордена, как стало понятно почти сразу же, поровну не делились. И все же за неполный год, минувший после событий в храме Гуаньинь, Лань Ванцзи и Лань Цижэнь поделили их почти без потерь. То, что касалось обучения и внутренних вопросов, привычно легло на плечи Лань Цижэня; а всё относительно дел, решаемых между кланами, доставалось Лань Ванцзи в довесок к должности верховного заклинателя. Дел, решаемых между кланами, Лань Ванцзи не любил. Терпеть не мог. В первые три месяца твердые корешки с донесениями, бамбуковые свитки и прочие послания копились у него на столе, иногда обрушиваясь на пол и создавая недопустимый беспорядок. На четвертый — он занялся ими всерьез и впервые в жизни уснул за столом в совершенно неподобающей для сна позе. Через полгода до всей этой мути добрался вернувшийся Вэй Ин, и господин верховный заклинатель нежданно-негаданно получил в свое распоряжение самого отвратительного секретаря и самого блестящего советника. Знай об этом главы вассальных кланов Гусу, шум поднялся бы до небес. Но все это было делом прошлым и никак не объясняло, почему Лань Юнжэнь, наставник молодых в домашних охотах, сегодня пришел с отчетом об успехах учеников к нему, а не к дяде. На этой охоте не было ничего из ряда вон: обычная рядовая зачистка «нехороших мест», где мелкая нечисть появлялась как будто по расписанию. Их и использовали почти всегда для того, чтобы обучать клановую поросль. По старой привычке Лань Ванцзи слушал внимательно. Словно это вдруг ему, как раньше, предстояло принять группу у Лань Юнжэня, чтобы отточить их умения в дальних рейдах и больших межклановых охотах, а потом передать руководство старшим ученикам и тех страховать уже издали, воспитывая в них умение принимать решения. Старая, знакомая, правильная рутина. Которой теперь не будет, потому что Лань Ванцзи — господин верховный заклинатель и временный (нельзя думать иначе) глава клана Лань. Он даже ощутил что-то вроде укола тоски. — Наставник Вэй очень нам помог, — сказал, наконец, Лань Юнжэнь. Вот как. — Я думаю даже, что если великий учитель Лань позволит, он мог бы сам иногда… выгуливать молодняк. — Он так сказал? — не удержался от уточнения Лань Ванцзи. Лань Юнжэнь кивнул. — И еще «славные зверятки», — хмыкнул он. — Наставник Вэй очень своеобразный человек, и шутки у него иногда странные, но учеников он поддержал и командовал отлично. Мне и дел почти не осталось. Только вот… — Есть что-то еще? И, несмотря на предыдущий отзыв Лань Юнжэня, он как будто нутром и кожей сразу понял, что именно это — причина его прихода. Лань Ванцзи словно бы сосредоточился чуть сильнее. Он никогда не был приспособлен сглаживать углы или уравновешивать взаимные соотношения Вэй Ина и других. Мог только закрыть собой в любой момент, когда это станет необходимым, и сейчас почти неосознанно внутренне приготовился к этому. Лань Юнжэнь слегка качнул головой. — Это против правил, да и я не могу указывать ему… пути его собственного совершенствования, Ханьгуан-цзюнь. Но мне кажется, что он практикует «Холодный ветер, северный цвет». — И вам это не нравится, — утвердительно проговорил Лань Ванцзи. — Ханьгуан-цзюнь представляет себе опасность и знает, что ученикам не предлагают эту практику. Да. Лань Юнжэнь давно ушел, а господин верховный заклинатель так и остался сидеть, раздумчиво глядя в дверь — вслед ему. «Холодный ветер, северный цвет» не была темной практикой. Только сомнительной и опасной. Заключалась она в том, чтобы остановить формирование золотого ядра в самом начале, отложить с помощью особой медитации и накопить больше энергии, чтобы получить более сильное золотое ядро и меридианы изначально, не размениваясь на более медленное их совершенствование впоследствии. Только вот на другой чаше весов относительно выигрыша в силе всегда оказывалась возможность повредить даньтянь и меридианы чрезмерным усилием, отбросить себя далеко назад, иногда — необратимо. Многие — почти все! — заклинатели, даже не будучи одарены природой, предпочитали все же медленный и надежный путь. Вначале формирование. Затем совершенствование существующего, даже если слабость золотого ядра накладывала ограничение, на преодоление которого уходила вся жизнь. «Холодный ветер, северный цвет». Это было похоже на него. Вэй Ин практически всегда изящно обходил в разговорах вопросы «праведного» совершенствования, но был по-своему честолюбив и не склонен мириться с ограничениями. А он, второй господин Лань — разве он мог вообще когда-нибудь удержать Вэй Ина от ненужного и бессмысленного риска? От того, чтобы тот поступил по-своему? От этих мыслей он мог ощутить и ощущал сейчас только бессилие. 2. Вэй Ин вернулся поздно. Привычно сбросил на пол всю одежду — кучей, прямо у порога, хотя полагалось раздеться в спальне и сразу же разложить: нижнюю рубаху и штаны — для отправки в прачечную, верхнее — в зависимости от заношенности — туда же, или на полки для одежды. Но даже меч вместо стойки у порога то и дело оказывался то на крючке для плащей, подвешенный за шнур на ножнах, то под кроватью, то даже на кровати, куда Вэй Ин однажды притащил его за собой по забывчивости. …и все-таки было в этом что-то… уютное, домашнее без церемоний. Звуки и запахи. Плеск воды за ширмой. Его собственный дом, удобный для него, как Ванцзи под руками или рукоять Бичэня в ладони, теперь становился без Вэй Ина каким-то пустым и чрезмерно правильным. Лань Ванцзи вышел из-за ширмы, глядя на Вэй Ина, сидящего в бочке с водой, раскрасневшегося — он всегда любил очень горячую воду, и выходил из нее разгоряченный и довольный, — закинувшего руки и одну ногу на край, с мокрыми волосами, прилипшими к краям бочки и к порозовевшей от прилива крови коже. Неистово захотелось немедленно то ли вытащить его из бочки и отнести — мокрого и брыкающегося — на кровать, то ли забраться к нему. Но тогда и с намерением сложного разговора пришлось бы на сегодня проститься целиком и полностью. Лань Ванцзи медленно отступил за ширму. Сила собственной любви к Вэй Ину пугала его всегда: с самого первого осознания и до сегодняшнего дня. Ее невозможно было укротить и привести в соответствие с правилами, ее можно было лишь отчасти сделать нежностью и желанием защитить, но и нежность выходила бешеной, а защита — порой чрезмерной. Вэй Ин всегда (почти всегда) был способен защититься сам: и от внешней угрозы, и даже — пусть и чуть слабее — от самого себя и собственного прошлого. Лань Ванцзи поймал себя на том, что вот уже некоторое время портит лист, выводя на нем никак не связанные друг с другом элементы. Он отложил кисть на подставку и сердито смял бумагу. Вэй Ин вынырнул из-за ширмы, на ходу затягивая завязки рубахи. Привычная разболтанность. Выйдя из возраста детства, Лань Ванцзи даже перед братом не показывался, не приведя одежды в порядок. Вэй Ин навзничь бросился на кровать, и Лань Ванцзи вновь залюбовался — на сей раз узкой ступней с поджавшимися пальцами. — И как охота с учениками? Хорошо? — спросил он, чтобы начать. Вэй Ин промычал что-то утвердительно-одобрительное и свернулся на кровати клубком, разминая себе икры и щиколотки. Лань Ванцзи подошел и перехватил его ногу, продолжая начатое. Сел на край кровати. — Лань Цзиянь совсем неплох уже сейчас, — быстро заговорил Вэй Ин. — Если его не одергивать сверх необходимого, года через три будет отличный старший группы. Здорово придумывает, как использовать особенности местности, и с луком у него всё хорошо, в отличие от некоторых. Он вытянул щиколотку из хватки осторожных пальцев и нахально протянул Лань Ванцзи другую ногу. — Лань Чжань, — теперь в его голосе звучала досада, — вот объясни мне, почему ваши ученики просто почти через одного… ну ладно, каждый третий — так отвратно разбираются в боевых талисманах и стрельбе? — Меч — оружие воина, начало пути и сам путь, — проговорил Лань Ванцзи. Похоже, не стоило цитировать такие прописные истины, но они нет-нет, а всё равно выходили изо рта, словно в юности. — Да-да-да, — вскользь отмахнулся Вэй Ин. — Это мы слышали. Но есть сущая туча тварей, которые пытаются навязать ближний бой, ядовитых и попросту опасных. Тот же самый Лань Пинь сегодня не пострадал бы вообще, если бы не лез на навок с мечом, не умея его толком отсылать, а взялся бы за талисманы. Он помолчал, глядя на занавеси над кроватью и раздосадованно фыркая. — Кстати, Лань Ли уже неплохо владеет некоторыми приемами циня. Похвали его, если встретишь. О! — Он даже сел. — и надо не забыть сказать Юнжэню: Лань Инь вот-вот сформирует Золотое Ядро. Видно просто на пару ли. — Вы брали с собой Лань Инь? — поразился Лань Ванцзи. Младшая сестра Лань Цзияня никак не могла оказаться на ночной охоте — просто из-за возраста. — Нет, — Вэй Ин мотнул головой. — Провожала брата. Встречала нас. Просто... заметно, что уже почти, а я позабыл сказать Лань Юнжэню. — Я уверен, он заметил и сам, — сказал Лань Ванцзи и, решившись, добавил: — Обмолвился же он, что у тебя достаточно энергии, чтобы сформировать… — У меня-а? — перебил его Вэй Ин, потянувшийся было в свой мешочек-цянькунь — перебрать после охоты (хотя делать это нужно было вовсе не в постели), и удивленно вскинул голову. — Лань Чжань, он тут что-то точно напутал. Я… — он слегка свел брови, словно пытаясь заглянуть куда-то внутрь себя, — ни о чем таком вообще не думал. — У тебя ее было почти достаточно уже три месяца назад. Я замечал, — честно признался Лань Ванцзи. — Ты использовал какие-то практики отсрочки? Лицо у Вэй Ина стало вдруг холодновато-отстраненным и показалось одновременно горделивым и изможденным — старым лицом Старейшины Илина, словно он не сидел здесь сейчас в едва завязанной домашней рубахе, а стоял там — фигура в тускло поблескивающем черном шелке, а изо рта у Лань Ванцзи вновь вылетали прописные злые слова об отступничестве. — Вэй Ин! — воскликнул Лань Ванцзи — само вырвалось: — Не надо! Он не мог и не хотел видеть это выражение: ни тогда, ни теперь. Теперь — особенно. Когда знал, что оно всегда означало. Вэй Ин удивленно моргнул, и отстраненная холодность слегка потерялась за этим удивлением. — Не отгораживайся. — От тебя? — Вэй Ин рассмеялся. — Юнжэнь, видно, перепутал меня с кем-то из зверяток, а ты снова волнуешься по пустякам. — Вэй Ин — не пустяки, — почти сердито сказал Лань Ванцзи. Тот перевернулся ничком, запрятав лицо между валиком и задней спинкой. — Устал, — сказал он быстро. — Ты ляжешь со мной, Лань Чжань, или хочешь еще поработать? Беспокойство стало похоже на холодную иглу, которая колола под нижнее ребро — почему-то слева. Что-то действительно было не так. А ведь он только-только начал привыкать к отсутствию этого вечного колючего шипа — не такому отсутствию, как в предыдущие годы. Впрочем, он в любом случае предпочитал жить с ним, а не умирать без него. — Вэй Ин, — он передвинулся по постели и положил руку на спину под тонким хлопком. Спина была горячей, а лопатки недовольно пошевелились. — Вэй Ин, — спросил он. — Что именно не так? — Всё отлично, — тот выполз из-под ладони и вновь перевернулся на спину. — Не нужно искать пакости там, где их нет. — А их нет? — дотошно спросил Лань Ванцзи снова — сверху вниз. — Между прочим, я вымыл бочку и принес воды, — сказал Вэй Ин, вновь садясь на постели со скрещенными ногами, — а ты тут пытаешь меня, бедного. Он без колебаний протянул руки; проворные пальцы пробрались в волосы на затылке, над шеей, рождая волну легкой мурашливой дрожи. — Заколоть или распустить? — спросил Вэй Ин. Это значило: будет Лань Ванцзи мыть сегодня волосы или нет. Стоило бы — сегодня или завтра, но мысль о том, что сейчас волосы придется распустить, расчесать, а потом сушить, наново расчесывая уже по мокрому, заставила его почувствовать себя усталым заранее. Он качнул головой: — Заколоть, — и погрузился — ненадолго — в легкое приятное чувство прикосновений. Ему все еще становилось немного странно, когда он до конца осознавал: Вэй Ин здесь, никуда не исчез, а просто... пришел и остался. Не мог привыкнуть, даже когда набрался, наконец, смелости затребовать у столяров ордена кровать по образцу супружеской: оказалось, что спать по-старому, дисциплинированно, не было никакой возможности. Вэй Ин только иногда, редко, спал на спине, вытянув руки вдоль тела, да и то некрепко. По-настоящему хорошо уснувший Вэй Ин раскидывался на кровати, забрасывал на Лань Ванцзи руки, ноги, пристраивал голову, а то и заползал сверху сам — целиком. Проснувшегося среди ночи Лань Ванцзи тянуло то обнять его, то откатить к спинке и оградить собой, чтобы не сполз на пол, то уже в сердцах спихнуть целиком на пол, чтобы не мешал. Столяры ордена несколько смутились, а потом назвали такой срок, точно собирались доставлять искомое по одной дощечке из страны Дунъин. А столяры в Цайи, к которым он обратился следующими, предложили Лань Ванцзи забрать чей-то забракованный заказ, изрезанный символами супружества и пожеланиями плодородия. Тот согласился не глядя, и Вэй Ин долго потом смеялся, обводя пальцами все эти гранаты с зернами, сосновые ветви и уточек. Вслед за почти неприличным ложем в дом пробрался собственный Вэй Ина столик для записей, и полки для книг и свитков, на которых почему-то валялись ремни и наручи, и отдельный сундук для одежды, в котором рубахи и нижние халаты с облачным узором (на тон темнее, как предписано супругам и спутникам) мешались с черным и красным, и стойка для луков. Перемены вползали в дом неотвратимо и необратимо, и Лань Ванцзи начинал уже подумывать о том, чтобы пристроить еще комнату, а то и две — позади, со стороны бамбуковой рощи. Он смущался, находил в орденских бумагах недоделанные заготовки талисманов (иногда на крови), сердился и, одновременно, испытывал прилив какого-то почти яростного счастья, отказываясь даже представить, что такая жизнь может почему-то когда-нибудь кончиться. Главное, чтобы Вэй Ин не ушел снова в странствие один, без него. Сейчас Вэй Ин привычно уже, умело снял с него тяжелый, опостылевший за день убор, развязал и сложил на прикроватный столик налобную ленту. Пальцы вновь прошлись по затылку, массируя, а потом Лань Ванцзи слегка подтолкнули в спину: — А теперь иди мойся. И он пошел мыться. 3. Воду Вэй Усянь снова согрел почти как для себя. Горячая — расслабляла: тело делалось ленивым и тяжелым, а мысли — медленными и вязкими. Странно, что на Вэй Усяня с его привычкой мыться почти в кипятке это не действовало. Зато он каждый раз ставил Лань Ванцзи в тупик: охлаждать уже нагретое было глупо, ждать, пока остынет само, — долго, и приходилось нарушать собственные — и орденские — традиции. Но не стоило проявлять мелочность. И только почти впадая в дремоту, Лань Ванцзи вдруг понял: вопрос об отсутствии проблем Вэй Ин снова с блеском проигнорировал. Пока он выплескивал ведрами воду в нарочно устроенный сток к ручью, пока чистил бочку для следующего использования, в голове прояснилось. Проблема была: Вэй Ин не хотел о ней разговаривать, но для начала было бы неплохо выяснить, с чем они имеют дело. На сей раз. Вэй Ин не спал — ждал его, устроившись прямо в кровати с какими-то записями, неустойчиво приладив светильник на спинку кровати. Снова закапал воском простыни, а одежду наверняка измазал углем для записей… Будь Лань Ванцзи младше, он бы точно не вынес, что Вэй Усянь читает в постели (а не за столиком для занятий), ест на крылечке (а не в трапезной), а спит иногда — по настроению и когда тепло — вообще на крыше под звездами. Молодой Лань Ванцзи вряд ли удержался бы от того, чтобы утопить всё в мелочных придирках и указаниях. — Почему ты так на меня смотришь, Лань Чжань? — Вэй Ин поднял глаза от чтения с легкой ожидающей улыбкой. — Разреши тебе помочь, — сказал Лань Ванцзи. — Ладно, — легко ответил Вэй Ин, — а теперь иди сюда. — Вэй Ин. Всё-таки. — Да я и сам не понимаю, Лань Чжань. — Он пожал плечами. — До того, как ты на меня насел, я был уверен, что мне еще далековато до того, чтобы что-то там сформировать. Я просто делал все, что полагается, и никуда не загадывал. О том, что Вэй Ин не пренебрегает совершенствованием на пути меча, Лань Ванцзи знал. Вэй Ин, впрочем, предпочитал, чтобы за ним не наблюдали, и отказывался от учебных поединков, да и Лань Ванцзи поначалу было отчего-то (тяжело? страшно?) странно видеть, как простые и известные вещи даются Вэй Ину с трудом. Царапало изнутри памятью: тем, что он сам все это мог и умел — в десять лет, в пятнадцать, а Вэй Ин тогда стоял с ним наравне и отказался — не колеблясь, и неужели вовсе не сожалея? Он сам (заставляя себя быть честным до конца) признавал, что не смог бы — так. Да, правда, он сделал бы все, отдал бы жизнь, чтобы несчастья не случилось с кем-то близким, но после того, как оно произошло, не решился бы пойти дальше. Так он и мучился до тех пор, пока Вэй Ин не застал его за подобными раздумьями. — Почему такое лицо, Лань Чжань? — весело воскликнул он. — Неужели всё настолько плохо? То, что Вэй Ин пытался сделать, Сычжуй умел в двенадцать лет, а сам Лань Ванцзи — в девять. Лань Ванцзи мотнул головой. — Нет. Не плохо. Поздно, — отрывисто признал он. — А! — Вэй Ин бросил меч в стойку и подошел, как был после тренировки, — во влажной рубахе и закатанных штанах, с прилипшими ко лбу прядями. — Это пустяки, Лань Чжань, я быстро учусь. Лучше ты меня поцелуй. Как ни странно, это его успокоило. И что же? Выходит, зря? — И ты не пробовал медитации на формирование? — Лань Чжань! — Вэй Ин сердито, но не страшно нахмурился. — Говорю же в третий раз: вообще об этом не думал. Сядь! — Он хлопнул по постели рядом с собой. Лань Ванцзи сел, и его немедленно обхватили руками за плечи, потерлись носом поочередно за каждым ухом, делая попытку облапить, окружить, погрузить в кокон из прикосновений. — Волосы расчешу. У тебя еще мокрые. Он упрямо выбрался из кокона и взялся за гребень. И попытался снова, когда влажные пряди оказались распутаны и расчесаны почти наполовину. — Вэй Ин, — спросил он. — А как ты сформировал Золотое Ядро тогда? Может быть… Вэй Ин раздосадовано выдохнул и вытянул волосы из рук. Забрал гребень и взялся за оставшуюся половину сам. — Ну далось оно тебе. Почему ты такой настырный, Лань Чжань? Я же сказал — нет ничего, вообще ничего, совсем ничего, о чем стоило бы так многоумно переживать. — Тогда расскажи просто так, — попытался Лань Ванцзи еще раз. — Интересно. Вэй Ин зашипел, наткнувшись на запутанное место, и позволил вернуть себе гребень. Лань Ванцзи возобновил плавные движения: — Сколько тебе было? Ты медитировал? — Двенадцать с половиной. — Плечи под тонкой белой тканью с цепочкой облаков по вороту чуть дрогнули. — Чуть больше, чем с половиной: лето было. Дядя Цзян тогда перестраивал Пристань… вбивали сваи под западные причалы. Нужный лес был выше по течению, и мы помогали сплавлять плоты. — Вы работали? — изумился Лань Ванцзи. — Работа — тоже тренировка, — уточнил Вэй Ин. — Да и вообще, попробовали бы нас не пустить. Он умолк, встряхнул головой и снова подставился под гребень, удобнее привалившись к согнутым коленям Лань Ванцзи. — Просто… Лань Чжань, тогда всё было так здорово. Даже немножко слишком хорошо. У многих так бывает прямо перед формированием: как будто чем опоили, и ты носишься как белка по дереву и стрекочешь, небо голубое, дождь мокрый, листья зеленые, и ты от этого постоянно в восторге. Он хихикнул. — Даже не представляю, как меня наставники терпели. Как неизбежное зло, наверное. Стало слегка смешно и немного страшно. В книгах это сухо именовалось «экстатическими переживаниями». От подобных состояний следовало избавляться в ходе медитаций, как от затуманивающих ясный разум и потому вредных. Вэй Ин снова дернул плечами. — Мы прыгали с плотов. Купались. Я как раз готовился прыгать, как всё вокруг стало… объемным. Как будто у всего появился еще один слой, а может даже и не один. Бревна эти шершавые под ногами. Берега. Река. Как будто весь мир слегка светился и весь до последней травинки меня любил. Все люди вокруг и каждое дерево. Он поднял руку и потер лоб: — Это, конечно, понятно, что не по-настоящему, но тогда казалось… Вэй Ин замолчал, как будто просто ожидая, пока Лань Ванцзи соберет расчесанные наконец-то волосы, заплетет их на ночь (незаплетенные, они наутро стояли дыбом, а ночью немилосердно лезли Ванцзи в лицо) и туго обвяжет кончик косы шнурком — в несколько оборотов. Руки не дрожали. Почти. Память о ненависти била в него как прибой, память о боли полосовала спину. — Дальше, — попросил Лань Ванцзи. — Дальше я упал, — хмыкнул Вэй Усянь. — Меня, конечно, сразу же выловили, уже с Золотым Ядром, и, конечно же, поздравляли. А дальше лето получилось паршивое. — Почему? — не понял Лань Ванцзи. — Новые тренировки? Трудные? — Не-а, — Вэй Ин, оборачиваясь, мотнул головой. — Госпожа Юй чуть ли не провертела Цзян Чэну в голове большущую дырищу — дескать, он от меня отстал и теперь меня не догонит. Он со мной, конечно же, поссорился. Ну и еще я почти протер дыру коленями в храме Предков… — Тебя наказали? — Возмутился Лань Ванцзи. — За то, что сформировал Золотое Ядро? — Нет, конечно! — Вэй Ин повернулся и умостил собственные локти у него на коленях. — Просто, попадаясь госпоже Юй, я ее раздражал одним своим видом, а наказать меня всегда было за что. Я же никогда не был… примерным маленьким Ланем. Ну... дальше дядя Цзян предложил ей навестить родню на праздник двух девяток, она уехала, он сам провел Цзян Чэна через несколько парных медитаций с наставником, и у того тоже всё получилось. Конец истории. Собственная честность снова подвела Лань Ванцзи. — Не конец. — Продолжение можешь спрашивать вон… у молодого господина Вэнь, раз он эту историю так лихо рассказывает. — Не сердись на него, — попросил Лань Ванцзи. «Не сердись, потому что иначе пришлось бы и правда драться с главой Цзян, а это было бы со всех сторон неуместно». «И не сердись, потому что я мог бы до сих пор так ничего и не понимать». — Ну конечно, я его простил. Похоже, он тогда не знал вообще, что делать, а я так некстати взялся падать в обморок, — досадливо буркнул Вэй Ин, поморщившись, и устроил руки поудобнее, опершись о них подбородком. Коротко кривовато ухмыльнулся. — Ты ничего подобного не чувствовал теперь? — Ничего похожего. — Вэй Ин мотнул головой, не отрывая подбородка от рук, а рук от коленей, поэтому ноги Лань Ванцзи мотнулись тоже. — Даже отдаленно. Но в этот раз всё… не может быть так же точно, как в тот. Если вообще… — Вэй Ин. — Ну просто… я разучился так... прыгать, — он отчего-то запнулся и начал тщательнее подбирать слова. — Никто же не формировал Золотое Ядро дважды за жизнь. Вдруг… так вообще нельзя. Он никогда не ожидал услышать от Вэй Ина «нельзя». Вот так услышать. — Лань Чжань, а Лань Чжань, что не так? — Оказалось, тот уже какое-то время тормошил его за колени. — Почему ты на меня так смотришь? Я же… Он раздосадованно снял руки и выпрямился. — Лань Чжань, я давным давно решил: что бы ни получилось, я не стану об этом переживать. Правда. Просто не стану, и все тут. К бессмертию я и без того не рвался, а пока ты… согласен поддерживать меня своей силой, я проживу столько же, сколько и ты. Это если мы не наткнемся на что-нибудь слишком крупное для нас до того, как это вообще станет проблемой. Хорошо, Лань Чжань? Он вновь накрыл его колени ладонями: — Здорово будет жить долго и счастливо и умереть в один день в глубокой старости лет через… сто пятьдесят. А, Лань Чжань? Отличный план, скажи же. — Да, — признал Лань Ванцзи. — Отличный. — Вот видишь! А теперь давай перестанем об этом думать и подумаем о чем-нибудь другом. Поцелуй меня, — попросил Вэй Ин и, не дожидаясь согласия, сам потянулся за поцелуем. 4. Сейчас Лань Ванцзи даже слегка жалел, что начал этот разговор, спугнувший страсть, потому что сейчас ему хотелось не любить Вэй Ина со всей силой — держать его бережно, хранить нежно, и он целовал его губы, и грудь, и открытую доверчиво шею, укрывал собой так, именно так, как должен был всегда и сейчас — если любовь целого мира кончилась, и осталась ненависть, и Вэй Ину не хватает только его любви, но может быть… — Лань Чжань, эй! — Вэй Усянь поймал его за плечи. — Не надо так. Я же не фарфоровый и не разобьюсь! «Уже». Однажды в юности, навещая вместе с дядей мудреца из Дунъин, поселившегося в Гусу, он видел, как тот пил чай из особой чашки — разбитой и склеенной с помощью лака с золотой пыльцой. Заметив его любопытство, хозяин дома сказал ему: «Она многое пережила». Сказал еще: «У нее есть своя история, как и у любого из нас. Она не безупречна, как любой из нас». «Молодой господин, конечно, может получить сколько угодно новеньких чашек, но таких — не найдет». Тогда это показалось Лань Ванцзи нарочитым. Напоказ претенциозным. Если уж безупречен — то храни безупречность. Если разбит — то что же: разбит окончательно. Глупо было думать так, но любая новенькая чашка глупа. Только вот Вэй Ин всегда казался целым, не разбитым — даже после всего, что случилось, и Лань Ванцзи почему-то бессмысленно и страшно ужасался каждый раз, когда обнаруживал, что трещина была здесь, всегда была здесь, а он вновь недопустимо позволил себе забыть о ее существовании. — Лань Чжань, что ты делаешь, ужасный Лань? — Вэй Ин поднял руки, беря его за плечи. — Я что же — вдруг превратился в нежную деву четырнадцати лет? Он хотел было спросить, почему именно четырнадцати, но не успел, потому что Вэй Ин оттолкнулся пяткой от задней спинки кровати и перекатился, перекатывая Лань Ванцзи по кровати вместе с собой. Может, он и был сейчас ниже и легче, но равновесие и точки правильного приложения сил чувствовал даже лучше. Вэй Ин прижал его локтями и коленями к постели — попытался прижать, потому что Лань Ванцзи вернул его на прежнее место, схватив за талию. Прижал лопатками к простыням. — Не мешай. Мне, — проговорил он угрожающе. — А то что? — Вэй Ин со смехом вскинул брови, обхватывая руками поперек спины, коленями за талию, скрещивая лодыжки над ягодицами, упираясь пяткой в заднюю поверхность бедра. От его запаха и ощущения прижатой прямо к обнаженному животу твердой горячей плоти, как и много раз до этого, повело голову. И это всё решило. Когда дело касалось телесной стороны, собственная сила превращалась во врага: ошарашивала Лань Ванцзи, заставляла почти стыдиться, глядя на синяки и следы укусов. С тех пор, как всё стало (прекрасно) (идеально) правильно, Вэй Ин бросался в удовольствие, не отдавая себе отчета в своей уязвимости, оседлывая волну их общего возбуждения, оказывался, торжествующий и хохочущий, на ее гребне, словно на гребне несущейся на берег водяной горы, опережая Лань Ванцзи и совершенно не считаясь с болью или повреждениями. Трактаты, предписания и схемы правильного движения ци дружно отправлялись псу под хвост (с полного одобрения Вэй Ина), полный безошибочный контроль уходил, обуздывать себя не было никакой возможности, пока Вэй Ин… вел себя как Вэй Ин, только тому вообще не приходило в голову этого стыдиться. И беречься — тоже. — Что не так? — однажды спросил его Вэй Ин, застав мрачно разглядывающим отметины. — Послушай, когда ты сдерживаешься, ты… не откровенен. Меня это злит. Когда ты пытаешься осторожничать, словно я бумажный и порвусь, — меня это тем более злит. На охоте я могу быть ранен, и даже наношу раны себе сам, когда для талисманов нужна кровь. Когда мы вместе, это… — он провел по синяку на запястье, — как перец, и я об этом вовсе не думаю. Если Вэй Ин не видел ничего плохого, Лань Ванцзи, вроде бы, должен был согласиться, а то, что он отметил его собой, впечатал себя в него, даже таким образом доставляло… странное удовлетворение. Но страх повредить — по-настоящему, всерьез (проклятье, почему он так плохо учился трогать людей, чтобы только теперь постигать это умение!) не отпускал. Наверное это было зря, было сродни тому неуютному чувству, которое появлялось при виде тренировок Вэй Ина. Поэтому чуть погодя в прикроватном шкафчике появились первые мотки веревок божественного плетения, а потом и подбитые войлоком ремни для ног и рук. Это не позволяло ему не соразмерять усилия. И Вэй Ину нравилось. Тоже было – как перец. И — в этом Лань Ванцзи не признался бы никому и никогда — чувствовать свою ответственность, доводить Вэй Ина, такого в плотском смысле отзывчивого, до исступления оказалось неожиданно приятно. Это было тоже стыдно: плотская разнузданность не одобрялась ни одним из известных ему трактатов, даже если сбрасывать со счетов те, которые предписывали супругам соединяться только для рождения детей в строго определенные гороскопом дни… Он дернул дверцу шкафчика на себя. Ремни вывалились ему в руки клубком, и он потряс их одной рукой, чтобы распутать. Вэй Ин, для верности слегка прижатый к кровати другой рукой, подглядывал из-под полуопущенных ресниц. От этого жадного, черного, поблескивающего взгляда в голове и за глазами что-то обморочно темнело, словно телу не хватало сил одновременно на ясный рассудок и тяжесть прилившей к паху крови. Он свел лодыжки Вэй Ина вместе и застегнул парные, коротко соединенные друг с другом браслеты, и вторые — повыше коленей, связывая ноги вместе. Соединил и связал вместе перед грудью руки, а потом бесславно отвлекся на то, чтобы снова поцеловать — в губы, и вновь в открытую, намеренно и удобно подставленную шею, и в ямку между ключицами, и над каждой ключицей, а потом — острые локти. От локтей он оторвался с трудом, локти и ступни почему-то были двумя самыми захватывающими для него открытиями каждый раз, как он касался Вэй Ина вот так, но замысел не ждал — он перекатил Вэй Ина лицом к спинке и пристегнул к ней за согнутые ноги и сведенные вместе локти, так что тот оказался на боку, спиной к нему. Осторожно погладил по спине костяшками пальцев, с удовольствием прислушиваясь, как Вэй Ин осторожно, с едва слышным стоном переводит дыхание. Спина у него была на диво чувствительная — даже если не касаться силой акупунктурных точек и не посылать легкие импульсы в особые места позвоночника. Масло он специально не искал, но оно тоже попалось удачно. — Ох, Лань Чжань, — пробормотал Вэй Ин едва слышно — уткнувшись в собственные стянутые ремнями руки, как только ощутил прохладный мятный аромат. — Ты меня им чуть насмерть не замучил в прошлый раз. Не удалось удержаться от короткого хмыканья. Состав, как неожиданно выяснилось, притуплял ощущения поначалу и замедлял достижение вершины удовольствия, но стоило выветриться первому компоненту, как приступы наслаждения становились ярче. Вэй Ин все равно оказывался быстрее, а на Лань Ванцзи первые ноты состава действовали почему-то сильнее, поэтому он и признал смесь удачным выбором для того, чтобы довести Вэй Ина до вершины не один раз, не теряя контроля. Просто идеально. — У меня в прошлый раз семя кончилось на месяц вперед, — предупредил Вэй Ин. — Или даже на год. — Не заметно. Лань Ванцзи слегка погладил, помассировал ему шею, разминая мышцы, и пододвинул под шею валик. Провел по позвоночнику ладонями и, не удержавшись, всё же послал несколько легких прикосновений ци из ладоней. Первое, чему учится музыкант — это такому легкому сбросу ци в струны, когда не требуется серьезное воздействие. Чувствительные нити в человеческом теле на поверку не так сильно отличались от струн, а на подбор нужной силы импульса ушло не так много времени. Уложил ровнее. Поцеловал в выступающий позвонок у основания шеи и слегка подул, почти видя, как встают дыбом легкие короткие волоски на шее и затылке, у линии роста волос. Обняв одной рукой, приласкал по очереди соски. — Готов? — спросил прямо на ухо шепотом, поглаживая скользкими от масла пальцами открытую ложбинку между ягодиц. Вэй Ин слегка охнул, но кивнул — заплетенная коса потянулась по валику. Расслабился. Лань Ванцзи вошел — плавно и медленно. Они проделывали это достаточно часто, чтобы не готовиться обязательно как в первый раз, но начинать нужно было осторожно. Приподнявшись на локте, он посмотрел на Вэй Ина внимательно: зубы не сжаты, горло не напряжено. Тогда он поцеловал за ухом и ускорил движения — в том ритме, который почерпнул из одного трактата: вместо чередования глубоких и мелких толчков — «как волна накатывает на берег согласно с ветром: то сильнее, то слабее, и уходит то ближе, то дальше». Нашел пальцами правильные точки и потянул по раскрывшимся, соединяющимся на время соития каналам ци пульсирующий в такт толчкам шнур энергии. Под ладонями повлажнело от пота, и он слизнул с шеи, с места между шеей и плечом, выступившие капли, удовлетворенно ощущая слухом и почти всем телом, как учащается у Вэй Ина дыхание, как становится глубже, прерываясь на глоток перехваченным горлом. — Лань Чжань, — выдохнул тот — пока что не простонал: — Это… так и будет? Быстрее! — он нетерпеливо дернул бедрами, коленями натягивая ремень. — Это так и будет. — Лань Ванцзи несильно прикусил ему мочку уха и уложил так, чтобы тот не смог дотянуться и потереться членом о постель или собственные согнутые ноги. — Не торопись. Успеешь. Может быть даже не один раз. Шесть — хорошее число, как думаешь? Вэй Ин дернулся: — Нет-нет, — преувеличенно испуганно запротестовал он. — У меня после того раза три дня подгибались коленки. — Не отвлекайся, — припечатал Лань Ванцзи. — Тогда было три. Мало. «Ветер поднимает волны сильнее и выше». — Согласен на... четыре, если ты… такой… злой! Ох, — он слегка выгнулся в короткой судороге. — Четыре — плохое число, — отрезал Лань Ванцзи. «Ветер стихает, а волны спадают». — Ты сам-то столько выдержишь? — засомневался Вэй Ин, пытаясь вывернуться спиной из-под рук, приподнимаясь, но Лань Ванцзи только бережно уложил его обратно и сосредоточился на мысленном ветре и волнах. — Я постараюсь. Лучше было думать об этом. А о слове «нельзя» — не думать вовсе.