защитник

Серёжа Разумовский ни разу в жизни в гостях не был. Он посещал приёмы, банкеты, официальные и не слишком мероприятия, потому что этого требовал статус успешного миллиардера, и каждый раз откровенно скучал от скопления шумных людей, большинство из которых искренне мнили себя королями жизни. Но просто так в чьей-то квартире — проходи давай, будь как дома — он оказался впервые и теперь оглядывал холостяцкое жилище Грома с детским восхищением. Тут было странно: вроде бы вещей много, но все они никак не сочетались друг с другом, словно хозяин квартиры и не пытался создать какое-то подобие уюта. Сам Игорь, усадив Серёжу на скрипнувший диван — обожди тут, — что-то искал на кухне. Хлопали дверцы шкафчиков, выдвигались ящики, раздавалось приглушённое бормотание. — Не надо, я нормально уже, — слабо проговорил Разумовский, решив почему-то, что Игорь успокоительное ищет или чаем горячим его отпаивать собрался. Покосился в сторону кухни — ничего напоминающего чайник на глаза не попалось. Зато ванну, приткнувшуюся прямо к разрозненному кухонному гарнитуру, Серёжа оценил. Занятное дизайнерское решение. Как там говорится? Это не лох, это лофт? Дрожь в пальцах никак не унималась, и Серёжа обхватил себя руками за плечи. Тут же брезгливо их отдёрнул — парадный пиджак и белая рубашка, казалось, до сих пор хранили на себе мерзкие следы потных ладоней Бехтиева и его приспешников. Помыться бы. — Вот, держи! — Гром возник перед ним с огромной толстостенной чашкой, наполовину наполненной чем-то тёмным и остро пахнущим. На чай совсем не похожим. — Это успокоительное? — недоверчиво пробормотал Серёжа, сунув нос в чашку. — Оно самое. Пей, давай. Полегчает. Серёжа разного рода валерьянкам и пустырникам особо не доверял, но из рук Грома — спасителя — готов был выпить даже ненавистное с детства молоко с пенками, поэтому покорно прижал чашку к губам, сделал огромный глоток, поперхнулся от огня, полившегося в горло. Закашлялся. — Что это? — спросил шёпотом. Огонь уже устремился вниз и вдруг толкнулся в животе приятным теплом, а в голове сделалось пусто и хорошо. — Коньяк. Армянский, двенадцать звёздочек, — горделиво проговорил Игорь, показывая пузатую бутылку с тёмной этикеткой, — ты прости, что не из бокала, у меня таких отродясь не водилось. И на, заешь вот. Серёжа покорно принял половинку шоколадки в хрустнувшей обёртке, отломил дольку. Во рту стало липко-сладко, и он не придумал ничего лучше, чем залпом допить остатки коньяка, под одобрительную улыбку Игоря. — Хоть щёки порозовели, а то ведь чисто привидение был. Переодеться хочешь? Вопросы Грома поражали Серёжу своей простотой и откровенностью, но снять с себя нарядные облапанные шмотки и правда хотелось. Он вернул кружку Игорю, кивнул, отчего-то смутившись. Во что, интересно, тот предложит переодеться? Игорь откуда-то выудил чистые, хоть и мятые спортивные штаны и синюю футболку с надписью «МЧС России»: — Совсем новая, бери, мне друг подогнал. Пока Серёжа пытался быстро переодеться, путаясь пальцами в своей и предложенной ему одежде, Игорь преувеличенно заинтересованно разглядывал стену, увешанную фотографиями и газетными вырезками. Смущать не хотел. — Готово, — пробормотал за его спиной Серёжа. Игорь повернулся, оценил картину. Штанины волочатся по полу, футболка свисает почти до колен, но Разумовский с розовыми щеками и блестящими глазами выглядит вполне довольным. Значит он всё правильно сделал. — Неплохо, — одобрил Игорь, — дай-ка! Опустился перед Серёжей на корточки, подвернул длиннющие штанины, сухо сглотнул, зацепив взглядом тонкие щиколотки и поджавшиеся пальцы босых ног. Отогнал позорные мысли, что хочется к этим самым щиколоткам губами прижаться, сцеловать всю нервную дрожь. Утешить. Поднялся, с независимым видом, кивнул, прячась за доброй усмешкой: — Как на тебя и шили. — Ну да, — слабо улыбнулся Серёжа. В его взгляде отчётливо читалось восхищение, граничащее даже с обожанием. Игорь не помнил, чтобы кто-то смотрел на него так. Да и чем тут восхищаться? Перманентным беспорядком, коньяком в кружке, засохшей шоколадкой? Или им самим — Игорем Громом? От последней мысли сердце тяжело ухнуло, забилось сильнее. Он схватил со стола Серёжину кружку, пошёл мыть, чтобы хоть чем-то занять руки и мысли. Рядом с Разумовским ему постоянно казалось, что он думает так громко — услышать можно. А думалось всякое, иногда пугающее даже его самого. Пьяный растрёпанный Серёжа в его квартире, на его диване, в его заношенных штанах — скажи бы ещё утром, что такое случится — ни за что бы не поверил. Пока он возился на кухне, гораздо дольше обычного вертя кружку под струёй горячей воды, Серёжа обходил квартиру. Осторожно, будто только что принесённый домой дикий зверёк. Застыл перед стеной с фотографиями — свою увидел. Чёрт! Сейчас решит, что он у Грома в списке подозреваемых, снова начнёт трястись от волнения. Но Серёжа только обернулся радостно: — Ты где взял эту фотку? Ей же лет сто. Это я на первом курсе ещё, даже не помню, чтобы меня снимали. Игорь облегчённо вздохнул, буркнул что-то вроде: «Чего только не встретишь в интернете». И ответ этот Серёжу вполне устроил. Он вновь вернулся на диван, забрался с ногами, уселся по-турецки, следил блестящими глазами за Громом. А потом вдруг робко позвал, будто сам себя испугавшись: — Иди ко мне? И тут же губу закусил, сцепил пальцы, застеснялся. Игорь подошёл, сел на самый край, словно это он в гостях был. Боялся лишний раз пошевелиться, чтобы Разумовского не вспугнуть. Но тот то ли перенервничал до того, что сейчас был истерично смелым, то ли коньяк на шампанское так действовал — ухватил Игоря повыше локтя, притянул поближе, и вдруг нырнул вниз, уложил голову ему на колени, устроился уютно. Будто так и надо. Гром осторожно погладил рыжие волосы — щемящая нежность толкалась в сердце. Гений, миллиардер, филантроп Сергей Разумовский — сейчас просто Серёжа — прижимался к нему тепло, доверчиво, так, что Игорь не знал, чего хочется больше: в охапку его сгрести, стиснуть в крепких объятиях или вернуться в казино и собственноручно перекрыть Бехтиеву кислород, заставить того хрипеть и бессильно руками за воздух хвататься. Чтобы испугался больше, чем Серёжа, чтобы неповадно было. — Не надо, — тихо мурлыкнул Серёжа с его колен, будто мысли прочитал, — не думай о них. Ты и так им всем хорошенько наподдал, они надолго запомнят. Игорь сомневался, что запомнят. У таких сволочей память короткая. По-хорошему, Бехтиеву срок бы впаять за попытку изнасилования, но ведь это придётся Серёжу впутывать — совсем край. Нет, тут надо иначе. Хитрее. Завтра же начнёт копать под жирного уродца, чтобы тот как можно скорее оказался за решёткой. Там его и самого нагнут, если кто-то на подобное позарится. Хотелось сказать Серёже что-то, чтобы тот понял — бояться нечего. Игорь теперь никуда от него не денется. Днём и ночью станет следить, чтобы ни одна тварь его не коснулась. Всех выловит, всех пересажает. Он ведь и правда может, лишь бы Серёжа больше никогда от страха не трясся, не смотрел затравленно. — Ты это… Серёжа поднял на него глаза, смотрел снизу вверх, вывернув шею, очень ждал, что Игорь скажет. Но тот с красноречием не дружил особо — не знал, как продолжить, надеясь, что гений Разумовский и сам его посыл разгадает. Гений Разумовский почти счастливо улыбнулся: — М-м? — Да ничего. Спи давай. Тебе отдохнуть надо. Прозвучало резко, даже грубовато. Но Серёжа словно этого и ждал. Рассмеялся тихо, вытянулся на диване, и вдруг дёрнул Игоря за руку, уронил рядом с собой, снова к боку приткнулся, засопел. У Грома в мозгах всё смешалось. Будто там чайной ложкой поболтали. Он лежал, чувствуя рядом нежное тепло Серёжи, и дышал через раз, чтобы не дай бог, не потревожить его хрупкое спокойствие, совершенно не понимая, что происходит, и что ему делать дальше. Обычно, у него на каждую ситуацию как минимум два различных варианта развития событий находилось. А тут… Утонувший в его вещах, в его руках Разумовский казался почти подростком — тонкий, встрёпанный, какой-то неприкаянный. И в мешанине из мыслей и ощущений Игорь ясно осознавал только одно: больше никто не посмеет Серёжу обидеть. Он не позволит. Решение это было таким очевидным, что Игорь даже хмыкнул вслух — как сразу-то не додумался до такого! Это же прямая его обязанность — о гражданах заботиться, обеспечивать их спокойствие и безопасность. И не нужно ничего придумывать, чувства там какие-то анализировать, догадываться, почему при взгляде на Разумовского в животе горячо делается, а во рту сухо. У него теперь цель есть — так завтра утром и объявит Серёже: ты как хочешь, а без меня больше на такие вечеринки не суйся! А если протрезвевший Серёжа такому заявлению не обрадуется, можно будет сказать, что это у них проект такой — усиление защиты влиятельных лиц родного города силами полиции. И его, Грома, лично к Сергею Разумовскому прикрепили — вот же совпадение, скажи, а? Рука немного затекла, потому что Игорь слишком долго пролежал в неудобной позе — пошевелиться боялся, чтобы Серёжу не спугнуть. Он осторожно стал поворачиваться на бок, постоянно прислушиваясь к размеренному дыханию, готовый в любой момент замереть, если покажется, что он своей вознёй разрушил очередное Серёжино сновидение. Тот нахмурился во сне, приоткрыл губы — это вызвало у Игоря практически неконтролируемое желание попробовать слизнуть с них коньячный вкус — вдруг ещё остался? Но сейчас никак нельзя. Серёже и так хватило переживаний за вечер, куда ещё тут Грому с его непонятными чувствами. Самому бы в них сначала разобраться, прежде, чем к Разумовскому лезть. Игорь честно глаза прикрыл — тоже ведь устал, нанервничался, спать надо, до противного звонка будильника на кнопочном телефоне пара часов осталась. Сонный Серёжа в его руках вдруг заворочался, ещё ближе приткнулся, мазнул распахнутыми губами по шее. Игорь, себя превозмогая, очень тихо, целомудренно поцеловал Серёжу в висок, пожелал сладких снов мысленно. И через минуту уже сам спал. Впервые за многие месяцы без тревожных сновидений.