Багровый парус

      Демонам и призракам по обыкновению не нужен воздух, но здесь он всё равно вдыхает полной грудью. Сладкое ягодное вино высоко и тихо, почти звеняще мелодично плещется в кружке. Демоны и призраки не пьянеют, но здесь ему хочется выпить. Вино это вкусно. А воздух — сладко и забыто непривычно.       За головокружительно долгий период для живого человека, но пролетевшую секунду для такого, как он, настоящая земля под ногами ощущалась в высшей степени странно. Слух, привыкший лишь к размеренному плеску, либо шуму бескрайнего моря, раздражала и в одночасье пьянила какофония шума десятков голосов, звона металла и стекла, шороха дорогих тканей, хлюпанья вин и медового эля. Здесь ярко, шумно, пьяно на вкус и запах, а воздух намертво пропахший пряностями и приторным духом восточных сладостей. Островной рынок был таким, сколько он его помнит. Хуа Чэн здесь нечастый гость, да и человеческий шум ему не очень-то по нраву, однако после долгих лет скитаний среди плеска и грохота неугомонных волн это в диковинку. Таким как он бесполезны сладости, специи и бессмысленно роскошные одежды. Сокровищ на борту "Призрачного дома" у него всегда навалом. За общую их стоимость можно было бы купить, наверное, с несколько подобных этому островов, но ему это не нужно. Платят они только за жертвенную пищу, чтобы в случае чего, заслужить благосклонность равных по силе духов и божеств, или же, порой, за случайный, особенно редкий и ценный магический артефакт. В этот раз взгляд выхватил из хаоса звуков, запахов и красок нечто куда ценнее самоцветов, золота и жемчуга.       Заметив особо тесную и шумную человеческую гущу, Хуа Чэн невольно прислушался. Навскидку несколько десятков человек окружили что-то, оживлённо переговариваясь. Даже для рынка Южного острова подобное настораживает. Он незаметно влился в толпу, чувствуя мерно следующую за плечом некротическую энергию среди сотен живых, чувствуя, и зная, что верный Инь Юй, как и он, с любопытством наблюдает сквозь прорези излюбленной пёстрой маски. Сквозь щели другой — совершенно не праздничной, тяжёлой и металлической, с ним лишь на мгновение встретились неземные, воспалённые, исполненные печали янтарные глаза.       Хозяин шатра, вокруг которого собралась толпа зевак, выставил здесь живую русалку. Товар непомерно ценный для простых торгашей. Подобную роскошь могут себе позволить лишь высшие в человеческом обществе маги и совершенствующиеся. В ряде сложных и серьёзных обрядов атрибут необходимый; в некоторых — незаменимый вовсе. Промысел по-человечески ужасный и беспрецедентно отъявленно жестокий. При этом, ожидаемо, сказочно прибыльный. Толковые охотники во все времена были на вес золота, потому те, кому подобный товар приносил пользу, старались любой ценой купить хотя бы что-то. Покупались даже отдельные части тел существ, дышащих морской магией. Хуа Чэн не раз встречал на своём веку порождённых океаном юношей и сказочных красавиц, что медленно умирали в плену вынужденных хозяев, уже лишённые пальцев, целых рук, глазных яблок, волос и плавников. У некоторых вовсе были грубые швы на ранее вспоротом животе, откуда явно извлекали отдельные органы. Товар, как говорили просоленные морем охотники, "не первой свежести", расходился с торгов задёшево. Выкупи кто-нибудь целую здоровую русалку за полную цену, легенды об этом гуляли бы по улочкам острова десятилетиями.       Хуа Чэну такой товар без надобности, и можно было бы уйти из толпы, навсегда забыв об обречённом на мучительную рабскую смерть несчастном существе... Но он так не сделал. Не сделал, потому что затравленный золотистый взгляд всколыхнул вдруг в тёмных глубинах демонической души совсем человеческие, давно забытые ощущения. Не сделал, потому что этот взгляд был ему знаком. С бьющим изнутри замешанном на холодном и колком беспокойстве дежавю, он бегло, но жадно разглядывал почти бездвижное тело сквозь мутную воду и посеревшие грани стеклянного ящика. На лице видны только поблекшие глаза между скобами металлической маски. Такие — обычный атрибут, для охотников повсеместный. Если правильно выкованы — наглухо затыкают рот, не давая даже разомкнуть челюстей. Суровая необходимость, ведь что русалы, что русалки способны пением свести человека с ума. На скобы калёного железа нанесена сложная вязь сдерживающего заклинания. В этой штуке, должно быть, нелегко даже дышать... На запястьях пленённого создания — скованные цепями наручи, повторяющие рунический узор маски. На теле — редкие побелевшие шрамы, белёсая чешуя на хвосте и кое-где надорванные по краям плавники, явно говорящие о том, что много раз прежде он натыкался на багры, гарпуны, прочные сети, а то и просто острые морские камни. Однако, сколько бы ни читалось на его теле застарелых следов боли, в янтарных глазах не было пустоты и обречённости. Был страх и выжидающее напряжение — значит он всё ещё живёт. Задавливая в груди по-человечески жгучие раскаты, Хуа Чэн, одной лишь уплотнившейся аурой разгоняя от себя толпу, уверенно и резко двинулся к пологу богатого шатра.

***

      Се Ляню в стеклянном ящике тесно, душновато, и привыкшие к постоянному движению мышцы сводит и тянет. У Се Ляня от света, звуков и ряби в глазах кружится голова. Се Лянь думает, но до сих пор не в состоянии осознать, что в любой момент его попросту порежут на части. Се Ляню, честно говоря, ужасно страшно. Хотя так, наверное, и должно быть. Он ощутимо беззащитен в своей просматриваемой со всех сторон тюрьме от чужих взглядов и раздражающего света полуденного солнца. Вокруг, сквозь ничтожную толщу воды бьют в голову сотни звуков, мельтешат сотни разноцветных ярких и живых пятен. И даже если закрыть глаза они не исчезают — обращаются сотнями хаотичных пятен под веками. От этого тоже мутит и ведёт — здесь для него слишком светло. Вместе с какофонией раздражающих ощущений воспалённое сознание атакует безостановочный шквал человеческих энергий — пёстрых, теплых и беспокойных. Когда среди их неслышного уху гула он чувствует отголосок мёртвой не-людской прохлады, думает лишь, что ему показалось. Разве можно себе в таком состоянии доверять? Это уже, должно быть, бред или паранойя. Перед смертью же так бывает, правда? Се Ляню на мгновение хочется заплакать, но все возможные слёзы он, кажется, давно уже выплакал. Се Лянь тяжело выдыхает носом, и в очередной раз пытается сквозь проклятую маску закрыть глаза руками, игнорируя режущий скрежет кандалов по стеклу.

***

      Хуа Чэн, улучив момент, когда охрана отвлечётся на гул толпы, ловко и нагло врывается прямо в шатёр.       Глаза на него глядят металлические и холодные, без тени удивления или испуга. Хуа Чэн смотрит пару мгновений и всё внезапно понимает. Перед ним такое же, как и он сам не-живое демоническое отродие. И облик этот он узнаёт —господин, поглоти его пучина, Шеньу. В широких кругах известный под прозвищем Безликий Бай. А ещё, по рассказам доверенных людей, редкостная падаль. Хуа Чэн хоть и не привык думать пренебрежительно о существах, с которыми намерен налаживать деловые отношения, но почему-то сейчас он в этом особенно уверен. Расшаркиваться перед ним не хочется, да и смысла не имеет. Так что и молчит демон не долго. — Сколько? Цзюнь У, конечно же, сразу понимает. Смотрит в ответ ледяными глазами, и усмехается криво и как-то действительно безлико. — Не продаётся.