Багровый парус

      Когда Се Лянь чувствует, как среди внезапных криков, лязга и гула его, лишённого зрения, несут куда-то, тошнота и помутнение едва заметно усиливаются. Даже сквозь затхлую воду он чувствует запах моря. Того свежего, солёного, бескрайнего, что было и остаётся его одиночеством и в одночасье самым желанным домом. Если бы он мог печально улыбнуться в своей пыточной маске — непременно сделал бы это. Се Лянь с обречённой тоской думает, что уже, должно быть, никогда его не увидит. Се Лянь вымученно выдыхает, и веки сами собой опускаются в тяжкой воспалённой дрёме.

***

      Господин Шеньу не боится равную себе по силе нечисть, пришедшую из моря. Он не то существо, что можно победить простыми приёмами и методами боя. О Хуа Чэне он прежде слышал множество слухов и пересказов. Ни ему, ни кому-то другому он ни за какие сокровища не продаст свою добычу. Этого русала, дышащего сказочной по силе морской магией, он выставил здесь для банального расчётливого бахвальства. Господин Шеньу и сам расчётлив и дальновиден. Шепотки и слухи о его сказочном улове уж совсем скоро разлетятся улочками острова. Репутацию непревзойдённого охотника нужно поддерживать. Слишком уж давно он не появлялся в этих краях, чтобы успела стихнуть молва о его мастерстве. Сейчас же вернулся на Южный остров легендарный Безликий Бай. Пусть же разносят молву о его возвращении! А добычу свою он может себе позволить оставить. Будет использовать в собственных целях частички солёной и чистой концентрированной магии моря. Глупо и нерационально резать на части столь сильное и редкое создание океана. Возможно когда-нибудь в далёком будущем, когда этот русал всё же ослабеет и начнёт медленно чахнуть... До тех пор он способен принести немало пользы. Господин Шеньу слишком отрешился от жалких остатков своей человеческой сути. Господин Шеньу знает о потенциальном враге достаточно, чтобы его не бояться. Господин Шеньу знает о его отваге, силе, изобретательности и мастерстве. Господину Шеньу ни одна живая или мёртвая душа не донесла лишь одного. Призрачный капитан Чэнчжу достаточно жесток, чтобы любой ценой получать то, чего в высшей мере желает его не-живое холодное сердце.

***

— Вперёд.— Тихо и непоколебимо слышат мертвецы ледяной приказ. В тишине прибрежной ночи сабли, мечи и ятаганы высекают редкие искры. Свита Бая отнюдь не малочисленна, но на стороне Чэнчжу — преданность верной команды и сотни лет совершенствования мастерства. Мелких демонов довольно быстро рассеивает до неразумной пыли магическое оружие. Сохранившие истинную форму из последних сил стараются спрятать магические сокровища и реликвии своего господина. Среди гула и скрежета боя Хуа Чэну почти смешно. Безмозглая нежить, как будто он напал за этим... Один из безликих и безымянных призраков пытается атаковать уверенными и точными, но довольно примитивными для опытного воина выпадами. Хуа Чэн побеждает в два или три удара, а затем отбрасывает в сторону бесполезное рассыпающиеся пылью нелюдское тело, в одиночку прорываясь к тому, что особо отъявленно защищают. На других капитан даже не глядит: эта падаль не в состоянии оставить на нём и царапины. Они, осознавшие, даже и не пытаются — разбегаются от его сабли в стороны, лишь где-то из-за спины дышит ночная тишина опустевшего прибрежного рынка. Чэнчжу рывком сбрасывает плотную ткань со стеклянной грани тяжёлого ящика, и её шелест перебивает тишину. Под мутным стеклом с плеском вскидывается длинный хвост с перламутровой чешуёй, плеск этот задевает где-то глубоко внутри позабытые давно светлую тоску и тёплую цветочную тревогу. Хуа Чэн натягивает полог обратно, и не успевает вовремя почувствовать за спиной плотную и угрожающую демоническую энергию, щедро сдобренную негодованием и яростью. Безликий атакует уверенно и не жалея сил, удержание яростного удара обходится недюжинным усилием, но Хуа Чэн всё же выдерживает твёрдую стойку. Сабля и сияющий во мраке меч с мерзким металлическим скрипом размыкают лезвия, чтобы уже через мгновение схлестнуться заново. Хуа Чэну уверенно, твёрдо и злостно спокойно. Стратегия этого боя оговорена ещё за полдень, тактические точки определены, а приказы отданы. Его команда знает, что делать и Хуа Чэн почти не переживает. Когда Бая окружает в кромешной темноте целая толпа непрестанно движущихся демонов, где столь тяжело различить одну энергию от другой, Чэнчжу среди них выгодно теряется. Потому когда вместо него атаку перехватывает на себя Инь Юй, всё что может отрезанный от своей свиты Бай — упрямо отбиваться. Пока он этим отвлечён, Чэнчжу непринуждённо подаёт безмолвный знак кому-то из команды, тёмная тонкая фигура в ночном полумраке легко и ловко делает выпад в сторону противника, обдавая порывом пропахшего морем ветра, а затем Инь Юй рвано и поспешно отскакивает от дезориентированного охотника, лишь за мгновение от того, как земля на месте, где оба они стояли вспыхнула холодным светом. Безликий замирает неподвижным камнем, и демоны не видят, но скорее чувствуют, как на мёртвом лице сосредоточенность и непонимание сменяются яростной обречённой злобой, пока его темный абрис меркнет и теряется среди сполохов белого света от талисмана. Рассеять столь сильного демона как остальных невозможно, а вот перенести заклинанием невесть куда, чтобы выиграть время — кто ему запретит? Глядя на угасающую вспышку, капитан про себя сожалеет, что всё ещё так и не смог доработать заклинание для безопасных и мгновенных перемещений. Вряд ли это вообще возможно: использовать для положительный целей изобретение трусов, призванное давать шанс сбежать из честного боя, но сейчас им всем не до этого. Бай и белый свет исчезают в ночном ветре, и Хуа Чэн, осознавая, что совсем скоро тот вернётся за местью, не чувствует ни капли раскаяния. Он не солдат и не имперский воин, чтобы ратовать в бою за слепое благородство — он демон и пират. Нечестность победы Чэнчжу признаёт без сожалений. Чэнчжу благороден и честен исключительно с теми, кто заслужил его благородство.

***

      Прежде чем снять с ящика решётку, Хуа Чэн несколько раз тщательно вымывает и без того чистые руки. Заколдованное оружие разило на недолгую, но мгновенную смерть, так что на них нет крови, однако даже после мытья они кажутся замаранными. Всегда будут замаранными для того, чтобы коснуться божества.       Когда он подходит к тому, кого только что беспощадно и нечестно отвоевал, невольно задумывается, что сейчас громче, набатный бой мёртвого сердца или дрожь ледяных рук, в которых, должно быть, гремят каменные кости. Может ли он слышать звук дрожащих рук, чтобы испугаться этого грохота? Алый капитан без жизненной надобности долго выдыхает, силясь успокоиться, и силой мысли направляет мёртвую энергию на то, чтобы согреть до температуры мелководного моря холодное демоническое тело. Он сжимает руки в кулаки и усилием скрывает за привычной лживой личиной уродство истинного облика.       Плотную ткань он снимает не спеша и осторожно. С ним тут же встречаются налитые яркостью воспалённые глаза. Чэнчжу видит их блеклое временем золото, и усилия, брошенные на успокоение, летят искрами погасшего огня к чёрному дну морской пучины. Чэнчжу не знает, что можно сказать и сделать — замирает без движения на пару мгновений. — Здравствуй. В ответ ему медленно моргают, на один миг лишая залитую полумраком каюту половины света. Когда свет вспыхивает снова, Чэнчжу пленяет это золото. Кованую решётку со стеклянных бортиков он снимает легко и осторожно. Хуа Чэн на самом деле рад, что не пришлось демонической магией насильно разбивать заколдованные чужой силой цепи. Среди бесценных магических сокровищ на его корабле в том числе имеется ключ, способный открыть все замки на свете. Когда его и обессиленное златоглазое создание не разделяет более никаких преград, он не глядя суёт артефакт куда-то за халяву сапога, чтобы не мешался в пальцах. Голос заново хрипнет и дрожит, но за несколько минут он заставил себя успеть привыкнуть. Когда привыкаешь к чему-то, с этим легко бороться. Русал под его взглядом видимо напрягается, шевелится неловко и, кажется, испуганно, в ответ на него смотрит загнанной в клетку птицей. Лоскутки вселенской тьмы, в пустоши, где когда-то билось человеческое сердце, стягиваются сами собой в путаный узел. Это почти больно, и Чэнчжу шепчет, чтобы можно было услышать сквозь тонкую грань затхлой воды: — Не бойся. Здесь никто не причинит зла. Чэнчжу медленно склоняется, удерживая на виду раскрытые ладони. — Я вытащу тебя. Хорошо? Хуа Чэн в исступлении погружает руки в неприятно нагретую воду, касается самыми кончиками пальцев шёлково гладкой, лишь малость склизкой от чего-то кожи, и область их соприкосновения медленно, будто сама собой увеличивается, ложится на его кожу теплом закатного золота. Мокнут старой водой алые рукава, и демон с осторожностью поднимает из проклятой стеклянной темницы мокрое ослабшее тело. Между скоб магической маски на него глядят с удивлением и тревогой будто бы две золотые искры, а он стоит в промокших до кожи одеждах, не смеющий пошевелиться, под этим нездешним небесным взглядом — всё, что он сейчас может. Создание моря в его руках с громким звоном цепей внезапно с силой вскидывается, выбивается из его рук, с глухим грохотом летит прямо на укрытый ковром дощатый пол, и Хуа Чэн, внезапным порывом падает на колени подле него, но русал, кажется, даже в столь плачевном состоянии достаточно силён и проворен.       Се Ляня гонит прочь то ли запоздало нагнавший страх, то ли выработавшийся за сотни лет для него же защитный рефлекс: как только потенциальный враг медлит, действовать нужно в ту же секунду — иного шанса может и не быть. Да только это сейчас разве поможет? Лишь вырвавшись из рук странного создания, что первым из многих обходилось с ним бережно, Се Лянь инстинктивно пытается забиться в ближайший приятно мрачный угол. Пытается, но проклятая цепь мешает и путается, сбиваются под её металлическим натяжением травмированные ослабевшие руки. Се Лянь запинается о неё, и вот-вот, кажется, ударится головой о дощатый пол, глаза зажмуриваются сами собой, но удара не следует. Лишь с опаской подняв веки, он понимает - его в падении подхватили. Лишь сейчас, встретившись с обеспокоенным беззлобным взглядом, он вслушивается насколько может в ток чужой энергии и... Не ощущает биения живого сердца. В голове бьётся выброшенной на песок рыбой внезапная догадка: его держит демон! Се Ляню меньше или ещё больше чем человеческое племя стоит его опасаться? Тот, однако, убедившись, что русал больше не упадёт, спешно его отпускает, тут же показывая мирно раскрытые ладони. — Я не буду трогать, если ты боишься, — демон, замолкает на мгновение, выразительно кивает на его лицо, — только сниму с тебя эту дрянь. Се Ляню нечего терять, так что он не сопротивляется, всего лишь крепко сжимаясь в напряжении. Сжимается, и Хуа Чэну от его тревоги самому практически больно. Он осторожно, стараясь не касаться открытой кожи, разводит на затылке чужие мокрые волосы, среди которых сложный резной замок. Его магический ключ справляется довольно быстро, стоит направить в него духовную энергию. Се Лянь мелко вздрагивает, слыша короткий лязг металла, и оковы на руках, будучи магически привязанными к одному замку в одночасье ослабляются. Кисти от этого покалывает неспешно нарастающим теплом, но русал предпочитает не шевелиться. Странный демон вновь оказывается перед ним, встречается внимательным взглядом и, ни на миг его не разрывая, медленно и аккуратно берёт в руки заклятую маску. Металлические створки под его ладонями медленно расходятся в стороны, и Се Лянь отшатывается назад, когда понимает, что может наконец разомкнуть челюсти и дышать так же легко, как раньше. Суставы на стыке челюстей припекает давящая боль, и когда он тянется к лицу руками, оковы окончательно спадают куда-то. В местах где металл врезался в кожу пестреют налитые кровью синяки, но Се Лянь не успевает их на себе осознать. Когда пытается смотреть на свои руки — в глазах плывет и танцуют поверх смазанных красок хаотичные предобморочные мушки. Тело окатывает нарастающий колкий холодок, и Се Лянь ощущает — ярко, на контрасте, как штормовым паводком разливается по каналам столько времени сдерживаемая золотая мана. Разливается бурлением морских волн, и меняет, подпитываемая долгим запоздало полезным страхом, его ослабевшее тело. Се Лянь глубоко и часто дышит, ощущая кроме своего золотого тепла один лишь гул беспокойного моря да цветные сполохи в распахнутых глазах. Подобной резкости перепад — шокирующе внезапно, совсем немного электрически больно, а ещё слишком тяжело для измождённых тела и сознания.       Се Лянь проваливается в глухую черноту скорее, чем успевает ощутить от этого физическую боль.

***

      Первым чувством, которым одарила его по крупице возвращающаяся реальность, был отдалённый шум океана. После внезапно накатила и схлынула морской волной эпизодичная слабость, за которой всё же потянулась следом лёгкая головная боль. По льющемуся из окна солнечному свету стало ясно, что по небу из-за теряющейся в перспективе черты моря медленно разливалются последние краски заката. На рассвете солнце яркое, но всё же розово-холодное, сейчас же определённо было насыщенно кровавым. Он что же, проспал целые сутки? Осознание этого почему-то в миг обратило водной пылью последние остатки скользкого страха. Если бы ему желали зла, давно бы это зло причинили. Се Лянь, потянувшись к своему лицу, осторожно коснулся ноющей кожи, да тут же приглушённо шикнул от лёгкой рези поверх затвердевшего синяка. Хотелось надеятся, что проклятая маска хотя бы не навсегда его обезобразила. О своей красоте русал мало переживал, однако если на лице всё же останутся шрамы, те сотни лет, пока они окончательно не исчезнут, будет сложно забыть всепоглощающий страх перед возможной смертью... Усилием отогнав дурные мысли, он спешно поднялся на локтях и огляделся. Он... В человеческой постели. Лежит почему-то в ворохе гладких струящихся тканей, среди тепла и сухости, которые, удивительно, ему не неприятны. Се Лянь стягивает эту ткань в сторону, и замирает на мгновение в холодном испуге — нижняя половина его тела... Человеческая. Боги, он даже одет во что-то! Покопавшись с пару мгновений в глубинах памяти, получается вспомнить — он слышал когда-то, что обладающие духовной энергией способны изменять своё тело. Понять, что произошло — непросто, пошевелить ступнёй получается легко. Он успокаивается, лишь вслушавшись в благостный ток духовной энергии внутри. Это немного успокоило. Теперь он хотя бы не ничтожно беззащитен. События прошлого вечера он будет выяснять позже, а сейчас... Се Лянь вскинулся на скользком шёлке, теперь уже намеренно бросившись к окну, да так и замер у грани стекла в немом изумлении.       Последние лучи солнца давно утонули где-то у горизонта, а алый свет, льющийся в эту странную комнату испускали, кажется, сотни лёгких как первый снег фонарей, улетающих в морскую даль.