Бездна

      Белокурый паренёк, Ацуши, сидел в каком-то обшарпанном кафе на отшибе города. По его зажатой позе можно было сказать, что ему неудобно. Глаза бегали по помещению, он переодически вздрагивал, опуская голову от стыда и вышёптывая очередное извинение. Его коллега, высокий шатен со смазливым личиком — Дазай Осаму — был, напротив, воплощением уверенности и расслабленности, даже предложение двойного суицида очередной миленькой официантке, уже третье за десять минут, выглядело в его исполнении как приглашение на званый вечер. Но сейчас не об этом. Дело в том, что Дазай уже давно заметил нервозность паренька, которая, казалось бы, бралась из ниоткуда. Чтобы найти причину, нужно копать, так что Осаму утащил младшего после задания, наплевав на отчёты и гнев Куникиды.       Ацуши не понимал, зачем его сюда позвали. Юноша усердно пытался вести себя как обычно, и пусть получалось нескладно, но не до такой же степени. Тем более, даже если бы он хотел, как ему поведать об этом? А ведь он сидит там и никуда уходить не собирается. Призрак. Плод воображения его больного разума. Его тёмная фантазия, что так и норовит забрать себе его жизнь. Какая, казалось бы, ересь, вот только эта тварь реальна и вполне способна навредить ему. Бесит, раздражает. Пугает.       Точный двойник Накаджимы расположился на стуле, рядом с Дазаем, неприлично раздвинув ноги, облокотившись спиной и руками на старый потрёпанный диван. Взгляд его алых глаз бродит по другим посетителям, в нём читается сумасшествие и дикий голод. Неудивительно, ведь за неделю его присутствия Ацуши понял, что его гадкое видение имеет душу настолько же чёрную, как и его волосы, которые кардинально отличаются от светлого цвета Накаджимы. И что хотела эта тварь лишь одного. Человеческую плоть, желательно свежую, чтобы, как котик с мышкой, поиграть с жертвой, заставив её корчиться от страха и агонии, причиняя боль, а потом поглотив. — Чего уставился? — Ацуши вздрагивает от глубокого алого цвета, который тянет его, гипнотизируя. Отворачивается. Говорит, точнее, лишь шевелит губами, чтобы не пугать коллегу и окружающих. — Ничего. — Какие мы кроткие. Хоть раз бы сказал правду. Я тебе отвратителен! — жуткий оскал хищника появляется на его лице, когда он, приближаясь, произносит следующие слова: — Твоё личико искривляется каждый раз, когда ты на меня смотришь. Боишься?! Страшно?! Такова твоя природа. Я — это ты! Мы с тобой — единое целое! — Ацуши-кун? — Дазай вопросительно смотрит на юношу, с которого уже стекает холодный пот. «Что? Палочки? Я уронил палочки?» Парень поднимает столовые приборы, не сводя глаз с призрака. Тот, в свою очередь, лишь разводит руками, мило улыбаясь, будто не он секунду назад напоминал зверя на охоте. — Знаешь, что я думаю об этом твоём Дазае? Он безумен. Мир безумен. Ты тоже безумен, потому что в твоей голове сижу безумный я. Чтобы спасать этот чёртов мир, в первую очередь, нужно быть безумным, — рассуждая, он выглядел даже нормально. — Может и так, но он хороший человек. — Чушь! Думаешь, он тебе помогает?! Не смеши меня! Он использует тебя. Да, немного не так, как обычно это делают люди, извращённо, со вкусом! Этот Эйнштейн хочет сделать из тебя героя! Он делает вид, что заботится о тебе, но ты для него лишь оболочка способности. Ему есть дело до тебя, пока он считает, что хорошее состояние оболочки улучшает её работоспособность. Стань безполезен, и тебя выбросят. Даже сейчас, как думаешь, зачем он тебя сюда позвал? А? — Черноволосый заходится в нервном смехе, который тут же делается ядовитым напором из слов. Его вопросы похожи на требования, его голос звучит как гром и рычание. Всё в нем пугает и отталкивает. Подчиняет и подавляет. Заставляет трепетать. Демон. — Дазай-сан беспокоится за меня. — Ты безнадёжен! Не волнуйся, когда я займу твоё место, все выдохнут с облегчением.       Ацуши игнорирует это. Знает, что не следует придавать значение ни одному его слову. Это лишь голос в его голове. Лишь иллюзия. По крайней мере, так хочется думать. Так приятно думать.       Эта нечисть появилась сравнительно недавно, когда детектив, на одиночном задании, что выпадали ему достаточно редко, должен был найти пропавшего котёнка. Ничего сложного, однако ноги завели его в неожиданное место. Видимо, недавно там прошла зачистка одной из группировок. Зрелище, холодящее нервы. Лёгкие мгновенно заполнил запах крови, всё помещение было наполнено трупами, застилавшими пол, на котором лужи крови чередовались с маленькими островками грязного бетона. Анатомический театр. По всем этим мертвецам можно было изучать строение человеческого организма. Плоть валялась оторванной от тела кучей. Мясо и кости покрылись пылью. Смердило. Ацуши так и застыл, пытаясь дышать, но, чем больше он вдыхал, тем больше ему хотелось... Попробовать? Голова закружилась, ноги почти не держали, живот свело. Ужас в его венах перемешивался с явным больным желанием, парень сначала даже не понял, что это не он издавал этот истерический смех, хохоча во все горло. Тогда-то он и встретил эту небыль. И проклял тот день и следующие за ним несколько ночей.       Этот демон был его почти точной копией. Исключения составляли одежда и волосы, прямо противоположного цвета, но больше всего — глаза. Зеркало души, они были подобны рубинам или филосовским камням, что были изготовлены из крови тысячи жертв. И хозяин соответствовал образам, что мелькали в их звериной радужке. Безумец. Сумасшедший с манией величия, законченный садист, балдеющий от собственной испорченности, неправильности и уродства. В действительности, он вроде мог быть нормальным, но надолго его не хватало. Голову клинило, скука брала верх, а больной разум требовал столь же больных развлечений. Можно было назвать его полной противоположностью Ацуши в плане характера. Уверенный, жестокий, эгоист, манипулятор и просто та ещё мразь. Отвратительный. Грязный.       Первое время Накаджима поверить не мог, сильно пугался, ведь этот демонюга появлялся так же резко и быстро, как и исчезал. Но страх вызывал не столько сам гость сознания, как тьма, что вместе с ним проникала в голову. Ацуши прошибало от мысли, что он смотрит на взрослого мужчину, пуская слюни от его вкусной и достаточно большой мышечной массы, которой бы тигр был бы не прочь полакомиться. Вздрагивал. Одёргивался. Плохо. Безумно. Он тонет в этом, всплывая, захлёбываясь водой, но с каждым разом его утягивает глубже, а шанс всплыть становится все ничтожнее. И это уже серьёзно пугает, до холода по всему телу, до онемения, до мурашек и трясущихся рук. Всё ближе и ближе к тёмному дну, в ушах звенит от давления, лёгкие наполняются плотной темной водой. Его душат. Связывают покрепче, чем ленты Расёмона. Давят. Сжимают. «С каких это пор из нас двоих ты являешься главным?»       Собственный крик будит его ночами. Он может лишь вжаться в одеяло, пытаясь унять дрожь, пока кровавые глаза наблюдают за ним из мрака, обдавая презрением, но больше — насмешкой. — Смотри внимательно. Это твоя суть. Дикий зверь, само воплощение природы. В природе нет понятий «добро» и «зло». Их придумали люди. Для тигра они пустой звук. Важно лишь то, что ты хочешь, что тебе нужно, что ты можешь. Ты тигр. Прими свою судьбу! Ну же, давай!!! НАЙДИ КОГО-НИБУДЬ И ОТКУСИ ЕМУ ГОЛОВУ!!! ДАВАЙ СТАНЦУЕМ НА КОСТЯХ НАШИХ ВРАГОВ!!! ВРЕМЯ ОДИЧАТЬ, Ацуши!!! Что было дальше, не знает даже сам юноша, но просыпается он на утро в своей постели и долго смотрит в потолок.       А потом случилось это. Годовщина его смерти. Директора приюта. Ацуши о ней бы и не вспомнил, но напомнила грязная тень, что восседала рядом с его столом, развернув газету. Как обыденно, демон в своей насмешливой манере заметил, что дата-то круглая. Стало тошно. В горле встал ком. Не то чтобы Накаджима особо заботился об этом, но было неприятно, а когда эта тварь сидит рядом, так и вообще, хуже некуда. Черноволосый с глупой улыбкой ходил целый день, досаждая даже больше своей дневной нормы, а когда работа всё же закончилась, заставил пойти за собой, увлекая в тёмный переулок. Это у него порой получалось. Касаться Ацуши. Иногда руки проходили насквозь, а иногда могли врезаться в кожу, заставляя почувствовать тяжёлое прикосновение. И сейчас это тоже происходит. Блондину приподнимают голову, смотря прямо в глаза. — Какого черта ты такой хмурый сегодня?! Сегодня день смерти того подлого ублюдка, кто калечил нас, кто унижал нас, что смешивал нас с грязью, ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ СЧАСТЛИВ!!! Я же убил его!!! Разорвал на части! Это больше не имеет никакого значения! Ты!.. Но Ацуши не хотел внимать паршивой громогласной тираде. Было больно и грустно, хотелось лишь тишины и покоя. Слёзы полились из глаз сами. Их некому было остановить. Потому что и с той, и с другой стороны стояли два беспомощных мальчика, которых бросил весь мир.       Руки в белых перчатках смывают солёные капли, оглаживают щёки, уже в который раз призрак дотрагивается до юноши, но сейчас всё иначе. Прикосновение приятное и мягкое. Хрупкие аметрины устремляются в калейдоскоп алых рубинов, пытаясь там найти что-то. Их искажённые печалью лица отражали друг друга. Слышен тихий всхлип. Ацуши уже просто не может себя сдерживать. Он сам не понял, как оказался в объятиях нечисти, будучи проповедником света. Так нереально. Так неправильно. Но безусловно безопасно. Впервые за многие месяцы безопасно. И очень нежно. — Ты (Я) не должен чувствовать боли. Пусть лучше кто-то другой, но не ты (я).       Кольцо рук сжимается сильнее, погружая Ацуши в тепло и упругость чужого почти призрачного тела. Возможно, слишком глубоко.