Soft-Girl

Римма и Зина пропустили мимо себя чем-то сильно встревоженного Ника и, недоумённо переглянувшись, засеменили к выходу из школы под ручку. Обе несильно любили тут задерживаться в отличии от Фрезер, а иногда с особым нетерпением ждали окончания уроков. Так было и сейчас, поэтому на момент, когда Диана с Ником вышли во двор, девушки уже активно шагали по кленовой аллее, весело щебеча о своём - о женском. Зина заплела свои тёмные волосы, уже достающие до плеч, в мальвинку, и держала свою бело-серую шапку с помпоном, вышитую оленями, в левой руке, упорно игнорируя прохладный воздух. Римма прятала нос в малиновом вязаном шарфе, из-под которого топорщились забавные светло-русые косички, и время от времени натягивала шапку из того же комплекта ниже на уши, крепче держась за плечо подруги. Пора уже было задумываться о варежках. Обе девушки были в лёгких пальто: Зина — в тёмно-бардовом с широким ремнём вокруг талии, а Римма — в светло голубом с серыми цветами с аккуратным поясом, заканчивавшемся застёжкой со стразами. На ногах обеих сверкали лакированные ботинки с декоративными шнурками, купленные в одном магазине. Причём ненамеренно. Когда девушки остановились на переходе и стали ждать зелёного света, Римма как раз закончила делиться своими домыслами по поводу того, куда запропастилась к концу дня Василиса, и Зина, наконец, перестала кивать на каждое её слово вроде: "Точно Драгоций умыкнул!", "Ух, попала Василиска!", "А я ведь сначала не восприняла её признание всерьёз", — и смогла поделиться своими новостями. Хотя Зина едва сдержалась от комментария по поводу чудачеств родителей Риммы — ну кто средь недели увозит ребёнка на дачу? — и что это одна из причин, почему у подруги не было возможности понаблюдать за тем, насколько не лукавила Василиса, когда говорила, что влюблена в Фэша. Сама Зина за этот месяц уже волосы на себе едва не начала рвать, прежде чем Огнева сама улизнула вместе с парнем с уроков, значит, всё было ещё не так безнадёжно. И только Зина решила немного отдохнуть от темы беспочвенных чувств Огневой, как её собственная лучшая подруга вышла из спячки и вспомнила об этом во всех красках. Признаться, девушка немного устала от этой темы, а с сегодняшнего дня так вообще планировала уходить с должности первого подстрекателя Василисы по-тому-как-заговорить-с-парнем-который-нравится и тому подобное, поэтому едва Римма сделала вдох после своего рассказа, Зина взяла ситуацию в свои руки. — Всё, теперь моя очередь, — решительно объявила Корнеева. В эту минуту они уже ступили на полоски зебры, и подруга, вопреки недавно волновавшей её теме, заинтересованно на неё посмотрела своими серо-голубыми, способными на любую доброту глазами. Римма в целом была очень мягкой и дружелюбной девочкой, легко шла на контакт с людьми и готова была оказывать посильную поддержку всем без исключения, даже своим неприятелям, которые наблюдались даже у неё, эта черта привлекала к ней других ребят, поэтому вниманием девушка не была обделена никогда, что пробуждало кое в ком ревность... У Зины же с этим всё было несколько сложнее, она принципиально не общалась с людьми, которые не подходили какому-то из её чувств, общалась только с теми, с кем ей было по-настоящему комфортно, хоть и казалась излишни говорливой и полной энтузиазма. Возможно, причина этого крылась в том, что после неудачных попыток быть приветливее девушка "обжигалась", а по природе Зина была ранимой, хоть и старалась этого не показывать. Только самым близким. — Фэшиар Драгоций это, конечно, хорошо, — туманно изрекла Зина, — но надо же и о других подумать. Римма даже притормозила на середине пути, приоткрыв рот, так что покачнувшейся Зине пришлось утянуть её на тротуар силой. — Да ладно?! — Да, — согласно кивнула подруга, не испытывая при этом и толики смущения. Она была знакома с Риммой со второго класса, и чего они только за это время не переделали и не понарассказывали... Жили в одном доме, ходили в одну школу, попали в один класс и сформировали одну компанию. Как говорила мама Риммы, хоть и была с некоторыми странностями (например, упорно не пускала дочь на ночёвку к подруге, зато одобряла суточные школьные экскурсии) подруги иногда могут быть ближе чем сёстры. И это точно был их случай, несмотря на то, что ни у одной из них не было сестры. — Ну и? — поторопила Римма, в которой вспыхнуло жгучее любопытство. Мозг уже начал работу, отсеивая всех невозможных и сканируя подходящих. — Хотя постой... я сама угадаю... — решила она. Зина рассмеялась, скептически хмыкнув: — Тогда удачи, потому что у нас нормальных парней раз-два и обчёлся. — Римма взглянула на неё с хитрой улыбкой: — Ну вот, ты уже сократила круг моих поисков до школы. — Блин, — буркнула раздосадованная собой Зина, и некоторое время они шагали молча, ненамеренно ставя одну и ту же ногу в одинаковое время. Пока Корнеева смотрела на мелькание их ботинок с преувеличенным интересом, Римма шарила глазами по сторонам, словно искала подсказку в окружающих предметах. Они миновали перекрёсток, который вёл к их дому, и теперь бодренько направлялись вдоль многоквартирного здания, состоящего из нескольких корпусов охрового оттенка с клумбами цветов, в торговый центр. Потусоваться, накупить на накопленные деньги всяких брелочков, выпить по молочному коктейлю... Так что времени угадать у Риммы было предостаточно. Но прошло ещё минуты три, и Зина уже начала терять терпение, так сильно ей хотелось, наконец, высказаться. Когда она уже была готова выложить всё на одном выдохе, как Римма вдруг произнесла абсолютно спокойным, расчётливым голосом, словно расписывала свои любимые химические реакции: — Это Павел Лапушков. — Он Лапухов, — по привычке исправила Зина и тут же прикусила язык, пока подруга заливалась радостным смехом, едва не повиснув на её руке. Вот же... гадство! Даже притворяться, что это не тот, расспросить, почему она так подумала, теперь уже не получится! Пока Зина надувала щёки, мысленно даря себе щелбан за щелбаном, Римма задала тот же вопрос первая: — А почему он? Он же это... два метра рост, крысы на спине...* — Она снова рассмеялась, увидев недоумевающее выражение лица Зины. Переливчатый у неё был смех, достойный леди. — А ты не любишь высоких, тебе нравятся малыши, сама говорила, — хихикая, пояснила Римма, а подруга, кажется, начала понимать. — А, — вырвалось у неё. — Ну да, есть такое, не доверяю жирафам. — А что же Паша? — взялась допытываться Римма, хотя знала, что Корнеева и так всё расскажет. — А он ещё не сделал ничего такого, что бы меня разочаровало. Он единственный, наверное, с которым я не подралась во втором классе. — Римма прыснула, снова надавив на их руки, сплетённые в локтях. — Да не может быть такого, в начальной школе мы все передрались! Это была правда, девушка помнила по себе, как едва до крови не расцарапала лицо мальчику по имени Федя в свой только первый год, (и это при всей её сегодняшней сдержанности) не потому что терпеть его не могла или что-то в этом роде, скорее им просто было скучно и нечем заняться до уроков. Мальчик этот, кстати, ушёл из их школы до прихода туда Зины. — Ну поэтому я и сказала "наверное", — буркнула Корнеева, просовывая свободную руку через прутья забора, огораживающего песочный дом, чтобы сорвать с куста несколько листов, раскромсать их на микроскопические кусочки и развеять по ветру. И никакие уговоры мамы вроде "дереву тоже больно!" никогда не действовали. Римма автоматически провернула то же самое, но когда за их спинами послышался чей-то возмущённый вопль, очевидно, адресованный им, девушки не сговариваясь бросились бежать. Остановились лишь в соседнем квартале, откуда до их любимого торгового центра было рукой подать, и привалились к ближайшему дереву, пытаясь отдышаться, потом с той же медлительностью переползли на как раз освободившуюся рядом скамейку от молодой мамы с коляской, и сняли с себя портфели, роняя головы на грудь. — Фух... Так и что, какие планы? — через некоторое время спросила Римма, тоном, по которому было понятно, что она имеет в виду, закидывая ногу на ногу, с чем возникла проблема из-за узкого пальто, и скрещивая руки на груди. — Ты представляешь, он книги читает! Книги! — словно не расслышав подругу, восторженно воскликнула Зина, простирая руки к небу. Для учеников их школы к тому же ровесников это было сродни волшебству. Ник Лазарев был не в счёт, и, наверное, излишни говорить почему. Римма скептически фыркнула, недоверчиво покосившись на неё. — Погоди, мы говорим о том самом Паше Лапоухове, у которого дурацкая причёска и голубые глаза с поволокой? — насмешливо уточнила она. — Хватит коверкать его фамилию! — тут же вспылила Зина, сердито зыркнув на подругу. — И, да, я говорю именно о нём! — Он же вечно в телефоне торчит, какие книги? — с искренним недоумением спросила Римма. — Что? — изумилась Корнеева, нахмурившись. — Ни разу не видела его в телефоне. Римма расхохоталась. — Либо ты меня разыгрываешь, либо ты его уже идеализируешь, а это, между прочим, конечная стадия... — Нет же, я на полном серьёзе...— попыталась убедить её Зина, но была перебита. — Кто кого идеализирует? Какая ещё конечная стадия? Подруги вздрогнули от неожиданности, услышав любопытный голос, и синхронно вскинули головы, уставившись на широкий проход между домами, через который сами пришли на этот двор. В самом его начале, облокотившись рукой о стену, стоял Фэш, и с нахальной улыбкой смотрел прямо на них. Под мышкой у него была зажата упаковка, сильно напоминающая ту, в которой продаётся начос, и в этой же руке парень держал бутылку Колы от которой почему-то шёл пар. Но с такого расстояния нельзя было сказать точно. Римма и Зина озадаченно переглянулись. Он мало того, что умудрился их найти, так ещё и подслушал тайный разговор. Откуда он вообще взялся этот вездесущий возлюбленный Василисы?! Его тут не стояло! Прейдя в себя, девушки одновременно замахали на Драгоция руками, до глубины души возмущённые его появлением, несмотря на все их вынужденные мысли о нём, и наперебой заголосили: — Иди давай! — Уходи! — Вечно ты невовремя! — Иди, куда шёл! — Так я не шёл, я ехал, — улучив момент, как ни в чём не бывало вставил Фэш, с намёком постучав краем скейта об асфальт, поставив на него ногу. Подруги недовольно закатили глаза, а парень фыркнул, настолько согласованно у них это вышло. — Ну и брысь отсюда, пока жив-здоров! — быстро сообразила Зина, брезгливо замахав рукой в сторону, откуда он появился. — Ого, — прыснул Фэш, — пошли угрозы. — Но парень послушно толкнул свою доску в сторону тротуара, с которого сошёл, и оглянулся напоследок, прежде чем уехать. Девушки увидели его стройную фигуру и изящность отточенных действий и почти невольно залюбовались. Ещё и солнце контуры подсвечивало, м-м-м... Что, что, а Василису в этом плане можно было понять. — И всё-таки я не понял, — подозрительно сощурился Фэш, вновь приводя их в чувства, — про кого это вы говорили? — И не поймешь! — быстро отозвалась Зина, едва не привставая от нетерпения. Ей хотелось поскорее отвязаться от него и пооткровенничать с подругой. — Но точно не про тебя, — успокоила его Римма, снисходительно улыбаясь. — Точно? — тупо и с какой-то настойчивостью переспросил он. — УХОДИ!!! — рявкнули подруги так, что Драгоций вздрогнул и выкатился на дорогу, запуская руку волосы, сильно их взъерошивая. — Агрессия. Сплошная агрессия кругом! — бросил он и испарился. Когда девушки моргнули и снова посмотрели на проход, там уже никого не было. Могло даже показаться, что парень и не появлялся. Кто ж знает, особенно, с их впечатлительностью на секреты друг друга. Римма повернулась к подруге всем корпусом, хлопнув руками по коленям. — Ну и? Вербуем его? В смысле Пашу, конечно, — на полном серьёзе спросила она. Зина глубоко вздохнула, посмотрев на неё так, будто она сказала наиглупейшую вещь в мире, и покачала головой. — Ну уж нет, не хватало мне ещё за ним бегать, — горделиво выпрямившись, заявила Корнеева. Римма хмыкнула, заливисто рассмеявшись. — Хочешь сказать, он сам к тебе подойдёт? — скептически вскинула бровь девушка, неуверенно улыбаясь. Что-что, а такое заявление подруги было сродни ожидать, когда рыба сама пойдёт на крючок без приманки. Зина посмотрела на неё с наигранным превосходством, довольно прищурив глаза, и шепнула: — Уже подошёл.

***

Василиса прекрасно понимала, что сейчас лучше было молчать и терпеливо дожидаться первых слов отца, но сидеть в одной машине с тремя бесстрастными людьми и выключенной музыкой, слушая лишь тихий гул ветра за окнами, да ещё и нервничать из-за своего опоздания на гимнастическую тренировку, было для неё мукой едва ли не хуже того разговора между Фэшем и Нортоном на парковке. Мама тоже как специально отпустила свою радость от встречи с сыном своей давней подруги и сидела через сиденье от Василисы задумчивая и едва ли не хмурая, положив руки на колени. Отец хранил глубокое молчание с самого начала их поездки, словно мрачно что-то анализировал, а водитель Эрн никогда и не выходил из этого состояния, что частенько погружало девушку в меланхолию на обратном пути из школы. Но сиюминутное состояние Огневых едва ли могло сравниться с обычной относительно уютной атмосферой их машины, поэтому в конце концов Василиса не выдержала. Она немного повернулась в сторону Лиссы, надеясь, что отец не захочет начать свой допрос именно сейчас, когда она уже настроилась на другой разговор, и одними губами зашептала: — Мам, можно кое-что спросить? — Вопреки опасениям девушки, Лисса быстро откликнулась, отзывчиво повернув к ней голову, выходя из своих размышлений, и так же тихо спросила: — Что, лисёнок? — Василисе даже легче стало, когда мама использовала это слово. Оно давало понять, что Лисса на неё не злится, лишь встревожена обстоятельствами, при которых её оторвали от работы, а Нортона вызвали с очередного выезда. — Откуда ты знаешь Фэша, вы давно знакомы? — Девушка боялась, что отец как-то прокомментирует её вопрос, но его лицо осталось непроницаемым, а глаза всё так же следили за дорогой, как если бы он сам сидел за рулём. Мама тихо рассмеялась, какая-то тяжесть, ещё секунду назад омрачающая её настроение, рассеялась, и женщина снова стала всё той же заботливой мамой, которой всегда старалась быть для Василисы. Она с доброй улыбкой посмотрела на дочь, её глаза будто заволокла пелена приятных воспоминаний. — Я давно знакома с его родителями, Василиса, как и твой отец. Мы работаем вместе вот уже почти восемнадцать лет. Василиса округлила глаза от удивления, поражаясь тому, сколько времени её семья крутится в сфере энергетики и одновременно тому, какое же это упущение с её стороны — не интересоваться работой родителей больше. Пожалуй, до сегодняшнего дня Василису вообще эта тема ничем не привлекала. Про электричество в подробностях она узнала лишь в прошлом учебном году, в курсе школьной физики, и большего ей и не надо было, и как оказалось — зря. И во многом ещё по той причине, что Нортон был бы рад, если бы его младшая дочь пошла по его стопам и стала учиться на экономиста, а потом и работать под его крылом. Но девушка до сих пор не знала, кем видит себя в будущем, а её отец не был безжалостным тираном, чтобы принимать это решение за неё, он вообще, казалось, редко и мало этим интересовался. Лисса же готова была поддержать любую её перспективу, включая мастера спорта по художественной гимнастике, к которому, пожалуй, девушка тянулась всё-таки больше всего остального, хоть и не была уверена на сто процентов. В конце концов у неё ещё было время всё обдумать. — Ого, а я и не знала, что вы знакомы с Селеной и Диаманом... — разочарованно протянула Василиса, досадливо прикусив губу и направив взгляд куда-то в пустоту. Лисса ностальгически улыбнулась своим мыслям, возможно, вспомнив что-то особенно приятное из их общения с Драгоциями, потом вновь посмотрела на дочь с большим вниманием. — Зато, похоже, ты тоже знакома, — сказала Лисса, когда девушка так непринуждённо произнесла имена её друзей. Машина слабо колыхнулась, Эрн резко затормозил, чтобы не въехать в автомобиль спереди. Нортон едва заметно поморщился и тихо посоветовал водителю держать дистанцию, тот лишь бесстрастно кивнул, поворачивая руль на все триста шестьдесят градусов, перестраиваясь на другую полосу магистрали. До спортивного клуба им предстояло ехать ещё минут пятнадцать, если не считать того, что Василисе ещё нужно было домой, чтобы взять сменную одежду. Это обстоятельство продолжало нервировать. Лисса заинтересованно смотрела на дочь, рефлекторно вцепившись в свой ремень. Девушка, быстро оценив обстановку глазами и убедившись, что на них не обращают особого внимания, и, решившись, приблизилась к её уху и пояснила, едва сдерживая хихиканье: — Будешь тут знакома, когда практически каждый день слышишь в школе "Фэшиар Диаман Драгоций! Я сейчас позвоню твоим родителям и вызову сюда Селену! " , — попыталась спародировать Василиса голос Марины Владимировны, но из-за смеха у неё вышло не так наигранно-грозно, как она планировала. Сначала её мама удивлённо округлила глаза, похлопав ресницами, потом хитро прищурилась и кокетливо протянула: — Ах вот он какой, этот Фэш. А при мне вёл себя, словно ангел, — покачала головой женщина, широко улыбаясь, а Нортон незаметно скосил на неё глаза. — Так вы и разговаривали совсем чуть-чуть, к тому же ты его смутила, вот он и растерялся, — легко и не без удовольствия пояснила Василиса, скромно улыбаясь. Потом тихо добавила: — К тому же, ты должна была слышать, как он нагрубил папе, — и испуганно примолкла, заметив внимательный взгляд отца в зеркало заднего вида, который как ни в чём не бывало снова посмотрел на дорогу. Лисса тоже уже не выглядела такой весёлой, она с досадой покачала головой, еле слышно вздохнув. Но девушка всё равно знала, что не пожалеет своей откровенности перед мамой. — Конечно. Это расстраивает, и он поступил неправильно, но его тоже можно понять, Василиса. Она намеренно понизила голос до едва слышного шёпота, чтобы Нортон не смог разобрать её слов, чтобы вставить своё мнение, а Василиса уставилась на неё с взволованным любопытством в глазах. — Мам, расскажешь как-нибудь, что случилось, что Фэш так себя повёл? — попросила девушка, надеясь, что её голос не дрожит от нетерпения. — Он бы не стал так разговаривать с незнакомым человеком из-за пустяков, — убеждённо произнесла Василиса, хотя в глубине души могла только на это надеяться, всё же у Драгоция был очень сложный характер. Беспардонный можно сказать. Кажется, Лисса собиралась согласно кивнуть, и на этом завершить их скомканный диалог, но тут Нортон неожиданно подал голос, расслабляясь в пассажирском кресле. — Нечего особенно рассказывать, дочка, — безэмоционально сказал он, подпирая рукой щёку, из-за чего его голос прозвучал с гнусавой мрачностью. — Во время выполнения одного из строительных проектов произошёл несчастный случай, погибли люди, и так получилось, что отец твоего друга, Василиса, оказался к этому причастен. Я попросил написать его заявление об увольнении, чтобы избежать более грандиозного скандала, чем есть сейчас, — спокойно и даже утомлённо пояснил Нортон тоном, по которому становилось понятно, что такие случаи происходят неоднократно и даже часто, поэтому он бы никогда не стал акцентировать на этом внимания, если бы у него был выбор. Казалось бы, его чистая речь без толики сомнения должна была убедить любого — поэтому Лисса и замолчала, как всегда не пожелавшая возражать в таких серьёзных вопросах мужу, — но куда более свободная Василиса не смогла удержаться от осуждающего комментария и даже удивиться не успела, откуда у неё взялась смелость на него: — Ты его попросил так, что теперь вы враждуете? — Рядом глубоко и с особой печалью вздохнула Лисса, очевидно, тоже пострадавшая из-за этого инцидента. Девушка ждала ответа с замирающем сердцем, невольно поддавшись к креслу отца, и холодные пальцы какой-то беспомощности сдавливали её рёбра. В один миг воздух в салоне сгустился почти до удушливого. Нортон устало вздохнул, словно ему уже до невозможности надоел этот разговор, но терпеливо ответил, пропустив её тон мимо ушей: — Я ни с кем не враждую, Василиса. Если Драгоции хотят таить на нас зло, что ж, это их право, но я буду очень рад, если они пойдут нам навстречу и захотят прояснить эту ситуацию. Твоя мама уже сделала к этому первый шаг, пригласив к нам юного Драгоция, так что ещё есть надежда на примирение после, как ты выразилась, вражды. Василиса задумчиво замолчала, обмозговывая всё сказанное. Она не знала, насколько были искренними эти слова, потому что сомневалась, что родители уже что-то предприняли, чтобы Драгоции пошли к ним навстречу, по крайней мере отец, — Лисса переживала гораздо больше, это было видно, и вся инициативность шла только от неё. К тому же Василиса прекрасно слышала да и имела возможность лицезреть, как отец "был рад", когда мама приглашала к ним Фэша. Не слишком-то расстраивался Нортон из-за этого раскола между семьями, он вполне мог жить дальше с неразрешённым вопросом, в отличии от жены, которая теперь была вынуждена каждый день ловить на себе осуждающие взгляды Селены, которая, может, и невольно, но укоряла Лиссу за поступки мужа. Василиса почувствовала какой-то неприятный укол несправедливости из-за чёрствости отца и уже хотела развить эту тему, чтобы понять, что им движет, потому что она, как никто, теперь была втянута в эти проблемы, и теперь ей добавился новый повод для переживаний, но тут Нортон будто отмахнулся от какого-то насекомого, прогоняя какую-то мысль, резко выпрямляясь в кресле и обратился к девушке совсем другим, будто приободрившимся голосом. — Да, Василиса, твоя спортивная сумка лежит в багажнике, так что ты едешь прямиком на тренировку, прибудешь с небольшим опозданием. Если у Ольги Михайловны возникнут вопросы, пусть обратится ко мне или твоей маме, — услужливо посоветовал Огнев, рефлекторно указывая Эрну на нужный поворот, куда уже моргала зелёная стрелочка поворотника. Нортон и сам умел и водил машину, однако чаще всего его авто просто не оказывалось под рукой, график дня менялся практически ежеминутно, так что приходилось довольствоваться машинами подчинённых и сотрудников, чаще всего водителя Эрна, как случилось и в этот раз. Но отец Василисы решительно никогда не выражал по этому поводу недовольства, он вообще был скуп на эмоции и употреблял их, что называется, по принципу, известному ему одному. Вывести его из себя было очень трудно, но девушке показалось, что сегодня ей это почти удалось. Не без помощи Фэша. Кто-то словно взял и открыл окно, вдруг стало легче дышать. Тут машина довольно резко ушла в сторону, а Василиса уже отстегнула ремень безопасности и доставала сумку, перегнувшись через сиденья под насторожённо-неодобрительным взглядом Нортона, который не рассчитывал, что дочка после его просвещения полезет в багажник, но он промолчал. Её ощутимо качнуло, так что девушка едва не полетела кувырком по задним креслам. Благо, Лисса вовремя её поддержала. Привычная тяжесть сумки на коленях и слова отца немного успокоили девушку и она смогла чуть расслабиться, но на душе всё равно остался неприятный осадок от известной ей теперь информации. Мама мягко погладила её по плечу, обращая на себя внимание и не смогла удержаться от вопроса, заданного самым безобидным тоном: — Так что, вы гуляли вдвоём? — Василиса открыла рот, как выброшенная на берег рыба, и словно перестала дышать, чувствуя, как стремительно краснеет. — Мама... — только и смогла сдавленно прошипеть девушка, в панике косясь на безразличных к этому миру отца и водителя. Лисса, вероятно, почувствовала их состояние, поэтому и решилась выпытать у дочери хоть каплю правды. По себе помнила, как в её возрасте считала, что не может довериться своей матушке, и женщине вовсе не хотелось давать теперь уже своей дочери на это повод. Огнева сохранила на своём лице выжидательное выражение, и девушка была вынуждена ответить, чтобы не сползти на пол от смущения. — Нет, мы были с друзьями, — и тут же об этом пожалела, потому что Лисса изумлённо спросила: — С вами была Диана? — Василисиной маме не понаслышке было известно, как эта девушка относится к разного рода прогулам и отлыниваниям от учёбы. Огнева-младшая закусила губу до боли, теперь казалось, что полыхают даже корни волос. — Нет, с нами был Ник, — уже тише произнесла она. — Лазарев?! — одновременно спросили оба родителя, быстро переглянувшись, и девушка окончательно растерялась, потому что решительно не знала, как всё им объяснить в максимально невинном формате и получить минимальное наказание. Похоже одними связями Драгоциев и Огневых тут не заканчивалось. Отец с едва видным раздражением снова отвернулся, и Лисса отчего-то побледнела и закрыла лицо руками, бормоча что-то под нос. А сконфуженная Василиса незаметно чуть сползла с кресла, так и не пристегнувшись обратно. Эрн добавил скорости на немноголюдной улице, и уже очень скоро девушка разглядела знакомое жёлтое здание спортивного клуба, нависшее над просторной парковкой, куда завернула их машина, практически не сбавляя хода. Это стало своего рода спасением из ситуации. Водитель явно не любил умеренной езды, а отец редко делал ему замечания. Василиса с облегчением выскользнула из душного салона и уже сделала пару шагов к стеклянным двустворчатым дверям, как её окликнула Лисса из уже готовой тронуться с места машины. — Василиса, мы с тобой поговорим дома, — и улыбнулась той самой двусмысленной улыбкой, которая давала понять, что мама заметила особую чувствительной девушки конфликту двух семей, и её заинтересовало, чем же она вызвана. Лисса собиралась обсудить это с дочерью без лишних ушей, и Огнева-младшая, обрадованно кивнув, заспешила к клубу, едва сдерживаясь, что бы не перейти на бег.

***

— То есть как? — не совсем поверила своим ушам Римма, подумав, что могла что-то упустить. Они же ни на минуту не расставались в школе, везде ходили вместе, сидели на каждом уроке и в каждом классе за одной партой, домой так же всегда вместе возвращались, а тут вдруг выясняется, что подруга себе где-то кавалера успела подцепить, а Римма и не заметила! — А тебя сколько в школе не было, Рим, м? — многозначительно вскинула брови Зина, и девушке показалось, что в глазах подруги всё ещё заметен небольшой укор из-за её отсутствия. Можно подумать, Римма сама на эту дачу напрашивалась, её даже никто не спрашивал! Мама захотела, а папа подчинился, и всё. Но девушка проглотила всё это и просто спокойно ответила: — Ну... пару дней. — Пару дней! — картинно всплеснула руками подруга, и Римма скептически проследила за её движениями, принимая позу воспитанной в Смольном институте девушки, выпрямляя спину. Этим она негласно давала понять, что потерпит её излияния, после которых будет готова выслушать её рассказ. — Странная у тебя всё-таки мама, — завела обычную шарманку Зина, на которую подруга никогда не обижалась. Напротив, она была согласна, что у всех свои тараканы в голове, в том числе у Ирины, и лишь согласно кивала, чтобы не казаться статуей. — Вообще у меня все подруги странные, — перешла на монолог Зина, смотря куда-то перед собой, а Римма терпеливо ждала, уже ничему не удивляясь. — Одна какого-то придурка любит до беспамятства, другая — учиться, а третья и лучшая, — девушка покосилась на моментально улыбнувшуюся Римму и невольно повысила голос, изменив тон, который их всегда веселил, — завтракает, обедает и полдничает по часам! Потому что мама у неё словно запрограммированная! — Римма прыснула, пожав плечами, мол, не знаю, как это ко мне относится, и ненавязчиво поторопила: — Ну чего там за те пару дней случилось-то, что сейчас вы даже не здороваетесь? Зина поджала губы, словно от обиды: — Мы здороваемся иногда, но мне кажется, он меня стесняется.... — О-о-о, — тут же жалостливо-умилительно протянула Римма, прищурив глаза и склонив голову на бок, — какая прелесть... Зина тыкнула ей в бок костяшками пальцев, постаравшись сделать это максимально слабо, зная, что та до ужаса боится щекотки, но подруга всё равно взвизгнула как резаная и едва не свалилась со скамьи. Пришлось Зине цепко ловить её за запястье и возвращать на прежнее место, что по какой-то причине едва не вызвало у Риммы второго истерического смеха, и Зина показательно отодвинулась от неё на другой край, насупившись. И уже оттуда наигранно обиженным тоном пробурчала: — Вообще дотронуться нельзя, сплошной оголённый нерв! Вот захочет тебя парень какой-нибудь за талию обнять, а ты завизжишь и убежишь от него на Дальний Восток, и что он о тебе подумает? — спросила она у продолжавшей надрывно хихикать подруги, которая упала бы на землю, если бы не сидела. — Не знаю, я не знаю! — отсмеявшись, выдавила Римма и сделала дыхательное упражнение, только после которого, окончательно успокоившись, с большим интересом спросила: — И как это произошло? Зина не стала больше тянуть время и, вдохнув по глубже, начала рассказывать. Зине всегда было до ужаса скучно задерживаться в школе на группу продлённого дня по просьбе родителей, у которых могли быть какие-то семейные планы на вечер, и они считали, что дочери будет лучше, что называется, с места в карьер, сразу после уроков, сделать домашнее задание, чтобы потратить как можно больше времени с пользой перед их общим досугом (например, семейным походом в кафе), куда из школы её на машине заберут родители, из-за чего девушка была вынуждена делать уроки заранее, — позже попросту могло не быть времени. И она всеми фибрами души терпеть не могла такие редкие, но еженедельные дни. Во-первых, потому что это так или иначе было сопряжено с выполнением опостылевшей уже в сентябре домашней работы, во-вторых, очень редко совпадало, когда вместе с ней задерживалась хоть одна из подруг (это был пресловутых закон подлости), и в-третьих, девушку жаба душила всякий раз оставаться наедине с ограниченными умом парнями из параллельного. А чаще всего это были именно и только они. Нет, Фэша среди них никогда не было, он лучше бы умер, чем задержался здесь по времени больше, чем вымаливал у родителей, но и без этого главного оболтуса парней со всё ещё играющем детством в одном месте хватало, и девушка была вынуждена находиться с ними в одном помещении. Помещение являло собой одну из пустых столовых с довольно старыми столами и стульями, а так же мягкими диванами, коих в их школе было в достатке, и было приютом для всех старшеклассников, по какой-либо причине задерживающихся. Конечно, когда была возможность, Зина подыскивала другое место с плоской поверхностью, которая могла заменить ей парту, например, тот же подоконник в коридоре, но в тот день, как на зло, в актовом зале, расположенном напротив одного начала коридора, шло какое-то шумное, музыкальное мероприятие. Чьи-то родители оккупировали все близлежащие столы и подоконники цветами, воздушными шарами и своими порой большими дамскими сумками и чёрными кожаными портфелями, и активно что-то обсуждали. Так что теперь о том, чтобы перейти в другое место не могло идти и речи, а бегать по всей школе в поисках такового уставшую Зину не прельщало, поэтому она с видом сторожа на кладбище плюхнулась на один из стульев от обеденного стола, воткнула в уши чёрные наушники, и стала с заядлым упорством перечитывать одно и то же задание, стараясь понять, что от неё требуется, под разномастный хохот совсем рядом с собой. Мальчишки из параллельного класса (а другим словом этих, казалось бы, уже не малолетних дебилов, назвать было нельзя) над чем-то громко потешались, смотря каждый в свой телефон, время от времени переходивший по рукам под истерическое хрюканье. Зине даже предположить было страшно, чего такого смешного они могли там увидеть, и видеть еженедельно, поэтому девушка каждый раз занималась тем, что училась абстрагироваться от них, и с каждым разом, надо заметить, это выходило у неё всё лучше и лучше. Ей даже удавалось вникнуть в условие и начать расписывать его в черновике, только чаще всего после этого послабления начинало происходить самое доставучее. Парни замечали наличие рядом с ними посторонней девушки и с упорством, достойном альпинистов на покорении Эвереста, пытались втравить её в их лишённое всякой морали обсуждение. Начиналось всё с «О, привет!» и заканчивалось едва ли не рукоприкладством с взаимными оскорблениями, к счастью Зины за стенкой был расположен кабинет математики, в котором уроки, казалось, никогда не заканчивались, и практичная Светлана Геннадьевна с терпеливым постоянством осаживала разыгравшихся парней, что давало Зине фору ещё минут на десять обоюдного молчания, после чего учительница так же чинно удалялась обратно к себе, окинув запоминающим взглядом всех присутствующих. Обычно с началом новых смешков, переходящих в откровенный ржач, Зина собирала вещи, плюнув на всё, и остаток времени до приезда за ней родителей гуляла по территории школы, слушая музыку, или, если не было настроения, шла домой, в объятия пустой квартиры, откуда кидала матери пояснительную эсэмэску, о том, где она находится, которая обычно вызывала слабый протест. Но в тот день, девушка задержалась, прощаясь с сочувствовавшими ей подругами в раздевалке, как всегда страдая из-за отсутствия Риммы, и медленнее чем обычно поплелась в столовую, ещё за несколько метров слыша тамошнее веселье и заранее злясь. Однако на подходе к маленькой двери буфета и противостоящей двери кабинета математики, напротив себя, только в другом конце помещения, за одним из обеденных столов, только уже новых, длинных, цвета слоновой кости, девушка увидела сгорбившуюся фигуру парня, которого за всё время своего обучения здесь ни разу не видела после уроков. С последним звонком он словно испарялся до начала следующего дня, и Зине нет-нет, а всё таки было капельку грустно из-за этого, ведь она даже не успевала попасться ему на глаза, чтобы помахать на прощание. Пожалуй, она была достаточно честна с собой, чтобы признать, что Павел Лапухов из параллельного ей нравился по какой-то неуловимой причине, скорее всего сопряжённой с тем, что девушка называла «адекватностью». Этот парень не ходил в шумной компании ненормальных из своего класса, хоть у него и были два-три постоянных приятеля, не просил нагло списать, не озвучивал идиотские шуточки, не смотрел на окружающих, как на недостойных его внимания, словом, не был зазнайкой, под шаблон которого по мнению Зины вписывались едва ли не все знакомые ей парни. Паша смеялся, когда ему было весело, признавал только свою вину в плохой оценке, не ходил качать права к учителям, справлялся со всем своими силами, не строил из себя того, кем не был. Просто был искренним с собой и окружающими, это вызывало уважение, а у Зины — симпатию, требующую разговаривать с ним чаще, чем с другими. Но делать это так, чтобы со стороны не было заметно. Не привлекало много внимания и не становилось причиной для сплетен. Украдкой покосившись на занятых гаджетами мальчишек, занявших весь диван, Зина, в каком-то смелом порыве, окликнула Пашу и, дождавшись, когда он поднимет на неё глаза, безапелляционно и показушно замахала ему рукой, давая понять, что его игнор будет воспринят, как невежество. Поэтому парень, окинув её почти изумлённым взглядом, покорно помахал в ответ, улыбнувшись краешком губ. Только после этого девушка со спокойной совестью приземлилась неподалёку от него, и принялась без особого энтузиазма раскладывать учебники. Паша тем временем сходил к своим одноклассникам, а после вернулся с постным лицом и к большой скрытой радости Зины сел на соседнюю с ней табуретку, и тихо пояснил, видя её ошарашенные глаза: — Лучше с тобой, с ними опасно будет. Девушка от стремительно овладевающего ею восторга еле нашла в себе силы для ответного глухого комментария: — Да, согласна, — и постаралась сосредоточиться на учёбе. Римма, которой восторг от хотя бы крохотной возможности побыть с объектом симпатии на близком расстоянии был пока что не незнаком, с сосредоточенным лицом выслушала краткий рассказ подруги, стараясь перенять у неё хоть толику необъяснимой радости от этого воспоминания, но в итоге лишь выжидающе посмотрела на Зину, ожидая чего-то, что вызвало бы у неё что-то хотя бы отдалённо похожее на эмоции подруги. Но та молчала, очевидно, не собираясь ей в этом помогать, а потому Римма, неслышно вздохнув, покорно произнесла: — Ну, поздравляю. По неизвестной причине, одухотворённой Зине хватило и этого, лишённого всякого участия комментария, и она с удовлетворённым выражением лица с новой силой принялась разглагольствовать, в мельчайших деталях описывая не имеющий по мнению Риммы заданной ему начальной стоимости случай, произошедший сравнительно недавно, и девушке ничего не оставалось, как подпереть рукой щёку, и внимательно вслушиваться в слова Зины.

***

К большой радости Василисы, тренировку задержали почти на десять минут из-за отсутствия по личным причинам Ольги Михайловны, из-за чего обязательную разминку было доверено проводить одногруппнице Огневой, и девушка ворвалась в зал с высокими потолками и зеркалами вместо стен в полном обмундировании ровно под её конец, заслужив неодобрительные взгляды, и тут же отошла в сторонку, начав сосредоточенно и с большой ответственностью разогреваться, нарочито игнорируя всех присутствующих до самого прихода тренера —пухловатой, но не менее активной, чем её протеже женщины. Девушек тренер поприветствовала традиционно тепло прежде чем превратиться в настоящего профессионала своего дела, с приходом которого у спортсменок не оставалось шансов даже поговорить. Правда, в конце женщина неожиданно обрадовала крайне выдохшихся, но по-своему счастливых учениц, угостив их коробкой конфет, купленной в честь какой-то памятной даты в жизни тренера, — по две на каждую девушку, из-за чего уровень дофамина* в их крови повысился ещё больше, и из порядком наскучившего за несколько часов зала они выходили с улыбками на лицах, умиротворённо переговариваясь, и с удовольствием расслабляя напрягавшиеся в течение тренировки мышцы. Василиса же, улучив момент, когда зал опустел, и дверь за последней спортсменкой с глухим звуком захлопнулась, резко поменяла направление от неё в противоположную сторону, туда, где в углу на низкой скамеечке уселась Ольга Михайловна и с недовольным бормотанием вглядывалась в какие-то документы, близоруко щурясь. Заметив Василису, облачённую в спортивный костюм и с сумкой на плече, женщина с новой радостью заулыбалась и, будто прочтя по лицу девушки, что та хочет о чём-то поговорить, призывно похлопала ладонью рядом с собой. Огнева, тихо вздохнув, села, собираясь с мыслями и смотря куда-то в одну точку перед собой, раздумывая, как бы ей получше использовать хромающее у неё красноречие. Ей вдруг очень захотелось поделиться своими переживаниями с тренером. Ольга Михайловна, и по совместительству второй близкий человек Василисы после родителей и Дианы, сразу почувствовала её нерешительность, и положила руку ей на плечо в обнадёживающем жесте: — Не переживай, Василиса, мне ты можешь рассказать, что у тебя произошло! Девушка подняла на неё грустные васильковые глаза. — С чего вы взяли, что именно произошло? Тренер лукаво улыбнулась: — Во время коротких передышек сегодня твоё лицо становилось сильно озадаченным, если не нахмуренным, Василиса. Так что у тебя явно что-то случилось, проблемы с отцом? — тут же предположила она, посвящённая в непростой характер главы семьи Огневых, на что Василиса неопределённо покачала головой. — И это тоже, да, но вообще-то я хочу с вами поговорить по другому поводу. Тоже важному. — Огнева вдруг опустила голову и прикусила губу, пряча глаза за длинной, выбившейся во время тренировки рыжей волнистой чёлкой. Ольга Михайловна материнским жестом заколола её обратно, найденной тут же — в волосах Василисы заколкой — и заинтересованно посмотрела на отчего-то покрасневшее лицо девушки. — Я помню, что вы просили не выполнять сложных элементов без вашего надсмотра… — несмело начала девушка, и Ольга Михайловна тут же посмотрела на неё испуганным взглядом, заподозрив что-то неладное, однако Василиса быстро её успокоила, увидев ожидаемую реакцию. — Нет, ничего не произошло, и никто не пострадал! — И я надеюсь, этого никогда не произойдёт, — заверила её Ольга Михайловна, чуть нахмурившись. Девушка горестно вздохнула, чувствуя непонятный угол стыда, и несмело проговорила: — Я решила предупредить вас, что хочу продемонстрировать один простенький элемент на физкультуре у себя в школе, ребята интересуются, но решила на всякий случай спросить вашего разрешения. Пока за меня не доложил кто-нибудь другой, — её робкий голос при этих словах неуловимо ожесточился, в глазах промелькнул тусклый огонёк затаённой неприязни к одной особе, но девушка быстро его подавила, вновь став послушно-кроткой, коей являлась и старалась оставаться большую часть времени, и потупила взор. Ольга Михайловна с большим вниманием выслушала свою, в каком-то виде, подопечную, чуть заметно покачав головой. От неё не укрылось едва заметное изменение в её голосе, но женщина не стала акцентировать на этом внимания, серьёзно, но с сожалеющими нотками, отвечая по более значимой сейчас теме. — Василиса, ты же знаешь, как я отношусь к твоим «простеньким элементам» вне тренировочного зала и без должного контроля, — несколько устало сказала тренер, потирая переносицу, и Василиса сразу с затаённой надеждой посмотрела на женщину, наверняка, не предполагая, как жалостливо выглядят со стороны её большие васильковые глаза, полные затопившего их сожаления. Глаза побитого щенка, ради которого ты готов сделать всё, лишь бы они не казались такими несчастными, но следующие слова Ольги Михайловны, всегда непреклонной в разговорах о безопастности, и не допускавшей даже мысли о хвастовстве со стороны лучшей своей ученицы, были вызваны вовсе не ними, — тренер могла доверять этой девушке, так как знала об отвественности, с коей Василиса подходила к той или иной задаче. — Но тебе я разрешу устроить эту твою демонстрацию, потому что ты больше многих выкладываешься на тренировках, и за твой профессионализм я отвею лично перед твоими родителями в случае чего. — Глаза Василисы обрадованно засияли, губы сами собой растянулись в довольной улыбке, и девушка едва сдержалась, что бы не подорваться с лавочки и начать прыгать. — Хотя в тебе я полностью уверена, так же как и в том, что ничего неприятного не произойдет, — докончила тренер уже с доброй усмешкой, видя большие изменения в лице Василисы, с которого, казалось, ушёл весь возможный и невозможный негатив, который только мог очернять её душу. Девушка уже вовсю улыбалась, не пытаясь этого скрыть, но всё ещё продолжала сидеть рядом с Ольгой Михайловной, словно подозревая, что это не последнее, о чём та хотела ей сказать. И Василиса оказалась права. — Молодец, что предупредила меня, избежав каверзных ситуаций, — лаконично похвалила её тренер, одобрительно похлопав девушку по ладони, лежащей на остром колене Огневой. Та, внезапно успокоившись, снова внимательно её слушала, и в пересекшихся взглядах обеих отражалось одинаковое знание. Только у тренера оно было с отблесками сочувствия, а у девушки — с запрятанной на глубине и долго уничтожающейся злостью, спровоцированной всё той же неприятной Василисе особой, которая умудрилась обидеть даже такую всегда стремящуюся к прощению Огневу. Пересилив себя от внезапно острой волны необъяснимой ярости, девушка лишь понимающе кивнула, медленно приподнимаясь со скамьи и на ватных ногах направляясь к выходу из зала, невольно низко склоняя голову к груди. Неожиданные прощальные слова, произнесённые с едва слышным ехидством, настигли её в спину, заставив Василису невольно вздрогнуть, но не остановиться: — Сделай так, чтобы ребята впечатлились, Василиса! Девушка спешно вышла, аккуратно захлопнув дверь, и невольно краснея.

***

Конечно, Огнева не собиралась обсуждать своё взволнованно-окрыляющее состояние ни с водителем Эрном, как всегда терпеливо дожидавшемся окончания её тренировки на парковке перед клубом, ни с отцом, с которым девушка случайно столкнулась уже в своём доме, едва открыв входную дверь, — почтительно поздоровавшись, — а потому быстро заспешила наверх по выложенной скользкой плиткой и застеленной нежно-голубым ковром лестнице со строгими железными перилами на второй этаж, где в конце довольно приземлённого, но холодного по цветам коридора, располагалась её уютная, ещё по-детски обставленная комната, чтобы быстро оставить в ней вещи и отыскать наверняка хлопочущую по семейному бюджету Лиссу. Девушка не без опаски снова выглянула из-за своей двери, уже переодевшись в безразмерную чёрную футболку и широкие спортивные штаны серого цвета, надеясь не застать отца, который всё ещё мог злиться за её поведение, и только после осуществления этого маленького желания вышла из комнаты, на ходу распуская порядком запутанные медные волосы, босиком зашлёпав вниз по всё тому же ковру, не без удовольствия зарываясь в его мягкий ворс пальцами. По пути приветливо поздоровавшись с домработницей, словно они были подругами, Василиса с тем же раскрепощённым и расслабленным видом прошла в просторную кухню, направляясь через неё в столовую, а потом и гостиную, где надеялась обнаружить Лиссу, обычно занимавшую одно из обитых пухом и расшитых золотыми узорами кресел и придававшуюся своим рабочим делам. Девушка не прогадала. Мама действительно была в гостиной, только сидела не в кресле, сосредоточенно вглядываясь в какие-то бумаги, то и дело кому-то звоня, а с изнеможённым видом откинулась на жестковатую, зато резную с позолотой спинку дивана, прикрыв тыльной стороной руки закатившиеся от усталости глаза. Огромное количество папок непонятного Василисе назначения в твёрдых переплётах веером раскинулось по низкому журнальному столику относившемуся к тому же комплекту, что и диван, а на крае стола ещё слабо дымилась розовая кружка с кофе, устроенная на подставку. Мама была в той же рабочей одежде с уложенными в пучок такими же медными, как у Василисы волосами, только туфлей на её ногах уже не было, ступни лежали на больших мягких тапочках, и пальцы были вытянуты, словно Лисса подражала одной их тех балерин, которыми восхищалась и мечтала стать ещё в детстве, но в конце концов отказалась от этого желания, увлекшись другим. Каким-то неведомым образом услышав дочь, Лисса тут же убрала руку с лица и посмотрела на девушку с лёгкой беззаботной улыбкой, словно только что и не планировала засыпать прямо тут, а Василиса, в последний раз просканировав и гостиную, и видимую с её места часть столовой, проверяя наличие там отца, при котором становилась раза в три воспитаннее, чем была, но обнаружила лишь вытирающую стол домработницу Азалию, и только после этого с азартом запрыгнула на диван, приземлившись с глухим звуком под боком у Лиссы, сразу крепко обнимая её, чувствуя большую подсознательную радость только от этой возможности. Мама сразу звонко поцеловала её в висок, и обе довольно захихикали от переполняющей их нежности. Их отношения были ярким примером самой сильной любви матери к своему ребёнку. — Мам, — наконец позвала её Василиса, спрятав лицо у Лиссы на шее, из-за чего голос её прозвучал глухо и столь же устало. — Я хотела с тобой поговорить ещё в машине, но там был папа и Эрн, и я… — Давай рассказывай, что сегодня произошло, и как с этим связан Фэш, — упростила дочери задачу Лисса, причём совершенно спокойным голосом, без намёка на строгость, осуждение или хотя бы укор, как правило свойственные после неоспоримого нарушения дисциплины. Но мама девушки совершенно не любила ругаться или препираться, это съедало её последнюю энергию, и женщина потом долго отходила от конфликта, чувствуя себя виноватой в том, что не смогла ничего сделать, чтобы смягчить ситуацию. И сейчас она не знала всей картины, чтобы иметь причину прочитать дочери заботливую, с вставками переживаний и едва слышным наставлением речь. Поэтому Лисса всегда была предельно осторожна в своих словах и действиях, сказывался пусть не такой большой, но опыт. Василиса как-то по-особенному тяжело вздохнула, собираясь с духом, и пересказала матери всё от начала до конца, начиная с памятного осознания, появившегося, пожалуй, ещё Первого сентября, что на одного человека она уже не сможет смотреть с былым равнодушием, и заканчивая событием, собственно, из-за которого начался этот небольшой сыр-бор, которым многие люди остались весьма недовольны и ошарашены, а так же, в скором времени — несколько разочарованны, чего в глубине души девушка всё же опасалась. Хотя за этот небольшой промежуток времени, что судьба подкидывала ей всё новые и новые шансы сблизиться с Фэшем, Огнева уже успела подумать, что стала более устойчивой к тому, что касалось авторитета в глазах учителей и не только их, благодаря всё тому же вихрастому объекту, но всё же выходило так, что Василиса несколько переоценила свои возможности, касательно зарождающегося в ней пофигизма к чужому мнению, но всё так же внутри была рада этому. Всё-таки несмотря на всю гамму чувств, которую она испытывала к Фэшу, девушка понимала, что он — не лучший пример для подражания, из-за которого она начинала так незримо, но всё же меняться… Мама слушала её молча, серьёзно смотря прямо Василисе в глаза, словно таким образом не давала ей ничего утаить, и слова всё лились и лились, и с каждым новым вылетевшим Василиса ощущала себя всё легче и легче, но это было лишь до того момента, пока девушка не дошла до объяснений, что же в основном руководствовало ей, когда она согласилась пропустить пару уроков, чего раньше никогда не делала. Огнева-младшая как-то незаметно для себя перешла к описанию своих самых глубинных чувств, зародившихся в ней неожиданно резко и со всеми вытекающими, что поражённо затихла, осознав это и приоткрыв рот, только тогда, когда в синих глазах Лиссы появились едва заметные умильные огни, замаскированные под добрые смешинки понимания, и Василиса резко прервалась на том, что совершенно забыла о времени, когда, как лань носилась по парку от мальчишек вместе с Захаррой, а потом её весьма странным способом держал на руках Драгоций. Именно в эту секунду Василиса замолчала, резко вздохнув и сглатывая не пойми откуда взявшийся ком. Они всё так же сидели на диване, только если Лисса сидела прямо, культурно выпрямив ноги и сидя в пол-оборота, Василиса незаметно для себя залезла на диван с ногами и, скрестив их по-турецки, чуть сгорбившись, эмоционально жестикулировала, ведя рассказ для мамы. Щёки Василисы поалели с наступлением тишины, и в краю гостиной часы-маятник тут же отбили полвосьмого, разрушая последние части энтузиазма девушки, а Лисса позволила себе лёгкую улыбку. — Спасибо за доверие. — Это было первое, что она сказала после своего длительного молчания и невесомо погладила Василису по волосам. — Я очень ценю это. Зная, что твои ровесники всё предпочитают держать в себе, я просто счастлива, что ты можешь позволить себе быть откровенной со мной и с самой собой. Они снова не на долго замолчали, но лишь по той причине, что женщина решила допить свой застоявшийся кофе и едва заметно поморщилась, возвращая кружку обратно на столик. Она даже морщиться умела аккуратно, Василиса всему только училась, но делала это с полной отдачей. — Это очень хорошо, доченька, что ты смогла разобраться в собственных чувствах и признаёшь их. Это очень хорошо… — Мама явно что-то ещё обдумывала, чуть покусывая нижнюю губу и направив стеклянный взгляд куда-то перед собой, словно старалась в уме расписать условие и решить задачу. Василиса за это время нашла в себе силы выпрямиться и принять более удобную позу, облокотившись на диван, хотя ноги её скрестились под истинно домашним углом, который девушка могла позволить себе только в своей комнате, или когда не видит высоко просвещённый по части этикета отец. Мама же относилась к этой щепетильности с долей скептизма, и тайком не одобряла, иногда позволяя себе полную свободу в собственном доме с одобрения мужа или без него. Лисса никогда не подчинялась мужу во всём, как могло показаться со стороны. Сейчас она не закинула ноги на низкий столик только из-за сковывавшей движения юбки-карандаша, которая к концу дня ей изрядно поднадоела. Женщина с печальным вздохом посмотрела на домашнюю одежду дочери, и взгляд её на миг стал едва ли не завистливым. — Мам, я не знаю, что мне делать, — не сразу смогла выдавить из себя Василиса, сцепляя пальцы в замок и упираясь локтями в оба согнутых колена, наклоняясь к Лиссе, словно не желала, что бы даже стены знали, что она может быть в чём-то настолько неуверенна. Лисса вернула себе прошлое выражение лица, и не смогла сдержаться от доброй, но несколько лукавой улыбки, с появлением которой щёки девушки сразу предательски вспыхнули, словно кто-то отвечал за это действие одним лишь нажатием спрятанной где-то в центре управления мозгом кнопки. — А что ты хочешь делать, доченька? — вопросом на вопрос ответила Лисса, внимательно на неё посмотрев. Василиса задумалась всего на секунду. — Хочу быть хотя бы его другом! — выпалила она неожиданно громко, и тут же замолкла, побоявшись быть услышанной другими домочадцами или, что ещё хуже отцом. Лисса тоже настороженно покосилась на дверь, ведущую в гостиную, но там никого не наблюдалось, а потому обе успокоились так же незаметно, как напряглись, и девушка продолжила: — Иногда мне кажется, что мне совершенно ничего от него не нужно, я справлюсь и одна, а потом я начинаю задумываться и чётко осознаю, что мне нужно всё. И быстрее. Но это невозможно ни при каком случае… — без обречённости, как сухую констатацию факта, сообщила маме Василиса, глядя на ту с большим вниманием, перехватывая любую реакцию. Пока что Лисса сохраняла серьёзное лицо, но глаза её радостно сияли, а губы были готовы расползтись в улыбке в любой момент, что сильно смущало девушку, и та с трудом подавляла в себе желание опустить голову. В конце концов, это её мама. Что страшного она может ей сделать, зная её тайну со всеми вытекающими? Лисса могла бы только сохранить в безопасности ото всех, другие — обязательно использовать в своих интересах и развлечениях. Это ей не грозило, как считала Василиса. Всем людям, волею случая она доверяла. Даже ветреной на первый взгляд Захарре из-за её больше солидарного, чем сочувствующего взглядом, которым та одарила её при их первой, и пока что последней, встрече. — Девочка моя, — вдруг неожиданно опечалено прошептала Лисса, слабо улыбнувшись, — ты так быстро выросла, — как показалось Василисе, прокомментировала её слова мама абсолютно не в тему, надумав себе неизвестно чего. Себя Василиса ни в коей мере взрослой не считала, это чувство лишь только пустило в её мысли беззащитный крохотный росток, и девушка пока не знала, как его взрастить. — Ты же так этого хотела, всё предостерегала меня и предостерегала, класса с пятого. Или раньше, — не могла не напомнить ей Василиса с едва заметной ехидцей, под которой скрывалось тщательно замаскированное раздражение. Девушка хотела поговорить прямо, без долгих вступлений. Услышать нужные слова от самого близкого человека. Но Лисса, словно не замечая этого, тянула резину. — Это ты этого хотела, лисёнок, я лишь напоминала о неизбежных переживаниях, — в тон ей отозвалась мама, когда нужно умеющая сунуть палец под ребро любому человеку, будь то её начальник и по совместительству муж, или же совершенно незнакомый человек. Василиса оскорблённо замолчала, вмиг смущённо надувшись, и только потом выдавила: — Ну так что же за странная реакция у тебя теперь? Я не понимаю. — Поймёшь, когда твоей дочери исполнится пятнадцать, — туманно отозвалась Лисса, как отрезала, и у девушки тут же возникло ощущение, что мама не хочет вдаваться в свои чувства. И та только подтвердила её догадку, начав задавать разной степени смущающие вопросы, на которые Василиса отвечала с переменной твёрдостью, больше протестующе отмалчиваясь, и всё же чувствуя некоторую скованность. Таким образом Лиссе удалось побольше выведать о сыне главной подруги, которого Огнева не видела чуть ли не с самого начала первого года Василисы в школе; подробности его общения с девушкой, все ситуации, случайно сталкивающие их, и эмоции, испытываемые её дочерью, после каждого из них. Маме Василиса выложила как на духу даже про не совсем законный приход Захарры в их школу, и то, какое непосредственное участие в нём приняла Огнева-младшая. Лисса на это только едва заметно покачала головой, но перебивать и ругать не стала, и потом не вспоминала об этом вовсе, что заметно облегчило рассказ Василисы. Дольше всего девушка молчала только тогда, когда раздумывала над возвращением к школе напролом через парк в компании Фэша, который, к своему ужасу вспоминала Василиса, — как показалось ей на целую минуту, приставал к ней. Хуже было, наверное, только то, что позволь он себе, действительно, что-нибудь такого рода, она не стала бы ему достойно препятствовать. Неосознанное доверие к нему было заложено на подсознательном уровне, хоть на какие-то секунды она готова была впасть в панику. Вся эта ситуация теперь тревожила её и, как подозревала девушка, тревожить будет ещё долго, и ей стоит поделиться с мамой. После этого подробного рассказала, больше похожего на зачитывание первоклассником книжки по слогам, Лисса посмотрела на дочь очень серьёзно и с мало присущей ей строгостью в голосе сказала: — Послушай, что я тебе скажу, Василиса. — Дождавшись, пока лицо дочери станет достаточно заинтересованным по её мнению, Лисса всё так же лаконично продолжила, словно зачитывала маленькому ребёнку правила при появлении пожара. — Моя мама всегда мне советовала иметь гордость и уметь её сохранять во всём, и в любви тоже. Для тебя сейчас — в первую очередь, Василиса, — наставительно добавила мама, и с её лица исчезло всё последнее веселье, что заставило девушку посмотреть на неё по-другому ещё и из-за этого. Лисса не раз заводила разговор на эту тему, но каждый — делала это по-особенному проникновенно, призывая слушать её очень внимательно. — Потому что будешь доступной и распахнутой, готовой ради своих чувств на всё и сразу, без обдумывая, готовая пренебречь всем остальным без тени сомнения, — тогда станешь неинтересной, как личность. Тогда у тебя не будет ничего своего, будут только чувства, которые без холодного разума могут натворить немало бед. Так что, не падай в это, сломя голову, Василиса. Человеку, которого ты любишь, неважно какого ты возраста, важно показать, что у тебя есть свои стремления, свои задатки, свои мысли. Что у тебя есть семья, которая дорога тебе, есть увлечения и знания, есть свои тайны и ты можешь рассуждать здраво, ты умеешь и будешь всё это оберегать. Нельзя отдаваться чему-то полностью, всё должно быть в меру, — совсем поучительно закончила свою не слишком длинную, но проникающую в сердце и мозг речь, заставляющую думать, и думать, и думать. В эту короткую минуту Василиса успела повествовать себя взрослой. Она ведь смогла последовать этому совету.