накрытый стаканом паук.

Тарталья скачет за юношей прилежным псом и, кажется, если последний скажет "к ноге" — он тотчас рухнет ниц и послушно опустит голову, лишь бы его не отругали и не оставили здесь одного, посреди улицы, лишенного внимания и надежды на ещё одно прикосновение изящной ладони. — О, надо же, нас дождались? Да ещё и в компании, — Скарамучча смотрит на Кэйю презрительным взглядом, — какого-то идиота. Кэйя улыбается ослепительно и противно, наверняка ему там уже челюсть свело от таких нагрузок на мимику и лицемерие, и все это наверняка ради того, чтобы привлечь внимание Тартальи. — Так мы? Тарталья отрицательно вертит головой и показательно касается пальцами, едва ощутимо и совсем незаметно, плеча Скарамуччи. — Иди один, я составлю им компанию, не могут же девушки в такой час гулять без сопровождения мужчины. — Чайлд сверкает ослепительной улыбкой и, право, на поведётся кто угодно, но не Баладир и не его друзья уж точно — не в этой жизни. — Всё, иди давай. Кэйя почему-то слушается и даже не смеётся в качестве реакции на абсолютно дебильную шутку, будто бы оскорбившись на испорченные планы, отсутствие огромной дозы промилле в крови и, кажется, самого Аякса под боком. Неужто? Скарамучча снисходительно ухмыляется, цепляя взглядом ровную осанку и сведённые лопатки, раскусив несчастного парня едва ли не за минуту: вот так прелесть, броманс и дуэт двух клоунов оказался совсем не бромансом, а романтикой в одни ворота. Ему же романтика не близка лишь потому, что перевешивают иные ценности. Как моральные, так и физические — быть может, Баладир просто не умеет чувствовать то, что людям привычно называть любовью, в свою очередь ощущая мягкий комфорт в редкой тактильности, в понимании и внимании. Баладир из тех людей, что выберут отношения, в которых любят его. Вполне рациональное и адекватное решение с точки зрения здравого эгоизма. Или уже не особо-то и здравого: Скарамучча запутался. — Здесь идти минут десять от силы. — Мона, стало быть, часто ходит на кинокартины, раз так смело заявляет о предположительной длительности пути, пародируя не то гугл карты, не то какой-нибудь покупной навигатор, но без отменой дикции. Наверное, такие голосовые приёмы ей не пошли бы, она ведь совершенно писклявая, ещё связки надорвёт бедняжка. — До сеанса двадцать, если верить сайту. — В гороскоп ты, значит, веришь, а веб-страницу кинотеатра ставишь под вопрос, надо же, чудная какая. Мона растерянно моргает и наклоняется вперёд, чтобы выглянуть из-за силуэта Фишль с явной обидой на лице. — Да много ты про гороскопы знаешь, Скарамучча! Аякс нерешительно трогает пальцами холодную руку Баладира, наткнувшись на абсолютный игнор со стороны последнего. Ком ребяческого смущения не позволяет нормально дышать, и он спешит отвлечься от собственной капитуляции диалогом: — А я вот рак. Что гороскоп про меня скажет? Эмми кидает на Скарамуччу терпеливый взор. — Сейчас важно сократить контакты с мрачными, раздражительными, всем вокруг недовольными людьми. — Голос у Мегистус действительно до ужаса писклявый, а из-за быстрой речи и вовсе становится каким-то сплошным зудением комара. Она шагает бодро, держится за руку Фишль и делает глубокий вдох. — Они влияют на вас особенно плохо: выводят из равновесия, заставляют нервничать. Тарталья вздрагивает и отводит взгляд в сторону, потому что этот дурацкий гороскоп напоминает ему о том, какие пылкие губы были у недовольного всем человека. Влюблённый подросток. — Смотри, Эмми. Благоприятный день для общения у близнецов. Хорошо проходят и деловые, и личные встречи. Вас внимательно и с интересом слушают даже те, кто прежде всегда пропускал чужие слова мимо ушей. Вероятны предложения, касающиеся работы. Не исключено, что появится шанс заняться именно тем, что всегда казалось вам перспективным. Мона пытается отдышаться после монолога и даже кашляет куда-то в сторону, зажмурившись до слёз в уголках глаз. — Да, а наши близнецы-то очень внимательно тебя слушали, — наконец приходит в себя рыжий идиот и смеётся даже, — и с явным интересом. Гороскоп не врёт! А Скарамучча кто? Все трое поворачиваются с немым вопросом к самому Скарамучче, а тот и не собирается отвечать вовсе, пальцем чертит в воздухе круг и наклоняется головой к плечу: — А кто сказал, что у меня есть знак зодиака? — Он не говорил, когда его день рождения. — Объясняет Фишль и открывает перед девушкой дверь в кинотеатр. — Проходи. Мегистус улыбается неловко и почти краснеет, когда быстро проскальзывает внутрь, едва ли не одним прыжком подлетая к кассе и выуживая из своей неприлично маленькой сумочки идентично неприлично маленький кошелёк, однако Тарталья успевает поднести карту к терминалу первым — джентльмен. — Твои поклонники иногда бывают полезны. — Сообщает Эмми по секрету, абсолютно доверительно, тет-а-тет и все дела, а Чайлд от такой секретности успевает покраснеть ушами и отвернуться к радостной Моне, которой не пришлось платить. — Хотите чего-то поесть, может? — Скарамучча, в общем-то, никогда не берет всякие штуки в кинотеатрах и сейчас предлагает Моне и Тарталье, прекрасно зная вкусы Фишль, которые во многом сходятся с его собственными. — Мона, я заплачу, успокойся. Чайлд внимательно смотрит на Мону и только после её отрицательного ответа уверенно отказывается, потому что после коктейлей не хочется еды абсолютно, газировки уж точно. Хочется просто сесть и сидеть остаток ночи, можно ещё поспать, пока все будут смотреть фильм, а если повезёт, то на плече Баладира. — Пожалуйста, проходите в зал на свои места. Скарамучча улыбается девушке на кассе и мягко подталкивает всех к входу в пустое помещение: кто ещё захочет идти на какой-то хоррор в такое время? Если честно, им даже не нужно искать места по номеру, они садятся на самые лучшие — два дивана в среднем ряду аккуратно посредине: Мона ожидаемо с Фишль, а Тарталья вдали от всех, по правое плечо Скарамуччи. Сеанс для них начинают раньше, и огромный экран тотчас загорается базовой рекламой перед фильмом, а свет в зале исчезает с едва слышным щелчком выключателя. Баладир расслабленно откидывается на спинку дивана разомлевшим от комфорта грузом и откидывает голову назад, взглядом из-под ресниц всё-таки поглядывая начавшуюся с унылой предыстории картину. Надо же, тема океана, и это выбрала Мегистус своими реактивными колдовскими хвостиками? Ему думается, что стекло под водой это совсем не надёжно, каким бы плотным и непробиваемым его не называли, стекло есть стекло, но прозрачность и герметичность самое то для подводной лаборатории в силу надобности в наблюдении за всякой живностью. Какой шаблон ужаса можно вставить вообще в масштабы исследовательской программы? Скарамучча никогда не увлекался палеонтологией, но описанные детали этого "монстра" кажутся притянутыми за уши, разумеется, утрированные ради эффектности картины в прокате. Проходит не менее получаса хронологии событий на экране, когда он чувствует тёплые пальцы у себя на запястье, соскальзывающие на ладонь. Вопросительный взгляд Скарамуччи встречается с умоляющим взором Тартальи, который, конечно же, не сработает в таком контексте: он подставляет левую руку для крепкого замка из пальцев, чтобы правой опуститься на внутреннюю сторону чужого бедра. Аякс под его рукой дёргается и импульсивно сжимает юношескую руку железной хваткой вплоть до побеления костяшек, в темноте умудрившись заметить ничуть не дрогнувшего парня. Ладонь Скарамуччи двигается медленно, отчасти лениво и при том несколько размашисто, изредка надавливая пальцами на кожу и большим проходясь вдоль шва на штанах с особым усердием. — Что ты делаешь? — Тихо-тихо шепчет с явным возмущением Чайлд и бессильно роняет голову на чужое плечо, носом уткнувшись удобно в изгиб шеи. Скарамучча требовательно давит и он, красный и смущенный до нельзя, может только послушно развести ноги шире, вжимаясь лопаткой в спинку дивана и съезжая немного ниже, когда длинные тонкие пальцы сжимаются у самого сгиба бедра. Тарталья хочет спрятаться, уязвимо свести ноги и сказать своему драгоценному соседу, что его руку очень легко увидеть, и неважно, что он ничего такого не делает, как это ничего не делает? Тарталью трясёт всего только из-за факта нахождения ладони Скарамуччи на нем, что уж говорить о том, что кожа просто чертовски пылает под прикосновением. У него, в рыжей кипящей голове, ни единой здравой мысли, абсолютный ноль чего-то вразумительного, сплошной набор букв, обрывки фраз и единственная надпись капсом: Скарамучча. Ещё секунда и Чайлд позорно заскулит, потому что крепкая ладонь двигается в сторону и секундно задевает пах, от чего его едва не сгибает пополам: будучи честным сам с собой, он никогда не был в таком состоянии только из-за откровенно невинных прикосновений. Баладир просто издевается, призрачно ведёт пальцами по вставшему члену через плотную ткань штанов и в ту же секунду убирает руку, будто ничего и не было и он абсолютно не имеет никакого отношения к тому, что этот рыжий полудурок трясётся лихорадочно, жжёт ему шею своим невозможно горячим лбом и, кажется, собирается сломать ему руку — настолько крепко цепляется за единый оплот поддержи в этом зале. На экране сплошной экшн: кто-то попал в пасть огромного подводного чудовища с завидной скоростью, Скарамучча скользит взглядом по предоставленной водной глади в поиске ляпов или какой-то ерунды, чтобы мысленно оскорбить режиссёра за неосторожность, и с лёгким сожалением не замечает абсолютно ничего сверхъестественного и неуместного: обычный мусор с обычного корабля, какие-то коробки, жилеты и бутылки.

Скучно.

Он поворачивает голову к Фишль и наблюдает спящую девушку у неё на коленях под звуки бешеного сражения в фильме. Какая прелесть, надо же, везде уснёт и даже криком в ухо её не разбудишь. — Давай я вызову вам такси? Эмма поворачивается к нему, видимо, не расслышав из-за усердного наблюдения за происходящим, молчит секунд тридцать и кивает согласно. Скарамучча тотчас тянется в рюкзак за телефоном, а там успевает удачно наткнуться на ключи от чужой квартиры, вручая те даме и возвращаясь к изначальной задаче. Текстовый чат в приложении слепит, на экране герои уже обнимаются после грандиозной схватки с природным катаклизмом в виде восстания древних, а водитель только сейчас отвечает на заказ и отправляет марку автомобиля с номером. Минут десять у них точно есть. Фишль медленно собирает вещи, снимает с Моны сумку и цепляет на собственную, чтобы не зацепить за волосы спящей или ещё чего хуже. — Ты живой там? — Тарталья мычит согласно и поднимает осторожно голову; свет с экрана жжёт глаза и он рефлекторно щурится, моргает быстро и мотает головой, а когда наконец адаптируется ко всему этому безобразию, разжимает руку и поднимается на ноги, по-джентльменски забирая рюкзак Скарамуччи и покидая зал первым на моменте начала титров. — Возьмёшь её на руки? — Без проблем, иди открой дверь в машине и пусть Чайлд заплатит, скажи, что отдам ему потом. — Он вальсирует умело, пропускает даму вперёд и подходит к самой Мегистус, наклоняется и медленно, бережно, будто возится с самой драгоценной вещью в мире, подхватывает тело с дивана к себе на руки. Когда Аякс заплатил, а Фишль тихо захлопнула дверь, юноша почувствовал огромное облегчение, сравнимое только с мягкой холодной постелью после адского дня, и осталось только закурить, чтобы не развеять это чувство неаккуратным движением или неправильной мыслью. — Сигареты есть? — Я не курю. Не курит он, значит, сразу видно, головой когда-то да стукнули, причём хорошо так, с душой, будто бы убить хотели, а не подарить идиотизм до конца жизни, какая прелесть. Скарамучча вздыхает и забирает свой рюкзак из лап загребущих, привычным движением ладони проверяет наличие телефона в кармане и разворачивается корпусом к стоящему рядом идиоту. — Чего уставился? Тарталья поджимает губы в тонкую бледную полоску и улыбается мягко, переступая с ноги на ногу и наконец подходя ближе. — Отель через дорогу, может?.. Баладир переводит взгляд с лица Аякса на противоположную улицу и скользит вверх по зданию, на последний, кажется, тринадцатый этаж: внушительно и дорого, почему бы просто не добраться в общежитие? Комната у них в приличном блоке, уж спасибо Эмбер, да и кровати не десять сантиметров в ширину. Чайлд замечает запинку и шагает вперёд, не решаясь ещё раз лезть с руками и любым видом тактильного контакта во избежание казусов. Молчит сперва секунд с двадцать, выдыхает шумно и живописно берёт себя в руки: — Пойдём, ну же. До общежития далеко, ты же не станешь отказываться от хорошего номера на одну ночь? Утром закажем завтрак в номер и вернёмся, а у нас наверняка все бухие притащатся. — И говорит с таким видом, будто просто предлагает всего лишь ночлег, с невинными голубыми глазами, ослепительной улыбкой и лёгким налётом харизмы. Скарамучча скользит взглядом по улице, с удовлетворением замечает аптеку и вздыхает уже почти отчаянно. Он столько месяцев игнорировал этого идиота, терпел его неудачный, наверняка в шутку вовсе, флирт и попытки показаться типичным альфа самцом, и тут решил взять всё в свои руки за одни сутки? — У нас? Ты в комнате бываешь раз в неделю. Стоит ли оно того? Нужны ли Баладиру эти... отношения? — Пожалуйста. Тарталья осторожно тянет его к отелю, улыбается во все тридцать два и загорается лампочкой, когда Баладир делает шаг за ним добровольно. — Иди оформляй, мне нужно задержаться немного. — Тарталья мрачнеет в ту же секунду, цепляется за бледную руку крепко и уже успевает открыть рот в возмущении, когда юноша продолжает: — Я не уйду, успокойся, иди оформляй. В рыжей голове вертятся мысли и какие-то необоснованные страхи, но он все же отпускает руку и по-ребячески перебегает дорогу, быстро-быстро, как мама учила в детстве, чтобы машинка не ударила в бочок. Круглосуточный магазин оказывается ближе аптеки, когда Скарамучча вновь пробегается белым взглядом по улице. Значит, он действительно собирается переспать с Аяксом.

Просто пиздец

.