Молчание.

Я, недоумевая, что это только что было, отъехал от дома Саши, и уже хотел ехать домой, но тут из своего дома вышел Жорик. Он пошел ко мне, и я остановился. Он и правда внешне похож на Сашу. Человек, видящий их впервые, мог бы подумать, что они братья. — Слушай, а можно к вам в гости? — попросился Егор. — Мне дома неохота сидеть. Я хотел предложить погулять, потому что мне тоже неохота сидеть у себя, но смелость внутри сказала "до свидания", и я просто кивнул, рассчитывая, что Жора уйдет к Ярику играть в приставку. — А, это... — Жорик почесал затылок. У него не было велосипеда с собой, и я понял, что он хочет ехать на одном. Видимо, утренняя поездка помотала его, и велики его задолбали. — Можешь пересесть на раму? — Давай лучше ты на багажик. Тут по спуску, я довезу. — предложил я, сам сомневаясь, что мы доедем живыми. — О, тем лучше! — сказал он, перекидывая ногу и мостясь сзади меня. Когда я тронулся (как тяжело поддались педали!), Жорик продолжил. — Вы с Сашей с утра так драпанули, даже меня не подождали. Не слишком великодушно с вашей стороны. — Он положил руки мне на плечи, потому что по нашим дорогам ездить без потряхиваний невозможно. — Ты у меня так лучшего друга уведешь. — Я предпочёл промолчать. Никого я у него не уведу. Саша, наверное, за сегодняшний день уже пожалел, что взял меня с собой. — Он, кстати, очень расположен общаться с тобой. — Жорик очень болтливый. Вот бы Евгений говорил так же много! — Я тебе рассказываю, потому что он сам ни за что тебе не скажет. Санёк не особо общительный, но ты его заинтересовал тем, что ты... — он заметил, что я поджал губы. Мне было очень стыдно слушать Сашины секреты; щеки налились кровью, и уши горели. Зачем Егор мне это рассказывает?! Оставил бы это между ними с Сашей, я-то сдался ему! Эх, Жора... — Тебе вообще как это слушать? Затрахал я, наверное? — от неприличного слова меня передёрнуло, и он крепче сжал руки на моих плечах. — Нет, — соврал я, — всё хорошо. — Не очень убедительно. — В его голосе послышалась улыбка. Ох, да, я слышу улыбки в голосе, и хоть в рассказе я описываю это как умение, которое дано не каждому, это очень просто. Наверное, улыбки слышит каждый. — Слушай, чё это только я говорю? Расскажи что-нибудь о себе. Как экзамены сдал? — По всем пять, кроме композиции. По ней четыре. — Кратко объяснил я. — Эа, а ты по чему экзамен сдавал, если не секрет? — В художку в Реутово. — О, так ты рисуешь! — крикнул он мне в ухо. — Как интересно! Покажешь что-нибудь? — Если тебе интересно... — Очень! — Не очень убедительно. — повторил я его фразу без улыбки. Не люблю так грубить людям, но иногда бывает. — Нет, правда, я посмотрю, как приедем к вам! Мы остановились перед домом. Сначала слез Егор, потом я, мы открыли калитку, и я завез велик. Жора закрыл за мной, и мы пошли в наш дом. Ярик сидел на кухне. Сидел и пил родительский алкоголь. Алкоголь. Когда я увидел, меня словно током ударило. — Яр, это же... Ну... Родительское... — Пробормотал я, глядя, как он отпивает из горла. Это был шоколадный ликер. Наверное, мамин, потому что отец говорил, что это бабский напиток. — Я не жадный, — сказал он, смутно глядя на нас. В бутылке осталась всего четверть, — будете? — Я - за. — Сказал Жора, беря у него бутылку за горлышко и выпивая из нее. Сделав небольшой глоток, он поморщился, на шее дважды дернулся кадык, Егор тцокнул языком и ещё раз глотнул. — А ты, Ян? — я отрицательно замотал головой, не желая и пробовать. Это же алкоголь, а мне всего лишь пятнадцать! — Да ладно, не ссы. Это останется между нами тремя. — Нет, я не буду. — тихо прохрипел я. — Ян, блин, — Ярик забрал у Жорика бутылку и протянул мне, властным голосом приказав, — пей. — Нет. — Прошептал я. — Ян, в твоём возрасте пробовали уже все, некоторые даже в запое бывали, а ты монашка недоделанная. — Нахмурился Жора. У меня задрожали губы и руки, голова гудела; я протянул руку за бутылкой и закрыл глаза. Ярик вложил мне в ладонь горлышко и сомкнул мои пальцы на нем. Я, чтоб не отступить, неестественно резким движением опрокинул в себя ликер и сделал два глотка. Он оказался приторным, густым и скорее всего, очень липким. Горло обожгла эта жидкость. Он и близко не был горячим, но было горячо в горле. И желудок... Наверное, так ощущается изжога. Когда я открыл глаза, Ярик и Жорик весело глядели на меня; брат был уже навеселе не первые полчаса, а Егору было забавно наблюдать, как я впервые пью. Яр саркастически дважды хлопнул с огромной паузой между каждым хлопком, а Жорик свистнул. — Скоро мы сделаем из тебя мужика. — Нетрезво заявил брат. — Вернее, научите всякой дряни. Если это — пить, материться, обсуждать всякие гадости и портить здоровье — значит быть взрослым, то я хочу навечно остаться ребенком. Зачем они подбивали меня выпить? Я встал и пошел к себе в комнату, сжираемый собственной совестью. Было стыдно, неприятно, совестно, омерзительно! Ярик сказал Егору: — А кто его ещё пить научит? Уж точно не отец. На досуге, — голос с улыбкой, — займёмся половым воспитанием. Я чуть не упал на лестнице и, хватаясь за перила, рванул в комнату. Меня слегка подташнивало от стыда за сделанное и за услышанное. Половое воспитание! Уши и щеки налились кровью, стыдно! Может, ещё и наглядный пример покажут?! Фу! Пусть друг друга учат, только не трогайте меня! Лучше у меня не будет друзей, чем они испортят меня! Я забрался к себе в кровать, которую не расправлял несколько дней; обычно, устав, я ложусь на пару часиков там, куда ноги приносят. Постель была холодная, остывшая, а одеяло — тяжёлое. Накинув его себе на плечи и завернувшись в него, я зажег палочку благовоний и схватил "Зов Ктулху". И ещё нужно будет лечь спать на подольше, чтоб был шанс проснуться и не вспомнить сегодняшний поступок. Хотя бы не сразу. "Если бы небесам захотелось когда-нибудь совершить для меня благодеяние, то таковым стало бы полное устранение последствий случайного стечения обстоятельств, которое побудило меня бросить взгляд на одну бумагу..." Читать было невозможно. Я отложил книгу в сторону и, съедаемый совестью, лег ногами на подушку, покрепче завернувшись в одеялко. Алкоголь! Как я до такого опустился! Но ведь это останется между нами тремя, так? Они ведь не станут рассказывать об этом никому? Они выше этого. Мой измученный мозг сказал мне "до свидания", и я провалился в сон. Надежды забыть об алкоголе и о словах ребят меня покинули. Снилось мне что-то очень странное. Я запомнил лишь некоторые смутные сцены: сначала я стоял на коленях перед чьим-то плащом, плача и целуя его края, а когда мне подали руку с перстнем, я поднял заплаканные глаза и узнал Евгения. Его руку я лихорадочно расцеловал до самого локтя. Потом смутные сцены бега, ходьбы по огромному дворцу, взмахи длинным плащом, а затем более-менее четкая сцена: я сижу на кровати с балдахином, а мои длинные волосы (они были гораздо длиннее, чем в жизни) расчесывали чьи-то грубые руки, попутно гладя меня по шее. Потом, когда я обернулся, мне смутно запомнились знакомые черты лица, я коснулся подушечками пальцев его губ и резко проснулся сев. Я был весь потный, одеяло лежало на полу. За окном было светло, но я знал, что сейчас ночь; ещё бы, мой организм привык почти не спать. Я спустился в душ, желая смыть с себя вчерашние события и свой сон. Ян, ты испортился! Что за дрянь мне снилась? Дрожащими руками я закрыл замок и лихорадочно, едва успев раздеться, бросился под душ и включил ледяную воду. Я мыл голову и стоял под душем очень долго, желая смыть с себя всё, что успело приключиться со мной. Стыдно, Ян, стыдно! Так тебе и надо, тебя должна грызть совесть! Выйдя из душа и справившись с дрожью, я решил прогуляться. И что, что сейчас ночь и что я целиком в домашнем? На улице трещали сверчки, в кустах пробежало что-то сравнительно небольшое. Наверное, еж. Или крыса. Июнь, белые ночи... Как классно. Ночь, но ещё светло. Я вышел из двора и пешком пошел вниз по дороге. Ноги переставлялись не спеша; а куда мне спешить? К тому моменту, как проснется брат, я уже буду дома. Недалеко от меня скрипнула калитка, я увидел силуэт и, благодаря хорошему зрению, разглядел Евгения. Он выходил из собственного дома с видом вора: тихо, и стараясь двигаться осторожно и медленно. Мы встретились взглядами. На его лице читалось недоумение, на моем, наверное, тоже. — Какими судьбами? — сухо поинтересовался он. — Тот же вопрос я могу задать тебе. — Я гуляю. — Ответил Евгений, подходя ближе. — И я, — я пригляделся к его лицу. Во сне я стоял перед ним на коленях, но волосы расчесывал мне точно не он. Губы, которых я коснулся, были сухими, немного дрожащими, потрескавшимися. А у Каберского они были обкусанные явно самостоятельно, ни капли не сухие, фигурные, — мы можем прогуляться вместе? — А ты думал, мы, встретившись посреди ночи, пойдем разными дорогами? — Ну, может, ты не захочешь гулять со мной... — Бред. — Фыркнул он, направляясь в сторону реки. — Куда идём? — Да примерно туда же, куда идёшь ты, — я сунул руки в карманы и чуть не навернулся, — куда-то к реке. — О, погнали на ромашки? — предложил он. — Конечно. Как раз недавно собирался туда сходить. Мы спустились по дороге к мосту, и там остановились. Я спустился к реке и набрал в ладони мутной воды; всё равно, какая она, лишь бы холодная. Этот сон меня не отпускает, и за это стыдно. Как я мог предположить, что мне снился Евгений? Максимум он мог сниться мне тем императором (или идолом. Я не помню сон), но уж точно не тем, который с грубыми руками. Стыдно. Евгений спустился и поглядел в воду. В ней болтались по направлению течения водоросли. — А почему у тебя голова мокрая? — спросил он меня, кладя руку мне на макушку. Мне понравился этот жест, но как только я об этом подумал, рука соскользнула по волосам и отдалилась. — Я ее помыл почти только что. — Оправдался я. — Молодец, — сухо отметил Ев, — я, бывает, голову за тридцать минут до школы мою. — Его губы озарила заразная улыбка. Я еле сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ, хотя если я и улыбался, то не обнажал зубы. — Вот это скорость. — Поощрил тему разговора я. — А почему не с вечера? — Ну, глупый вопрос. — Отметил он, и я тут же мысленно дал себе пощечину. — Не успеваю. Вырубаюсь. День тяжёлый, я не высыпаюсь совсем. Вот, как-то возвращался зимой с музыкалки в десять! Темень...! "А я с рисования приезжал в одиннадцать, когда только начинал ездить." — подумал я, но не озвучил, потому что внутренний "Я" устал получать пощёчины. Евгений перевел взгляд на думающего меня и пощелкал перед моим лицом пальцами. — Эй, очнись. Тебе, наверное, не стоило выходить гулять ночью. Спишь. — Нет, я выспался. — Соврал я. — Убедительно. — Саркастично заявил Ев, напомнив мне о Жорике. Снова затошнило. Наверное, я скривился, потому что Евгений спросил. — Ау, ты в порядке? — В полном. — Прохрипел я, снимая обувь и суя ноги в воду. Прохладно. Хорошо. — Спасибо, что спросил. — А как тут не спросить! — Бодро воскликнул он. — Если ты тут коньки отбросишь, то виноват буду я. Мне лишние проблемы не нужны. — Да кому вообще нужны проблемы? — мечтательно заявил я. — Они всегда лишние. "И шапки он нас заставляет зимой носить, потому что ему проблемы не нужны, — внутренне усмехнулся я, — и в магазинах именно поэтому расплачивается за нас." Мы неловко замолчали. Евгений принялся разглядывать свои руки, я поднял штанины и опустил ноги в воду по колено. Было немного неуютно, и Евгений предложил продолжить наш путь к ромашкам. Я нехотя согласился. Пришлось вылазить из воды. Как всё-таки красивы белые ночи! Возможно, они делаются такими прекрасными лишь от осознания, что сейчас ночь, однако всё ещё светло и никого нет на улице; все спят... Ромашковое поле благоухало, Евгений зашёл в него, опять не опасаясь змей, и опустил руки в траву. За ним оставался немного помятый след, который по мере его отдаления исчезал. Я поспешил нагнать рыжего. Всё же от осознания, что тут змеи, было немного страшно, но ведь я сравнительно везунчик; даже пчелы не кусали ни разу. Евгений глубоко вдохнул и принялся рвать ромашки. — Знаешь, если будет много, то их заберёшь ты, — указал мне Евгений, — и засушишь на чай. — Как скажешь. — Согласился я. *** Вернулся я в семь утра с огромной охапкой ромашек, и крадучись, заглянул в комнату Ярика; на полу, рядом с расправленной кроватью, лежал брат, а рядом, едва не обнимая его, лежал Егор. Картина была бы очень милой, если бы эти двое не грозились "заняться моим половым воспитанием". Лучше ничего об этом не знать и умереть бездетным, нежели обучаться с этими двумя. Я немного успокоился насчёт вчерашнего; чувство стыда постепенно померкло. Становилось спокойнее. Я лег спать, рассчитывая днём ещё сходить на карьер и сделать пару набросков для плаката в клуб.