Любимые омеги бесславного Принца Харольда

«Твое сердце бьется между ног» Futagogo, «Единорог».

— Эй ты! Руки чистые? Зевающая, разморенная крепким элем, сытая Гуля неторопливой походкой спускалась по лестнице на первый этаж дворца, полностью отведенный под быт северной дружины. Альфа, не задумываясь, взглянула на свои красные ладони с золотыми перстнями на грубых пальцах, вытерла их о дырявые штаны. Вздрогнула. Поймав стопку чистых, но много лет пролежавших в бельевом шкафу, светлых простыней у самого пола. Не без интереса засмотрелась на тонкие смуглые щиколотки Яхонта-Вестала. Омега сердито притоптывал на месте, укоризненно глядя на женщину с высоты своего кукольного роста. — Ноги не держат, альфа? Отнеси простыни в покои Принца Эрика. — Ноздри мальчика сердито раздувались, — Варвары! Вы развратили и споили всех моих служанок. Проклятые Эмпти слабы на передок. Слезно клялись, что больны, а после хохотали под моими окнами в саду, когда их щупали, как кур. Мерзость. Остались только древние старухи, от которых нет никакого толку… А я не намерен носить свекрови ночные горшки. Должен же от вас, белых, быть какой-то толк? Жрете наш хлеб, пока Королевство голодает. Гуля не сводит тупого коровьего пьяного взгляда с подола траурного платья омеги, сидя на мраморных ступеньках со стопкой постельного белья. Когда жесткие женские пальцы коснулись дорогой ткани у хрупких тоненьких ножек, Яхонт больно пнул альфу носком туфли в плечо. Грубый жест мальчика остался безнаказанным. Злой и немного довольный собой, он направился к дверям покоев старого Короля, отныне занятых Княгиней Ялыной. С высоко поднятой, скромно причесанной и, пожалуй, самой красивой в столице головой под черным капюшоном хитона. Гуля сонно моргнула, проглотила оскорбление вместе со сгустком соленых соплей и по-поросячьи взвизгнула. Яхонт-Вестал выронил из кружевного кармана нечто по-металлически звонкое и блестящее. Великий и Ужасный Урру, нет предела твоей щедрости! Хоть бы это оказалась драгоценная сережка или золотая монета! — Не подумайте, что я прогоняю Вас из собственного дома, деточка. Монаршие покои жали Ялыне в плечах. Светлые холодные стены, как в келье, дубовый книжный шкаф, письменный стол у окна без штор, аккуратно заправленная стариковская кровать. Нет ни атрибутов роскоши, ни утонченного вкуса, ни признаков того, что Король принимал в своем мрачном углу внуков, советников или прекрасный пол. Он перечитывал одни и те же книги, требовал одни и те же пресные блюда, привык разговаривать с одними и теми же пожилыми слугами. Ялына и сама стеснялась назвать себя молодой, особенно глядя на упругие щечки пятнадцатилетнего Яхонта-Вестала. Статус обязывал княгиню жить в покоях поверженного Короля, насквозь пропахших пылью и могильным смрадом. Женщина-альфа скучала по высоким колоннам из резного дерева, просторному балкону Терема и широкому столу для хмельных пиров. Как нарочно покои Принца Эрика находились в противоположном крыле дворца. Быть может, улыбающийся нежный лик омеги с золотыми волосами радовал бы жирное сердце хозяйки Севера каждое хмурое утро. Старому отцу были противны шаги и аромат развратного сына, не то что неутихающий скрип его кровати. Если Принц Яспер вернется в столицу на своих ногах, то не захочет сделать в комнате деда ни одного изменения. И плачущему, полностью обнаженному под плотным хитоном Яхонту придется каждую ночь стучаться в эту серую невзрачную дверь. — Ваше нахождение здесь, как минимум, компрометирует Вас самих, Яхонт-Вестал. — Удрученно протянула Ялына. Пурпурная тахта из тронного зала заменяла ей кресло. — Вас заставляют носить траур по человеку, с которым Вас ничего не связывает. Насколько мне известно, этот брак — желание Ваших родителей. И Яспер благородно поступил, сохранив Вашу девственность до войны. Быть может, сам не был уверен в победе. Вы свободный омега и еще сможете выйти замуж. Вы честолюбивы, избалованы, образованы и убийственно красивы. Я понимаю, почему Яспер выбрал именно Вас. Вы действительно достойны того, чтобы рожать детей для правящих династий. Но чем дольше Вы живете с моей дружиной под одной крышей, тем хуже для Вашей репутации. Рано или поздно — придется вернуться в родительский дом, ведь Вам своего жениха никогда не дождаться. Другой вопрос: вернется в капитанский дом Яхонт-Вестал или Яхонт-Эмпти. Север благороден, несмотря на россказни здешних альф. Ваша честь и честь Принца Эрика под моим покровительством. Но Вас посадить на цепь права не имеет никто. Не лучше бы Вам просто уйти, пока это безопасно? Пока на течку еще нет даже намека? Губы на побледневшем лице Яхонта изобразили уже привычный оскал. — Благородная Северная княгиня… Ворует грязные омежьи чулки. Отвратительно. — Дитя! Я ведь сделала это не из праздного любопытства. Ответили бы Вы прямо, спроси я у Вас такую интимную вещь? К счастью, в невинности нет ничего дурного. Возвращайтесь к папе и выходите замуж по любви. — Княгиня слащаво улыбнулась. — Ваш плен тоже окончен. Яхонт снимает капюшон хитона и делает женщине шаг навстречу. — Батрак заметил, что хозяин любил свиней и хрюкать начал. Хм! — В черных глазах юноши блеснула ледяная ненависть, — Ожидаете, что я сейчас попрошу позволения остаться? Потому что привык носить бархат и золото и принимать ванну с пеной? А в родительском доме мне придется мыть полы и доить коров… Или потому что я люблю Яспера до безумия? Он мне безразличен. Ожидаете, что, умоляя, начну раздеваться? Или подарю Вам ключики от трех замочков свекровушки? Перетопчетесь. Я — Принц Яхонт, Княгиня. И у меня больше прав жить здесь, чем у кого бы то ни было в этом дворце. Ведь если я вернусь… Народ решит, что Яспер мертв. И их альфы тоже. Последние, кто сохранял верность мужьям, потеряют надежду. Это дом моего жениха. С которым я порву, как только увижу его живым и здоровым. Не волнуйтесь за мою честь. Лучше передайте своим воинам, чтобы отпускали моих слуг днем работать. Я не намерен сам чистить камины и стряпать. Яспер взял меня за другие достоинства. И не советую давиться слюнями на Эрика. Если не хотите, чтобы Бруно испачкал Вашими мозгами эти гадкие белые стены. — Ну разве можно так разговаривать с альфой, дитя? — Немигающий паучий взгляд женщины изучает крошечную фигуру дерзкого мальчишки. — Папа не мог научить меня вежливости. Ведь ему самому отрезали язык еще в молодости. Благо брат замаливает в монастыре мои грехи. — Яхонт-Вестал. — Примирительно взмахнула полной ладонью Ялына, — Меня совсем не удивляет, тем более не трогает Ваша верность и мнимое благородство. Я охотно верю, что при всей красоте, достоинствах и голубой крови Яспера, его можно не любить. Как и любого альфу. Я вижу, что Ваше сердце уже занято, дитя. Но не человеком. А этим куском золота. Ялына вынула из узкой полки письменного деревянного стола изящную омежью корону, напоминающую терновый венец, завернутый в плотную обтирочную ткань. Что бы это не означало, корона Принца Эрика пролежала в столе отца четырнадцать лет. Вместе с фамильными печатями, обломками гусиных перьев для письма и лекарством от изжоги. Взгляд Яхонта-Вестала скользит по витиеватым граням короны. — Омеги могут мечтать не только о драгоценностях и крепких ласковых альфах, но и о власти. Вы не теряете надежду стать принцем. Кто я такая, чтобы Вас за это осуждать? Я украла омежьи чулки. Я завоевала ваше Королевство. — До сегодняшнего дня в моей власти были только куклы и младший брат, которых я потерял. Я не могу мечтать о том, чего не знаю, Госпожа. — Мальчик нехотя поклонился, — Я не покину дворец и не оставлю Эрика наедине с дружиной северян. Это слишком даже для его задницы. Ялына грустно усмехнулась. Нежный, миниатюрный и хрустально хрупкий, затянутый в тончайший корсет, как дорогой бокал, омега напоминал покойного Пыха-Крейтера детскими ладонями и размером ноги. Тот был северным княжичем по праву, но хотел чего-то совсем другого, того, что северная княгиня не могла ни купить, ни завоевать. Достанься ему хоть капля наглости смуглого мальчишки — Пых прожил бы дольше. — Спойте нам как-нибудь на пиру, Яхонт-Вестал. С нашими праздниками ни один бал Короля не сравнится. — Я подумаю. — Бросил омега сквозь шуршание траурного платья. Выплыл из комнаты сгустком черного смога.

***

Лог инстинктивно дует на ложку давно остывшего крепкого говяжьего бульона и отправляет ее в рот. Холодный соленый жир обволакивает короткий язык, стремится в голодный желудок. Слизывает последнюю каплю с обветренной нижней губы, ощущает новый прилив сил, домашний покой и самое низменное из удовольствий. Пару лет назад омега не мог прочувствовать ничего, кроме сочетания вкусов, текстуры и температуры пищи. Теперь его настроение зависит от здоровья и благополучия нескольких родных людей. От редких воспоминаний, делающих Лога счастливым. Омега с аппетитом хлебает холодный бульон, сидя на хлипкой деревянной табуретке возле привязанного к кровати потухшего бледного Бруно. — Что? — Вскинул светлые брови Лог-Крейтер, его ноги в тяжелых валенках не достают до пола, — Твой братец решил, что суп поднимет тебя с постели. Ты уже третий день ничего не жрешь, должно быть, кровью Суно питаешься? Вот я принес бульон и ем. Тебе легче? От родных детей спрятал! Ночью варил, как крыса! Наутро один из моих, ну, самый одаренный, пек пирог. Начинка сырая, стряпать он не умеет! Края из теста съел, чтоб я не нашел, а капусту в суп — довариваться! Ну и баланда получилась… Теперь ему весь день животом маяться. Я понимаю голод, харчи надо беречь, но зачем травиться? Хе-хе… Идиотина, а не омега… Отвернулся? Не интересно? Сейчас доем и уйду, Бруно. А с тобой, нет, не поделюсь. Пусть муж тебе разносолы готовит. Нос он воротит, кашу не ест. — Омега кивнул в сторону столика с лекарством, свежими бинтами и не тронутыми тарелками с завтраком и ужином. — Северные альфы в городе, делают нашим подругам белокурых детей. А этот, с дырой в щеке, натрахался на две жизни вперед. Полы вон моет в подвале, притих. За ребенком смотрит. Может, что-нибудь из него вроде папаши и получится?.. А Сахарок-Вестал подхалим! С такими невинными глазками и ноги раздвигать не придется, альфа принесет на блюдечке, что пожелает, за одну слезинку! Даже у меня половину пряника выпросил. Вот что я Эрике скажу?.. Бруно. Ты пережил кастрацию и каторгу, глупо теперь умереть на больничной койке. От тоски. Серые шторы из хиты отделяют их от основного лазарета. Суно нервно перечеркивает рецепт лекарства, не может сосредоточиться, чтобы рассчитать нужную дозу, время от времени ловит глазами статичный профиль брата. Сахарок хлюпается в половом ведре и, как только раздраженный Бон-Бон обращает на него внимание, ныряет под стол. Хочет внимания. Бруно нехотя поднимает взгляд на Лога. Замечает, что омега съел уже полбанки говяжьего бульона. С трудом усмехается. Бинты на разбитой голове заменяют привычную повязку. — Я рассыпался… Я слаб. Он был прав насчет меня… — Сдавленный шепот сквозь сухие губы. Лог вздрогнул, собираясь окликнуть лекаря Суно. Больной впервые за три дня сделал над собой усилие, чтобы выразить мысль в словесной форме. Это важный симптом, как желчь, кровь или отошедшие воды у роженицы. — Он сказал, что я был рад… Рад, когда Эрика разлучили с детьми. Рад его заточению. Я теперь все время об этом думаю, Лог. Я сомневаюсь в себе… Сомневаюсь, не открыл ли двери в покои маленького Яспера нарочно… Принц не заслуживает такого мужа, как я. Я просто хотел его защитить. Я и не думал, что в этом есть корыстный умысел… Я стал убийцей, Лог. Того хуже, я стал… хуже всех мужей Эрика. И подпустил другого человека к себе слишком близко… Я не хочу теперь жить. — Я не знаю, кто тебе этот человек, Бруно. Но знаю, что все Королевство тыкало в тебя пальцем, называло безумцем и юродивым. Называло Принца Эрика блядью. А ты пропускал все эти слова мимо ушей. И никогда в своей правоте не сомневался. — Лог усмехнулся, откладывая банку супа, — Я думал, что ты не сомневался… И я бы поступил так же на твоем месте. Каждый раз, я поступал бы также. Потому что мы с тобой одной крови. И кровь наша второсортная с примесью, и руки бывали в дерьме. Я не знаю, хороший ли ты человек. Но ни один альфа, из тех что я знаю, не шел на такие жертвы, на которые отважился ты ради своего любимого. И Принц Похоти не такой идиот, чтобы не заметить это! Ты все, что у него осталось… «Он сказал»! Великий Урру! Тебе не насрать? Я к тому, что… Может быть, этому загадочному «ему» никогда не приходилось защищать кого-то так отверженно, и так бескорыстно кого-то любить… Может, это ему не хватило духу на это? Может быть, это он слаб? А из тебя, мальчик с бедной улицы, что кормил свою семью с малых лет. Мальчик, которого выбрал своим супругом самый прекрасный омега столицы. Мальчик, который отказался от честного имени, чистых рук и свободы ради любви. Из тебя можно делать гвозди, евнух Бруно. Бон-Бон замер, покраснев, в правой руке у омеги половое ведро полное грязной воды, на рукаве левой — болтается сынишка. Евнух Бруно, поскуливая, повис на плече сконфуженного Лога. Такого маленького и грубого для дружеских объятий с человеком, рожденным альфой.

***

Несся вниз по лестнице, чудом не наступив на подол ночной рубашки. Заплаканный, разъяренный, с непокрытой головой. Минуя последнюю ступеньку, сбил с ног слугу-северянина с тупым лицом. Опрокинул на давно немытые полы дворца соленую селедку с луком. Вбежал в просторный шумный зал, где пили, танцевали и набивали брюхо дружинники. Миниатюрная фигурка, тонкие черты лица и омежьи глаза, полные горячих слез, заставили Ялыну засомневаться в том, что она овдовела. Пых-Крейтер, юный и как всегда несчастный, спешит рухнуть жене в ноги, жалуясь на очередную подлянку от мерзой Лор, или того хуже — сообщить, что они вновь потеряли ребенка. Хищные глаза подданных в сторону неодетой омеги нанесли Северной Княгине личное оскорбление. — Ключи! — Завопил Яхонт-Вестал, тряся длиннющими черными волосами, указал смуглым пальцем женщине прямо в лицо, — Ключи, лживая ты свиноподобная, сука! Ключи от пояса верности Эрика пропали! Никто не видел, чтобы он выходил из своих покоев сегодня! Двери туда заперты изнутри! Ты или твои варвары сделали с Эриком что-то! Ты клялась! Клялась, Ялына, что он не пострадает! Эрик не стал бы предавать мужа, он сам просил меня не давать ему ключи без крайней нужды! Что ты за Хозяйка Севера, если не можешь уследить за этим похотливым сбродом?! Я отрублю голову каждому, кто посмеет прикоснуться к Эрику!.. Оскорбленные альфы рычали в унисон, исподлобья глядя на дрожащего уязвимого мальчика. Княгиня Ялына отбросила деревянную ложку и поднялась с места. Дружина, не сразу, но поспешила следом за правительницей. — Ломайте дверь. — Пробовал! — Потирая ушибленное плечо, буркнул Шестипалый Гюнтер, судорожно восстанавливающий дыхание, — На века строили. Это ж не дворцовая каморка, а покои принца. Постараться надо, чтоб вынести! — Пха… Тебе, щенок, это и впрямь было не под силу. Зря руку вывихнул! — Оскалился один из белых альф. — Княгиня? Яхонт жмурится. От удара плечом Ялыны по двери из красного дерева — во все стороны разлетелись щепки. Женщина-альфа поджала полные губы, тревожно оглядывая неуютную комнату, уверенным движением потянула мальчика внутрь за белый рукав. Покои Эрика пропахли белым вином. — Ах-ха-ха… Она попросила локон моих золотых волос. А я говорю: если бы дарил каждой альфе, что приходит на мой порог, хоть один волос, не отрастить мне такой косы! Потом она просила… Ну вы же все понимаете, что у такого как я в избытке, что у меня можно еще попросить? Мой отказ ее оскорбил. Аха-ха-ха… Слово за слово и мне разбили губу. А я это не люблю. Не люблю, понимаете? Чтоб на меня поднимали руку… Меня только отец и бил, да и то малышом, мухобойкой… Но кто я такой, чтобы это терпеть? И кто она?. Посиневшая от удушья Гуля лежала в железных цепях на полу, как жертва в объятиях анаконды. Растрепанный, после драки, но сохранивший свою честь, пьяный Эрик лежал на кушетке в разорванном платье. Дохлебывал третью бутылку и нервно теребил подаренные мужем, четки. — Хорошо, что ты пришел, Яхонт-Вестал. Мне ведь давно надо в уборную. — Принц протянул мальчику отвоеванный теплый от его ладоней ключ, — Найдите ножницы по металу или кусачки, какие покрепче и расцепите меня с ней… — Всхлипывание, — Вы главное Бруно ничего не говорите.

***

Неровная линия завершает легкий набросок на каменной стене. Князь вздыхает, удовлетворенный своей работой. — Твое пыхтение спугнуло мое вдохновение, Бруно. — Жесткие, серые от угольного карандаша мозолистые пальцы Азира, заплетают отросшие волосы в короткую косу на ночь. — Я все же рад тебе. Альфа оборачивается с любезнейшей из улыбок, быстро морщится, не ожидая громкого лязганья железа. Не открывая глаз, обнимает себя за плечи. Между ног гостя проскальзывает ледяной ветер. Желтые огоньки свеч танцуют в отражении наточенного острия меча. — Я убью тебя, Азир. И твоего осла тоже… — Сквозь прерывистое нездоровое дыхание и острые клыки выдавливает из себя евнух. Гораций перестает жевать клочок бумаги, украденный из мешка хозяина и поджимает мохнатые уши. Пот градом бежит по красному и горячему лбу Бруно. Повязка на глазу вымокла, хоть выжимай. Он спрыгивает с каменного выступа уверенным движением. Грохочущий звук соприкосновения подошвы сапог с полом заставил Князя Азира вздрогнуть. Альфа не предпринимает никаких попыток защитить себя. Фиолетовое пончо, никак не справляющееся с декабрьским морозом, висело на крепких мужских плечах. Азир неожиданно для себя перестал ежиться — от Бруно веяло жаром, как от камина. — Ты не первый человек, что угрожает Горацию. Меня-то за что? — За мерзкую проповедь, о которой никто не просил! — Евнух ходит вокруг степенно сложившего руки по швам альфы кругами. Пылающее дыхание то у одного уха, то у другого, — За слова, что сделали меня меня больным и беспомощным! За то, что принес смуту в мою жизнь! Лицемерная тварь… Ты сейчас мне улыбаешься и смотришь с такой нежностью… Я думал, что впервые за много лет встретил друга… Я хотел убить себя после того разговора, на крыше! Слышишь?! Бруно, не сдержавшись, всхлипывает. Азир закусывает нижнюю губу. Молчит. — Ты очень дорог мне. Но… — Влажный заботливый взгляд пытается отрезвить собеседника, — Ты что-то себе придумал, Бруно. Я счастлив, что встретил тебя. Но твоя опека над принцем… Делает хуже тебе самому… Ну, как я мог знать, что тебя этим обидел? Тебе угодно, чтобы я читал твои мысли? Ты много хочешь… — Заткнись, Азир! Заткнись… Заткнись, я умоляю тебя… Ты должен был это знать! Князь умиротворенно вздыхает, проводит теплой ладонью по беспокойному сердцу, запертому в собственной грудной клетке. — Ты назвал меня лицемером. Но еще недавно клялся, что никогда не придешь ко мне. И вот ты в третий раз на моем пороге, милый Бруно. Я… очарован тобой. Звонкая пощечина сбивает Азира с ног. Пончо, как опахало, задувает несколько свечей. Альфа инстинктивно хватается за пунцовую щеку, озадаченно смотрит на евнуха снизу вверх. Бруно заносит тонкий легкий клинок над головой князя со звериным оскалом. Представляет его нарубленное в фарш тело во всех красках, со сладковатым тошнотворным трупным сладким запахом и с очнувшимися от зимнего сна мухами-падальщиками. В руках евнуха тот самый меч, что стоил писарю Ялыны руки. — Ты не можешь меня любить. — Мокрые губы Бруно дрожат, аж слюна пузыриться у уголков рта, — Ты меня совсем не знаешь… Любить? В прочем, пусть безумец хватается за слово, что ему наиболее понятно и привычно. — Ты всего-навсего хочешь овладеть мной, как течной омежкой. Твоя похоть извращена, содомит. Это против природы. Против воли обоих наших богов… Но знаешь что?! Если любишь… Если все-таки вопреки здравому смыслу любишь… То докажешь это собственной кровью и дерьмом. Я, признаться… Много лет ничего между ног не чувствую… — Виновато хихикнул Бруно сквозь хищный оскал, — Но согласен выебать тебя рукоятью этого меча. Меч северный, с вашими погаными рельефными узорами. Тебе должно понравиться… Азир замирает. Евнух быстро хватает его за запястье и заставляет ощутить форму и длину деревянной части оружия. Выбить меч из рук, а затем последние зубы одноглазой сволочи! Подушечки пальцев князя деликатно касаются отполированной рукоятки. Смелая фантазия доставляет физическое удовольствие, заставляет красноречиво облизнуться. Рука синеет, так Бруно сжал ее в своей хватке. — Я сниму с тебя сапоги, альфа… — Краснея, обещает Азир. Как обещает согласная на первую вязку побежденная инстинктами омега. Ноздри Бруно раздуваются от гнева. Он заталкивает рукоятку меча в собственную глотку, смачно и звонко ее облизывает. Язык скользит следом за резным узором, изображающим тупорылые овечьи морды. От увиденного у Азира перехватывает дыхание: кровь отлила от головы в пах, а ведь надо потом восстановить в памяти. Зарисовать. Резким движением Бруно вырывает черный шнурок из рясы. Нечищенный сапог опускается у лица Князя Азира. Тот ловит холодный воздух ртом, как выброшенная на берег оглушенная рыба. Медленно тянет вниз кожаное голенище. Евнух не носит носков. Сапоги оставили на его щиколотках кровоточащие мозоли. Пальцы Азира скользят от грубой кожи босой пятки, по своду подошвы к плюсне. Бруно испуганно вздрагивает. Не ожидал, что прикосновение альфы к его телу может оказаться таким приятным. Не позволяет Азиру дотронуться до второй ноги, грубо скидывает левый сапог. Тот улетает к стене и разбивает большую стеклянную банку, в которой князь смешивал краски. Бруно рычит, стоя босиком на каменном полу. Древний брачный обряд соблюден. Азир послушно приспускает штаны вместе с утепленным шерстяным бельем. Становится голыми коленями на припорошенный сырым сеном, легким снегом и песком мрамор. Длинное фиолетовое пончо стыдливо прикрывает белые узкие бедра князя. Жесткая ступня Бруно опускается на крепкие лопатки, евнух всем весом тела вдавливает альфу в пол. Белые локоны князя щекочут голые ноги. Азир чувствует, как его руки намертво связывают тканевым шнурком. Бруно занят надежнейшим из известных ему узлов, игнорирует уязвимую наготу альфы. Азир слышит шуршание деревянных четок и рычание за спиной. Глухо вскрикивает — сильные руки растянули, его, как лягушенка, или разломили пополам, как сочный арбуз, который Северный Князь ел лишь единожды. Болотная морошка вкуснее, чтоб вы знали, глупцы! Слепок от пола останется на покрасневшей щеке Азира на несколько часов. Бруно дотрагивается до жесткого кончика мокрой рукояти меча, и возможно впервые по-настоящему ощущает паршивою тоску по утраченной мужской силе. Он никогда бы не позволил себе предложить Принцу Эрику нечто подобное. Изнасиловав Азира продолговатой деревяшкой, Бруно на мгновение вернет себе юродивый душевный покой. Докажет свое превосходство. И то, что ему ни до чьих чувств, кроме любимого мужа, нет дела! Князя контузило собственное сердцебиение в горле. Рукоять меча упирается в пульсирующее анальное отверстие. — Ты поранил ладони, щеночек-Бруно? Хочешь, я на них подую?.. Горячие крупные слезы капают на смуглые запястья, соль стекает к свежим ранам. Бруно сдавленно рыдает с громкими придыханиями. Острый клинок выскальзывает из дрожащих мужских ладоней. Черные мокрые от пота волосы скрывают сморщенное лицо. Сжал до предела лезвие. Не смог. Шнурок лопается, как по сигналу. Зрачки Бруно сужаются. Мгновение. И горячий язык альфы у евнуха во рту. У обоих пересохло в глотках от перенапряжения. Твердый и вызывающий рвотный рефлекс поцелуй. Бруно, скуля, беспомощно отталкивает колючую щеку Азира дрожащей ладонью. Громко шипит. На лице князя остается след от кровавой пятерни. — Нет, Азир! Нет! Нет, нет, нет...не-е-ет…! Белый альфа впервые скалится на обескровленного Бруно, требуя того немедленно заткнуться, уверенно сползает от шеи евнуха все ниже. Азир ощущает небывалый прилив сил и твердость во всех чреслах. Бруно кажется, что последняя отвага утекает вместе с терпким потом из тела. Вжимает голову в дрожащие плечи. Азир торжественно улыбается, нежно массируя смуглые ступни евнуха. Лукавые синие глаза мигают в полумраке. Когда скользкий язык альфы проскальзывает между большим и указательным пальцами ноги, Бруно слышит и пугается чужого стона, вырывающегося из впалой груди. Их в руинах языческого храма только двое, а рот Азира сосредоточен на том, чтобы доставить евнуху удовольствие. Обсасывает каждый палец, смакует, мерзавец. Бруно не сразу, но идет у наслаждения на поводу. Откидывается на ледяной мраморный пол. Стонет сквозь слезные поскуливания писклявым мальчишечьим голоском. Ловит воздух обветренными губами. Закрывает глаза. Черные волосы елозят по сену. Азир, мурлыча, не может отвести взгляд от прекрасного зрелища. Слюна проникает глубже сквозь пальцы. И когда князь уверенным движением задирает рясу евнуха, то не встречает даже напускного сопротивления. Во влажном спокойном взгляде снизу — согласие и доверие. Бруно на полшага даже двигается бедрами к напряженному альфе. Азир хохочет в голос и ложится напротив. Бруно всхлипывает. Князь крепко хватает окровавленную ладонь евнуха и сжимает на собственном горячем половом органе. Громко и быстро мастурбирует бледнеющему, потерявшему дар речи Бруно на ушко. Евнух слышит, как его слабое сердце стучит у Азира между ног. Еще пару мгновений и кулак наполняется огненным княжеским семенем. Альфа на выдохе макает в него указательный палец, словно в белую краску. Проводит от края похолодевших губ Бруно к мочке уха тонкую линию. Дорисовывает улыбку. Тот инстинктивно облизывается, забывшись, и громко кашляет. — Ты загостился, евнух. Тебе пора… Передай Принцу Эрику мой поклон. Священное имя впервые не вызвало никаких эмоций. Оправив помятую и мокрую от зловонного пота черную рясу, Бруно, пьяно шатаясь, поднимается. В бреду цепляется за каменную пыльную стену. Не в силах что-то сказать, качает разлохмаченной головой, переступает через ноги расслабленно лежащего Азира. Покидает языческий храм. Босиком.