Любимые омеги бесславного Принца Харольда

Мгновение как выдохся. Еще три месяца назад не знал вкуса плотской любви. Тем более не думал, что от нее, как от быстрого бега, рубки дров или натирания дворцовых лестниц до блеска можно устать. Что близости может быть с лихвой достаточно. Расслабленно опустил смуглую гладко выбритую щеку на крепкое голое омежье плечо. Залюбовался карамельным блеском мокрых золотых волос Принца Эрика. Бесконечно длинные и волнистые, они напоминали диковинные речные водоросли, и двадцатидвухлетний Бруно был из той редкой породы людей, что не спешили срывать понравившийся цветок или разорять упавшее птичье гнездо из примитивного любопытства. Он не из той породы альф, что засовывали влажные горячие широкие языки брыкающейся омеге в глотку, глухо рыча. Что стремились укусить за холку, самоутверждаясь. Ласковый и удобный, сдержанно восстанавливал дыхание в чуть теплой ароматной воде с осевшей мелкой пеной, как в застоявшейся кружке с пивом. Белоснежная ванна в королевской купальне напоминала огромную кухонную чашу. В тот миг, когда сконфуженный Бруно переступил высокий бортик, проскользил голым задом по мокрой керамике и едва не разбил голову, уставший от ожидания и раздраженный Принц Эрик, потягивая бокал белого вина, вспомнил о том, что по этажу для слуг бродит много здоровых альф, готовых ему услужить. Не таких нелепых и неопытных. Но вот Бруно, пораженный громким порывом ветра снаружи, вскакивает на ноги, выпрямляется во весь рост и во все великолепие, всматривается в ночную потаенную стихию с детским восторгом. В рыжем мерцании свеч сильная смуглая грудь альфы (без мерзких колючих волос, что особенно нравится Эрику! Разумеется, Бруно не отодрал их горячим воском. Лишь год назад привык чистить зубы и стирать носки. Все в его контрастной межрасовой красоте аутентично. Все по велению Его Высочества!) на вздохе поднимается и опускается. Принц Похоти смахивает каплю воды со лба, облизываясь, засматривается на молодого стража снизу вверх. Бруно очарован природой, Эрик — здоровым мужским телом, полностью ему подвластным. Бруно без ума от пьяного легкомысленного смеха омеги, от нежности, которой он окутывает своих венценосных детей, от кокетливого ума и острого язычка принца. Эрику нравится сжимать ягодицы альфы, хохоча наблюдать, как тот краснеет. Да, мужское достоинство у Бруно не самое большое среди товарищей-стражников. Однако тот вечер изменил многое. Когда принц приказал альфе раздеться и встать у зеркала, а после долго изучал длинными пальцами тело дрожащего паренька, доподлинно зная те точки, за которыми скрывались боль и наслаждение, лучше самого Бруно. Невыносимо долгая, щекочущая нервы прелюдия, после которого ночная рубашка на нем была мокрой насквозь от роз и любви. Дорогое сердцу воспоминание. Малиновые губы омеги повелительно причмокивают. Бруно оборачивается на эту команду быстрее зажравшихся беломордых борзых собак принца. Они охотнее принимали пищу из его рук. В молодом Бруно во время трапезы просыпалась несвойственная ему гордость, или обострялся страх. Эрик уже смирился с тем, что альфу воротит от выпивки — Бруно на роль собутыльника совсем не подходил. С беззащитной робостью следил за отлетающими бокалами принца. Привыкший к осуждению сквозь лесть Эрик неожиданно закипал, сухо приказывал стражнику пойти вон, а после нажирался, с кем-то или в одиночестве, пытаясь разжечь внутри огонек потухшего веселья. Торчащие ребра Бруно смущали омегу. После последних родов Эрик стал чуть плотнее в теле, даже руки любовника казались более костлявыми и рельефными в сравнении с мягкими белыми ладонями принца. Отказываться от вин и пирожных не хотелось, проще откормить альфу, чтобы выглядеть стройнее на его фоне. Альфу, который видел в самой нелицеприятной версии Эрика божество. Да и к тому же принц слышал от своего окружения, будто Король-отец скупо кормит своих слуг, догадывался, что приятная глазу худоба Бруно — последствие длительного недоедания. Посадить стражника за стол и всучить серебряную вилку стоило Эрику огромных усилий. И только спустя месяц деликатного прикорма, на животе паренька появился тончайший подкожный жирок, как беднягу отравили грибами завистники. Сейчас, задумываясь о случившимся, у Эрика кровь холодеет при мысли, что Бруно мог умереть. Однако, яд вызвал неконтролируемую диарею. В момент, когда кишечник альфы не выдержал, Эрика больше заботило состояние потерявших лоск белоснежных простыней и сохранность собственного рассудка. Больного, вместе с испорченным постельным бельем, спустили в лазарет, кровать то ли сожгли, то ли разобрали. Принц провел остаток ночи в детской, сидя в кресле и не смыкая глаз. Время от времени ежился от омерзения или осознания, что настоящая жизнь не такая сладкая и цветущая, как ему до сих пор грезилось. Завтракая с детьми, резко отодвинул столовые приборы в сторону и поспешил в лазарет, чтобы провести ледяными ладонями по пылающему лбу и сухим, потрескавшимся от обезвоживания губам Бруно. Впервые осознал, что боится его потерять. Подозревал в абсурдном покушении Фаю, но был не готов отказаться от верной слуги. Громкая и зловонная история дошла до ушей Короля Валена. Принц Эрик, в прозрачном кремовом халате, высокий, золотоволосый, мифически-прекрасный. Обнял гурьбу своих детей с нервной улыбкой, заставил споткнуться густо покрасневших стражников-новобранцев наготой и ароматом розового цвета. Долго смотрел на сухонькие руки мрачного отца, сосредоточенно выводящего мелкие буквы на бумаге. Нехотя рассказывал об успехах старшего сына самыми общими фразами. Толком не знал, чем сейчас занимается Принц Яспер. — Его зовут Бруно, верно? — Стеклянные глаза Короля сверкнули в полумраке, — Смешное собачье имя… Ты либо испортишь его, как остальных. Либо сам станешь чуть лучше… Проваливай и займись своими детьми, ублюдок. Точеные ноздри побледневшего Принца Эрика дрогнули. Хлопнул дверью, как взбалмошный подросток. После короткого разговора с сыном Король впервые за несколько недель распахнул настежь окна. Эрику нравилось запускать пальцы в волосы приглашенных разделить с ним таинство омовения альф. А после резко макать их лицами в мыльную воду и крепко держать до последнего. У рожавшей девять раз двухметровой омеги были поразительно сильные руки. Шутка затягивалась вплоть до всплывающих на поверхность пузырей. С жеманной улыбкой Эрик всматривался в испуганные или разъяренные глаза людей, что не сумели ответить принцу на его шалость, скрипели зубами или делали вид, что ничего не произошло. Принц кладет ладонь на макушку Бруно, тот смотрит по-собачьи вопросительно. Доверяет. Омега на выдохе, прижимает голову парня к собственной груди. Мысль, что руки Бруно будут долго дрожать после сомнительной шутки, или парнишка просто наглотается воды, неожиданно тревожит. — Расскажите еще о Вашем Боге, мой принц. — Трепетно просит альфа, заглядывая в насмешливые зеленые глаза. Эрик раздосадовано причмокивает. Его любимец всматривался в драгоценные распятья и скорбные лица религиозных скульптур с неистовой жадностью. Но золото и мрамор в чистом виде не производили на Бруно никакого впечатления. Ему нравились строгость обрядов, неразборчивое бормотание молитв и запах янтарных свеч. Каждый уголок дворца до сих пор казался альфе чужим и неуютным, но на ступеньках храма он, молодой язычник, ощущал для себя больше прав переступить порог, чем где бы то ни было. Бруно неумело крестился в обратную сторону, чем провоцировал косые взгляды и хищное шипение от истинно воцерковленных. Слишком расслабленно-веселого и бесстыжего для утренней службы грешника Эрика, это детское подражание святым умиляло. До тех пор пока ему хватало знаний, чтобы отвечать на все интересующие Бруно вопросы. — Он ханжа. — Поцелуй, — Моралист, — Еще поцелуй, — И у него ужасное чувство юмора. Если он тебе все равно нравится, Бруно, я тебе его уступаю. — Но разве так можно? Длинные белые пальцы принца соскальзывают со смуглого подбородка альфы, возятся с неподатливой золотой застежкой. Тонкий крестик из белого золота маячит перед голубыми глазами Бруно, как амулет гипнотизера. Эрик пьяно хихикает, лениво поднимается с насиженного места, розовокожий, теплый и с дождем мыльных капель, накрапывающих с волос. Уже воображает, как стражник старательно и бережно будет вытирать его крупное тело бархатным полотенцем, любовно обернет в халат и отнесет в покои. Мокрый, клацающий зубами, счастливый. И ледяные руки и посиневшие уши станут новым поводом заняться любовью в их широкой сухой постели. Впрочем, Принцу Похоти не пристало искать повода для вязки. — Во имя Отца. Сына. Святого Духа… — Мурлычет Эрик с высоты исполинского омежьего роста, отыгрывая серьезность в голосе. Белый нательный крест рабу Божьему Бруно к лицу. Изящная пятерня принца ласково скользит по черным волосам альфы, осторожно вдавливает в холодеющую воду. Заставляет погрузиться, как можно ниже. Обращает в христианство.

***

Эрик упрямо проворачивает скрипящий медный вентиль. Сидит на холодном бортике пожелтевшей от времени ванны — в красном особенно статусном платье с белым накрахмаленным воротником и манжетами. Дышит через раз. Будто позолоченный ремешок на его наряде способен давить, как корсет. Без пояса верности чувствует себя обнаженным. Принцу не раз говорили, что со времен его заточения купальней перестали пользоваться и воду во дворце перекрыли за ненадобностью. Эрик не намерен оставить вентиль в покое, выкручивает его до предела, желая добыть хоть капельку. Капельку, в которой не было никакого смысла. Дворцовые обходились водой из уличного колодца. Принцы-альфы проводили дни в казармах, из всех ритуалов гигиены — предпочитали обтираться снегом или ждать летних дождей. Ухоженный и слоняющийся без дела по коридорам Яхонт-Вестал, омега, которому ванна с пеной была бы к лицу, в стоячей воде отродясь не мылся — парился в раскаленной бане по субботам, как заведено было в родительском доме. В купальне мог в лучшем случае стирать, в худшем — омывать тело бедного Короля Яспера. Тяжелый взгляд Эрика скользит по пыльному дну, наталкивается на крохотного черного паука, что уверенно стремится выбраться из западни, но вновь и вновь срывается с гладкого керамического бортика. — Где Бруно? — Строго интересуется принц, услышав шаги позади. Яркая косметика портила его прекрасное лицо, заменяла боевой раскрас жреца, скрывающего человечность и смертность от почитателей культа. Делала Эрика похожим на сотню не понравившихся ему портретов. Контрастным, постаревшим и высокомерным. От высокой сложной прически и омежьей короны, которую принц надел в угоду Княгине Ялыне, с непривычки болела голова. Грим скрывал последствия драки на лице Его Высочества. Яхонт-Вестал хотел бросить в ответ нечто обескураживающе грубое: «Не нанимался следить за твоими ебырями!». Да только Бруно давно Принцу Эрику кто угодно, но не «ебырь». Чувство вины не давало мальчику спать, поднялся с постели разбитый, с пылающими щеками и легкой болью в паху. Простудился, бегая по ледяным лестницам босиком в неглиже, быть может. Гуля проклятый ключ не воровала, Яхонт сам его обронил, как булавку из кармана. Принц Эрик ни в чем мальчика не обвинял. Но заслуженное наказание облегчило бы муки совести. — Ты нездоров, дитя? — Эрик хмурит накрашенные брови. — Кто будет здоров в день, когда враги пируют в нашем дворце? — Вздохнул Яхонт, пряча покрасневшие щеки. — Я обещал Ялыне петь сегодня. Развеселю ее сброд и лягу спать. С твоего позволения. Принц ласково улыбнулся, выпрямляясь. — Все утро прихорашивался ради одной песни? И не лень тебе снимать такой шикарный наряд и заплетать косы на ночь? Решил вдруг затмить меня? Ха, у тебя получилось. Яхонт по-мальчишечьи кашляет в кулак. Смутился. На нем закрытое платье с длинными рукавами-фонариками цвета крепкого ягодного вина со вставками из мелкого серебристого кружева. Траурный хитон расстегнут до предела, висит на плечах, как черная шаль. Как аксессуар, а не атрибут горя. Смуглое личико и длинные локоны прекрасны без вмешательства, лишь подкрасил ресницы и надушился лавандовой водой, бедняга. Омега без запаха, как альфа без бороды — рисует усы угольным карандашом, глупо надеется, что этого никто не заметит. В красно-бордовых платьях, Эрик и Яхонт как ненормальные маменька и доченька, что ходят под ручку в похожих нарядах и хихикают над глупостями, довольные компанией друг друга, невольно пытаются утвердить свое превосходство, затмевая соперницу. — Я не рисуюсь, Эрик. — Твердо начал молодой омега, — Мы оба доставили Ялыне много хлопот. Уж лучше сделать все, как она хочет сегодня. В первый и последний раз иду у северян на поводу. — За красоту никогда не нужно извиняться. — Принц улыбается лишь хищно накрашенными губами, дотрагивается пальцами до теплой упругой пухлой щеки мальчика, — Я не был хорошим мужем, верно? — Для кого из шести несчастных альф? Эрик расхохотался, живым глухим смехом, развязно и дружелюбно хлопнул Яхонта-Вестала по узкому, упакованному в шифон, плечу. И побежал! Бежал, чтобы спуститься на северное пиршество первым, чтобы поймать на себе десятки восхищенных глаз, чтобы примерить роль сына Короля на балу. Роль, которая давно была Эрику не в пору. Клянусь вам, после стольких лет заточения он просто не мог довольствоваться прогулочным шагом, проносился по коридорам и лестницам, как скаковая лошадь. Как призрак лошади, бред, навеянный хмелем. Тяжелая цепь на поясе больше ему не препятствовала. Пышное платье мешало мальчику прислониться лицом к холодной цветной настенной плитке, чтобы унять жар. В детстве он краснел от восторга, как садовая вишенка, если редкие гости Капитана Нейба просили малыша петь. Их спонтанные номера с Мартином умиляли своей нелепостью. Яхонт, с редкими зубами, еще без хитона, еще в детских штанишках, перетягивал все внимание на себя, редко попадая в ноты. Задачей маленького, сконфуженного вниманием Мартина, было вовремя ударить ложкой по ведру или кастрюле, добыть гулкий металлический «омммм». Гости хлопали, ведь о существовании нотной грамоты не догадывались. Папа Херман рычал: он не любил чужих, не любил водки на обеденном столе, и не хотел, чтобы дети чувствовали покой в окружении взрослых альф. Уж лучше пусть боятся, шипят, как дикие котята, чем без стыда выпрашивают сахар и кусочки яблок. С годами росли запреты и таланты детей. И Яхонт не был бы собой, если бы трезво не отдавал себе отчет в том, что лучше всех Весталов на их родной улице. Подкрепляя его смелую догадку, будущий Король Яспер принес в дом отца сундук золота. Терпел годы и все капризы мальчишки. Яспер. Ему бы понравилось платье, ведь до этого по-дурацки нравилось все, что делал или не делал омега. Из всех кресел с обивкой, изящных стульев и засаленных табуреток дворца, сейчас хотелось сесть ему на колени. — Гюнтер. — Добродушно окликает стражника Яхонт-Вестал, — Плечо болит? Альфа подавился дотлевающий папиросой. Впервые жених Короля обратился к нему по имени, а не через уличное прозвище. Впервые через наряд можно рассмотреть изгибы фигуры Яхонта. И это красное платье потаскухи молодому омеге шло. Эрик про себя негодовал, что в годы его молодости с воспитанных породистых стражников рисовали лучшие портреты. А с прыщавым молодняком сегодня противно заигрывать, так и хочется отдать команду «кругом», чтобы не видеть этих уличных детских лиц. Гюнтер чуть более мужчина, в сравнении с остальными: чуть выше и серьезнее. Однако дурные манеры, крикливость и бесшабашность развенчивали заблуждения о совершеннолетии паренька. — Ай! — Резко отмахнулся альфа здоровой рукой от собеседника, — Бывало и хуже! Ты это… Иди, куда шел. Караул у меня… Понял? — Дай папиросу. На один затяг. — Хлопает черными ресницами Яхонт. — Ай, да у меня последняя! — Так дашь или нет? — Скорее требует, нежели просит омега. Шестипалый Гюнтер выдыхает дым через ноздри, неожиданно робко вынимает папиросу изо рта. Ищет во взгляде Яхонта порицания или подтверждения собственных действий. Тот изящно наклоняется в шуршащем бордовом платье, подкуривает прямо из рук альфы. Гюнтер понимает, что не надел рукавицы, скрывающие его уродство. Яхонт-Вестал выдыхает горький дым покрасневшему стражнику в лицо. Удовлетворенный и спокойный убегает, виляя хвостом из длинных черных волос. Не надеется нагнать свекровушку, просто бежит, потому что непослушным детям бежать всегда веселее, чем ходить. Стражник громко выдыхает и по привычке отправляет огрызок папиросы в рот. Бесцеремонно сплевывает на пол. Вишня. Вкус и запах спелой вишни…

***

— Когда мне шить новый кафтан под рубашку из золотых волос Эрика, что ты мне обещала, сестра? — Интересуется Азир, раскусывая желтое маринованное яблоко, закинув ноги на королевский трон. Дружинники собрали все столы с нижнего этажа, выстроили в ряд и накрыли пестрыми скатертями, расселись вокруг так, как им было удобно и привычно. Ели руками, швыряли понравившиеся куски мяса друг другу, не обращали внимания на до наивного простую северную музыку. Для фарса нацепили меха, хоть в тронном зале было жарко натоплено. Князь Азир не был исключением: сменил тонкое фиолетовое пончо на серебристый кафтан с оборкой из песцового хвоста. Ялына не могла надеяться, что брат подготовится к пиршеству и выберет одеяние, соответствующее княжескому статусу. Тем более, возьмет со стола что-то кроме любимого чая. Но Азир хрустел яблоком, не сводя с кузины холодного укоряющего взгляда. Улыбался. В горячем воздухе стоял запах свиного жира, хмеля и крепкого пота альф. — Ты знаешь обычаи. На пирах о делах не разговаривают. — Отмахнулась Ялына, собственноручно обустраивая укромный уголок для особенно дорогих гостей. Не желая доверять этого удовольствия слугам, выбирала стулья, на которые уж точно никого не стошнило, скатерть побелее, куски мяса без жира, тарелки без трещин. Заранее приказала натянуть шторы из дорогой хиты у трона, чтобы аромат омег не доходил до тех, кто не сумеет оценить его по достоинству. Три ступеньки и занавес, отделяющий островок избранных от пьяного северного веселья. Азир скептически морщил лоб, наблюдая за ее стараниями. — На наших пирах до сегодняшнего дня омеги только подавали выпивку и развлекали гостей в комнатах с дешевыми простынями. Тебе ли говорить об обычаях, Яла? — Так и было до того дня, пока твоя покойная женушка не начала выскакивать в ночнушке и плясать на столе перед моими воинами. — Холодно напомнила княгиня. — Они любили пляски Лор больше сопливого скулежа Княжича Пыха. Упокой его душу Великий Урру… Я не хочу с тобой ссориться, сестра. — Заверил Азир, — Но ты, как и многие альфы, околдована Принцем Эриком. Ты жила ради победы над их Королевством, не потеряй все из-за зеленых омежьих глазок. — Играть, чтоб ты знал, все же веселее, чем побеждать. Я не девчонка, брат. Сама разберусь, что мне делать с омегой. — Опрокинула бокал кислого вина Ялына, нервно всматриваясь в закрытые двери, — И Принц Эрик совсем не такой, как о нем говорят в наших землях. Знаешь, он… Рон! Поди к нам! Поцелуй тетушкину ручку! Что ж ты хромаешь, как подстреленная псина? Твой старый папаша оторвет мне голову за то, что не уберегла! Рональд, желтый и помятый после болезни, но искренне польщенный вниманием Княгини, тяжелым шагом побрел к трону. Не мог не выделится даже в северном наряде, выбрал для кафтана женственно белый цвет. — Больно маркое у тебя платье, сэр Рональд. — Покачал головой Азир, измеряя молодого нарядного альфу циничным и даже немного завистливым взглядом. — Ведь точно посадишь какое-нибудь пятно. В этом дворце вина алые, как кровь. — Сохранит Урру острым Ваш меч, мой Князь. — Низко поклонился Рон, прихрамывая, — Наконец, Вы присоединились к своим рабам. Что до одежды… Не могу же я носить шубу из лис? Оскорблю род отца окончательно. — Именно по этому лисий мех на мне. Купил бы ты себе хоть кроличью шубку у здешних омег. — Посоветовал Азир, догрызая яблоко. — Омеги здесь… хороши. — Не впопад вставил рыжий альфа, покраснев. — Вы любезничаете друг с другом, как злые старухи! — Возмутилась Ялына, хватая Рона за ухо и тормоша огромной рукой, — Скажи мне, лисенок! Из какой подворотни ты достал эту дрянь Гулю?! Отвечай! Азир расхохотался в голос. Бедный Рональд вновь покраснел. — Меня с ней больше ничего не связывает, тетушка. Эта альфа не умеет удержать импульса в штанах… Я прогнал Гулю. — Ха! — Княгиня швырнула грязные чуни Рону под ноги, — Ты не умеешь ни нанимать людей, ни увольнять. Пропей ее сапоги, или сделай пожертвование в сиротский дом. Сядь за стол! Рыжий альфа на мгновение опустил голову, послушно поднял обувь бывшей слуги. Тяжело вздохнул. Сделал шаг в сторону выступа, чтобы спуститься к дружинникам. Ялына глухо зарычала, кивком повелевая племяннику оставаться с ними и занять место неподалеку от трона. Рон принял эту милость без привычной слащавой широкой улыбки. Азир доедал банку яблок. — Аха-ха! — Раздался омежий смех позади, — Какая наглость! Это не понравится Бруно! — Нежная белоснежная ладошка все же опирается об услужливое плечо северного бородатого воина, — Кстати о Бруно! Кто-нибудь видел моего Бруно? Совсем что ли никто… Улыбающийся Эрик пошатнулся на последней ступеньке. Золотая корона-венок едва не свалилась с причесанной головы. Принц по старушечьи схватился за сердце под дорогим платьем. Альфы, не сговариваясь, молчали, даже перестали жевать и смеяться. Музыка стихла, лишь Князь Азир равнодушно грыз яблоки. Старший сын похож на старика Мэрона больше, чем маленький Яспер. Впрочем, за возможность увидеть своего повзрослевшего ребенка Эрик бы дорого заплатил сегодня. Яхонт неумело придерживает свекровушку за ледяной локоть. Горячие руки молодой омеги настораживают. — Вам дурно, принц? Присядете? — Интересуется Азир, убирая ноги с трона. — Нет… Что Вы, Северный Князь. — Грустно усмехается Эрик, собираясь с силами, — Сидите так, если Вам хватает наглости. Это трон моего сына и… Вашего младшего брата. Мне всего лишь… Не хочется веселиться без Бруно. Голова закружилась… — Согласно этикету, Вы должны сказать, что знали моего отца. И это было бы приятно и мило… Но Вы даже слишком хорошо знали Князя Мэрона, Принц Похоти. — Хотел бы и я знать, где мои отец и жених, Князь! — Фыркнул неистово красивый и злой Яхонт, — Но вам с сестрицей не хватит всего вечера, чтобы передо мной извиниться! Глупо сегодня требовать от Эрика каких-то слов сожаления! Набивайте брюхо нашей едой, слушайте мой ангельский голос и расходитесь спать! Это чего у вас? Яблоки?! Азир добросердечно протянул мальчику стеклянную банку с последним желтым яблоком. Тот отобрал ее резким движением, сунул тонкую смуглую ручку и по-звериному вгрызся, капая соком на белый кафтан Рональда, обескураженного красотой и уличными манерами жениха своего кумира. — Омеги прекрасны, когда едят! — Мурлыкнула Яла, улыбаясь. — Деточка. — Аккуратно начал Принц Эрик, обращаясь к невестке, — Сахар вредит голосовым связкам. Если ты не в настроении сидеть со взрослыми, то я тебя отпускаю. Не волнуйся за меня, милый Яхонт. И ступай к себе. — Не приказывай мне, Эрик! Я обещал им петь и спою! — Омега отхлебнул остатки сока с хлюпающим звуком прямо из банки, от холодного угощения стало легче на мгновение. — Не нравится, как я ем! Пффф! Да я не принц, и что? Вилкой и ножом пользоваться не обучен! А сам то! Наедине со мной макал пальцы в джем и облизывал! А сейчас стыдно ему… Эрик многострадально закатил глаза. Жуткая догадка вывела принца из транса после неуютной встречи со старшим ребенком покойного мужа. Отправить бы Яхонта к себе и осторожно пригласить лекаря… — Боже мой. Где же Бруно? — Тихий шепот срывается с дрожащих омежьих губ. — Я здесь, принц. Мрачная фигура выскальзывает из-за спинки трона. Эрик обомлел. Бруно не примерял одежды альф много лет. Ряса скрывала его худобу и изможденность от беглого взгляда. В темной шерстяной рубашке и брюках он казался угловатым, феминным и чужим. На контрасте с другими альфами в тронном зале — недоделанным. Лишь деревянные четки в дрожащих руках доказывали Эрику, что этот нервный человек — его супруг. Странно, что не удалось учуять запаха родного человека. — Ты снял пояс. Я так и думал… — Не здесь и не сейчас об этом, Бруно. — Холодно отрезал принц. Евнух тонул не более трех раз за свою жизнь. Но ниже на своей памяти никогда не опускался. Молча встал за спину золотоволосой омеги, всматриваясь в грани изящной короны на его голове. Нарядный, гордый, ярко накрашенный Эрик, напоминал безжалостного и вечно голодного до плотских наслаждений человека, что развратил родных детей. Человека, которым омега клялся больше не быть. Ялына была готова поклясться, что сапоги на ногах Бруно раньше носил ее братец. Но не все ли равно? — Вы поете, принц Яхонт? Это так прекрасно! — Восхитился сэр Рон, — Меня тоже учили музыке. Но на севере соло никто не поет, только хором. — Так идем петь со мной, если хочешь попробовать! — Яхонт схватил рыжего альфу за руку и потянул вниз со ступенек к пирующим. — Что? Похвалился, будто умеешь петь и в штаны наложил со страху?! А я знаю северные песни! «Сапоги мужа», например! — Она грустная, юный принц… — Виновато пожал плечами, спотыкающийся Рональд. — А здесь нечему радоваться! — Рассмеялся омега, огненный пот выступил на его хорошенькой шее. — Яхонт, я прошу тебя, сохраняй благоразумие! — Окликнул мальчика Эрик уже раздраженно. Омега уже на другом конце зала, объясняется с музыкантами на ломаном диалекте. Собирает на себе влюбленные и хищные взгляды дружинников. — О, не беспокойтесь, Принц Эрик. Если в этом дворце и есть девственница, то это… наш рыжий Рон. — Хихикнул Азир, — А Вы умеете делать что-нибудь прекрасное? Может быть, вышиваете золотой нитью или сочиняете стихи? — У меня к этому не было способностей. — Хмуро ответил омега, всматриваясь в миниатюрную фигурку Яхонта, — Но я не ропщу. Одним все, другим ничего. — Эрик, у тебя на губах что-то… — Бруно щурится, не понимая, что помада может блестеть, — Позволь я это вытру? Омега не отвечает, взволнованно принюхиваясь. Пусть ребенок споет, чтобы успокоить собственную душу. А после Эрик за руку отведет Яхонта наверх и лично пригласит повитуху. Рональд, наконец, до чего-то добалтывается с тупорылыми музыкантами. Дружинники слышат знакомый мотив и посвистывают артистам. — Прекрасное… — Задумчиво протягивает Ялына, чокаясь с кузеном бокалом вина, — Я видела прекрасное. Это огненный порох. — Как Вы сказали? Горох? — Уточнил Бруно и Эрику впервые за много лет стало немного за мужа стыдно. Женщина-альфа беззлобно вздохнула. — Горох тоже прекрасен! Главное с ним не переборщить. — Согласилась княгиня, — Но я говорю о порохе. Это заморский порошок, который горит ярче огня. С его помощью можно уничтожать крепости, сжигать деревни и целые города. Любому хотелось бы обладать такой диковинной. — Такая большая сила должна принадлежать только Богу. — Покачал головой Бруно, вновь наклоняясь к Эрику с просьбой стереть нечто блестящее с его губ. — Моя жена говорила тоже самое! — Рассмеялся Князь Азир. Омега умоляюще приказывает евнуху отойти в сторону. Не загораживать лицо смеющегося, пьяного без вина, Яхонта. — Пусть поют птички, не тревожьтесь, Эрик. Мой братец умеет гадать на соли и крови, как колдун. — Гордо порекомендовала Азира Ялына. — Погадать вам на любовь, принц? — Шипящим голосом уточняет белокурый альфа. — Благодарю. — Улыбнулся уголками губ Принц Эрик, не сводя взгляда с Яхонта-Вестала, — На мою грешную голову любви перепало больше, чем на чью-нибудь другую. — Тогда хоть на измену. — Неинтересно. — Хмурится Эрик, закипая. Острые ноготки впиваются в его белые ладони. — Напрасно. Ведь все уже произошло… Омега чувствует, как его дрожащих губ касаются тканевой салфеткой. Со всей силы бьет Бруно по рукам. Как псину, что норовит испачкать слюнями дорогую одежду. — Сказал же — не надо! Что тебе, черт возьми, не понятно?! Я не больной, понял?! Не надо мне вытирать ни слюни, ни сопли! За мной не надо смотреть! Я снял пояс верности, потому что так захотел! Я не чудовище, которое нужно держать на цепи! Я могу себя контролировать! Бруно молчит, слушая крик Эрика сквозь гул в ушах, глотая воздух, как рыба. Кровь течет у него из носа. Не от смешного омежьего удара, разумеется. А от того, что нечто кое-как удерживающее боль внутри, треснуло по швам. — Можешь вытереть мои губы, щеночек Бруно. — Усмехнулся Азир за спиной. Накрашенные брови Эрика изгибаются в неровную линию. Евнух послушно поднимает упавший платок, встает на одно колено и проводит краем тонкой ткани по уголкам рта Князя Севера. Жирное лицо Ялыны от увиденного зеленеет. Азир чмокает Бруно в макушку сухими губами. Эрик грубо хватает мужа за шиворот и утаскивает за шторы под переплетение сладкого и сильного голоса Яхонта и Рональда. Доподлинно знает, что за троном отца находится дверь, через которую они с Бруно проникали в тронный зал, чтобы заниматься любовью между тяжелыми пыльными красными портьерами.

Этот брачный обряд исполнить нельзя. Мой голос сломался о холод сырой воды. Твое ложе не шелк, а сухая земля. Я носила твоих детей и сношу сапоги. Моя злая душа не способна скорбеть. Ты укрыт одеялом из песка и травы. Ты посмертно восславлен и будешь храпеть Погребенный, за нас живых видеть сны. И вот я иду в больших сапогах. Мне в каждом шаге мерещится ехидный смех. Ты удачно умер — можешь сладко спать. Мою грудь минуют стрелы как на грех.

— Что это сейчас было, Бруно? — Задыхаясь, выдавливает из себя омега дрожащим голосом в акустике на пустой холодной лестнице. — Я… Я так больше не могу, Эрик… Ты сломал мне жизнь… Я отдал ее тебе и что же? Что же я получил взамен?.. Кем я стал? Бруно прислонился горячей щекой к холодной пыльной стене. — Ты. Ты помешался! Я сломал тебе что?! У тебя не было никакой жизни до меня, безумец!.. Я думал, ты любишь меня! Думал, что мы любим друг друга!.. Ты… От тебя несет запахом этого сукиного сына! Бруно, как ты мог?.. Как ты посмел?! — Принц в ужасе носится по узкому лестничному пролету, заламывая руки. — Чьим запахом от тебя только не несло, Эрик… Даже запахом десятилетнего Харольда… Какая мерзость… Но да, как я смею… Кто я, и кто ты… Эрик силой поднимает евнуха на ноги. С трудом придерживает в вертикальном положении за плечи. Смотрит сверху вниз пустым сухим взглядом. — Как раньше. Уже. Не будет. Но… — Тяжело вздохнул принц, — Скажи, что мне все это померещилось. Что ты меня не предавал. И я тебе поверю. И, может быть, однажды прощу. — Эрик, любимый… А вдруг я тебя не прощу? Ха! Эрик, я… Утонул. — Невнятный смешок, — У меня в груди что-то жидкое… Очень-очень давно. Я хочу умереть, Эрик. Я вижу повсюду острые грани и мне тяжело было не поддаться их зову, чтобы не перерезать себе глотку… Но я… Я захлебнулся… Ты ведь никогда не смог бы полюбить меня так же сильно, как я тебя… Ты ничего никогда не замечал во мне… Я ведь почти… Почти тебя ненавижу. Я ненавижу тебя за то, что сейчас не плачешь… А плачу снова я. Что тебе, на самом-то деле плевать на своего раба. И наш малыш, о котором ты вспомнил два раза за пятнадцать лет… Наш малыш не был на тебя похож. Ты не смог и его испортить. Он… — Бруно. Заткнись. — Эрик брезгливо вытирает руки о ткань шикарного платья. Лицо евнуха парализует нервная судорога. Свежую кровь стирает с лица поток слез. Бруно рвет любимые четки случайным движением. Деревянные бусины падают с грохотом разорвавшихся бомб, несмотря на отголоски продолжающейся песни. Эрик молча переступает через его вытянутые ноги в сапогах Азира. Шурша подолом красного платья.

Я стояла на коленях, когда мыла полы. Я стояла на коленях, когда молилась о нас. И встала на колени, чтобы снять с тебя сапоги. Но ты умер — я спокойно иду сейчас. Серебро в волосах — это мой оберег От голодных взглядов обутых людей. Не пойду я замуж вплоть до тех дней Пока крепка подошва на ноге моей. Мне топтать пепелище и декабрьский снег. Наступлю и на белый черемухи цвет. Мне бродить до рассвета или тысячу лет. Разогнать муравьев на могилке твоей. И вот я иду в больших сапогах. Мне в каждом шаге мерещится ехидный смех. Ты удачно умер — можешь сладко спать. Мою грудь минуют стрелы как на грех.

Громкие крики и лязг мечей заставляют Принца Эрика ускориться. Яхонт-Вестал чувствует холодную ладонь Шестипалого Гюнтера на своей хорошенькой пылающей макушке. Ощущает, как по тыльной стороне бедра, непроизвольно от его желания, течет горячая скользкая смазка с ароматом вишни. Запахи пота десятков альф, животный страх и не испытываемое ранее вожделение. Воины, что были в ладах с головой, отошли от омеги как можно дальше, кто-то вышел на воздух, чтобы успокоить нервы. Иные рычали, окружая мальчишек полукругом. Самому борзому Гюнтер только что проломил голову, выхватив топор у зазевавшейся Княгини Ялыны. Правительница Севера непоколебимо требовала альф покинуть тронный зал. Испачканный кровью и чужими серыми мозгами Рональд стоял в когда-то белом кафтане ни жив, ни мертв. На честь Яхонта никак не претендуя. Азир театрально поднял татуированные ладони, не вставая с кресла. Наблюдал. Яхонт, тяжело дыша, пытался избавиться от тесного платья, разрывая его по швам. Смотрел на приятеля снизу вверх, покорно и утомленно. Едва слышно заурчал, утыкаясь носом в дрожащую ладошку подростка. Гюнтер держал окровавленный топор здоровой рукой, дико оглядываясь. — Гюнтер! Унеси его отсюда! Быстро! Сейчас! Спрячь где-нибудь! — В правом глазу Эрика лопнул кровеносный сосуд от крика, — Гррр! Стойте спокойно, суки! Все, что вы сделаете с ребенком, а повторю с каждым из вас! Я сын Короля и этот дворец мой! Юбка на мальчишке уже мокрая насквозь. Шестипалый ловко закидывает Яхонта на плечо и исчезает в дверях. Ему не препятствуют. Эрик шипит — лезвие клинка Азира едва не касается его обнаженной шеи. Княгиня Ялына закатывает глаза — у ее горла меч Бруно. — Какое неприятное недоразумение… Все четверо стоят друг к другу очень близко, недоверчиво прислушиваются к дыханию друг друга. Кажется, Рона все же вырвало у лужи с мозгами…

***

— Гюнтер! — Яхонт ударяется лбом о закрытую дверь бельевого шкафа, спотыкаясь о тюк пыльных стиранных простыней. — Гюнтер, здесь так темно! Мне плохо, выпусти! Я здесь умру! Альфа, скрипя зубами, сдвигает тяжеленный сундук с места. Обессиленный выдыхает и валится с ног. Тут же вздрагивает, глухо вскрикивая. Горячая ладонь омеги коснулась одного из шести пальцев подростка через щелку между дверью и полом. — Открой эту поганую дверь… Или заходи сам… — Нет! Нет, нельзя! — Мотает головой обескураженный стражник, пытаясь совладать с собой. — Рано или поздно это самое у тебя закончится и… Ты выйдешь. А пока нельзя! — Разве я тебе совсем не нравлюсь?.. — Да причем здесь это?! — Злится альфа, — Ты… Ты… Ты прекрасен. Но, тому Яхонту, которого я знаю, ты бы сейчас не понравился, дружище. Тебя отпустит, это пройдет. Никто тебя не обидит, обещаю… Ты потеряешь невинность только с Королем Яспером. — Я не люблю Короля Яспера, Гюнтер! Иди сюда, и помоги мне избавиться от боли! Я принц! Я тебе приказываю!.. — Прикрой хлеборезку, Яхонт! — Стучит парнишка кулаком по двери, — Ты не понимаешь, о чем меня просишь. Я не хочу ломать тебе жизнь, ведь мы друзья, кусок идиота… Отползи подальше от двери и помоги себе сам… Сукин сын! Я буду припоминать тебе твою первую течку, пока не сдохну… Через несколько неловких мгновений из-за стен бельевого шкафа послышались короткие глухие стоны и отголоски имени пропавшего молодого Короля. Гюнтер закусил губу до крови, уходя в противоположный угол комнаты, захватил с собой топор. Он умел считать только тридцати. Но повторил этот счет про себя не меньше сотни раз, успокаиваясь.

***

— Мы все здорово… Испугались за маленького Принца Яхонта… Но даже не знаем, в безопасности он или нет, ведь стоим в этой позе уже почти семь минут. У меня руки затекли! — Пожаловался Азир, — Обещаю отпустить Вас, Принц Эрик. Как только Ваш супруг уберет клинок от шеи моей сестры. Мы ведь все устали? Сестренка? — На второе подают молочного поросенка. Не хотелось бы сдохнуть, не попробовав его!.. — Вздохнула Княгиня, — Ты правда спал с этим евнухом, Аз?! От него же воняет! Бруно рычит за спиной Ялыны, обнажая заточенные клыки. Азир медленно убирает лезвие от пульсирующей шеи Эрика. Омега следит взглядом за его движениями. Князь утыкается носом в золотые локоны. Шепчет на ушко. — Скажи, что гордишься им, Эрик. Скажи, что он молодец, и может убрать оружие… Скажи, что он больше тебе не служит. Он послушает только тебя. Принц, помедлив сплевывает приказание. — Опусти меч, Бруно. Евнух роняет его из рук, как околдованный. Пропускает звонкую пощечину от омеги. И еще одну. И еще. Бруно устоял на ногах. Даже не зажмурился, когда их Азиром окатили кислым красным вином из кувшина. Самая нелепая в мире попытка сорвать злобу. Альфа присвистнул — жаль кафтана! — Я сломал тебе жизнь?.. Я бы испортил нашего малыша? Хм… Не хочешь быть моим мужем — надень хитон и стань женой Князя Азира. Веди себя, как омега. Исчезни, не всплывай со дна, Бруно… Я иду к Яхонту. Шуршащее платье скользит по окровавленному полу. Северный Князь ойкнул, ощутив подзатыльник от старшей сестры. — Вечно ты… Возишься в каком-то дерьме. Бруно валится на колени, хватаясь за сердце. При нем нет успокаивающих разум четок. Инстинктивно отталкивает услужливо протянутую княжескую руку. Азир, тем не менее, силой заставляет евнуха встать.

***

— За то, что ты сделал, Гюнтер, ты будешь щедро вознагражден! — Не к месту торжественно произносит Принц Эрик, — Это далеко не каждому альфе под силу! Мой сын в огромном долгу у тебя! Ты в праве просить у Короля любые почести и звания! Подросток поднимает на омегу красные глаза выпрямляясь. От аромата вишни кружилась голова. — Пусть засунет себе все это… В свою тощую королевскую задницу… Мне нужно выпить. Гюнтер, шатаясь, выходит из прачечной. Разбивает каждый горшок или старинную вазу, что встречалась ему на пути. Предложения заняться любовью от мужа Короля он больше никогда не получит! — Я принес воды и чистую ночную рубашку. Ха, умник! Нашел где тебя спрятать. Теперь придется перестирывать весь шкаф… — Принц садится у самой дверцы шкафа. — Вишня… Немного банальный, но все же очаровательный аромат. Кто бы говорил? Я ведь пахну розами… А знаешь что! Проведи первую брачную ночь не в кровати Короля, а прямо здесь. — Эрик высыпает деревянные бусины от четок, разорванных руками мужа, нанизывает их на засаленную нитку, — Тебе понравится. Яспера это очень смутит, но ему тоже понравится… У меня больше нет Бруно, Яхонт. Принц Эрик слышит громкий мальчишечий плач за дверкой. И рад его услышать, ибо сам лить слезы был не в состоянии.