за закрытой дверью

Они не виделись ровно 58 дней. Донской засекал, считая каждую минуту, и что к данному моменту Дарен должен быть уже на четвёртом месяце. Вернуться хотелось жутко, но всё будто — а может и не будто — подстроенно так, что Лёше пришлось задерживаться тут надолго. И он задерживался, но звонил Дарену каждый день. Связь дерьмовая, но даже так Лёша был в курсе о том, как его омега себя чувствует, как протекает беременность и не стоит ли кто под дверью. Иначе пусть ебётся Московский со своими республиками как хочет — Донской что надо угонит, но домчит до Краснодара при первом же «плохо себя чувствую». Дарен дважды потерял ребёнка, Ростов не может позволить ему снова проходить через такое, тем более одному. В какой-то момент связи не было почти двое суток, Лёша с ума сходил, забирался на крыши, наровя стать мишенью для обстрела, лишь бы поймать сигнал и увидеть смс, что всё хорошо. И каждый день напоминал Михаилу Юрьевичу, что «вашу ж налево у меня там омега в положении ну что вы в самом деле устроили» и самому себе, что устроили ему это как раз потому, что у него омега в положении. Какой-то замкнутый круг. Август Лёша встречает с коротким «трое суток» и не уточняя ничего больше, садится в машину, благо свою, срываясь с места. Он не был так взволнован, наверное, когда Дарен угрожал себя искалечить. Тогда было холодное спокойствие и цель доехать быстрее, чем этот психованный что-то с собой сделает, а теперь его накрыло тревогой. Лишь бы ничего не случилось. Он даже написать Дарену забывает от волнения, врывается в квартиру почти под ночь. Дарен — его прекрасный, очаровательный омега — стоит возле большого зеркало в гостиной, задрав футболку и осматривая заметный выпуклый живот, и у Лёши всё внутри внезапно отключается. Даже вдох сделать не выходит — он просто смотрит. Кубанов гладит живот, осматривает себя с разных сторон, пока не замечает замеревшего в проходе Лёшу и пугается, оборачиваясь. Лёша тоже приходит в чувства. — Ты… Не говорил, что едешь. Ты что, ты… — Дарь… Лёше уже всё равно. Вообще на всё, на весь мир, он видит свою огромную, гигантскую слабость и теряет всю способность рационально мыслить. У Московского в руках неописуемое влияние, он Лёшу может по щелчку пальцев хоть на дно Марианской впадины отправить, лишь бы с Дареном и их ребёнком всё было в порядке. И Лёша пойдёт, на все закидоны Москвы согласится, лишь бы не трогали. А уж если тронут — то тогда он не остановится вообще ни перед чем. Лёша падает на колени перед Дареном, прижимаясь губами к животу. Тому приходится подтянуть футболку, смотреть немного удивлённо. Но омега довольно урчит, чувствуя родной запах, ощущая своего альфу рядом — всё правильно. — Моё сокровище… Сцена как несколько месяцев назад, но ощущения совсем другие. Дарен отмахивается от воспоминаний, сейчас всё правильно, всё хорошо. Он придерживает одной рукой футболку, вторую запускает Лёше в волосы, гладит, массирует, перебирает пальцами пряди. Ростов шепчет что-то горячо и сбивчиво, прижимаясь к животу несильно, целуя его. Святыня, нет ничего ценнее. Никому не позволит тронуть. Никому не даст навредить. Уничтожит. Каждого, кто посмеет даже подумать, кто посмеет покуситься на его родное, любимое, самое важное в этом мире. — Спасибо… Лёша выдыхает, продолжая целовать и гладить. Вот он, их малыш, растёт, в самом деле растёт. Дарен, его омега, такой невероятно красивый с этим животом, Ростов даже не представлял, что будет ощущаться всё вот так. — Я так люблю тебя… спасибо… спасибо… У них всё будет хорошо.