Если вокруг мрак

Что хотел сказать автор? Все замолчали, пауза повисла ©

Голова разрывается от боли несколько секунд — а потом стихает, как будто вырубили какой-то нерв. Открывание глаз дается с трудом, но он как-то промаргивается и заставляет себя сесть. Он в кровати гостиничного номера — это точно воронежский Мариотт, он знает эти люксы, эти золотистые цвета занавесок и обоев. — Очнулся? — спрашивает Поз. Он подносит руки к голове. — Димка, — это его хрип? — Да, да, — голос Поза доносится как сквозь воду, но с каждой секундой становится все яснее, — все в порядке, Антон, — звучит так, словно он общается с испуганной собакой или малышом. — Что… — Ты очнулся — все в порядке. Антон неверными движениями скидывает с себя одеяло. Он в футболке и трусах, его штаны валяются рядом на стуле. Он подносит к глазам пальцы — чистые, без ссадин, с аккуратными ногтями. Как будто не его. — Как себя чувствуешь? Антон сглатывает. Горло совершенно сухое. Оглядывается на подушку, как будто если он ляжет обратно, то вернется туда, к Арсу, в рушащийся дом, и все то — снова станет реальностью. Он смотрит на Поза — настоящего Поза. — Что происходит? Дима трет губы — всегда так делает, когда подбирает слова. Антон глядит на него еще пару секунд, а потом спускает ноги с кровати и, преодолев три шага, которые их разделяют, стискивает его до боли в собственных руках: — Поз, я так рад тебя видеть, блядь, я просто… — Я тебя тоже, Шаст, — Дима приобнимает его в ответ — сначала неловко, а потом, чертыхнувшись, тоже подается вперед и прижимается сильнее, — блядь, Антон. — Ты мне не поверишь, — у Антона перехватывает дыхание. Поверх Диминой головы он смотрит вокруг — и все, наконец, проступает ясно. Четкие очертания комнаты, занавешенное окно, прозрачный столик. Он отстраняется и смотрит на свое тело, вытягивает руки вперед, проводит пальцами по лицу. Нет синяков, шрамов, грязи под ногтями, бороды — на подбородке легкая щетина, не более. — Я спал? — спрашивает он глухо, потому что не может придумать другого вопроса. Димка кашляет. — Не совсем. — Нет? — Антон цепляется за это «не совсем», как за обломок тонущего корабля. — Антон, ты сядь лучше обратно. На самом деле тебе очень повезло, что я раньше тебя очнулся и в номер тебя отволок. Лежал бы дальше посреди коридора, как бомж, — шутки кривые, но Антону они сейчас лучше любого стендапа. Он улыбается и видит, как растягиваются губы Поза в ответ, как лучиками-морщинками обрамляются его глаза — господи боже. Кажется, он реально вернулся. Нащупывая сзади себя кресло, он опускается в него, как подломившись. Но колено не болит. Ничего не болит. Поз тоже садится во второе кресло. У Антона что-то защемляет в горле. — А попить есть? — спрашивает он, как маленький. Дима протягивает ему пластиковую бутылку. Антон смыкает на ней пальцы — предмет кажется совершенно потусторонним, он не трогал ничего пластикового уже… — Антон, ты не торопись. Первые полчаса — пиздец сложные, поверить, что ты снова здесь, очень трудно. Антон вскидывает на него взгляд, отставляя пустую бутылку — он выдул ее в три глотка. Поз смотрит на него сочувственно, и взгляд у него одновременно знакомый и незнакомый. — Ты тоже был там? Или это какие-то мои… чертовы глюки? — Не думай, что я в курсе, — Поз делает рукой неопределенный жест, — но да, я тоже был где-то не здесь. И мы все были, по-видимому. Я позвонил уже Сереге, и родителям, ну и Катьке, конечно, самой первой. В общем, как сказать-то… — он вздыхает, — вот это — то что с нами было — оно вообще у всех в Воронеже случилось, не лично у тебя. Просто очнулись все не совсем одновременно, с разницей в несколько часов. Сейчас уже полдень почти, а я, скажем, здесь с семи утра. — Случилось, — тупо повторяет Антон. — Что тебе снилось? — перебивает Поз. — Ну, виделось? Как можно описать это? События, растянувшиеся на месяцы? Перевернувшие весь его мир с ног на голову? Да не только его, хотя… Если все это была какая-то нелепая отключка, от дурной наркоты или чего-то такого, то… — к горлу подкатывает комок, и он кашляет, судорожно вцепляясь себе в коленки. — Поз, ты мне сначала толком скажи, это был просто сон или нет? Сколько времени прошло? — Да никто не знает. Пока все просто в ахуе. Какая-то массовая галлюцинация, возможно, да. Но сразу тебя предупреждаю — не охуевай сильно. Тут прошла всего одна ночь. Одна ночь. Антон сжимает бутылку, и она хрустит в его ладони. — Ты был тоже, — слова с трудом продираются сквозь горло, — в сером тумане? — Что? Нет. Я был… Черт, да я в четвертый раз это говорю и каждый раз не понимаю, как это в нормальные слова уместить. — Понимаю тебя, — хрипло отвечает Антон, — но попробуй? Дима рассказывает — в несколько фраз, сбиваясь вначале, но потом почти спокойно и явно опуская большую часть деталей. В своем варианте безумия он попал на Землю, только в другое ее проявление. Проснулся в некой квартире — один и будто бы жил там всегда. Быстро понял, что все его знают под другим именем, что тому есть подтверждающие документы, а жизнь его полна какими-то незнакомыми ему вещами, рутиной и скучной работой. — И контакты в телефоне все чужие. — И так ты жил? — ужас из голоса убрать не удалось. — Один? Сколько? — Почти два года, — тихо отвечает Димка. — Блядь, — вырывается у Антона. Он пытается себе это представить, и его мгновенно захлестывает паника, — ты, наверное, подумал, что сошел с ума? Потерял память, что-то такое из сериалов про амнезию? — Да, так и решил сначала. А потом встретил Катю. — То есть… — Она меня узнала. Если бы она меня не узнала, я бы там быстро ебнулся, наверное. — И как скоро вы встретились? — Примерно через неделю после начала — мы увиделись на улице. Случайно. — Понятно, — кивает Антон, хотя ему мало что понятно, — а Катя все то же самое помнит? Он снова чувствует, как ускоряется пульс. Если все это было только в его голове, если он был полгода в своем собственном полоумном мозге, один, то… Поз не успевает ответить, потому что дверь номера открывается так, будто в коридор ворвался смерч и сейчас снесет ее с петель. Но это всего лишь человек. — Арс, — Антон вскакивает, запутывается в собственных ногах и едва не падает. Арс, чистый, лохматый, бритый, бледный, в каких-то непривычных узких шмотках, выглядящий совершенно чужим и абсолютно родным одновременно. Его Арс. Не обращая внимания на Поза, Арс, кажется, к нему летит — иначе это перемещение и назвать нельзя. Антон протягивает вперед руки, и Арс влетает в них, как в паз. Его волосы лезут Антону в рот, его руки стискивают его ребра, и Антон чувствует, как затопляет его с головой. ** — И почему у меня было… — Антон запрокидывает голову, упираясь затылком в край диванной подушки, — вот именно это все, с туманом? — Да никто не знает, — отвечает Поз, с сомнением смотря в кружку с кофе. Видимо, вкусно варить разучился. В том его мире кофе ему было почему-то нельзя. Все кафе закрыты. На улице почти нет движения — лишь изредка проезжает, опасно скользя шинами по ледяным лужам, какая-нибудь легковушка. Люди в городе еще не вернулись в норму. У кого-то иллюзия погружения была на несколько месяцев, у кого-то на несколько лет, и запросто выйти после этого ни в воскресенье, ни в понедельник на работу почти никто не смог. Безумие затронуло только центр Воронежа, поэтому мировых катаклизмов не наступило. В момент икс была полночь. Несколько водителей, не успевших понять, что происходит, съехало в кювет, какое-то количество людей получили обморожение, провалявшись несколько часов на улице, но никаких массовых несчастных случаев, видимо, не произошло. Кого-то утащили домой родственники, кого-то успели сдать в больницу, потому что люди никак не хотели просыпаться, и настоящее смятение началось только с утра, когда первые «вернувшиеся» начали охуевать, приходя в себя. Телевизор и радио гудели, подозревая НАТО в распылении психотропных веществ. Знатоки в твиттере и фейсбуке сходили с ума, строя теории о произошедшем, начиная от инопланетного вмешательства и заканчивая релятивистскими концепциями о нарушениях материй времени и пространства. И вместе с этим — почти никто из большого внешнего мира толком не верил в рассказы потерпевших. Первым делом Антон поехал, конечно, к маме. Нет, самым первым делом, оказавшись на улице, он подставил лицо небу. Было непривычно холодно и скользко, ботинки ехали по асфальту, но сквозь редкие облака светило настоящее солнце, ласково трогая кожу, и Антон замер, раскинув руки и запрокинув голову, и стоял так столбом, пока Поз не увел его с улицы, потому что риск кого-то встретить был слишком велик, несмотря на все катаклизмы. Тем более, что в город уже подтягивались журналисты. Дома, у мамы, наобнимавшись и, в случае некоторых — наплакавшись, все уселись за кухонный стол и сначала долго молчали — мама все резала хлеб и сыр с колбасой, пытаясь всех кормить — прежде чем не начал, неожиданно, отчим. Олег побывал в чудном мире, где были одни сплошные механизмы, и совсем не было электричества. Слова стимпанк он не вспомнил, но срастил, что накануне смотрел по телевизору кусок фантастического фильма про что-то подобное. Когда Антон, прокашлявшись между четвертым и пятым бутербродом, робко спросил, не было ли, случайно, в этом мире и мамы, Олег грустно покачал головой и добавил, что около месяца бродил по вселенной совершенно один, зато смог построить настоящий паровоз и довольно далеко на нем проехать. После его рассказа оживилась и мама, и другие родственники — кроме бабушки, которая напрочь отказалась рассказывать, где была. Антон подозревал, что она просто не хотела, чтобы ее сочли невменяемой — этот страх часто давал о себе знать в последние годы — и даже опыт остальных не убедил ее раскрыться. Зато остальные рассказывали о своих приключениях в больших деталях. Антон в подробности пускаться не стал. Ограничился сухими общими фактами — что попал в мир, где надо было выживать и охотиться, и что он там даже стрелять научился, но в целом, никакой жестокой жести с ним не происходило. О висячках и воронках он умолчал, про квесты рассказал поверхностно — что надо было решать головоломки. Когда тетя спросила его, был ли он там один, он замялся и выдавил, что да. Почему-то рассказывать про Арсения сейчас совершенно не хотелось. Наевшись, наслушавшись и придя из-за эмоциональной нагрузки в полный упадок сил, он рухнул в своей старой комнате на кровать и проспал несколько часов, как убитый. Очнувшись к вечеру, он понял, что его отчаянно тянет нормально поговорить обо всем, что произошло. Дав маме клятвенное обещание, что вернется ночевать домой, он позвонил Арсу. У Арса телефон оказался выключен, и Антон хотел было уже заволноваться, но вовремя увидел последнее сообщение от него, которое пришло, пока он спал. «Дай мне немного поостыть тут, ладно, я позвоню потом». Так он оказался с Димой в его старой квартире. Тахо припарковал у подъезда, заехав колесами на тротуар — в сегодняшнем Воронеже о штрафах можно было не беспокоиться. От вождения было просто улетное ощущение — сидеть, как в большом танке, в тепле, двигаясь на большой скорости — чистый кайф, оставалось только следить, чтобы на льду не занесло. Он бы поездил и еще, погонял где-нибудь на шоссе, но с Димой встретиться хотелось сильнее. — Меня удивила эта Олегова штука про стимпанковый фильм, — говорит он, отхлебывая свой ужасно переслащенный чай. Он думал, что охуенно будет положить в чай три, нет, четыре ложки, но теперь его организм с трудом воспринимает результат этих экспериментов. — Почему? Они сидят на кухне, Катя спит в комнате, вымотанная переживаниями. Она хотела сразу ехать к детям, в Москву, но Дима попросил ее подождать до завтра, пока они немного не придут в себя, чтобы не пугать домашних своим состоянием. В итоге они ограничились часовым разговором по фейстайму, где детям было отчаянно скучно — они хотели закончить уже и пойти играть, а Катя с Димой старательно сдерживали потоки соли из глаз, вцепившись друг в друга так, чтобы на камеру было не видно. — Потому что он посмотрел его вчера вечером — мать твою, это все ведь реально было только вчера вечером. Я все еще не могу привыкнуть к этому. Ну и — видимо, он думал о стимпанке. Может быть, он именно поэтому попал туда? — Мои родители попали в один и тот же мир, и мы с Катей тоже. А Сережа попал во вселенную с девчонкой с концерта, помнишь, той, которая в невменозе была? На «куклах»? — Охуеть. Так вот он о ней и думал же, небось, вечером. Мы все о ней думали в какой-то момент, такая она была припизданутая. — И против ее воли туда затащил?.. — Ну почему — может, она тоже о нем думала. — Блин, — Поз прищуривается, — а в этом что-то есть. Ты ведь с Арсом был? — Ну. — Поскольку вы не ебетесь, то могу предположить, что просто подумали друг о друге в момент, ээ, перехода. Антон отводит взгляд. — Ты мылся? — спрашивает вдруг Дима. — Чего? — Ну, ты говоришь, что вы жили в какой-то пост-апокалиптической хуйне. Вряд ли там была горячая вода. — Мы кипятили время от времени, — почему-то у Антона сжимается сердце, когда он вспоминает, как старательно Арсений намывал себе все и терпел холодные обливания — мерзлявый Антон предпочитал обходиться мытьем чисто стратегическим и максимально коротким. — Ну я бы, наверное, целый день пролежал в ванне после такого. — Да я… — Антон оглядывает себя растерянно, — я принял душ у мамы, и переоделся, но это так тупо ощущалось — я ведь не грязный на самом деле оказался. И шрамов нет, и коленка не болит. И, бля, ну смех — не похудел даже. Потому что это мне ведь только кажется, что я там был, и что мое тело все это перенесло. Я даже не знаю, умею ли на самом деле стрелять теперь. И по карте с компасом ходить. — А болело колено? — О да. Сука, это была одна из самых неприятных штук. Таблеток ведь не было ни хрена, а нагрузки — убейся какие. Но Арс мне помогал с коленом. — Это как, интересно? — Да, ну, — Антон машет рукой, усаживается иначе, кладет ногу на ногу, в кои-то веки это не отзывается нигде ничем, — что там в интернете, лучше, скажи? Я его толком так и не открывал, кроме мессенджеров. Представляю, что там творится. Дима смотрит на него, подперев щеку рукой. — Ничего в интернете. Ну то есть, конечно, есть — фигня всякая. Но на фоне новостей о войне ничего, на самом деле, людей сейчас уже не удивит. Сам знаешь, притупилась способность охуевать. — Я думаю, все еще не отошли просто, на днях обязательно появятся десятки ютуб-каналов, где… — Че у тебя с Арсом? Антон вздыхает. — Да не знаю я. Дима вздыхает тоже. А потом продолжает, не меняя тона: — Я бы раньше со смеху бы умер. Но мне теперь, неформально, тридцать девять, наверное — считая эти два года — и я тоже потерял способность охуевать. — Дим… — Я, конечно, кое-что уже подзабыл о вас, но сейчас вот смотрю и думаю — да нихрена ж не изменилось. И чего мне, собственно, и охуевать тогда? Антон трет лицо ладонью. Он так отвык с кем-то разговаривать, на самом деле, кроме Арсения. И разучился его рот делиться с кем-то другим. Отсутствие привычки, впрочем, снимает и барьеры. — Он был в меня, кажется, влюблен. С самого начала. Дима хмыкает. — Сережа знал? — Думаю, вряд ли, — Антон неловко переставляет чашку с места на место. Потом бросает ее и хватается за кольца — надел все, какие с ходу нагреб в своей старой комнате, и они до сих пор странно ощущаются на пальцах, непонятно, хочется их снять или оставить. — А Алена… — Поз, — перебивает Антон, — я и так не знаю, зачем тебе это все говорю. Полегче, ладно? Не дави. — Хорошо, — соглашается Дима. В дверь звонят — это доехал до них Матвиенко. Они впускают его в дом, и быстро переходят с чая на коньяк. Сережа отказывается, не изменяя себе, и Антон ударяет его легонько по плечу в знак одобрения. Снова трогать людей — здорово. Лучше даже, чем крутить кольца. Пока Матвиенко рассказывает, как провел три месяца с не слишком психически здоровой девушкой, сначала прячась от нее в руинах огромного монастыря, а потом сумев подружиться с ней и даже отчасти сблизиться, Антон украдкой проверяет пару раз телефон — но в нужной строчке никаких обновлений. ** Арсений уезжает в Питер, так и не встретившись с ним. Время идет удивительно быстро. Антона заваливает делами, многие из которых совершенно не получается откладывать, и никакие апокалиптические отмазки тут не работают. Спонсорам совершенно наплевать, где и в каких измерениях ты побывал, им нужна реклама индейки, выложенная вовремя. — Я охереваю, — говорит Сережа, — я не могу понять, как это возможно — просто жить дальше. — Да это так же возможно, как с блядским коронавирусом, я же говорил, — Дима ест остывшую пиццу с видимым отвращением, будто она ему персонально чем-то насолила, — сначала все присмирели в ожидании открытия врат ада, а потом привыкли и занялись своими делами. — Не говоря уже про войну, — в который раз проговаривает Стас. Стаса в Воронеже не было, и он никуда не выпадал, но он постарался принять произошедшее близко к сердцу, насколько умел, — и, ребят, я все понимаю, но через полчаса встреча, вам надо собраться как-то. Антон тоже бесится, но в то же время бесконечно удивляется. Сам себе. Ведь он думал, что вообще не сможет вернуться к прежней жизни, а меж тем как миленький отвечает на звонки и емейлы и встречается с людьми, как будто и не прерывал никогда рабочий процесс. Это ничуть не похоже на возвращение из отпуска, и вместе с тем ужасно похоже именно на это. Пока сидишь на Мальдивах, глядя, как раки-отшельники сражаются за кипенно-белые ракушки, представить, что ты стоишь в пробке на третьем транспортном совершенно нереально. Но стоит вернуться в рабочую жизнь, как кажется, что ты из нее и не выпадал, прошлая деловая встреча была вчера, а пляжи с мягким песочком остаются где-то в области снов. Когда он замирал на секунду, отвлекался от работы, от пробок и звонков, становилось, однако, очевидно, что многое все-таки поменялось даже просто в бытовых привычках. Совершенно не тянуло к сигаретам, но никотиновый голод мучил физиологически, и мозг разрывало от контраста. Каждый вкусный обед виделся в первую секунду редкой удачей. Каждый разговор с близким человеком вызывал сначала желание протереть глаза и убедиться, что ты не спишь. А каждое утро начиналось с одного и того же — он пытался найти взглядом Арсения, а рукой — нашарить автомат. Воронежская аномалия, как ее быстренько окрестили в соцсетях, не исчезала в качестве обсуждаемого феномена, в том числе в их фандоме, ведь в альтернативные миры провалились все их зрители, заночевавшие после концерта в Воронеже. Фанатку, попавшую в мир вместе с Матвиенко, слава богу, не обсуждали — значит, она ничего нигде не рассказала, им удалось как-то договориться. Судя по тому, что рассказывал Сережа, связь с ней он прерывать не собирался, хотя и лучшим другом ему она не стала. — То есть все-таки стопудово это не был поиск соулмейтов, — с насмешкой сказал Дима после Сережиной истории, выразительно глядя на Антона. — Соул чего? — Ну, родственных душ. — Ты не охуел? Ей восемнадцать только-только исполнилось. — Значит, вселенная просто хотела, чтобы ты научился общаться с фанатками нормально. — Да иди ты. — И выбрала самую сумасшедшую еще, — не унимался Поз. — Да не сумасшедшая она, — разозлился Сережа, — на концерте пьяная была немножко, а так, ну да, есть у нее проблемки с менталкой, но это не значит же, что человек чем-то плох. Или провинился. — Ого, — Антон даже голову оторвал от дивана, — похоже, у тебя там, действительно, какие-то прозрения прямо случились. — А у самого-то, — немедленно парировал Сережа, — чего вы там с Арсом делали? Полгода, говоришь? — Да ебались мы, отстань, — Антон зарылся обратно в диван, — а то сейчас расскажу подробно. Сережа фыркнул, и на этом обсуждение, в общем, и закончилось. Антон заказал тогда такси и поехал спать к маме, а на следующий день узнал, что Арсений свалил еще в середине дня в воскресенье. С тех пор прошло пять дней, хотя кажется, что целая вечность. Антон каждый день звонит маме, Антон перебрал уже все кухни всех доставок, обнаружив, что больше всего ему не хватало свежих овощей и фруктов, Антон с недовольством ощупывает свое брюшко, от которого отвык. Он не звонит Арсу, потому что не понимает, что говорить словами вслух. Но он пишет ему, каждый день, спрашивает, все ли в порядке, как он справляется с реальностью, какие планы, что он думает про новые теории об аномалии и про всякую прочую ерунду. Арс отвечает, но довольно кратко: «Да все хорошо, пытаюсь тут разобраться с одними съемками, нельзя ли перенести». «Ага, звонил в Париж, там все в порядке. Поеду на январские, как и собирался». «Теории про НАТО они НА ТО и дебильные». «Стас слишком беспокоится, скажи ему, что все будет ок, бодро отпружиним в реальность, как солдатики после Афганистана». Сравнение, конечно, огонь. Они должны были снимать громкий вопрос с подписчиками, но часть претендентов тоже побывала в аномалии, и почти все с облегчением вздохнули, когда Стас решил перенести съемки на январь или даже на февраль. Кто-то вовсе отказался от затеи, и пришлось выбирать вместо них новых победителей. Винить людей было трудно — если кто-то пять лет провел на Альфа Центавре в компании с заклятым школьным врагом, пытаясь построить космический корабль из обломков комет, то ожидать от него продолжения интереса к юмористическому импровизационному коллективу было бы даже странно. В итоге его ближайшие выходные оказываются свободны, и Антон берет билет в Питер. ** Он не говорит Арсению, что собирается приехать. Но и нагрянывать к нему в квартиру неожиданно кажется теперь как-то странно. Взяв такси от Пулково, он просит высадить себя где-нибудь на Невском. Таксист недовольно бурчит, и Антон тыкает наугад в какой-то бар в яндекс-картах. Время — всего пять часов вечера, для пьянок рановато, но Антон и не планирует входить внутрь. Уже темно, проспект весь в новогодних фонариках, но лица у людей хмурые — конец ноября, слякоть, холод и разводы от соли под ногами, переходящие в лужи, не добавляют праздничного настроя. Все пестрит рекламными плакатами, буква зет попадается редко, но то и дело где-то все-таки просят порадеть за военных героев. Антон отворачивается и старается смотреть на фасады домов, ответвления переулков и редкие улыбающиеся лица. Он смертельно соскучился по городским вайбам без рабочей суматохи, на самом деле, но сейчас он тут не за этим. Заходить в какую-нибудь кофейню слишком опасно, узнают наверняка. Нужно бы найти заведение подороже, где риск столкнуться с фанатами минимален. Антон мысленно прикидывает клубы, которые знает в Питере, открывает телефон, выбирая самый ближайший, и пешком доходит до него. Охрана на входе смотрит на его кепку и пуховик с недоумением, и ему приходится показать лицо нормально. Пока еще работает — интересно, как быстро его забудут, если он окончательно исчезнет из телика? Эта мысль больше не колет, воспринимается как данность. Получится с новым каналом — хорошо, нет — нет. Он тысячу раз чуть не подох за минувшие полгода, приоритеты как-то слегка поменялись, спасибо. Он приземляется на диван за низким столиком. Посетителей вокруг почти нет — и немудрено, время детское. Официант осведомляется у него, будет ли он что-нибудь заказывать, и, поколебавшись между борщом и бургером, он решает, что суп здесь есть будет неудобно, и берет второе. Не жрать он приехал в Питер, в самом деле — но он тянет время. Телефон вибрирует. Он кидает на него быстрый взгляд, не собираясь брать трубку, но это Матвиенко, и палец сам нажимает на зеленую кнопку: — Да? — Шаст, где тебя носит? Договорились же посидеть у меня, — Сережа недоволен. Антон давит желание хлопнуть себя по лбу: — Бля, я забыл, Сереж, просто напрочь. Прости. А вы там с Позом уже? — И с Катей. И с Алиной. — Ты позвал ее… — Да, позвал. Они хотели в очередной раз поговорить про аномалию, собраться кругом тех, кто действительно ее пережил — в принципе, логично, что Сережа пригласил свою сокомандницу, если можно так выразиться. Но Антон совсем не хочет сейчас общаться с чужими людьми. За минувшую неделю он понял, что скорее отвык от такого, чем соскучился, и теперь даже рад, что проебался. Поз, Катя, Серега — это все да, но Алина — не в этот раз. — Я в Питере, — говорит он, тем не менее, виноватым голосом. — А, — Сережа молчит некоторое время. — А Арс там не с этой своей? — Чего? — Ну, он вроде с какой-то девчонкой, — неуверенно тянет Сережа, — японкой, что ли, или полуяпонкой, такой, тихонькой, как ему нравятся. Я думал, они вместе куда-то на выходные свалили. — Только что познакомились и уже поехали куда-то?.. — Антон сам не узнает свой голос, хотя он довольно спокоен. Просто тембр неправильный. — Да не, она не эскортница, если ты это спрашиваешь, — нет, не это, но это же Сережа, — и не только что они познакомились, вроде какое-то время уже общались, просто он решил двинуть процесс. Да не знаю я, Шаст, мистер скрытность не то, что мне душу изливал, я просто же тоже его звал сегодня в Москву приехать, с нами потусить. И он сказал, что он с этой, Сой Фонг, или как ее, Фун, Фуй. Не помню. А, нет, ее просто Соня звали, это я путаю с другой. Дим, ну че ты меня в бок пихаешь, как в школе, а? Хочешь поговорить с Шастом — пожалуйста, говори. — Шаст, — голос Поза нехарактерно взволнован, — ты только не наделай там глупостей, ладно? — А какие я могу наделать глупости? Мы все взрослые люди, — механически отвечает Антон. — Антон… — Мы с Арсением провели полгода в апокалиптическом боевике с квестами на выживание. Неужели ты думаешь, что я сейчас все превращу в ромком с плохим концом? — Похуй на жанры, Шаст. Притормози просто, ладно? Дай всем время прийти в себя. Антон представляет, как Арсений приходит в себя — он и такая угловатая, чуть мальчиковатая даже, можно сказать, девочка. Ага, конечно. Он стискивает кулаки. — Пока, Поз. — Антон… Он вешает трубку и встает с дивана. — Ваш бургер, — он обходит официантку, подоспевшую с подносом, вытаскивает из кошелька тысячу и кладет ее около тарелки: — Извините. Выйдя из помещения, он стреляет сигарету у первого попавшегося мужика и с удовольствием затягивается, не кашляя, потому что его тело, на самом-то деле, еще совсем не забыло, что такое никотин. Свободной рукой он находит нужный контакт в телефоне. — Алло? — голос Арсения в трубке усталый и какой-то растерянный, — Антон? — Ты мне обещал позвонить, — говорит он. — Когда? — Неделю назад, — пальцы, которые держат телефон и сигарету, мерзнут до судороги, но Антон не обращает на это внимания. — Шаст, да ты чего? — Ты дома? — Да. — Один? — Э… нет. — Я буду через полчаса, — бросает Антон и отключается.