|a heart that's full up like landfill| |Сердце, забитое, как свалка|

День проходит в мучительном темпе. Нил терпит час английского, час современной истории и час химии. Он находится на пути к классу, где пройдет урок изобразительного искусства, шаги вялые и тягучие, чтобы отсрочить неизбежное. Искусство заставляет его чувствовать себя неловко — он вырос в доме, где с гордостью демонстрировались единственные в своем роде картины, стоявшие миллионы, каменные статуи и вазы, которые стоят больше, чем большинство людей может заработать за жизнь. А еще была его мать. В те времена она большинство времени проводила в своей студии, окруженная запахом свежей краски, её руки всегда были испачканы синими, желтыми и красными оттенками. За пределами своей студии она была безупречна, чиста и опрятна, ни на волос не выделялась на фоне его отца — своего мужа. Внутри же она была веселой и теплой, а в ее глазах плясала жизнь. Но когда им пришлось сбежать, эта жизнь была у нее отнята. Она так никогда и не простила за это Нила. Стены художественного класса, возможно, когда-то и были белыми, но теперь они раскрашены множеством красок: отпечатки рук покрывают все доступные поверхности на задней стене, окружая широкие окна, ведущие к школьному овалу. Вокруг бессистемно наклеены рисунки, выполненные учениками всех возрастов и уровней мастерства. Все это для для Нила слишком. — Ты, должно быть, Нил, — говорит учитель. Волосы подстрижены почти под ноль, хотя те, что остались, выкрашены в ярко-розовый цвет. Нил считает, что они похожи на хайлайтер. — Меня зовут микс (1) Морган, хотя ты можешь звать меня просто Морган, если хочешь. Почему бы тебе не присесть рядом с Эндрю? Нил чувствует, как его сердце падает до самых пальцев ног. Эндрю поворачивается на своем месте и смотрит на Нила, снова нахмурив брови. Нил вздыхает и пробирается вперед, отодвигая пустой стул со скрипом, который заставляет его скривиться. Как только он садится, учитель любезно улыбается и продолжает урок. — Итак, в этом семестре ваше задание — сделать мини-коллекцию из работ. Я хочу, чтобы вы занялись этим лично. Что, по вашему мнению, больше всего повлияло на то, кем вы являетесь сегодня? Тревога скручивается рядом с внутренностями Нила. Эндрю, сидящий рядом с ним, фыркает. — Я хочу, чтобы вы создали три произведения искусства, — микс Морган продолжает. — Они могут быть выполнены в любой технике по вашему выбору, или в разных техниках, или так, как вы решите. Наш сегодняшний урок будет посвящен мозговому штурму ваших идей. Когда закончите, покажите мне свои проекты, а потом сможете приступить к творчеству. Все начинают шевелиться, доставая из своих сумок большие блокноты и пеналы. Шум усиливается. Нил чувствует себя неважно. Эндрю шлепает книгой по столу — от внезапного звука Нил вздрагивает. Краем глаза он видит, что Эндрю смотрит прямо на него, но Нила спасает учитель, подозвавший его к своему столу. — Просто подумал, что должен отдать тебе твой технологический дневник, пока ты не заблудился в его поисках, — снова улыбается Нилу учитель. Признаться честно, он не привык, что люди так часто улыбаются ему. — Спасибо, — тихо говорит он, протягивая руку, чтобы взять скетчбук, который ему отдают. — Дай мне знать, если что-нибудь понадобится, хорошо? Нил кивает и возвращается к своему месту. Эндрю что-то рисует, но когда Нил подходит посмотреть, он хмурится и прикрывает рисунок рукой. Когда Нил садится, он понимает две вещи. Первое: у него нет карандаша. Второе: ему хочется плакать. Свет такой яркий, в комнате настолько шумно, и он просто очень, очень устал. Все это нарастает и нарастает, и нарастает. Он почесывает запястья, дергает ногой вверх-вниз, тихонько напевает и слегка покачивается. Он смутно осознает, что Эндрю повернулся к нему лицом, что Эндрю что-то ищет в своей сумке, что Эндрю протягивает руку, что Эндрю что-то ему дает. Но он не может посмотреть на это. Он слышит приглушенный, словно сквозь огромный океан воды, фырканье Эндрю, а затем что-то тяжелое и теплое накрывает его уши, перерезая звуки в комнате вокруг него. Нил снова вздрагивает, сильно, его руки поднимаются, чтобы коснуться ушей, и… ох. На них надета пара наушников. Затем заиграла музыка — легкое фортепиано с несколькими струнными на заднем плане. Нил позволяет музыке омыть его, как теплой воде, мягко поглаживая поцарапанную кожу запястий, раскачивание из стороны в сторону становится более мягким, стук ног замедляется. Он не знает, сколько времени прошло и сколько песен он прослушал. Он закусывает губу и поворачивается, чтобы посмотреть на Эндрю. Парень, о котором идет речь, снова опустил голову к своему блокноту, карандаш бежит по странице, создавая рисунок, который Нил не видит. Эндрю быстро возвращается в реальность и смотрит на Нила. Он слегка кивает, просто наклоняя голову в сторону Джостена. Нил изображает крошечную улыбку благодарности и надеется, что Эндрю понял послание, даже если он не может говорить. Эндрю качает головой. — Никогда не вспоминай об этом, — шепотом отвечает он и поспешно возвращается к своему рисунку. Нил смотрит вниз на свой блокнот. Там, прямо на закрытой обложке, лежит грифельный карандаш.

***

К тому моменту, когда прозвенел звонок, Нил успел, как мог, провести мозговой штурм и изложить все в общих чертах, чтобы никто не узнал ничего стоящего о его теме. Он быстро запихивает блокнот в сумку, сует наушники в руки Эндрю и выбегает из комнаты. Уходя, он чувствует взгляд Эндрю на своей спине, но не останавливается и не замедляет шаг, чтобы узнать, не нужно ли ему что-нибудь. Они с Эндрю не разговаривали до конца урока, хотя Нил смог сбежать к музыке, которая струилась в его ушах и создавала стену между ним и остальным классом, остальным миром. Он идет домой… «Дом» для него такое же расплывчатое понятие, как и «семья» или «любовь». Оно субъективно. Возможно, это должен быть просто дом. Дом обещает безопасность, тепло или комфорт, а дом — это просто здание, так же как его отец был просто человеком — пустым и холодным, стены — как толстая кожа, которую держат кости, окна — глаза в пустое пространство, где должен был кто-то жить. Как раз когда он достигает гребня холма в начале улицы, он слышит, как сзади приближается машина с тяжелым двигателем, который урчит и грохочет по бетону, вызывая вибрацию под ногами. Нил чувствует, как паника цепляется за его горло. Он спрыгивает с дороги и приседает за небольшим кустом в нескольких шагах от безопасного места. Он держит голову низко опущенной, не бросая ни единого взгляда по сторонам. Он не может попасться. Он не может. Не сейчас, не после всего, через что он и его мать прошли, не после того, как он наконец-то начал жить почти нормальной жизнью. Нил не поднимает глаз, пока не слышит, как машина отъезжает достаточно далеко, чтобы двигатель не сотрясал землю могучим рычанием. Он медленно поднимается со своего сгорбленного положения и смотрит не слишком далеко вперед, когда машина — гладкая черная громадина, которая, кажется, поглощает свет от слабого солнца — въезжает в дом напротив дома Нила. Его желудок опускается еще ниже, почти к пяткам, когда он видит, как из машины вылезают два невысоких, одинаково светловолосых парня и один высокий загорелый — с конечностями, как у маленького жирафа. Он видит, как они входят в дом, и ждет. Не менее часа он сидит за кустом, пока сердце учащенно барабанит о ребра. Он выходит из своего укрытия как раз в тот момент, когда темные, сердитые тучи надвигаются на горизонт, словно армия, идущая на битву. Пройдя через дверной проем своего дома под прикрытием дождя, который начал падать, стоило ему добраться до навеса над ступеньками, он начинает ощущать облегчение. Его сумка в безопасности, он в безопасности. Или, по крайней мере, настолько, насколько он может быть в безопасности, учитывая не самые лучшие обстоятельства, которые подкинула ему жизнь. Нил не может заставить себя сделать ничего другого, кроме как рухнуть на матрас, который он называет кроватью, свернуться калачиком и погрузиться в глубокий сон.

***

Остаток недели проходит примерно также: подъем вместе с солнцем, путь до школы под рычание двигателя машины Эндрю, мучения до обеда, где он ловит себя на мысли, что ему действительно нравится так жить — еще больше школы, а потом искусство. Искусство стало тем, чего он почти с нетерпением ждет. С первого дня он лишь однажды позволил громкому и яркому захлестнуть себя, но когда оно снова бурлило, ему на уши надевали наушники. Нил обнаружил, что ему… почти нравится общество Эндрю. Он тихий, отвечает одним лишь ворчанием, хмыканьем и изредка предложениями из нескольких слогов. Но все же Нил находит это желанной отсрочкой от суеты дня. Его мозговой штурм над заданием по искусству почти закончен — микс Морган пообещал ему, что в начале следующей недели он просмотрит то, что уже есть, и разрешит ему начать творить. Нил удивлен, что ему так нравится искусство. Он знает, что его мать не одобрила бы этого. Она бы дала ему подзатыльник и сказала: «Нет, Абрам, ты глупый, нам не разрешается наслаждаться, я сожгу твой гребаный холст, если увижу его». Он все еще паникует, когда входит в класс искусства, но теперь это покрыто одеялом, прикрыто головокружительным возбуждением от того, что он снова держит в руках карандаш с зудом от желания просто творить. У него в животе постоянно возникает чувство тревоги при мысли о том, что он все это оставит. Это неизбежно, но ему просто хочется насладиться этим хотя бы еще немного. Он считает, что заслуживает этого.