"Всё дело в фикусе"

Кроули ошибался. Алкоголь не помог. Похмелье красной линией только подчеркнуло его отвратительное состояние. Стоило ли жаловаться на эту боль, когда ты с неделю не знаком с трезвостью? Было не так ужасно упасть с небес в котел дымящейся серы, когда Люцифер своими разговорчиками и неуместными вопросами переманил талантливого ангела на темную сторону, насколько ужасно он себя ощущал сейчас. Кроули очень хотел прирасти к дивану всеми конечностями. Глаза красные и усталые едва ли различали мебель в комнате. Гравитация не была на его стороне, он периодически падал с дивана, путая пол и потолок. Костюм слегка подпалился от череды пожаров буквально горящих на теле Кроули. Он больше не смахивал чудом ни головную боль, ни тошноту, ни ощущение тяжести во всем теле. Физическая боль притупляла внутреннюю, и последнюю он никак не мог выразить. Кроули никогда не был любителем долгих и утомительных разговоров. Он, как правило, был слушателем или сторонним наблюдателем, если его-таки прорывало на разговор, то неуместные формулировки и откровенный треп выплескивались из него вместе с бранью. По части слов их компании всегда был… «Азирафаэль», - с презрительным шипением прошептал демон. И слишком много злобы он вложил в доселе любимое имя. Его горло сжалось от невозможности докричаться до ангельских врат, чтобы расшатать небесную канцелярию. Теперь Кроули делал две вещи – пил и бранился. Добиваясь разнообразия благодаря коротким вылазкам в маркет, но тоже ради закрытия первого пункта. Оказывается, существует немыслимое количество ругательств, тем более Кроули знал, как сказать «сволочь» на всех языках мира. Если бы за каждую матерщину в сторону ангела метались стрелы, небеса бы разверзлись и сами отдали Азирафаэля на милость Кроули. Но демон стал замечать, что по-странному тупеет. Эмоции не находили выхода, даже когда он, раздосадованный отсутствием в лексиконе новых оскорблений, брал запыленный словарик из лавки и восклицал, например: «Прощелыга!» За новым словом следовал новый напиток. «Лоховод!» - текила. «Кидальщик!» - кампари. Единственные, кто наблюдал за этой ненормальной игрой, были растения, которых со дня Х стало в разы больше. Даже не десять, а сорок или пятьдесят. Демон не считал. Фикусы. Монстеры. Диффенбахии. Драцены. Разные суккуленты. Всякий раз, выходя из дома за новым алкоголем, он потакал своему желанию купить нового «друга». Его зеленая аудитория разрослась настолько, что не помещалась на подоконниках, занимая все горизонтальные поверхности квартиры у окон. Кроули закусил губу. Металлический привкус на языке смешался со смолистым душком алкоголя. Демон закружил по комнате с бутылкой в руке. – Частушечник! Облуд! – оригинальные ругательства закончились, и он по-звериному рявкнул. – Сволочь-сволочь-сволочь! Кроули бросил полупустую бутылку мартини в стену, добавляя ее к общей картине. Мокрое пятно осталось на стене, смешиваясь со всеми узорами его затяжного пьянства. Вчера в стену полетел привилегированный шотландский виски, днем ранее бутылка старого французского вина, а еще раньше… он уже не помнил. Взгляд Кроули сфокусировался на осколках, покрывающих пол. – Лжец! Трус! – он стиснул зубы до скрежета, выплевывая слова дротиками на поражение. Его естество кипело в лаве агонии и жестоком желании изуродовать чью-нибудь жизнь. Кроули быстро подошел к ближайшему цветочному горшку, схватил пластиковый ободок, впиваясь ногтями в землю, и швырнул об пол. Фикус жалобно распластал листья на холодном и липком полу, как подстреленный человек руки. Вид несчастного растения заставил демона протрезветь почти мгновенно. Он ведь выместил злость на единственном существе, которое не пыталось сбежать от него… хотя не факт! Просто у растения не было ног. Награди Бог растения такой полезной функцией, стройные зеленые ряды растительности покинули бы его квартиру через главный вход. – Черт, прости меня, приятель, – дрожащие руки попытались оживить растение. Фикус снова зашелестел в чудом восстановленном горшке, но Кроули все равно мучился чувством вины. Он закрыл лицо руками и устало посчитал до десяти. Не помогло. Больше так продолжаться не может. Он выйдет на улицы и пойдет убивать людей, если не придумает, как избавится от своего гнева... или печали? Демон максимально трезво оценил обстановку квартиры и его тяжелый взгляд пал на причудливые листья плюща. Он вспомнил, по какой причине собственно и возомнил себя цветоводом. По радио Би-би-си передавали о пользе разговоров с растениями еще в семидесятых. Тогда ему показалось это хорошей идеей, но вместо разговоров он предпочитал держать свои растения в ужасе. Сейчас ему как никогда нужен был собеседник. Желательно молчаливый и податливый. Если бы демон предпочел высказаться какому-нибудь психотерапевту, то, скорее всего, тот оказался бы придушен за раздражающие вопросы, бесячий галстук или чопорную интонацию. Кроули бы нашел причину, чтобы убить. А вот растения… Демон подошел к широкому подоконнику и, недолго думая, взял горшок с маленьким кустом плюща. Кроули пододвинул к любимому креслу журнальный столик, перевернул его, сбрасывая бутылки на пол, и с чувством особой важности поставил плющ перед собой. Демон прищурился, разглядывая «лицо» собеседника. И понял, что недостаточно пьян для этого разговора. После уничтожения полутора литров старого-доброго хереса, Кроули настроился на важный монолог, вальяжно развалившись в кресле. – Слушай, давай назовем тебя… Джерри. Тебе нравится? – растение не дрогнуло, но Кроули счел молчание за согласие. – Отлично. Он откупорил очередную бутылку, даже не задумываясь, что пьет. – Итак, Джерри. Я никогда не считал себя человеком, но пару лет назад задумался о природе некоторых чувств. «Отуземился», «очеловечился», в нижнем и верхнем мирах много омерзительных понятий. Однако мне понравилось слово «приспособился». Это слово подходит рептилии, которая забилась под камни переждать непогоду. И меня вполне устраивал такой расклад, - он деловито махнул рукой в сторону других цветов. Листок аглонемы качнулся ему навстречу. – О, смотри, Леон согласен со мной… Приспособиться это значит действовать и жить в изменчивых условиях окружающей среды. И к человеческим дурацким «фишечкам» я тоже нашел свой подход. Я их изучил. За шесть тысяч лет я узнал, как одурачить, удивить, обмануть и поймать на лжи даже самого достойного из людей. Главное, разобраться в чувствах. Это оказалось не сложно. Если их создавали по образу и подобию, то люди почти ничем не отличаются от ангелов или демонов. Диапазон чувствительности, конечно, у нас не такой высокий, однако чем больше проходило времени, тем разнообразнее становилась моя жизнь. Веселье! Разврат! Хаос! Слышал про очереди за хлебом? Это я их придумал. Он отпил, продолжая свой рассказ, как на интервью у Грэма Нортона. Он начал с шести тысяч лет назад. Но пока рассуждал только о собственных мечтах, страхах, удивительных наблюдениях за родом человеческим. Он поведал о создании звезд, болезненном падании, переоценке ценностей, первых днях на Земле, марках машин, пользе технологий, ненависти к овощам. Сколько часов он делился насыщенной автобиографией было непонятно, но тусклое ноябрьское солнце подплыло к горизонту. За это время листья плюща стали непривычно активными. Тонкие нити протянулись к демону, и через пару часов скудная лиана доползла до пальцев Кроули, сделав нежный виток вокруг его запястья. Этот милый «жест» дал демону возможность переключиться на тему более интимную. – Азирафаэль, – сморщившись от безнадежности, просипел демон. - Мне нравится, как его имя перекатывается на языке. Знаешь, мягкой сливочной карамелью с легкой горечью. Я бы назвал этот коктейль «Ангельской пылью». Но он был бы слабоалкогольный. Я бы пил и пил его, а он все не вставлял… А я бы пил, – Кроули тяжело вздохнул. Он поменял плющ на другой цветок, с несвойственной деликатностью отпустив объятия плюща и ставя его под лучи уходящего солнца. На этот раз его слушала пятнистая диффенбахия. Слова лились так же просто, как лился красный полусладкий яд. – Стейси, ты ведь не дура. Я вижу, что не дура. Умная девушка. Знаешь я понял, что влип по полной не так давно. Собственные чувства принять было не просто. Опять же потребовалось время…. Как будто недостаточно было шести тысяч лет! Черт к дьяволу! Буду откровенным, я с отвращением наблюдал за любовными терзаниями людишек. Меня даже забавляло портить моменты страсти или признания… Они любят, сходят с ума, умирают за любимых, что-то там неприличное творят за дверями спален. О, дьявол, я сам не раз участвовал в таких играх. Это определенно приятно, но одна грустная проститутка мне подсказала, что с любимым человеком это вообще… М-м, фейерверк, да, вроде она так говорила. Я бы хотел это познать, черт, да, я бы познал, – он плотоядно улыбнулся, очертив верхнюю губу острым языком. – Не переживай, Стейси, она дожила до глубокой старости в окружении внуков в районе Хайленда. Обрела покой. Покой, – Кроули щелкнул языком. – Интересно, а покой это так же хорошо, как о нем говорят? Но одному на покой нельзя, надо с кем-то. Кроули отпил снова, и этот глоток показался особенно горьким. – Смешные, знаешь, люди. Они продолжают ставить тебя в квартире с домашними животными, хотя ты ядовита. За это ты мне и нравишься, Стейси. Ты умеешь не дать себя в обиду. Сколько ты убила кошек? А траванула детей? Ты не терпила, ты даешь сдачи… А я не смог. Меня отвергли совершенно жестоко. Мне будто предложили пожевать твои листья... Ты позволишь? Кроули потянулся к цветку и очень бережно оторвал нежный салатовый листик. Кроули бездумно взял его в рот и начал жевать, но выплюнул через пару секунд, почувствовав невыносимую горечь. – Да, Стейси, детка, ты просто жжешь! Кроули попытался запить настырную вязкость, но язык и небо запылали с новой силой. Рот наполнился слюной, и демон выкашлял остатки листвы на пол. Губы защипало, и Кроули вспомнил, как похожей болью отозвался в нем поцелуй с ангелом, который совсем не должен был причинять страдания. Он даже тогда предпочел действия словам и опрометчиво перешел черту. – Я, идиот, Стейси, - сокрушенно выпалил демон. – Он ведь даже губы не разомкнул, стоял как истукан. Я уничтожил нашу дружбу. Одним действием. Я все просрал, Стейси! А он простил меня. Простил за любовь. И фраза дерьмо и фильм, согласись. Даже глядя на диффенбахию Кроули стало дурно. Стейси была столь же легкомысленна, как и поступок Кроули. Губы обжигала кислота алкалоидов. Демон беззвучно поблагодарил Стейси за моральную поддержку и выбрал другого «психолога». – Здравствуй, Сид. Сидни. Ты похож на Сидни, – «многоликий» кактус цереус был самым маленьким в его коллекции, но самым колючим. Кроули подобрал его у какой-то помойки пару лет назад, и с тех пор кактус благодарно цвел раз в год. – Знаешь, Сидни, мы похожи. Нас все бросают. Хотя, поговаривают, что есть кактусисты, я не из их числа, прости. Но я куплю тебе подружку. Назовем ее Нэнси. Да, теперь будете колоть других и жить на моей полке. Я вас не брошу, ребята. Кроули посмотрел на свои растения. Уже не самые красивые и лучшие во всем Лондоне. Пару лет назад он угрожал расправой всякой зеленой твари за самое малое пятно. Сейчас демон почти не ворчал на них – они такие, какие есть. Он любил свой зеленый садик несовершенным. – Почему он не смог так же? – вопрос, оставленный без ответа. – Знаешь, Сидни, я не заметил, как стал говорить «мы» и «наше». Все чаще я приходил к ангелу, все больше меня тянуло поговорить что ли, отвлечься от демонических проблем. А когда ад меня уволил, то кроме ангела у меня ничего не осталось. У Азирафаэля были книжная лавка, фокусы, хобби эти его дурацкие, шотландка... А у меня был только Азирафаэль. Либо он идиот, и не понял этого, либо идиот я, что не сказал ему… Я демон, – рыкнул он, чтобы убедить кактус в правдивости этих слов. – Я демон со всеми вытекающими последствиями. Но с Азирафаэлем не было никакого демона. Я был просто Кроули, просто Энтони. Такой, какой есть. И это мне нравилось. Каждый раз было так тепло. А ты знаешь, змеи любят тепло. Не осуждай меня за мою сущность. Сидни не осуждал. Он вообще выглядел самым приземленным и по-философски сдержанным из всех зеленых собратьев. – Сид, я скучаю по нему, правда, вот как ты по своей Нэнси. Теперь я понимаю, что облажался. Ангел не виноват, что выбрал небеса. Это была его первооснова. Ведь из нас двоих только я потерял смысл в работе. Но Азирафаэль упертый как баран. Он всегда видит лучшее во всем. Он видит свет даже там, где кромешная тьма. Видел хорошее даже в архангелах, которые пытались его прикончить. Гавриил обратился к нему за помощью, потому что Азирафаэль такой – он не бросит в беде. Будь Сатана знаком с ним лично, то его бы ошпарило ангельской добротой, черт, я сам попал под влияние. Я изменился… Наверное. Кроули дотронулся до кактуса, уколов палец. – Да, мы похожи с тобой, Сидни. До нас хрен дотронешься, чтобы не было последствий. Ведь ты тоже мягкий внутри? Конечно. И я тоже люблю жару. И текилу, ой, прости, наверное, не стоит говорить об этом.… Так вот о чем я. Если бы ангел захотел подойти ближе, если бы решился на более откровенную близость. Я бы уколол? Причинил бы боль? Непроизвольно, не потому что хочу, а потому что я хреноеж. Колючки тоже моя суть. Получается, что своим поцелуем я причинил ему боль... Глаза демона расширились. – Не могу дотронуться, – он посмотрел на свою руку, растирая каплю крови от укола кактусом по мозолистым пальцам. – Либо ранит, либо убьет. Исход все равно как у Оскара Уайльда печальный. Соловей проткнет грудь шипом... Или там был другой смысл?... Что ж так пафосно? Бесит! В руках у него было розовое игристое, которое ему бесплатно подарили в винной лавке за щедрый заказ. Вот почему его торкнуло, как девочку выпускницу на первом в жизни медляке. Сейчас еще стихи читать начнет. Кроули раздраженно потянулся к другой бутылке. Джин хорошенько прогрел горло, не давая повода для слезливости. Его создавали для разнузданных вечеров в пабах, а не для сопливых девочек в пижамах. Можжевеловый дух ударил в нос, заставляя демона расползаться в ехидной улыбке. – Но с другой стороны. Мы ведь общались столько лет. И ангел уже не та невинность и непорочность, чтобы умирать от моих прикосновений. Азирафаэль не дурак. Черт, ну и бред. Почему я говорю так несерьезно? Это все ты, Сидни, меня запутал своими метафорами о шипах. И проклятое игристое. Давай-ка перерыв. Кроули поставил кактус на полку, а ведь изначально тот показался ему таким серьезным растением. Оказалось, Сид сентиментальный романтик, скрытый под доспехами шипов,словно средневековый рыцарь из старых романов. Кроули поморщился, конечно, ничего общего с настоящими рыцарями из 13 века, который провонял для него чесноком и тухлой рыбой, он не имел. Однако сравнение красивое. Азирафаэль бы оценил. – Давай поговорим, Энтони младший. Да, вот ты-то мне и нужен был. Прости, что уронил тебя. Я хочу загладить вину, поэтому ты будешь мне приемным сыном. Большой горшок куплю, вырастишь до потолка. А пока... давай буду называть тебя просто Тони. Тот самый фикус, жертва вспышки гнева, был самым красивым из всех растений – никак иначе. Это был Фикус сорта Черный принц. У него было всего 5 листьев, но они были глянцево-черные как перья в крыльях Кроули. Неудивительно, что когда-то демон объездил пол Англии, чтобы найти его. Ему достался хилый росток в пять дюймов и Кроули боялся, что цветок не приживется. Он хорошо мотивировал его оставаться в живых, демонстративно избавляясь от всех слабых и непокорных. Фикус обещал стать шикарным деревом. – Да, все-таки с тобой мы родственники. Кроули выпустил вороньи крылья, и они поглотили остатки света в помещении, восхитительно переливаясь радужной бензиновой пленкой. Демоническая рука потянулась к маховым перьям. Кроули тихо выругался от боли, но это стоило того. – Держи, это подарок, – он погрузил очин пера в землю фикуса и оставил там. Все вместе смотрелось как дешевая пародия на икебану, но Кроули был доволен. Ему даже показалось, что фикус благодарно качнулся в ответ. – Знаешь, Тони, дружок, я тоже фикус, который вырвали из почвы, – демон фыркнул от нелепой аналогии, и откинул голову – алкоголь ударил по ней тяжелой волной. – Если бы можно было все исправить, то я бы исправил. Я бы поговорил с ангелом, объяснил по-другому, что мною двигало в тот момент…. Я бы его отпустил, но не потерял Азирафаэля насовсем. Жаль, что это не нелепая комедия положения. Вот если бы он сейчас постучал в дверь, как в старом кино… И в дверь действительно постучали.