Одинокие души

Первое их занятие прошло просто. Они собрались в библиотеке, устроившись меж пыльных стеллажей, вдыхая аромат душного, ванильно пахнущего помещения. Царила тишина, и только мимолетное шуршание ветхих страниц, долетало до чуткого слуха. Но где-то в дали, возле самого входа, у библиотекаря играла виниловая пластинка с блюзом, переигрываемая раз за разом, от чего текст песни въедался в память, будто высеченным на многолетнем камне человеческих волнений. ,, И тогда, Люди вспомнят меня Забытого всеми, чужака ... Вспомнят, может И о издевках своих, Что градом летели мне в спину ... И быть может, забыли, забыли они ! Тот момент, затерявшийся в ливне ..... ‘’ Голос певицы тихо цитировал строчки, прерываясь шипением пластинки. Старость исказила мечтательное меццо-сопрано, забрав матовость звука, но придав тот самый шарм музыки 19-того века, навсегда утерянный потоком времени, и прогрессом человечества. На стенах висели плакаты напечатанные ещё во времена космической гонки, и вышка школы таким своеобразным образом, выражала дань уважения прошлому. ,, Мы победим! ‘’ ,, Вперед, к звёздам!’’ ,, Нас никто не остановит’’ - гласили некоторые из них. **** Иван размышлял, придёт Джонс или нет. Нервно покусывал губы, барабанил пальцами по столу. - Может он забыл? - тихо спросил он сам себя. Часы разрезали тишину библиотеки ровными ударами. Неумолимо бежали стрелки, и заветный час приближался со страной быстротой. Брагинский начинал переживать, что Альфред благополучно забыл, и тешил себя только мыслью о том, что время ещё не пришло. Но Альфред пришел. Как всегда веселый, одетый в бомбер с мехом. Шагал легко, добродушно махая рукой. Весь буквально источал счастье, и будто был любимчиком жизни. Сердце Ивана затрепетало словно птица в клетке, а улыбка появилась на лиц сама собой. Не забыл. Джонс выкладывал учебники, попутно болтая о всякой ерунде. Рассказывал о кошках, и про новых коллекционные статуэтки по комиксам. Вёл непринужденную беседу легко и открыто, не прикладывая никаких усилий. А Брагинский заворожённо слушал, перекладывая в который раз папку на новое место, думая о том, как бы не накосячить. - У тебя уши красные, - заметил мимоходом Джонс, когда Иван загружал окно с сайтом. Он, движимый неосознанным порывом, потрогал ухо, неловко засмеявшись. - Жарко просто - оправдался он. - Надеть водолазку летом это ещё надо додуматься, - шутливо сказал Альфред, но увидев смущение одноклассника добавил- ... она красивая. Иван удивленно обернулся. Медовые глаза округлились двумя блюдцами, изумлено сверкая на солнце. - Правда? - Ам, да? - сказал растерявшийся от такой реакции Джонс. Тишина. - В смысле правда, - более уверено подтвердил он. - Спасибо.. - тихо поблагодарил Брагинский и улыбнутся. - Ну, начнём? - Да, конечно. *. *. * Брагинский, в понимании Альфреда, стал застенчивым, но крайне интересным человеком. Все эти рассуждения о стихах, монологи о странности физики, и увлеченность его своей семьей, он впитывал как губка. Часы пролетали незаметно, пока они гуляли возле школы или засиживались подолгу в библиотеке. Они только приходили, как их уже просили уйти из-за закрытия помещения. Но Альфред сразу вёл Брагинского в парк, лишь бы ещё послушать мягкий голос. Брагинский рассуждал о вещах как-то по другому. Считал что великого можно добиться только обоюдной взаимопомощью, в то время как Альфред был убеждён а том, что слишком полагаться на кого-то не стоит. Расходились они и в самых мелких вещах. Как нужно есть бутерброд, колбасой верх или вниз? Что интересней комиксы или проза. Различий было огромное множество, но что самое странное, они никогда не ссорились, может из-за не желания портить итак больные нервы, или из-за могильного спокойствия Брагинского. *** Достаточно любопытно было не только рассказывать, но и слушать. Тем более что красивая речь и низкий голос Ивана, завораживали Альфреда до мурашек по коже. Когда Брагинский начинал рассказывать о чём-то, Джонсу казалось что он слушает партию виолончели, успокаивающую слух. Ноты в ней то загорались радостью, то потухали как свеча, огонь которой потушил буйный ветер. Он мог говорить размерено и плавно, а потом горячо о чём-то рассказывать, забываясь в собственных мыслях, и не замечая людей вокруг, и обстановки в целом. Внезапные порывы, словно всплески волн, накатывали, открывая взору всю красоту ажурной пены, то словно чего-то испугавшись, отступали назад, прячась, и прибывая в ожидании действий оппонента. Тогда Альфред перехватывал роль, и так по кругу. И Иван стал бы рядовым собеседником, с которым весело общаться на определенные темы, и которого ты уважаешь до глубины души, но в целом прожить без него можно, если бы не один случай... Тогда он был выжат как мочалка. Друзья сново вытащили все силы и энергию из тела, не отпуская его до последнего момента. Голова предупреждающе загудела, вместе с высокой температурой, что поднялась из-за стресса предстоящих экзаменов, образуя убийственную смесь. На ватных ногах он выскользнул из задней двери школы, облегченно вздохнув. Отрезан. Он отрезан на время от шумных людей, и их забот. На душе потеплело. Альфред вдохнул аромат заднего двора. Оставшаяся после дождя сырость приятно охлаждала рассудок. Ветер трепал травяной покров, смахивая росинки с острых кончиков. Он прогуливался меж раскидистых елей, и забирался парню за шиворот. Стихия ворошила одежду и волосы, и в дребезги разбивалась о стены и окна здания. Она вольной птицей взмывала в небеса, что бы пронестись над самой землей, разбегаясь в разные стороны. Вольная, ничем не сдерживаемая, и свободная. Моросил мелкий дождь. Незаметные слёзы падали на траву, скрипучие качели, и листву, стирая с них грязь и пыль. Они тысячами иголок летели к земле, что бы разбиться, и оставить о себя маленький след, так никем и не замеченный. Зарождалась буря. Вихрь гнал хмурые, серые тучи куда хотел. Он управлял ими словно пастух глупым и безвольным стадом. Почему Альфреду казалась, что жизнь поступает с ним так же, как и ветер с тучами? Она постоянно его торопит, ставит большие ставки, что бы сделать очередной пешкой в огромном спектакле под названием ,, жизнь ‘’. Разве не печально, брыкаться словно рыба которую вытащили на сушу, в этой скоростной колеснице, ради того что бы элементарно выжить? Не высказывать своё мнение, просто потому что в будущем это скорее всего плохо обернётся? Говорить людям то, что они хотят слышать? Люди корят себя, в надежде на похвалу. И Альфреду казалась что это неправильно. Ему вообще многие вещи казались неправильными. Но он молчит, ведь давно усвоил, что если он будет тыкать людей в их странности, они напомнят ему о своих. А в добавок выкинут за борт, оставив в гордом одиночестве. Подходящих в общении людей, как казалось ему, найти просто не возможно. Никто не будет с тобой идентичным, от чего остаётся помалкивать, общаясь на отвлеченные темы. Как с Иваном, что спокойно выслушивал чужое мнение. Но и тут Джонс был уверен, что если бы не уравновешенный характер, он бы тоже отвернулся от него. Как это сделали и с самим Брагинским, что белой вороной жил среди чёрных сорок. И из-за этой серой марали было невыносимо больно. *** Рефлексируя над мнениями и одиночестве, он в опустошении рухнулся на качели. Железные прутья болезненно заскрипели, покачнувшись под тяжестью тела. В животе свернулась клубком пустота. Все было таким бессмысленным и ненужным, что хотелось лезть на стены и выть от отчаянья. Ему правда придётся жить так всю жизнь? В этом шумном спектакле? - ,, Они вытащат из меня всю жизнь ... ’’- подумал он, зарываясь руками в золотистую шевелюру. С каждым днём он чувствовал все большее опустошение. Глаза покрывались серой пленкой, а тело становилось ватным, начиная походить на тряпичную куклу, из которой постепенно доставали синтепон. Буря набирала обороты стремительно, провожая капли дождя, гонимые ветром. Серые облака сгущались в огромную серую массу, что угрозой нависла над землей. Ни единый луч света не был виден сквозь плачущую завесу. Все стало дымчатым и хмурым, накрытое покровом туч. Ветер прощупывал землю, изучая каждый закуток заднего двора. Он делал петли, вертелся как волчок, и менял направление каждую минуту, словно мысли в голове. Словом, буйствовал, подготавливался, и предвещал грозный шторм. *** Из него не спеша уходила жизнь, наталкивая на нехорошие мысли. Лезвия на кухне поблескивали в лунном свете каждую ночь, застывая в сомневающихся руках. Отец? Будущее? В конце концов страх навивал сомнения, пугая неизвестностью. Альфред думал что он слаб. Нерешительный, сомневающийся, не имеющий сил что-то изменить. Наверно, сильный человек не расплылся как он, а собрался и предпринял хоть что-то. А не сидел бы на этих качелях рассматривая щебенку под ногами, прибывая в полной растерянности. Почему он чувствует себя одиноким? - У тебя есть друзья от которых ты вечно устаёшь. Их вагон и маленькая тележка! Что тебе ещё надо? - спросил он самого себя с досадой. - Да определись уже, чего тебе надо! В порыве ненависти он сжал волосы на голове, и с удивлением обнаружил, что с глаз упали пару соленых слёз. Потом ещё. И вот он уже заходиться в немом плаче, закрывая руками лицо. Джонс становиться глухим и слепым, полностью увлечённым своим состоянием. Что-то внутри ломается с мерзким треском, отрываясь по кускам. Жизнь испытывает его на прочность, совершая жестокий отбор. Ему это надоело. Ненастье разразилось в полной своей красе, меня его постепенно, и внушая определенные мысли. Ветер сумасшедшими вихрями носиться над землей, и завывает в окнах и ушах, словно душераздирающий крик природы. Он хлещет по лицу своими раскатами, заставляя скрыться от всего. Ветер беспощадно треплет деревья, срывая с них листву, подхватывая ее в объятья, и кидает куда глаза глядят, как капризный ребёнок сломаным куклы. Он словно неведомая сила, бросающая людей в самые непредсказуемые обстоятельства. Никому не поддаётся и совершенно не контролируется, пока сам не успокоиться. Дождь хлещет не щадя ничего на своём пути. Ощутимо бьет по рукам, и стучит по крышам зданий, как по звонким барабаном. Он рекой стекает в водосток и даже не думает заканчиваться, не сдавая позиции. Мысли в голове Джонса смешиваются в яркую палитру красок, путаясь с друг другом в узлы и перескакивая с одной темы на другую. Раскат прокатывается по небу, исчезая в серых тучах. Гремит молния. Ее рык угрожающе отдаёт в ушах, и у людей возникает одно лишь желание скрыться под навесом, но Альфред не обращает внимание. - Альфред, ты должен уважать других ребят. Это некрасиво так поступать. Джордан попросил тебя помочь, почему ты отказался? Твой замок мог бы подождать. О, да ладно, что значит не захотел? Знаешь, эгоистично так говорить, подумай как ты показываешь себя. Если тебя попросили, ты должен помочь! Альфред не знает, что именно изменилось, но он чувствует что что-то произошло. Он будто стал другим. *** Джонс совершенно не заметил хруста и тяжелых шагов. - Альфред? - с беспокойством завет его до боли знакомый голос. Любимая виолончель. Он не отвечает. Зачем что-то объяснять? Разве не видно? Здесь не нужны слова. Его от них уже тошнит. - ,, Не спрашивай, не спрашивай, не спрашивай... ‘’ - как мантру повторяет он. Что будет? Расспросы или речи утишения? Какую чушь придумают люди на этот раз, лишь бы показать своё наигранное беспокойство? Он глубоко вздохнул. Подумал что Иван не виноват в том, что просто проходил мимо. Немного успокоился. Заскрипела качель, разойдясь протяжным стоном. И наступила тишина.