Город, в котором нас прокляли

       Натаниэль не мог прийти в себя который день. Мертвецы по новой столпились в его кошмарах, на этот раз приняв жуткие изуродованные черты, истекающие кровью и ковыляющие к нему огрызками конечностей. Не так давно он разговаривал с этими людьми, проходил мимо, а теперь они пялились на него пустыми глазницами из-за углов.        Волшебник даже не помнил, что было в тот вечер дальше — проснулся он уже в своей кровати, с жуткой головной болью, исцарапанным локтями и в грязной одежде. Почти мгновенно на шорохи возник смуглолицый подросток. Он критически осмотрел Натаниэля с ног до головы, после чего вновь исчез, чтобы через пару минут вернуться с подобием завтрака — в руки волшебнику запихнул чай и косой тост.        Натаниэль уставился на это пустым взглядом. Во рту стояла сухость, горло драло крюками. Обычно он ругался на джинна за излишнюю самостоятельность, но в итоге лишь благодаря Бартимеусу вновь остался жив.        — Сколько я проспал?        — Два дня.        Только выматывающая усталость не дала юноше тот час соскочить. И еще руки, сердито надавившие на плечи.        — Ну, и куда ты поперся в таком состоянии?        — Мне надо…        — Не надо, — отрезал Бартимеус. — Астер жив, этого психа они поймали.        Натаниэль вскинул голову, поглядев на мальчишку.        — А волшебники?               Джинн повел плечами и негромко ответил:        — Мертвы.        Чай едва не вылетел из ослабевших рук. Натаниэль принял попытку встать, но его осадили по новой.        — Что ж ты баран-то такой, Натаниэль? Твоя секретарша там как-нибудь справится, и вообще — за два дня Лондон не рухнет без твоей бледной рожи.        — За одну ночь как-то почти рухнул.        — Не сравнивай масштабы. Типичная пост-революционщина.        Натаниэль зажмурился от мигрени. Дрожь трясет его так, будто он едет в несущемся товарном поезде. Он цепляется за кружку, как за островок нормальности среди творящегося, ощущая, что у него даже зуб на зуб не попадает. Господи, мир всегда был вокруг вот таким?        Юноша поднимает голову и смотрит на джинна. Перед глазами всё еще стоит склад и то, как…        Натаниэль не представляет, что бы он делал, если бы Бартимеус спятил вместе с остальными духами. Если бы тоже бросился. И ему вдруг становится страшно вовсе не от понимания, что от беса и фолиота еще есть шанс отбиться, а от самого факта, что джинн нарочно причинит ему вред. Вздумает действительно убить — вот так же, без причины, без малейшего промедления.        — Что это было вообще? Эти духи — они будто обезумели, — севшим голосом спросил волшебник.        — Вот очухаешься и спросишь у своего Астера, чего они выбили из мужика. А сейчас: или ты это лопаешь добровольно, или жалеешь, что на меня та штука не подействовала.        Натаниэль скептически поглядел на мальчика-египтянина. Обычно Бартимеус угрожал по более весомым причинам. Колющая благодарность отозвалась в душе, а с языка вдруг сорвалось:        — Это что, забота?        Смуглокожий мальчишка застыл. Зрачки в его глазах нехорошо сузились.        — Еще одно оскорбление в мою сторону — и ты действительно пожалеешь.        С этими словами мальчишка круто развернулся на пятках и вышел. Натаниэль вздохнул. Зачем он вообще это сказал?                                       

***

                           Тауэр заметно опустел с последнего визита Джона Мэндрейка туда в последний раз, но его атмосфера оставалась всё такой же пронизывающе-безнадежной. Грязные воды Темзы бились о подпорки моста и облизывали холодные камни побережья. Ворон заметно прибавилось. Бездушные башни тонули в тумане, скрывая треплющийся там британский флаг, пока Натаниэль шел по абсолютно пустому мосту в сторону главных ворот. Туристы еще не скоро вернутся в Лондон поглазеть на эту сомнительную достопримечательность, а простолюдины всегда обходили Тауэр стороной.       Грегори Астер уже ждал юного министра с хмурым взглядом у одиночной темницы.        — Инспектор, — кивнул Натаниэль.        — Доброго дня, мистер Мэндрейк.        — Как посмотреть.        По факту — Натаниэль просто сбежал, когда началась заварушка. Наверное, он сильно упал в глазах нового начальника ночной полиции. Натаниэль себя не оправдывал — как было, так было. Он с тошнотой это принимал. И утащивший его прочь Бартимеус ни при чем. Впрочем, если так и было, то виду Грегори Астер не подал.        Главное для них сейчас: понять, что это было, и убедиться, что оно не повторится.        — Он рассказал что-нибудь?        — Ничего внятного, сэр. Кажется, он не в своем уме.               Камера была крохотной — два на полтора метра. Прикованный кандалами за руки мужчина в рваной одежде при виде юноши вытаращил глаза, а потом его зрачки заблестели лихорадкою. Он забулькал, судорожно дернув руки ко рту. Цепь на его истертых в кровь руках звякнула. Натаниэль не видел ни единой причины для такого веселья.        — Имя выяснили?        — Нет, сэр. Он только хохочет и говорит, что все волшебники скоро подохнут.        — Еще как скоро! — рассмеялся заключенный.        — Что за артефакт вы использовали?        — Смерть! Смерть-смерть-смерть всем господам — мучительная и болезненная, город будет чист!..        Натаниэль задал несколько вопросов, стараясь держаться спокойно, но в ответ преступник нес полнейший бред, и даже когда инспектор ударил его полным разрядом магического жезла — не прекратил хохотать. Он вновь и вновь повторял, что волшебники скоро подохнут, а Британия освободится. Волшебник ушел ни с чем.        Несмотря на то, что простолюдин выглядел неадекватно по всем параметрам и с большой долей вероятности действительно был просто сумасшедшим, от его слов внутри осело нехорошее предчувствие.                    

***

              Убийства волшебников прекратились, но последняя расправа сильно ударила по зашатавшейся репутации Джона Мэндрейка. Коллеги начали шептаться за спиной. Кто-то осмелился и вовсе предположить, что он решил таким методом устранить тех немногих, кто мог тоже претендовать на пост премьер-министра. И пускай сам Джон Мэндрейк вообще никак не выказывал желания занять пустующее кресло главы Британии, слушок разлетелся быстрее порыва ветра. Ведь самый молодой член правительства выбрался из кровавой бойни подозрительно целым и живым — и единственным. О том, что все оборотни тоже пережили потасовку, все как будто игнорировали — считали, что Грегори Астер и его серые спины продались, и теперь участвовали в одном сплошном заговоре. И даже прямое нападение духов на своих хозяев — не могло развеять этих сомнений.        Натаниэль мрачнел сильнее и сильнее. Он бы даже принципиально выслушал, в чем бы состоял его великолепный «злодейский» план, будь это так — рук держать всё в порядке катастрофически не хватало.       На следующей же неделе защитные чары вокруг дома трижды вспыхивали предупреждающей тревогой. Бартимеус выловил несколько шпионящих бесов, но кем они были подосланы — непонятно. С этих пор джинн практически постоянно был где-то рядом. И хотя по всем условным договорам его пора было уже отпустить передохнуть, Натаниэль так замотался с этими убийствами и последствиями, что не находил времени отправить Бартимеуса в Иное Место. Обычно он вспоминал об этом, уже рухнув лицом в подушку, а потом засыпал, отстраненно осознавая, что домой джинн странно не просится.        Бартимеус будто опасался, что в его отсутствие с Натаниэлем что-то случится. Глупо было верить в такое, но тем не менее джинн и словом не обмолвился об Ином Месте за последние две недели — он всё время маячил где-то поблизости, а его прежде бесящие привычки создавать фоновую суету теперь странно успокаивали. Хоть что-то оставалось неизменным, настоящим и рядом. Обычно джинн кривлялся фальшивым бесом у плеча во время собраний остатков правительства. Когда Натаниэль работал один — валялся на диванчиках и креслах в облике пустынного кота, изредка со скуки пуская ветерки по кабинету и путая все бумаги на столе волшебника. Но чаще всего, конечно, он принимал свой излюбленный облик египетского подростка в абсолютно хаотичной одежде и то и дело выдергивал волшебника из пучины бесконечной задумчивости и вороха дел. Натаниэль поймал себя на мысли, что абсолютно не против такого расклада.       Иногда дело доходило до откровенной грызни. В основном этому служил один повод: помешанная жертвенность волшебника в попытках восстановить распадающийся город и империю. С одной стороны — это действительно тянуло на заботу, с другой стороны, когда Натаниэль опять начинал об этом думать — это его злило, и он срывался на Бартимеуса по поводу и без. А джинн умел отвечать резко и в точку, задевая что-то внутри до противного метко. После такого у волшебника оставался неприятный осадок, поэтому он старался держать себя в руках. Наверное, так реагировала совесть. Отрывалась на нем всё то время, что Джон Мэндрейк задвигал ее прочь.       Он видел, что Бартимеус, несмотря на свою неунывающую натуру, и сам в неважном состоянии — и пусть до пирамидки слизи не доходило (Натаниэль вообще поклялся, что ни за что и никогда не навредит так ни единому духу), юноша теперь начинал понимать, как распознать изнашивающуюся сущность. Ее выдавали облики. Обычно Бартимеус был не прочь продемонстрировать какой-нибудь выдающийся образ, но в последнее время его арсенал ограничивался простейшими и знакомыми формами, а сопровождающие спецэффекты и вовсе исчезли.        Натаниэль ненароком выяснил, что чем сложнее и крупнее облик — тем труднее его воссоздать духу. Особенно, если дух принимает его редко. Им намного проще поддерживать личины обыкновенных животных и людей, чем становиться великанами, минотаврами, драконами или огненными вихрями. И судя по тому, что Бартимеус ограничивался теперь практически тремя-четырьмя обличиями: бесом, котом и мальчишкой, ему было все тяжелее находиться на Земле. Почему же тогда он молчал?       Натаниэль твердо решил отозвать его ближайшие дни и пока оставить при себе фолиотов — из-за ремонта города и поимки убийцы он жутко вымотался и пока распустил всех, кроме джинна. Ему тоже следовало восстановиться.        Но в перспективе оно даже не маячило на горизонте.        Несмотря на то, что преступника поймали, неизвестный разбившийся артефакт вызвал волнительный мандраж у представителей магического мира. Никто не знал: была ли подобная ужасающая вещь с такими способностями одна? Откуда она взялась? Как попала в руки простолюдина? И, самое главное: могли ли теперь волшебники использовать своих духов, веря в защиту Уз?        — Где ваш бес, Пайпер? — поинтересовался Натаниэль, завидев собирающегося домой секретаря. — Ходить в темное время суток по Лондону небезопасно.        Волшебница заметно смутилась. Она перекинула через локоть светлое пальто и покосилась на зевающего на подоконнике мальчика-египтянина.               — Я… я пока отпустила Доххи, господин Мэндрейк. Не по себе от происходящего.               Натаниэль задумчиво поглядел на нее.        — Попросите моего водителя довезти вас, скажите — это по моему распоряжению. Я всё равно пока задерживаюсь, — сказал он.              — Что вы, сэр! Не нужно…        Девушка поспешно завертела головой, но сидящий за столом волшебник оборвал ее возражения:        — Пайпер, я настаиваю.        — С-спасибо, сэр.        Она коротко поклонилась и почему-то опять глянула на джинна, словно хотела что-то спросить. Но потом передумала и вышла.        Мальчик-египтянин потянулся, свесив босые ноги с подоконника.        — Нехило ее колбасит, — заметил он.        — Тебя это удивляет? Такими темпами Парламент точно развалится.        Бартимеус хмыкнул.        — Забавно получается. Хопкинс помер, а всё продолжает идти по его плану.        — Если убийства прекратились, значит, эта дрянь — чем бы она ни была, уничтожена, — Бартимеус поглядел ему в глаза с иронией. Подумав, Натаниэль добавил: — По крайне мере, надеюсь на это.        — Ну-ну… — вдруг джинн пристально уставился на него. — Ты-то сам чего такой спокойный?        — В каком смысле?        Смуглолицый подросток исчез с подоконника, чтобы появиться над столом: он словно лежал животом прямо на воздухе, загнув ноги в коленях и руками подпирая голову. Его босые ступни заболтали пятками вверх, макушка склонилась на бок.        — Сам теперь не боишься, а, хозяин?        Натаниэль поднял голову. Вымученное лицо волшебника вызвало у джинна свист.        — О-о-о, можешь не отвечать! Мертвецы краше выглядят, я тебе скажу — а я в них разбираюсь. Ты бы сам отправился домой и выспался, Нат. Серьезно, у тебя даже аура выглядит ужасно и…        Вдруг Бартимеус осекся. Он уставился на волшебника, не моргая. Его облик странно завис на месте.        Спустя длинную паузу джинн как-то неожиданно тихо спросил:        — Ты хорошо себя чувствуешь?        Юноша потер руками лицо. Он был выжат, как лимон.        — Очень смешно. Лучше принеси мне кофе — нужно разобрать эти отчеты до завтра и отдать их в полицию, — немного помолчав, он добавил: — Пожалуйста.        Обычно в такие моменты Бартимеус не упускал возможности проехаться по «вдруг вернувшейся вежливости» волшебника и напомнить о том, что он не официант. Но джинн почему-то всё еще глядел на него и молчал. Выражение его лица стало непонятным. Волшебник его окликнул.        — Бартимеус? В чем дело?        Мальчик-египтянин моргнул. Он как-то замедленно опустился на ноги, а потом развернулся и пошел прочь, так ничего и не сказав. Натаниэль слишком устал, чтобы придавать этому значение. Ему жутко хотелось спать. Но стопка бумаг требовала внимания и концентрации, поэтому он заставил себя сосредоточиться.                             Когда джинн вернулся в кабинет волшебника с чашкой кофе — волшебник сопел прямо поверх бумаг на сгибе локтя, свалившись без сил. Мальчик-египтянин остановился.        Он очень долго смотрел на спящего, после чего неслышной поступью подошел к столу и беззвучно поставил чашку на край.        Аура волшебника на седьмом плане приобрела мутно-серый оттенок, завораживая сущность духа извилистыми всполохами.