Вместе: Время Ворона

Само собой, первым делом я звоню Дубину и пытаюсь выяснить, что за хрень происходит в этом городе. Дима рассказывает, что «превышение полномочий» — это допрос с повышением голоса одного из фигурантов дела, друзей погибшей девочки, у которого все как по маслу: мама-прокурор и папа-депутат. Парню восемнадцать уже стукнуло, но родители все равно подняли бунт о том, что ребенка допрашивали без представителя, да и еще так грубо, и вообще. Гром свято уверен, что парень что-то знает. И он, скорее всего, действительно знает, раз так испугался, потому что никто на него и не кричал, применяли стандартные методы допроса, которым учат в университетах. И вот, пожалуйста. Отстранен от службы, временно, но все равно. Это же равносильно плевку в лицо, честное слово. Прокопенко их о чем думает? Впрочем, если на него надавили сверху, то он вряд ли мог что-то сделать. Проклятье. — Юля в Дубае на конференции, — взволнованно говорит Дубин. — Она вылетит сразу, как только сможет, но это все равно не будет быстро. Меня он не пускает, и на звонки не отвечает. — Может, он не дома? — Дома, — вздыхает Дима. — Я уверен. Но он же упрямый, как… — Парень замолкает и не продолжает сравнение, все и так понятно. — Я не знаю, что делать, Ася. Игорь, конечно, взрослый человек, но это… Так было уже раз, когда мы ловили Чумного Доктора, и ему было плохо. Я еще попытаюсь достучаться. — Давай я, — предлагаю, поглядывая на Птицу, который сидит за рабочим столом. — Если не получится, то опять ты будешь бодаться. Ладно? Выясни пока, что там за связи могут быть, кроме родительских. И… Дим, если не получится это оспорить… Я буду помогать. Как тогда. Договорились? — Не хочу тебя втягивать, — бормочет Дубин так потерянно, что мне его даже жаль. — Но выхода не вижу. Договорились. Мы прощаемся, я кидаю телефон на диван и подхожу к столу. Птица, не отрываясь от документов, произносит: — Нет. — Я еще ничего не сказала. — Я знаю, о чем ты просишь, душа моя. Мой ответ: нет. Если тебя это утешит, то Сережа помочь согласен. Я же думаю, что вы поступаете глупо. Кто бы сомневался. Я подхожу к нему и присаживаюсь рядом на стол. — Почему? — Гром с радостью бросит нас за решетку, мышка. Он уже это сделал один раз. Пусть разгребает свои проблемы сам. По крайней мере, будет занят. Мне нет дела до этого. — А если я попрошу? — с надеждой уточняю, постучав пальцем по документу перед ним. Птица отодвигает листы и разворачивается, протягивает ко мне руки. Я пересаживаюсь к нему на колени, жест привычный и такой родной, что сразу становится тепло. Пернатый смотрит мне в глаза, гладит по щеке и говорит: — Нет. Пусть Сережа возится в свое свободное время. Надеюсь, ты понимаешь меня, мышка. — Понимаю, — грустно бормочу и жмусь к нему, уткнувшись в плечо. Это было ожидаемо, и обижаться на Птицу за отказ глупо. Тем более, что Сережа как раз согласен помогать. Я просто надеялась, что пернатый все-таки оставил свою вражду с Громом в прошлом, но такого, видимо, не произойдет. Он больше не устраивает козни, пока еще не кидается с ревностью, и на том спасибо. — Нужна парочка твоих подписей, душа моя, — говорит Птица. Я утвердительно мычу, пока его рука с чуть согнутыми пальцами водит по бедру. — Здесь, здесь и здесь. Выпрямившись, беру ручку и расписываюсь в трех документах, на которые пернатый указывает. В голове некстати приходит мысль о том, что еще буквально прошлой весной я бы вычитала все, что мне подсовывает Птица, от и до, только потом бы подумала, чтобы подписать. Сейчас же мне все равно. Я доверяю ему от и до. — Хорошо, — бормочет Птица и, фыркнув, добавляет: — С этим обновлением придется тяжелее, чем с предыдущим. — Почему? — спрашиваю я, пробегая взглядом по строчкам в первом листе с распоряжениями. — Потому что, душа моя, то, как мы с Сережей работаем, — узнаваемо. — Он рассеянно поглаживает меня по бедру, тоже просматривая подписанные документы. — Придется маскировать свои же привычки, чтобы в отделе разработки не возникло ненужных вопросов. — Вас могут узнать по коду или что? — Могут, — пожимает плечами Птица. — Мы будем писать иначе, не хмурься, мышка. — Что по поводу оружейных поставок? — Горючее я пока не нашел, если ты об этом, — ухмыляется он. — Вернее, не нашел фирму, которая изготовит новые колбы и не будет болтать слишком громко. Хоронить Чумного Доктора я тоже не собираюсь, поэтому поиск продолжается. Не собирается он. Ладно, хочется верить, что Птица понимает: в случае провала хоронить придется уже нас всех, потому что культистов много и у них есть парочка-другая чудищ. Расстановка сил не в нашу пользу, если они узнают, что Разумовский жив, и снова его захотят. Печать их, судя по всему, интересует далеко не в первую очередь, ибо особого шевеления этих психов вокруг города и в нем наша разведка не заметила. Или добыть меня поручили Хольту, и он не справился. Я сижу с Птицей еще некоторое время, а потом отправляюсь в спальню одеваться. Пока Дубин ищет информацию о том, кто именно приложил руку к отстранению Грома, выполню свое обещание и съезжу того проведать. Контроль пока не у Сережи, а вторая половина моей второй половины вполне ясно дал понять, что ввязываться в это не намерен, значит, придется подождать. Разумовский сказал, что поможет, и я уверена, что он это сделает. В отличие от Птицы, Сережа относится к Грому с определенной симпатией, потому что отлично понимает, что тот ни в чем не виноват. Когда я выхожу обратно в офис, там уже пусто, поэтому возвращаюсь в серверную. Там недовольный Птица заявляет, что Хольту удалось разобраться с одной из проблем, которую они с Сережей ему создали. Я целую свое пернатое чудо и прошу не светиться лишний раз. Дражайший Август избавился от одного геморроя, но у него их еще с десяток. Птица обещает подумать. Я решаю не заглядывать к Шуре, сразу спускаюсь на парковку, проверяю, чем укомплектована моя починенная бронированная машинка. Ага, электрошокер в отсеке в дверце и ствол в потайном отделении между сиденьями. Параноики. Лезу в бардачок. Тут перцовый баллончик и пластиковые стяжки. Сойдет. А это что? Я открываю небольшую коробочку, предназначенную явно для ювелирки. Птица шалит? Нет, Волков, ибо там все то же кольцо с иглой. Надо полагать, вновь заряженное токсином. Пожав плечами, перекладываю футляр в подстаканник. Поближе. Уже выезжая с парковки, звоню Шуре, чтобы сообщить о своем отъезде. — Я в курсе, — мрачно говорит он. — Марго сообщает мне, когда ты покидаешь наземные этажи. За тобой наш хвост, не скучай. Никакой личной жизни с этими наемниками. Я периодически приглядываюсь к машинам, что едут позади, но упомянутый «хвост» так и не нахожу. Обнаруживается он тогда, когда я останавливаюсь возле дома, где живет майор Гром. Адрес мне скинул Дубин, и этот район я плоховато знаю, пришлось поплутать. Из машины, которая тормозит за рядом, вылезает бритоголовый парень и интересуется, нужна ли помощь. — Я иду в гости к менту по своей воле, — сообщаю, застегивая пуховик. — Ага, — отзывается он и осматривает двор. — Так мы там нужны? — Нет, спасибо, — вздыхаю и щелкаю брелком. Мне везет, и домофон оказывается нерабочий. Если Гром меня не впустит, то хотя бы не придется вести переговоры на морозе. На некоторых этажах номера квартир отсутствуют, и мне приходится вернуться на первый и вести счет вручную. Так, нашла. Я останавливаюсь возле потрепанной двери и присматриваюсь к видеозвонку. Вроде рабочий. Давлю на кнопку. И правда рабочий. Я сцепляю руки за спиной в замок и жду, нетерпеливо перекатываясь с пятки на носок и обратно. Ничего. Звоню опять, но результат не меняется. Дубин уверен, что он дома. Может, ошибся? Я вытаскиваю телефон и набираю номер Грома, прислушиваюсь. Ага! Мобильник-то на вибрацию поставить не додумался, а через его чудо-дверь все слышно. Вот только это не меняет того, что мне никто не отвечает. Я стою на месте, притопывая одной ногой. Ну, ладно. Снимаю перчатку и сильно стучу, опасаясь, что полотно не выдержит и треснет. — Я отсюда не свалю, пока не откроешь! — громко заявляю, воинственно глядя в треснутый глазок. — Слышишь? Я буду сидеть на ступеньках и мерзнуть! Дверь отзывается молчанием, и я исполняю свою угрозу, опускаюсь на верхнюю и скрещиваю руки на груди. В подъезде и правда довольно холодно, так что моя угроза вполне может обернуться для меня циститом или еще чем, если не придумаю что-нибудь еще. Заболею, Птица с психу дом подожжет, так что надо соображать. Может, оставить человека в покое? Ну, не до нас ему, не нужна эта поддержка, а мы лезем. Пчелкина должна скоро вернуться, вот пусть и занимается своим вредным спутником жизни. Я-то чего лезу? Дверь позади открывается, и на пороге появляется мрачный майор. Он молча наблюдает за тем, как я, кряхтя, встаю и подхожу к нему. — Что ты устраиваешь? — строго спрашивает Гром. — Сцену, — доверительно сообщаю и жалобно смотрю на него. — Пустишь? Я замерзла. — В машине отогреешься. — Я на метро. — Конечно. Верю, что твой шизофреник тебя туда отпустил. — Так я ж вдова, — печально напоминаю и развожу руками. — Слушай, тут реально холодно. — Заходи, — бурчит майор и открывает дверь шире. Ура. Я спешу протиснуться в квартиру, пока не передумал. Гром закрывает дверь и машет рукой в сторону вешалки, после чего идет вглубь квартиры, а я с интересом осматриваюсь. Тут явно начали ремонт, повсюду валяются инструменты, вон там в углу сложены обойные рулоны и большие банки с красками. Часть стены в коридоре уже загрунтовали. Я скидываю кроссовки, совершенно не предназначенные для зимы и прохожу вслед за Громом. Взгляд приковывает огромное арочное окно, на противоположной стене. Ох, вот это вид. Пожалуй, единственное примечательное, что здесь есть. Остальное интерьер выдержан в стиле советского колорита, и часть мебели, кажется, не менялась. — Что тебе нужно? — спрашивает Гром, усаживаясь на разложенный диван. — Просто. Я пристраиваюсь рядом. Он берет меня за руку и морщится. — Ледяная, — комментирует и встает. — Совсем сдурела? — Ну, есть такая вероятность. А ты чего дверь не открывал? — А тебе не приходило в голову, что я никого из вас видеть не хочу? — утоняет Игорь, взяв чайник с плиты. — Тебя, Доманская, особенно. — Нет, я думала, что пока не стала Разумовской, ты ко мне более расположен. — На всю голову дурная, — тихо бормочет Гром, после чего я слышу, как включается вода. В чем-то он прав. Я украдкой снова осматриваюсь. Похоже, предыдущий ремонт здесь делали году в девяностом. Или раньше. Кто-то явно пытается привести квартиру в порядок, но есть такое чувство, будто сопротивляется и жилплощадь, и хозяин. Но окно-то какое красивое. Привыкнув к панорамным видам Сережиной башни, я начала забывать, насколько завораживающими могут быть окна в старых домах города, особенно те, что на последних этажах. — Так зачем ты здесь? — спрашивает Гром, снова вернувшись на диван. — Дубин звонил, — сообщаю, глянув на него. — Это я понял. Вопрос тот же. Уставившись на чайник, под которым горит синеватый огонь, пожимаю плечами. — Дубина ты не пустил, Юля не в городе, а у меня полно свободного времени. Подумала, что могу составить тебе компанию. — Зачем? — А почему нет? Не думаю, что в такие моменты приятно быть одному. — Ася, ты забываешься, — раздраженно цедит Игорь и упирается взглядом в пол. — Мы с тобой «друзья» до первого косяка Разумовского. — Знаю, — тихо говорю, кивнув. — Но все-таки. То, что тебя отстранили — дико нечестно, и мы поможем разобраться с этим. — Не лезь, — произносит майор. — Отстранили, и черт с ними. Он встает и направляется к чайнику, который уже начинает свистеть. Я тащусь следом. Гром сует мне две кружки и сверху на одну ставит пачку смородинового чая, указывает в сторону небольшого стола возле окна. Я расставляю все и сажусь на табуретку. Майор, прихватив сахарницу, заливает воду в кружки, возвращает чайник на плиту и падает на стул напротив. — Не первый раз, — говорит Игорь, разрывая упаковку чайного пакетика. — С Разумовским то же самое было. И еще в парочке дел. — Тот парень, которого допрашивали, замешан? — осторожно спрашиваю я. — Зуб даю, — невесело отвечает Гром. — Или сам сделал или соучастник. Поэтому родители так зашевелились. Если б пацану было нечего скрывать, то и родню подключать не пришлось бы. Я размешиваю сахар, думая о том, что можно сделать, чтобы самим в криминал не удариться. — Не парься, Ася, — говорит майор и усмехается. — Разберусь. — Я помогу, — робко заявляю, заранее вжав голову плечи. — Опять собираешься копаться в этом дерьме? — Гром стучит пальцами по кружке. — Не хватило? — Не только в расследовании. Я помогу доказать, что тебя зря отстранили. — Ну и дура, — мрачно бросает майор и встает, идет в сторону раковины. Опирается на нее ладонями и спрашивает: — Что ты делать собралась? — Я… — Это было, есть и будет, если у ублюдка достаточно денег, его не посадят, что бы он там с этой девочкой не сделал. Я бы… — Он качает головой, а я встаю и осторожно подхожу к нему. — Не первый и не последний раз. Вспомни Гречкина. — Гречкин сидит. А второй наказан. — Только из-за того, что появилась тварь покрупнее, — зло цедит Гром. — Я долблюсь с этой системой не первый год, Ася. И таких девчонок покалеченных видел ни один десяток, а когда пытаешься докопаться до правды и наказать зарвавшихся уродов, оказываешься в итоге крайним. На такое я не знаю, что сказать, потому что он во всем прав. Именно поэтому появился Чумной Доктор, и вот причина его такой популярности. Мы нашли для Птицы золотую жилу из народного одобрения, потому что он-то как раз удачно ловил подобных козлов. Вот только Чумной Доктор не связан законом или другими условностям, его не могут отстранить, на него невозможно надавить. Он и не убивает их сейчас только из-за того, что сдерживает обещание, данное мне и Сереже, ему все еще плевать на законы и мораль. — Позволь помочь, — прошу я, аккуратно коснувшись его плеча. — Знаю, что мы, по сути, на разных сторонах, но… Это ведь ты держал меня, пока я билась в истерике и рвалась в горящий дом. Мы не чужие. — Ты знала тогда, что он жив? — спрашивает Гром. — Нет. Ты был прав. Есть… Есть люди, которые охотятся на него. А теперь и на меня. Майор выпрямляется и поворачивается ко мне, уточняет: — Какие еще люди? Кто на тебя охотится? — Хольт, — пожимаю плечами, вздохнув. — В том числе. Гром возвращается за стол и указывает мне на свободное место. — Рассказывай, — говорит он. Я в нерешительности смотрю на него. В принципе, можно все это описать без упоминания чудовищ, но надо ли? А почему бы и нет? Нашей вины нет в том, что эти придурки задумали какую-то дичь. Еще немного потоптавшись на месте, сажусь и начинаю с того, что Рубинштейн спутался с какими-то около оккультными мудаками, вбившими себе в голову, что после всех пыток и экспериментов чокнутого доктора над Разумовским, Сережа им нужен. Заканчиваю Хольтом, который теперь тоже с ними работает, но пока не сильно активно пытается отрезать мне руку. Грому моя исповедь совсем не нравится, он ругается на чем свет стоит из-за того, что молчала про секту. Я скромно сижу на стульчике, отлично понимая, что и сейчас всю правду не сказала, дабы не уехать отсюда вместе с психиатрической бригадой. У меня, конечно, всегда есть весомый аргумент, стоит лишь показать Птицу. Вот только тогда с психиатрической бригадой поедет уже Гром. — Мы разгребем бардак с культом, — говорю я, когда между нами виснет тишина. — А пока позволь помочь тебе. — Ты же все равно влезешь, — бормочет Игорь. — Кто-то должен ответить за ту девушку, так что да, влезу. Уже чуть-чуть, если честно. А что ты мне делать предлагаешь? Сидеть в сторонке, пока с тобой так поступают? Гром, усмехнувшись, качает головой и смотрит в сторону окна. Я отодвигаю пустую кружку и робко замечаю: — Я там у тебя краску видела… Давай делом займемся, что ли? Респираторы есть? — Если он обидит тебя еще раз, Ася, я ему шею сверну. Респираторы есть.