Теперь я буду героем!

"Тук-тук", – постучался кто-то в дверь. "Тук-тук!" – второй разок ударили в неё. Хозяин квартиры поспешно пришёл, похоже, сначала заглянув в глазок, иначе я не могла бы сказать, почему быстро приближающиеся шаги внезапно остановились, а после них ничего не последовало, – только тишина. Но вскоре в замке начал проворачиваться ключ, когда мой друг понял, какой важный гость его ждёт, и дверь распахнулась. – Э? Хана? Чего тебе надо? – Мацуно, опешивший от такого неожиданного визита с моей стороны, похмурил бровями, явно показывая, что меня никто не ждал. Весь его взгляд так и выражал те самые мысли: "Вали отсюда". – Здоров! Я перекантуюсь у тебя парочку дней, окей? – но, несмотря не его негостеприимственный настрой, я, держа за плечами свой рюкзак, протиснулась в дверной проход, выталкивая самого Чифую, на что он, конечно, очень удивился – но не меньше он был в шоке от моих наглых слов о совместной жизни. – Всмысле "перекантуешься"!? – он попытался прийти в себя от всех этих удивительных вещей, как мой приход и мои требования, после чего запер дверь и недовольно на меня взглянул, ожидая моих объяснений. Я же тем временем, вальяжно снимая обувь и верхнюю одежду, складывая руки на пояс и оглядывая всё, как будто бы теперь приобрела эту квартиру, мигом зашагала к юношеской комнате. Мацуно не нравилось, что на его вопрос так и не ответили, но ему ничего не оставалось кроме как следовать за упрямой девушкой, которая уже удобно разлеглась на его кровати, закинув одну ногу на другую и листая мангу. – У тебя дома своего нет? – если бы только Мацуно знал, что у Исикавы Харуки дома нет, то точно держал бы язык за зубами; но, походу, не задумывался о таком и принимал меня, как и всегда, за Ханагаки Ханамичи. Но его можно было понять: подруга пришла, сказала, что теперь поживёт с тобой парочку дней, затем устраивается в твоей комнате, как в своей, – сверх наглости! – Ну как сказать... Типо я отвергла главу "Поднебесья", и он теперь сталкерит меня и может в любой момент прикончить. Нормально объяснила? – пролепетав так, словно это не такая большая проблема, я взглянула на приофигевшую морду Чифую, в глазах которого читалось: "Это не просто большая проблема – это гигантская проблема!" – Пожалуйста, скажи, что ты пошутила. – Я пошутила. – О нет! Ты не пошутила! – он внезапно взялся за голову, разинув рот, будучи в ещё большем отчаянии, чем я. Паникующий даже не знал, куда деть себя, отчего расхаживал туда-сюда по комнате, то останавливаясь у подоконника, то у кровати, то у тумбы. – Что же нам теперь делать!? – Не знаю. Что у вас пожрать есть? – невозмутимо, как будто эти дела никак со мной не связаны, я встала, потянулась, пытаясь так размять мышцы, и направилась на кухню. Мой вопрос насчёт еды проигнорировали, но мне и не нужен был ответ, потому что я уже открыла чужой холодильник, внимательно рассматривая, что можно пожевать. На глаза попадались обычные продукты, как те же яйца, молоко, сыр, овощи и тому подобное; также здесь была целая упаковка недоеденной лапши быстрого приготовления – но мне было в падлу её разогревать, к тому же она вся набухла, а я такую не люблю, поэтому поискала ещё. Зато мой дорогой друг-паникёр говорил мне, что я не могу просто взять и оставить эту ситуацию, не рассказав всё Баджи; он не умолкал, повторяя из раза в раз, какой ужасной была идея держать связь с самим "Бессмертным Изаной", что у меня уши на части разрывались от этих нотаций. Впринципе, это была одна из причин, почему Кейске не должен знать об этом: он станет болтать в сто раз больше, чем Мацуно, при этом добавляя в свою речь кучу агрессии, угроз о том, что он меня повяжет, уже предсказывая моё будущее, говоря, что мой труп будет на следующий же день разлагаться в канаве благодаря уродам из "Поднебесья". – О! Это же бургер! – я приятно удивилась, когда увидела в самом конце холодильника любимый фастфуд, который могу есть даже холодным. – Не советую это есть: ему уже четыре дня... – Я пришла сюда не позавтракав, так что мне всё сойдёт. – с такими плевательскими словами я засунула в рот несчастный бигмак. Мне кажется, я бы съела его, даже будь он откусан – ну а что, я не брезгую своих друзей! – Пойдём смотреть аниме, я принесла диски с собой. – такое вот предложение сорвалось с моего набитого рта, отчего Мацуно съёжился – или он был шокирован моему спокойствию? – Так, ты же понимаешь, в каком дерьме находишься? – спрашивал, складывая руки и щуря глаза, точно готовился к анализу моего ответа для четкого понимания его истинного смысла, ведь я могла бы сказать "да", но при этом чувствовать совсем иное. Он хотел прочесть меня. – Да, я понимаю. – к удивлению, этот его банальный и нелепый вопрос как-то на меня повлиял: мне пришлось переосмыслить свои действия да и вообще всю ситуацию в целом, вновь погружаясь в свою заваренную бурду из грязных и отчаянных мыслей. В любом случае, я бы не смогла притворяться, что всё в порядке слишком долго. – Тогда тебе следует рассказать об этом Баджи, чтобы мы все втроём смогли найти решение. – Чифую положил свои руки мне на плечи, вглядываясь в душу своими волнующимися, чистыми и жалобными в неком роде очами, отчего мне становилось совестно за своё поведение. Он переживал больше, чем я сейчас. А дело ведь было в том, что моих сил было недостаточно, чтобы переваривать одну и ту же информацию уже в который миллионный раз, поэтому легче было просто отключить мозги. Сейчас мой друг пытается вновь их включить. – Ты рассказала ему о том, что должна была пойти на встречу с Кисаки? – Нет, ему лучше не знать. Если я расскажу об этом, то он с ума сойдёт. – Скажи ему. Я тоже не могу так долго это скрывать, потому что чувствую себя лжецом. К тому же от этого зависит, что случится с нами в этом огромном трёхстороннем конфликте. – Чифую в раздумьях почесал голову. – Нет, я ничего не скажу Баджи. – этот вердикт был железным и непоколебимым. – У него итак проблем выше гор, так я ещё и ответственность за "Чёрных Драконов" и своего брата на его плечи переложила. Ты вообще помнишь, в каком вы, "Свастоны", находитесь положении? Если ещё и Баджи откинется от всех эти завалов трудностей, то боюсь представить, во что выльется эта битва между тремя бандами. Он вздохнул, не довольствуясь моими словами. – Не переживай об этом. У вас с Баджи есть я, так что одни вы не будете. Я помогу. – Мацуно, весь покрасневший от волнения и того, как быстро его сердце перекачивало кровь из-за нарастающей тревоги, посмотрел мне в глаза, надеясь увидеть мою совесть сквозь пелену отчаяния. – Хана, это не только твои проблемы: от твоих отношений с Курокавой Изаной зависят его действия против "Свастонов" и тебя самой. – А, ну да... – я бы не сказала, что забыла об этом, но, кажется, и не пыталась подумать. Единственное, мои мысли правда были полны фактами, что "Бессмертный Изана" может сделать что-нибудь с членами "Токийской Свастики", которых я люблю, из-за невзаимности чувств. А это значит, что проблемы общие... – Почему ты постоянно называешь меня "Ханой"? – внезапно мне захотелось это спросить, так как Чифую мог бы обращаться ко мне моим настоящим именем, когда мы одни. Наверное, это очень меня обижало. Он помялся: его застали врасплох. Мацуно что-то там промямлил, думая, что ответить. – Просто я уже привык, к тому же ты всё равно собираешься прожить остаток жизни как Ханагаки Ханамичи, так что ты могла бы... Начать жизнь с чистого листа, оставив прошлое позади?.. Что-то типо того или... – Ты охренел? – гнев – то было во взоре моём, направленном в глухо-голубые глаза собеседника, отчего он немного вздрогнул, поняв, что только что ляпнул. – По-твоему, я хочу занять её место и прожить чужую жизнь? Ты ебобо? – несмотря на то, что тема действительно была серьёзна и вызвала у меня огромный всплеск отрицательных эмоций и чувств, я всё-таки нашла в себе идею прокрутить указательным пальцем у своей головы, скривив рожу, тем самым показывая, какой Чифую дурак. – Больше не говори таких страшных вещей. – Ладно, я тебя понял... – волна смущения и стыда накрыла всё его лицо алым оттенком, но это было лучше, чем возможность вызвать у друга большую вину за сказанное; именно поэтому я и не стала больше так акцентировать внимание на эту тему. Вскоре мы поспешили в комнату Мацуно, где смотрели аниме, но этот парнишка не оставил все мои отказы рассказать обо всём своему командиру просто так: он продолжил капать мне на мозги, при этом высказывая своё мнение насчёт моего недоверчивого поведения по отношению к ним, а так же сто раз повторив, чтобы я сообщила Баджи об этих глобальных проблемах. Знал бы этот гений, что всё не так просто... Ведь я как раз хотела отгородить этих двоих от Изаны с его смертельными методами ослабления "Непобедимого Майки". Очевидно, что он готов не поскупиться ими по отношению ко мне, а это значит, что все мои близкие в опасности. Неужели Чифую не понимает, что я как раз о нём, балбесе, и о Кейске, втором балсебе, беспокоюсь? Видимо, нет, раз каждую секунду повторяет одни и те же слова: "Скажи Баджи. Скажи Баджи. Скажи Баджи. Скажи Баджи." Затем этот гад пригрозил, что сам всё расскажет, если уж я не могу найти в себе хоть каплю доверия и уважения к ним. В итоге, меня это настолько взбесило, что в мою голову подкралось осознание: мелкий чмырь будет долбить мне голову каждую минуту, и каждый раз будет как в первый, если я не соизволю уйти... Было ясно, что другого выбора у меня не осталось, и, не досмотрев и вторую серию аниме, я собрала свои манатки, попрощалась и ушла, сказав, что мы не созданы для совместной жизни. Пусть я лучше встречусь с Изаной, чем буду слушать весь бред Чифую...

***

Холодное утро, когда не идёт снег за окном, когда лишь сырость въедается своими феромонами во всё, что есть на улице: на сталь дорожных знаков, качели на детской площадке, асфальт, мокрый и воняющий бензином, распластавшемся посреди тротуара круглой радугой, – это было утро отвратительное для кого-то, для других же – атмосферное, ведь лишь в такое время запах земли после дождя летал чуть ли не везде. Можно было смело предположить, что в Японии сейчас осень, а не зима. Но я бы оспорила эту теорию хотя бы потому, что, проснувшись сегодня, ощутила неистовый холод, так и пронизывающий все полости моих костей, исходивший от ветра, который прилетел сюда через открытое на ночь окно; даже толстое одеяло не спасло меня от мороза, а организм, несмотря на него, не давал сигналы о том, что пора просыпаться, иначе сейчас всё тело превратиться в ледышку. Ну, тем не менее, согревают лишь приятные сны, где ты отдыхаешь в теплых краях рядом с морем, зарываясь ногами в горячий от солнечных лучей песок – и все эти чувства такие реальные, что, просыпаясь, ты даже поверить не можешь, что из таких райских угодий ты внезапно оказываешься в реальном, холодном мире. Но мне не снилось ничего хорошего, что могло бы дать мне тепло и лето. Ханагаки Ханамичи, ты вновь стала появляться в моих снах... Причём, я даже не помню, что она говорит мне, что делает, с каким взглядом на меня смотрит; мне известно только, что она есть. Мне казалось странным, что Ханамичи то появляется в сновидениях, то нет; у меня была теория, что, стоит мне только начать задумываться обо всей этой реинкарнации, то она начинается заполнять каждый закоулок моих мыслей, доходя до снов. Как обычно бывает в такие прохладные будни, из теплой кровати вставать не хотелось, но у меня был долг: ходить в школу. Поэтому, продержав руки под струёй теплой воды перед тем, как умыться, затем причесав сквозь боль и страдания кудрявые волосы, надев школьную форму, я, затягивая тугой галстук на шее, шла по коридору на кухню. Весь мой взгляд был полностью зациклен на этом подобии виселицы. – Эй, Ханамичи, к тебе друг пришёл! – поспешно крикнула мать, заметив меня. – Позаботься о нём! Я ухожу на работу! – после её восклицаний раздался громкий хлопок двери. "Только не говорите, что Баджи припёрся..." – с такими мыслями, вызванными подозрениями из-за болтливого Чифую, я решила взглянуть, что за друг ко мне пожаловал. Эх... Его страшные глаза, готовые убить меня на месте, глядели прямо мне в душу; и я чувствовала, как она медленно меня покидает, так и говоря: "Эта жизнь была не лучше". В их глубине не то обида, не то печаль, не то гнев, не то... Да всё. В них было всё то, что не могло бы ужиться вместе, но в то же время представляло одно единое чувство, которому название не дано было иметь. Эти очи стали такими, каким они были всегда: не дающими понять, что в них есть, отчего кажущимися вечно пустыми, как и душа их обладателя. Но даже так, несмотря на эту странность, губы парня протягивались дугой в красивой улыбке, не несущей за собой ничего доброго и дружелюбного; ложь – вот, что в ней было. Весь вид этого человека так и пытался казаться хорошим и безобидным, но я-то знала, что быть таковым невозможно для этого хозяина аметистовый глаз. Это было то, чего я боялась при встрече – холод. – Доброе утро, Ханагаки! – сидящий за кухонным столом Изана, одетый в чёрную водолазку, улыбающийся мне сквозь зубы, помахал рукой в знак приветствия, отчего изнуренный Такемичи, который был напротив этого садиста, незаметно дёрнулся, точно ожидал чего-то плохого. – Ха-ха, доброе... – с губ слетел истерический смех. "Надо было остаться у Чифую", – я пожалела о том, что не смогла вчера стерпеть все те навождения друга. Мои глаза забегали туда сюда, пытаясь оценить обстановку: Изана скрывает злобу под красивой улыбкой, Такемичи одет в школьную форму – значит, собирается пойти на учёбу, – дома больше никого нет. Ужасная ситуация... В голове лишь одни мысли: "Не будет же этот психопат меня убивать перед моим братом?" Хотя, зная его характер, он может. "Ну, я же всё равно хотела встретиться с ним и прояснить ситуацию... Можно ли назвать это плюсом?" – я нашла в себе смелость сделать несколько шагов к кухонному столу, где меня могла поджидать смерть среди только что приготовленных блюд. – Надеюсь, я не прерываю ваш семейный завтрак. – его щекочущий нервы взор, направленный на меня исподлобья, совсем не подходил этому слащавому голоску. – Ещё как прерываешь. – внезапно отрезал Такемичи. Я бросила на него бешеный взгляд. Изана тоже не ожидал такого, но вида не подал. "Ты чего творишь!? Сдохнуть захотел!?" – бомбануло внутри меня. – Ха-ха-ха! Такемичи, ну ты и шутник! Как можно говорить такие вещи гостю? – я, стрессуя по максимуму, похлопала того по спине, после чего сама села за стол рядом с братом – Курокава же остался напротив, прожигая дыры во мне своими каменными глазами. – По какому поводу ты пришёл? – мои попытки вести себя естественно принесли такие плоды, как неловкая улыбка, учащенное сердцебиение, неспособность смотреть в глаза тому, кого я сама же и ранила – половина всех моих чувств на данный момент была вызвана по этой причине; другая же – страх. Разломав палочки для еды, я потянулась к маринованным овощам, выглядевшим уже не так аппетитно – да и вообще есть не хотелось после такого незванного гостя, – но чужие палочки схватили именно тот кусок шпината, который хотела я, как будто сделав это специально. – Ты и сама знаешь. – вот с такими словами Курокава съел несчастный кусок, перестав улыбаться. В его лице промелькнуло раздражение. Стало ясно, что он не притворяется, словно ничего не произошло, – значит и мне не следует. Поэтому уголки моих губ сразу же опустились, и я сглотнула ком в горле, не дающий мне нормально поесть. Мать оставила очень хороший завтрак, которого в целом хватало на троих человек. По крайней мере, Такемичи ел не так много, как должен был – были ли причиной этому его состояние и новый образ жизни из-за "Чёрных Драконов"? Естественно. Мне ничего в рот не лезло от такой давящей атмосферы. Зато аппетит Изаны разыгрался не на шутку, позволяя ему насладиться всеми прелестями кулинарных навыков Миссис Ханагаки; похоже, он даже не чувствовал себя как не в своей тарелке, не считал себя лишним здесь, кажется, уже забыл о тех неприятных словах моего брата. Мы ели в полной тишине: Такемичи ни слова не проронил – оно понятно, учитывая, что с ним происходит, да и вообще он был похож на того самого подростка во время пубертатного периода, – Курокава погрузился в мысли, а все его действия были последовательны, а именно: сначала съесть кусок лосося, затем утрамбовать его небольшим количеством риса, запить мисо-супом и лишь потом закусить это всё маринованными овощами, чтобы избавиться от привкуса – и так по кругу. У меня же руки тряслись. Я не знала, как должна вести себя в такой ситуации. Мои палочки для еды так и носились туда-сюда, не понимая, чем именно перекусить. Кажется, сегодня я останусь голодной... – Ханагаки, добавку. – Изана, закончив первую порцию риса, протянул мне опустошенное блюдцо. – У нас самообслуживание. – сморозил опять Такемичи. И что теперь ему в оправдание говорить? Даже нельзя сказать, что просьба – или приказ? – была адресована мне, а он посчитал, что просили его из-за общей фамилии, ведь смотрел наш гость только на меня и блюдце тянул в мою сторону – брат же в любом случае это понял! – Ну, я бы и сам себе наложил, но, как видишь, не в силах. – Изана выдавил из себя лукавую улыбку, показав свою забинтованную ладонь. Я только сейчас заметила это... Я настолько была занята своими мыслями, непониманием, куда себя деть и чувствами Курокавы, что даже не удосужилась разглядеть понагляднее его остальной стан. Раз уж его рука в бинтах, значит ранение действительно серьезное, – ну конечно, я ведь её насквозь проткнула! Интересно, плечо тоже забинтовано? – Да ладно тебе, Такемичи, он же наш гость. – я, пытаясь остудить пылающий характер брата, взяла протянутое блюдце, случайно коснувшись холодного пальца Изаны, отчего всё тело покрылось мурашками, встала и подошла к рисоварке. – Никогда не думал, что буду завтракать за одним столом с членом "Свастонов" и главой "Чёрных Драконов". – "Бессмертный Изана" начал накалять обстановку. Он как будто бы видел всё то накопленное в Такемичи, смотря на его поведение и выражения, специально язвил, дабы окончательно вывести того из себя. К тому же само упоминание обо всех этих бандах не приводит ни к чему хорошему. Все мы знаем, что у "Свастонов", "Чёрных Драконов" и "Поднебесья" накал страстей. Брат промолчал, видимо, кусая щёки изнутри. – Ханамичи не часть "Свастонов". – он просто положил себе в рот кусок омлета, лишь бы занять его чем-нибудь кроме ругательств. – А, ну да, ты прав, она часть "Поднебесья". Посуда загромыхала, когда один из парней внезапно встал из-за стола, уперевшись руками на него, а другой продолжал спокойно есть, как будто это не на него пялятся таким взглядом, который так и говорил за самого владельца: "Я убью тебя". Но "Бессмертному Изане" такие слова чужды, ведь он сам источает их просто своим существованием; к тому же зачем ему бояться какого-то сосунка, ставшего главой такой опасной банды по чистой случайности? – Подай соль. – попросил Курокава. Брат посмотрел на него сверху-вниз, аля: "Вот мразь!" – и, аккуратно взяв соль, кинул её на тарелку гостя, от которой она отскочила в сторону, упав на пол, оставляя после себя только испорченное блюдо. – Изана, у меня нет так много времени на завтрак! – поняв, что дело начинает пахнуть жаренным, я решила вмешаться в их перепалку, не дав гостю обещанной миски риса. – Мне надо в школу! – я не оставила этим двоим времени, чтобы подумать или сказать что-нибудь против друг друга, как молниеносно схватила свой портфель и подняла Курокаву, ухватившись за его локоть. Я повела его к выходу, а он поспешно захватил своё пальто. Да, это был тот самый момент, когда мы с ним останемся наедине. Да, мне это нужно было, хотя я и боялась. Во мне царило осознание, что убегать нельзя, ведь рано или поздно настанет мгновение, когда с меня пот градом течь будет от страха перед этим человек при встрече тет-а-тет, в которой мы будем выяснять отношения. К тому же ему в любом случае нельзя было дольше находиться рядом с Такемичи, имея с ним натянутые отношения; я уже могла представить, какая кровавая бойня могла бы случиться сейчас на кухне между этими двумя главами опасных группировок, которая началась бы раньше, чем планировалась сама битва "Чёрных Драконов" и "Поднебесья". Мы вдвоём оказались на улице. "И что мне ему сказать?" – эта мысль только сейчас пришла мне в голову. Несмотря на то что я больше всего остерегалась нашего столкновения, я так и не смогла придумать ни одного возможного диалога. – Ты так спешишь учиться, что даже не даёшь нормально поесть. – в Изане резко появилось что-то высокомерно холодное, местами презрительное, когда он надевал белоснежное пальто на себя. Его взор кротко прошёлся по мне, после чего всё его тело развернулось в другом направлении. – Пойдём, я провожу тебя. – обернув голову, на лице Курокавы возникла ехидная улыбка, совсем не соответствующая тому не по-настояще кокетливому голосу и железному стану. – Как я могу верить, что ты точно отвезёшь меня в школу, а не в какой-нибудь мрачный переулок? – сопротивление слов не вязалось с повиновением тела, выражающемся в быстрых шагах к подозрительному парню. – Я не обманщик, как некоторые. – эта фраза очень сильно кольнуло моё сердце, напоминая о том самом дне. Мы быстро дошли до байка Изаны, и он остановился ненадолго, покопавшись в каком-то пакете, одиноко сидевшем на сидении. – Забирай свой пиджак. – вещь внезапно полетела мне в лицо, отчего я ахнула, не ожидая такого. Ухватившись, я осмотрела школьный пиджак, затем вспомнила о перочинном ножике, порыскала в карманах и не нашла ничего, что могло хотя бы указать на его существование. – Потеряла что-то? – спросил Курокава, заметив моё замешательство. – Н-нет... – от страха с губ сорвалась ложь. По моей коже пробежал холодок, напоминающий, что смерть дышит мне в спину. – Тогда поехали. – Изана уже сел на байк и ждал лишь меня одну. Ехать с тем, кто может убить тебя, – самая гениальная идея из всех возможных! Ну а что мне оставалось? Притвориться, что ничего не случилось? Сбежать из дома? Оставить этих двоих мафиози вместе, чтобы они нахрен поубивали друг друга? Нужно взглянуть страху в глаза. Эта встреча должна была произойти рано или поздно. Доехав до школы, Изана решил также проводить меня до самых ворот, что ещё больше меня обнадёживало во всех смыслах. Когда мы прошли несколько метров, встали и уже должны были прощаться, во взгляде его было что-то выжидающее, словно он хотел извинений с моей стороны или хотя бы оправданий. Но терпение Курокавы действительно поражало: я думала, что при нашей встрече он прикончит меня, польёт грязью или что-то в этом роде, но вместо этого меня встретило только холодное поведение и многозначительные фразы. Но понятное дело, что терпение в любой момент может лопнуть. Надо извиниться. "За что ты извиняешься?" – уже слышу вопрос на свои слова, на который никак не смогу дать ответ. "Прости, что я бросила тебя", "Прости, что дала надежду", "Прости, что ударила тебя", – всё это не имеет смысла. Извинения не имеют смысла. Это не более, чем слова. И тем не менее, твой взгляд, так и кричащий о том, чтобы я поскорее что-нибудь сказала, сосредоточен на мне; а я не смею посмотреть на тебя, позволяю холодному поту скатываться по коже, замерзая. Ты и сам понимаешь, что я не в силах что-то сделать. Но даже так я найду в себе волю хотя бы выглядеть более решительной и неколебимой, спрашивая тебя: – Ты злишься? Молчание. Секундное. Очевидная переработка услышанного. Затем внезапный смех, сопровождаемый потерыванием лба рукой, точно услышал что-то безумно нелепое. "Ханагаки – умная девушка, но в то же время такая дура..." – ты определенно думаешь именно так. – Ну что ты, милая, – Изана поменялся в лице, став как-то теплее, добрее и нежнее, особенно когда на его недавно мрачном лике появилась улыбка. Его рука потянулась ко мне, зарываясь всеми пятью пальцами в кудрявые волосы. Но в какой-то момент эти самые пальцы жёстко потянули локоны, что я даже айкнула, – я просто в бешенстве. – за одну долю секунды "Бессмертный Изана" вновь поменялся, но теперь он не был пустым или холодным: в нём сопутствовала непреодолимая жажда сломать мне шею, переломать все конечности, задушить и совершить всё самое ужасное, что только возможно. Моя рука ухватилась за его запястье, так как начинало казаться, что Курокава вот-вот оторвёт мне волосы с корнями. – Я не виновата! Ты сделал мне больно! – восклицала я. Мой нерушимый стан быстро сменялся на ужас и подкашенные коленки вместе с необъятной тревогой и паникой, рождающейся в глубине души всё быстрее и быстрее с каждым тяжёлым вздохом. Даже моя хватка становилась сильнее. – Ты первая сделала мне больно. – Изана поднял мою голову, приблизился ко мне, чтобы я смогла воочию увидеть всё то презрение и страдание в его глазах. Я резко оттолкнула от себя мужскую фигуру, надавив на его больное плечо. Он пошатнулся, ухватился за ноющее место, затем бросил на меня кровожадный взгляд. – Ты даже сейчас это делаешь! – я была уверена, что, не будь мы у школы, в которую на данный момент входят ученики, Изана непременно меня убил бы; но, по всей видимости, у него нет желания привлекать внимания. – Ты меня напугал! – Теперь ты пытаешься спихнуть всю вину на меня! Но давай просто вспомним, что это именно ты начала приставать ко мне и дала надежду, хотя я с самого начала тебя отталкивал! И для чего ты это делала? Чтобы в один момент разбить мне сердце? Тогда чем ты отличаешься от Шиничиро, который поступил так же!? Всё было бы хорошо, если бы я остался один... – Изана выдохся. Сейчас он был на эмоциях, поэтому был честен, говорил то, что считал правдой, ведал о своих чувствах. Эта его внезапная вспышка эмоций разбила весь лёд безразличия, показывая истинную внутренность. – Возьми ответственность за мои чувства. – чуть ли не прошипел тот, вонзая в меня свой переполненный обидой, печалью и злобой взор. "Взять ответственность..." – крутилось в голове. А ведь Изана был прав: я сама принудила его к общению со мной. Как бы долго я не пыталась отнекиваться его ужасными поступками, ничего не могу поделать с тем, что я сама знала, на что иду, поэтому у меня даже не было права жаловаться. Оставалось лишь сгладить углы в наших острых отношениях. – Прости, я возьму... – голос начинал дрожать. Несмотря на то что перед школой меня вряд ли могли бы убить, в голове всё равно складывалась сцена, в которой "Бессмертный Изана" даже с таким укладом разрывает меня на части. От страха становилось не себе. Ровно так же, как и от стыда перед ним. – За что ты извиняешься? – вопрос, такой противный и такой нежеланный, внезапно пронесся между нами, когда Курокава вновь стал ближе ко мне, отдавая тем же холодом, словно прошлые его всплески эмоций были лишь минутной слабостью. Он мог так быстро меняться, что я даже не успевала понимать, что за человек стоит передо мной и что он чувствует. – Смотри мне в глаза. Два чуть ли не мёртвых глазных яблока, сверкающих от наступающих слёз, поднялись навстречу двум тусклым драгоценным камням. – З-за то, что бросила тебя тогда. – И? – очевидно, я провинилась не только за это. – Извинись подобающе. – Изана прекрасно знал, с каким трудом выходят из меня эти слова, поэтому заставлял меня делать это снова, дабы посмотреть на мой страх и страдания. – Прости, что я отвергла тебя, обманула, ударила и бросила тебя одного истекать кровью... – это явно было не всё, что можно было бы сказать. – Я просто испугалась... Курокава на это истерически посмеялся, бросая в сторону взгляд, аля: "Что за бред я сейчас слышу?" Затем он подошёл ко мне и шепнул на ухо: – Значит, твой страх оказался сильнее любви ко мне. – Изана отстранился, посмотрев на меня, белую, как смерть, настолько пустыми глазами, что даже я не нашла ничего в них: ни разочарования, ни гнева, ни грусти, ни моего отражения. Неожиданно с его губ слетел смешок и он сузил в глаза, словно от удовольствия – хотя тут такое сравнение не подошло бы... – Зато моя любовь к тебе намного сильнее, чем гнев. – его ладонь тыльной стороной погладила мою щёку, и я ощутила этот присущий ему холодок, но не стала сопротивляться. – И знаешь что? Тебе очень повезло, ведь иначе ты бы уже была мертва. – рука опустилась к шее, но не для того, что нежно по ней пройтись, а для того, чтобы немного сжать, ведь Курокава понимал, что так я точно прочувствую, насколько он серьёзен. – Я даю тебе шанс исправиться. – появившаяся возможность вернуть всё на свои места заставила меня недоверчиво глядеть в его подозрительные глаза из-под хмурившихся бровей, словно так и хотелось сказать: "Я не верю, что ты способен простить". – Встретимся этим вечером в кафешке, – Изана достал из кармана своего белоснежного пальто мой кандзаси, на котором и следов от крови не осталось; схватив меня за плечи, он повернул хрупкое тело спиной, начал жестоко собирать мои волосы наверх, дёргая их без жалости, – посидим, поговорим по душам, и, может быть, я прощу тебя. – от прикосновений этого тирана остался лишь не исчезающий холодок на шее. – Давай, иди учись, Ханагаки. – после те же самые руки легли на мою спину и подтолкнули прямо в сторону школьного здания. Мои ноги сделали несколько поспешных шагов от толчка, но даже потом они не останавливались, продолжая идти вперёд и немного увеличивая скорость ходьбы. Я не обернулась. Мне казалось, что, обернувшись, увижу смерть, и у неё будут фиолетовые глаза. Сердцебиение никак не приходило в норму, даже когда я оказалась внутри школы, ведь в душе было понимание: мы с ним ещё встретимся. Я ещё увижу этого человека, который мог бы убить меня, если бы не его чувства ко мне, называемые зависимостью. Должна ли я благодарить Изану за то, что он меня любит, потому что из-за этого ещё жива? Ну, не будь этой любви, мы с ним не попали бы в эту ситуацию. Когда заходишь в класс и тебя начинают расспрашивать одноклассники о том самом стрёмном типе, который был с тобой перед воротами, внезапно осознаешь, что все взгляды учеников и учителей были устремлены на вас двоих, но никто не смел подходить к вам или как-то вмешаться в ваши разборки, не смотря на внутренне беспокойство за тебя. Почему? Ответ прост: все боятся "Бессмертного Изану".

***

Вечер. Солнце давно зашло за горизонт, а вот я ещё не дома. Духота. Среди сотен людей, находящихся в одном месте, не находится ни малейшего сантиметра свежего воздуха, а открыть окна никто не хочет, ведь тогда всё тепло уйдёт. Невзирая на светлость ночных улиц Токио, внутри царили совсем иные краски, которых, так скажем, не было – разве что белые лампы светили с первого этажа, доставая своими лучами нас на антресоли, но светили они так тускло, что всё равно было темно. Хотя нельзя было сказать, что мы находились на антресоли, скорее это был второй этаж, с которого отлично виднелся первый, словно смотришь на выступление с бельэтажа в театре. Пока люди снизу веселились, выпивали, слушали музыку на сцене, на коей фальшивила одна большегрудая певица, я испытывала незначительные чувства. Страх. Это было главным, что сейчас сидело в моём сердце, заставляя его биться всё сильнее и сильнее с каждой минутой. Мои глаза бегали туда-сюда, не находя места. От тревоги и волнения я потела в два раза больше, чем могла бы, а жара внутри ресторана только ухудшала ситуацию; было хорошо лишь то, что из окна пробивался сквозняк вместе с городским светом от вывесок, лампочек и всякой такой светящейся ерунды. Мой собеседник, не обмолвившийся со мной ни единым словом, сидел, поддерживая свою голову на кулаке. Мы были за отдельным столиком; за стульями стояли невысокие стены, которые впринципе укрывали от посторонних глаз, а за этими преградами уже сидели и другие люди, такие же как мы – но, конечно, таких ненормальных, как мы, ещё надо постараться найти. Я могла бы уйти отсюда, но это казалось почти невозможным, когда на меня направлены два лиловых глаза из-под опущенных белоснежных ресниц. – Почему ты не ешь? – наконец спросил что-то пригласивший меня сюда Изана, приподняв уголки своих губ; перед этим последние его слова обращённые ко мне были о том, чтобы я подождала, пока он разберётся с бронированием стола, когда мы только сюда пришли. С тех пор прошло где-то полчаса, а может и больше... – Неужели, боишься, что я подговорил поваров подложить тебе что-то в еду? – Курокава продолжал давить на то, что я думаю о нём только плохое, но знал бы он, что думать о нём хорошо означает фантазировать. – Ну, судя по тому, что ты тоже не притронулся ни к чему, всё так и есть. – даже в такой ситуации у меня была смелость язвить – похоже, её хватало лишь на это. – Тебе не кажется, что есть в одиночестве слишком грустно? – Изана из-за моей шутки беситься не стал, зато наконец взял палочки для еды. Удивительно, как он всё ещё сохранял хладнокровие, когда буквально несколько часов назад кричал на меня и все его чувств выходили наружу. Его неустойчивая стойкость очень настораживала меня. – Поэтому ты пригласил меня? – я тоже не собиралась отставать от него, беря палочки и рассматривая блюда: передо мной миска гюдона, по середине стола большая тарелка гёдза, на закуску темпура, ну и конечно по чашке чая. – Я не часто бываю в Токио, так что неплохо сходить куда-нибудь в компании с кем-то. – взяв одну пельмешку, Курокава окунул её в соевый соус и моментально съел. "Что ты от меня хочешь?" – задавалась я этим вопросом уже долгое время, потирая свои бёдра потными ладонями. Он говорил, что сегодняшний вечер – это шанс исправиться. Но что я должна сделать, чтобы всё было хорошо? Попытаться угодить и поддакивать во всех ситуациях? Помниться мне, когда я действительно так делала, то ничем хорошим это не обернулось; но тогда и не было какой-либо угрозы для моей жизни, а сейчас всё стоит на кону, ведь я знаю, что Изана меня просто так не оставит после всего, что между нами было, поэтому остаётся лишь быть приветливой с ним и во всём соглашаться. – Я ненавижу Токио. – внезапно воскликнул он, ковыряя палочками в говядине. – Это место постоянно напоминает о Шиничиро, к тому же здесь атмосфера какая-то не такая. К Йокогаме я привык больше. Я не знала, что ответить на такой монолог, глотая ком в горле. – Я всегда считала, что ты очень похож на Йокогаму. – это были явно неожиданные слова для Курокавы, наслаждавшегося едой. Он странно посмотрел на меня, поворачивая голову набок, отчего его кровавые серьги зазвенели, как и его детское любопытство. – И? Какова Йокогама? – улыбка, какая-то неживая, какая-то ехидная, недоверчивая, выражающая то ли чистый азарт, то ли простой интерес, вскочила на его смуглом лице; а глаза сузились. Какой ответ ожидал "Бессмертный Изана"? – Безумно красива. – это прозвучало без чувств в моих томных глазах. – Но я бы ни за что в ней не осталась. Изана посмотрел на меня ещё секунду, потом опустил голову, тихо смеясь и поддрагивая плечами от смеха, а после перестал и кинул серьёзный взор. – Ханагаки, за кого ты меня принимаешь? – задавал он очень однозначный вопрос, прокручивая в своей руке нож – зачем нам вообще его принесли?.. Стало ясно: я всё просрала. – Разве ты не должна умолять меня, чтобы я простил тебя? – его рука сжала нож, как будто сейчас Курокава ударил бы меня им. – Умолять ведь будет недостаточно. – несмотря на то, что придерживаться плана "Подлиза" не получилось, я поняла, что после извинений и примерного поведения Изана ничего не забудет и так и не простит меня. Явно было что-то, чего он добивался. Может быть, он ждал моих слов, аля: "Я всё сделаю, чтобы ты меня простил!" – а после начался бы ад. Даже не хочется представлять, что могло бы случится с таким течением обстоятельств. – Как ты тогда узнал, что я в клубе? Где ты был? – зато подвернулась хорошая возможность хотя бы узнать то, что мне хотелось. Курокава промолчал, явно негодуя с такого поведения, затем, закатывая глаза, цокнул языком в знак поражения, ведь он в любом случае не хотел надирать мне зад в общественном месте, хотя прекрасно мог себе это позволить. – Мне не нужно быть рядом, чтобы узнать, где ты и что ты делаешь: у меня всегда есть связи. – тем не менее, ответ был честным, потому что для вранья не было причин. Но теперь мне стало не по себе от осознания, что за мной всегда могли наблюдать. – Весело было тусоваться с Сано Манджиро и остальными "Свастонами" без меня? Похоже, совесть совсем тебя не угрызала. – Изана издал смешок. Он издевался надо мной, напоминая о таких моментах, чтобы вызвать чувство вины. – В любом случае, я поступила так, как ты хотел: сделала правильный выбор – отвергла Майки. – голос начинал предательски дрожать. Я уже не могла находится в одном месте с этим человеком. – Между тобой и им я выбрала тебя! Я исправилась, понятно!? Я поменяла своё решение! Я жалею, что бросила тебя тогда! – я кинулась на него восклицаниями, но тот, видимо, и слушать меня не желал; зато если бы я выбрала Майки, то он обязательно использовал бы это против меня. От этих пониманий, что всё идёт к чертям собачьим и никакого прощения мне не видать с таким человеком, я ощущала, как в глазах образовывались слёзы, которые вот-вот упадут на тёмный стол, как и душа моего собеседника. – Что ты от меня хочешь?.. – уперевшись локтями об стол и прикрыв лицо руками, я уже могла с ужасом сказать, что мой самоконтроль вышел из строя, когда огромные слёзы потекли по моему бледному от незнания, куда себя деть, лицу. Глаза лишь бегали туда-сюда, рассматривая мокрые капли, которые очень быстро появлялись на дорогом дереве. Тишина. Изана ничего не говорил. Только певица продолжала не попадать в ноты. В окно начало что-то стучать. – Ханагаки, перестань реветь. – впринципе, это можно было и ожидать от этого жестокого человека, который даже ударил меня когда-то. – Думаешь, если заплачешь, то я сразу же начну тебе сопли вытирать от беспокойства и своих чувств к тебе? – он посмеялся с самой мысли об этом. – Ты сама виновата в том, что попала в эту ситуацию, в том, что я начал испытывать к тебе что-то, в том, что теперь у "Непобедимого Майки" и "Бессмертного Изаны" разбиты сердца. – я услышала, как этот тиран только что встал со стула и подошёл ко мне, нависая над моей хрупкой и съежившейся фигурой. – Ты не белая и пушистая, понимаешь? Ты приносишь всем проблемы. – потом он опустил голову и шепнул мне на ухо, опаляя своим ровным дыханием: "Во всём виновата только ты". Виновата...

Я ведь правда заставила всех страдать...

– Убери руки с лица. – Такой холодный, такой холодный приказ... Сопротивляться ему невозможно. Изана, увидев мой заплаканный лик, некоторое время помолчал, как будто пытался подобрать слова, но на самом деле просто любовался своей работой. Он словно твердил себе: "Что за прекрасное зрелище!" Наверное, поэтому на его лице появилась улыбка. – Но ничего, не волнуйся. – Курокава за мгновение переменился: стал чуть аккуратнее и нежнее, осторожно кладя свои руки мне на плечи и приобнимая. – Я знаю, что ты это не специально. Ты же просто хотела как лучше, верно? – я сразу же закивал головой. Послышалась самодовольная усмешка. – Дура, не надо было пытаться помочь всем подряд: теперь тебе самой нужна помощь. Как я говорил ранее, тебе очень повезло, что я люблю тебя, ведь даже после всего, что ты сделала, я готов тебя принять, на что другие твои "друзья" и "родные" не способны. – Изана резко схватил моё лицо и заставил посмотреть на него. – А теперь скажи, ты всё ещё любишь меня? Вопрос заключался в том, что он своими речами так и твердил, что после всех тех страданий, которые я ему принесла, Курокава всё равно смог найти в себе решимость, чтобы вновь открыть мне своё сердце – это было настоящее прощение моих грехов перед ним; а с другой стороны – я, которой это прощение могли дать и которая сама ни от чего не страдала, по его мнению. И раз он смог меня любить до сих пор, а я нет, то это означало, что я, мягко говоря, самая конченная мразь. – Отвечай, Ханагаки. – моё молчание на пользу не шло, ведь уголки губ Изаны начинали дёргаться. – Я-я... Я очень тебя люблю!.. – твердила я, рыдая навздрыв от всех тех слов, мыслей и осознаний. А понятие лишь одно: иного выхода нет, иначе – смерть. И преследовалось это ещё и верой в правдивость тиранических речей. Вместе со звоном серёжек ханафуда зазвенело в голове белокурого: "Это было так легко". Изана, преисполненный удовлетворением, приблизился к моему лицу, и, казалось, что его губы вот-вот сомкнуться с моими, но он резко отстраняется, улыбаясь и уходя на своё место. Курокава взял салфетки и предложил их мне, сказав, что еда почти остыла. Я утёрла слёзы и тоже приступила к еде. Несмотря на то что он оказался достаточно снисходителен и милостивым ко мне, за что я должна быть благодарна, в голове всё равно крутилось:

"Курокава Изана, ты дьявол".

***

Оказалось, что тем стуком в окно были слёзы тёмных и густых туч. Дождь начался так внезапно, чего мы никак не ожидали, а заканчиваться он, видимо, не собирался, судя по тому, что это была не просто какая-нибудь моросня, а настоящий ливень, усиливающийся с каждой минутой. Переждать в ресторане было идеей не самой лучшей, так как время перевалило за полночь, когда всем пора спать. Но мы не спим, вместо этого бежим под куртками к ближайшему отелю, чтобы подождать там. Идти к байку, чтобы уехать тоже было не очень гениально, потому что он сам находился на далекой парковке – а пока добежим до него, станем мокрыми тряпками, – к тому же ехать в такой дождь было слишком рискованно. По ярким вывескам и названиям с английским "Hotel" мы с Изаной нашли место, где можем укрыться. Зайдя внутрь, я первым делом выжала свои волосы, с которых неплохо так потекла вода, посмотрела на себя: вся одежда прилипла к телу, что доставляло дискомфорт. Хотелось в теплую ванну, ведь время всё-таки зимнее, а влажность только усиливает чувство холода. Мой друг – можно ли его вообще так называть? – заметив стойку с представленными номерами и ценами, подошёл ко мне. – Не думаю, что дождь скоро закончится. – он потрепал свои мокрые волосы, пытаясь присушить их, недовольно качая головой и оттягивая прилипшую одежду от кожи. – Как насчёт того, чтобы переночевать здесь? – Переночевать? – одно только это слово вводило меня в тихий ужас от мыслей, что мне придётся ещё целую ночь быть с этим человеком. – Что-то мне не особо хочется. – Ну хорошо, раз так, будем сидеть здесь не пойми сколько или же побежим под дождём, но тогда окончательно заболеем. Ты этого хочешь? – Изана кинул весомый аргумент, против которого я не могла пойти. "И почему он всегда прав?" – спрашивалось само собой. Пришлось согласиться, так как это был самый лучший вариант из всех. – Какой номер возьмём? – внезапный вопрос ввёл меня в ступор. – Самый дешёвый. – Самый дешёвый здесь в стиле Садо-Мазо. – Это что, лав отель? – до меня дошло. – Ну да. – Курокава ответил так беспристрастно, как будто в этом нет ничего такого. – Как насчёт китайского стиля? Просто шикарно! Мне ещё не хватало ночевать с этим питающим ко мне неоднозначные чувства тираном в лав отеле! – Выбери самый обычный... Мы же просто хотим переночевать, и всё. – я бросила на Изану осуждающий взгляд, а у него, в свою очередь, появилась язвительная улыбка, не соответствующая той ситуации, в которой мы находились. Это заставляло меня прибыть в ошарашенном состоянии и глазеть на него широко распахнутым глазами. – Ну да, ты права: нет ничего лучше обычного номера. – с этими словами он направился к кассе, представляющей из себя окошко, по другую сторону которого и был консультант. Конечно, персонал не видел нас с Курокавой, ведь иначе это противоречило бы правилам лав отелей: сохранять конфиденциальность. Он, заказав номер, вернулся ко мне весь довольный с ключ-картой в руках и сказал, что мы можем идти. Меня смутила его рука на моей талии, но как я посмею её убрать, когда я дрожу не столько от холода, сколько от страха. Наша комната находилась на четвёртом этаже, поэтому я даже устала до неё добираться. По пути нам никто не встречался. Было так пусто, отчего внутри меня сердце билось ещё сильнее и его стук явно слышался по всему лестничному пролёту из-за гробовой тишины. Словно на эшафот иду. За это время я могла лишь бросать кроткие взгляды на своего путника, в чьих глазах особо ничего не виднелось – но в них явно было что-то, скрытое за пеленой стойкости, ведь я знала, что она всегда мешает честности Изаны. Мы пришли. Когда дверь распахнулась, пред нами открылся вид на действительно обычный номер. Внутри всё было как положено: кровать, тумбы, столик, диванчик для отдыха, на который Курокава удобно расположился, ванная комната, тут даже телик был! Темно-бежевые однотонные обои, серая двухместная кроватка, ненавязчивый белый потолок – стандартные цвета. Кажется, Изана, рассматривая нам номер после моих слов, специально выбрал самую дефолтную комнату. Возможно, если бы не моё мнение, он бы уже лежал на каком-нибудь пуфике китайского стиля, рассматривая восточные узоры на стенах и думая об истории Китая. – Иди в ванную. – скомандовал Курокава, отдыхая на красном диване, снимая с себя такого же цвета серьги ханафуда. Я даже не стала медлить, ведь мною владело предвкушение горячей воды, стекающей по моей холодной коже, которую она будет согревать. Мысль, что Изана будет мёрзнуть, почему-то делала меня счастливой. Простое злорадство? Но что бы то ни было, я, оказавшись в ванной комнате, быстро сняла с себя мокрую одежду, которая никак не хотела отлипать, и ринулась к самому блаженному месту в данный момент – ванне. Как только тёплые капельки коснулись меня, я ощутила только всё самое прекрасное всеми частями своего тела, сердца и души. Но наслаждение было мимолётным, когда я, пытаясь найти здесь какой-нибудь шампунь или гель для душа, обнаружила, что на моё поле зрение попались два презерватива. "Да уж, этот отель всё учёл..." – подумала я, увидев так же всякие масла для массажа. Это в какой-то степени сбило мой настрой, поэтому нежиться долго я не стала – к тому же меня ждал Изана, всё ещё мокрый и недовольный этим, – и скоро вышла, надев на себя махровый халат. Немного довольная и настолько же хмурая, я позвала своего путника, чья очередь наконец настала спустя долгих пятнадцать минут. Когда он появился, я учуяла какой-то специфичный запах. – Чем завоняло? – я скривила рожицу, сжав нос. Курокава закатил глаза на моё замечание. – Это арома-свечи. – Зачем ты их зажёг? – этот вопрос не мог прозвучать без нотки скептицизма и недоверия к молодому человеку. – А почему бы и нет? Надо пользоваться всеми услугами лав отеля, пока есть возможность. – не смотря на то, что Изана дал ясный ответ, я так и не поняла его мотивацию, казавшуюся какой-то загадкой. Но, кажется, я уже разгадала её, когда он с хорошим настроением зашёл в ванную, а я, увидев спальню, заметила лишь горящие красным светом лампы и мелкие огни от свечей. "Всё ведёт лишь к одному", – поняла я неожиданно для самой себя, хотя надо было понять сразу, как только мы зашли в этот отель, созданный для сексуальных утех. Вообще, это было странно для меня не догадаться о том, что может пойти дальше, но, по всей видимости, недавний наш разговор с Курокавой ввёл меня в ступор и ослабил мою бдительность; когда же я освежила голову, всё стало на свои места. Также имел значение весь этот день, как будто бы спланированный: заявление ко мне домой и давление на совесть, затем это свидание в ресторане, где Изана добивается от меня эмоциональной нестабильности, а теперь приход сюда и его непонятное поведение. Всё стало очевидным. Я снова попалась я его ловушку, прямо как тогда... "Блять, всё дерьмо!" – с внутренним криком, повторяющимся каждую секунду, я направилась к двери. Рядом ключ-карты не было – значит, Курокава забрал её с собой. Вот урод! Ладно, в любом случае, сбежать отсюда всё равно было отстойной идеей, потому что получилось бы, что я снова просто сбегаю. Но я не хочу здесь оставаться... Похоже, не важно, что я хотела, потому что на кону было слишком много: уйду или откажусь – вновь потеряю доверие Изаны, а также увеличу свои шансы на смерть. Оставалось только смириться, глотая ком в горле под ритм звука струящейся воды из соседней комнаты. У меня было лишь несколько минут, чтобы привести свои чувства в порядок, но чем больше я думала, тем больше пугалась. Пытаясь отвлечься, я решила потушить каждую свечу, которая здесь была, и выбросить их нахрен отсюда, выключить эти красные лампы, потому что красный цвет – это цвет, который я ненавижу больше всего из-за его схожести с кровью и "Поднебесьем". По итогу, мне ничего не оставалось, кроме как стоять у открытого окна и рассматривать улицы Токио, уже смирившись – нет, – что ничто не способно меня успокоить, ведь я уже прошла все этапы принятия: я отрицала саму мысль, что это может быть на самом деле, думая, что это лишь совпадения; я злилась на Изану, который опять обставил всё так, как ему это выгодно, при этом ломая меня изнутри – так ещё снаружи по всей видимости будет; пыталась найти способы выйти из этой ситуации, но по правде выхода из неё не было; я впала в отчаяние и в нём осталась. А принятие? Какое принятие? Его нет. Дверь со скрипом открылась в полной тишине номере, пронося с собою слова: "Твоя "смерть" близка". Стук моего сердца ускоряется многократно, когда я слышу тихие шаги. Но отвернуться от городского вида нет сил. Страшно. Всё тело одолевают мурашки, которые вызваны от страха, но может быть и холод был тому причиной – холод, исходивший от чужих рук, которые медленно, но так по-убийсвенному осторожно обвили мою талию; и я уже ощущаю, как каждый палец двигается по махровой ткани, вычёрчивая даже маленькие изгибы моего тела. Голова белокурого оказалась на моём плече. Я могла лишь вздрогнуть, как от сюрприза, но этот сюрприз приятным явно не был. Особенно я убеждалась, что всё реально, когда горячее дыхание грело моё навостренное ухо, когда мужская грудь стоит вплотную к моей спине, когда я действительно слышу чужой голос: – Только не говори, что хочешь сбежать через это окно. Это четвёртый этаж, чтоб ты понимала. – я была вполне уверена, что сейчас Изана самодовольно расплывался в улыбке, потому что он знал: всё идёт так, как он хочет. – Я... – не находились слова. Хотя я даже не особо думала над тем, что ответить, потому что голова вообще не работала в этой ситуации. – Я больше не сбегу. – одно было ясно. – Не сбежишь? – риторический вопрос, ведь Курокава в повторном ответе не нуждался. Он лишь хотел поиграться с моими нервами, хватая мою холодную ладонь и поворачивая меня к себе, чтобы видеть выражение лица того самого человека, чьё сердце преисполнено к нему и страхом, и любовью. – Какой кошмар, ты вся холодная. – Изана прошёлся по моей щеке своими не менее морозящими пальцами, отчего я нахмурилась. Он закрыл окно. – Давай я согрею тебя. – его рука легла на моё плечо, но медленно и плавно перешла к горячей шее, после – на спину, ощущая каждый позвонок, и лишь потом она оказалась на талии; такие действия меня уже не могли смутить, ведь я всё прекрасно понимала, особенно когда меня вели к кровати. – Разве твоя рука не болит? – внезапный вопрос слетел сразу же, как только я бросила взор на уже заново перебинтованную ладонь Курокавы. – Есть такое, но терпимо. Ты была крайне жестока тогда. – он не мог не упоминать о моих грехах, несмотря на то, что я уже получила его прощение. Это означало только, что это был сильный удар, оставивший осадок в сердце любящего меня человека, а это в свою очередь сильно давило мне на совесть; или же на самом деле меня не простили. – Изана, я не дура. – наверное, это впервые, когда я нормально, без каких-либо тормозов или боязни твёрдо что-то сказала после нашего эмоционального разговора в ресторане. – Ты же знал, что всё так обернётся, да? В моём лике выражалось ни то что отчаяние, но что-то отдалённо напоминающее то самое чувство, когда ты знаешь о своей участи, которая неизбежна, поэтому нужно смириться, но тебе всё равно так страшно от самой мысли об этом; и единственное, что я могу ощущать, это неимоверная обида и печаль. Здесь так темно и холодно... Но тебе плевать. – Ну, я тебя дурой никогда не считал. – кокетливость Курокавы мигом исчезла, заменившаяся на какую-то внезапную жестокость и жажду крови, не присущей этому парню в обычное время, как будто бы сейчас происходила смена на "Бессмертного Изану". – А так, да, я всё знал: и про то, что сегодня будет дождь, и про то, что этот лав отель находится поблизости того ресторана, даже про то, что ты всё поймёшь. Опережаю тебя и отвечаю на вопрос, почему я тогда следовал плану, если ты итак понимала: мне просто было интересно наблюдать за твоими страданиями от своей же безысходности из этой паршивой ситуации. Я глядела на него, чуть ли не плача. Он знал, что всё так будет. Он знал, что я буду чувствовать всё это время. Он знал, что его слова сейчас ранят меня по самое сердце. Но "Бессмертный Изана" продолжал это делать. Как он и сказал: ему нравится смотреть на мои страдания. Значит, никакого прощения и не было; оно было лишь наживкой для такой мелкой рыбёхи, как я. Неужели, это такая месть за моё согрешение? Заслужила ли я это?.. – Н-но... Я... – словно девятый вал оказался в моей груди, а в горле застыл огромный ком. На глазах скапливались слёзы. Глаза в пол. – Ты меня не любишь... – сорвалось всё-таки, к удивлению, чётко, но всё равно со всей той болью, которая была в сердце. Я резко оказалась брошена на кровать, когда Курокава толкнул меня сразу же после моего вердикта. Его жест не был полон пошлостью и страстью – в нём читалась злоба. В этот же момент он навис надо мной, уперевшись руками по обе стороны от моей головы. Я могла лишь смотреть прямо на его недовольное лицо, на которое падал свет города, проходивший сквозь ближайшее окно. – А может, я лучше разбираюсь в своих чувствах? – я долго не могла ответить на это, хотя ответов было бесчисленное количество. – Нет, ты ничего не понимаешь! – сорвалось вдруг, когда по моему бедру прошлась чужая рука. – Ты думаешь, что любишь меня, но на самом деле просто одер... – мой паршивый рот бессердечно заткнули, не дав закончить предложение. – Захлопни пасть. Не выводи меня и не заставляй применять силу. – было видно, что Изане не очень нравилось, когда его чувствами пренебрегали, даже если говорили настоящую правду. Хотя, казалось, что ему должно было быть немного обидно от этого, но вместо этого он лишь злился. Но я вспоминала, что этот тиран сам признавался в своей зависимости и симпатии к ней, поэтому я не находила связь между его теми и нынешними словами. А мне всё так же было страшно. Поэтому слёзы, которые уже давно хотели выйти наружу и стать частью моей печали, начали течь. Перед глазами размылся облик монстра. – Почему ты плачешь? – его натиск чуть смягчился, точно Курокава ждал от меня ответа – его нет. Тогда он тяжело вздохнул и опустил голову у моей шее, опаляя её своим неравномерным дыханием. – Всё это происходит лишь потому, что ты не хочешь отдаться мне целиком. Думаешь, я хочу вечно тебя мучить? Может быть. – такая честность с его стороны только ухудшала моё состояние. – Но ещё больше мне бы хотелось, чтобы у нас всё уладилось, понимаешь? – Н-но я уже сделала всё, что ты хотел... Я оставила Майки, пришла на эту встречу, не посмела уйти, несмотря на то что поняла весь твой замысел. Я не оставила тебя, как в тот раз... – слова вырывались поочередно со всхлипываниями и попытками нормально дышать. – Разве я уже не доказала, что не уйду от тебя? Послышалась усмешка, и губы Изаны неприятно защекотали мою кожу своими движениями. Он поднял голову, а после взглянул даже без намёка на улыбку, вопреки моим ожиданиям. – Но это всё – лишь плоды твоего страха. Ты просто боялась, что я убью тебя, вот и всё. – всё его тело приподнялось, и, схватив меня за махровый халат одной рукой, "Бессмертный Изана" поднял и меня. Но я не могла смотреть на этого человека, продолжала рыдать, оказывалась в ещё большем тупике. – Что насчёт твоей любви? – мои глаза, словно обретя собственную жизнь, против моей воли резко метнулись в чужие аметисты, не такие блестящие, как обычно бывает, когда Изана говорит о любви. Скорее всего, во мне взыграла ещё и злоба: мои искренние чувства опять не видят, а ведь я всегда действовала у них на поводу, если это касалось его. – Если любишь, докажи. – Курокава взял мои ладони и сплёл наши пальцы в ненадёжный замок, приблизился, коснувшись своим лбом с моим, и стал ждать от меня каких-либо действий. Чего он хотел? Конечно, было очевидно настолько, что это заполняло мои мысли; и среди них была лишь одна фраза: "Не хочу". Единственным способом, которым я могла "доказать" свою любовь, было заняться сексом, потому что Изана всегда активно выражал свои чувства путём прикосновений; да и сама атмосфера, которую он создал, вела к этому; к тому же, вспоминая нашу прошлую встречу, когда меня чуть ли не обесчестили, можно сделать вывод: секс – моё спасение. Но точно ли оно было спасением, если мне жутко этого не хотелось, ведь, как я всегда замечаю, тело мне не принадлежит. Это буквально надругательство над Ханагаки Ханамичи. Хотя, даже если бы тело и было моим, я бы всё равно не смогла пойти на это из-за своих личных чувств и ценностей. – Ну, хорошо, – не получив никакого результата, Изана отпустил меня и отстранился, – тогда сделаем так: если не любишь меня, можешь уйти отсюда прямо сейчас с гарантией, что я ничего не сделаю с тобой, а если любишь – останешься. – он перешёл на край кровати, усевшись на ней спиной ко мне, так что я не могла понять его настроения, ведь голос всё так же источал равнодушие. С виду: хорошее предложение. Возможность уйти без страха, что тебя убьют – очень привлекательный путь. Но также стоило учесть, в каком состоянии окажется Изана после моего ухода и всех тех слов о любви. Остаться? Я уже слишком много об этом думала, поэтому нет смысла думать ещё. Никакой из вариантов мне не подходил, поэтому я хотела ещё поразмышлять, присев рядом с Курокавой. Мою руку резко схватили и с неимоверной силой сжали.

Лжец.

Выбор? Какая вообще речь о выборе? Его нет. И это отчётливо видно по железной хватке и серьёзному взгляду: он посчитал, что я собираюсь уйти. Такого пути как "уйти" не было, поэтому я истерически улыбнулась, осознала всё своё незавидное положение, из которого не было ни единого удовлетворительного для меня выхода, но зато я могла продаться ради спасения. Даже если мне это не нравилось, я должна была это сделать, раз хочу остаться в живых. Так вот что значит выживать... Прокрутив в голове все свои принципы и мораль по поводу тела Ханагаки Ханамичи и моих желаний, а также возможные исходы событий, включающих в себя полное отсечение от "Свастонов" и отбрасывание нормальной жизни и всех своих знакомых, я поняла: это всё сейчас не важно. Важно лишь то, смогу ли я проснуться следующим утром или нет. Вот почему, даже когда меня не отпустили, я набросилась на Изану, вцепившись в его губы, так же жестоко, как и он, сминая их, кусая, чуть ли не съедая его самого. Все мои мысли выразились в этом зверском действии. От такой неожиданности всё его тело пало на кровать, и наш поцелуй разорвался, стоило мне отстраниться и оказаться на нём. Кажется, я уже сама не знала, что отражалось с моих глазах: принятие, гнев или отчаяние – но я была уверена, что все эти чувства выльются в сегодняшнюю ночь. – Ханагаки, ты что, собака!? – Курокава давно хотел от меня подобного, но ему совсем не понравилось, что его нижнюю губу прокусили до крови. Хотя это его недовольство долго не длилось, ведь всё-таки его желание наконец-то исполнилось: объект его обожания теперь принадлежал ему всецело. – Ну хорошо, похоже, ты хочешь пожёсче. – он утёр свою губу и, схватив меня за плечи, перекинул всё моё тело, тем самым поменяв нас местами и оказавшись сверху. – Я не люблю быть осёдланным. Так как мы всё ещё были у края, было хорошим решением перебраться к центру кровати для большего комфорта. И вот, теперь единственные звуки, заполняющие этот тёмный и холодный номер, были тихие причмокивания и вздохи, но еще отчётливее слышались биения наших сердец; и пока сердце Изаны билось от страсти, невинной пошлости и любви, моё билось от одних и тех же чувств: страха и тревоги – но теперь их дополняло ещё и отвращение к себе. Я даже на минуту допустила мысль, что было бы хорошо всё забыть и действительно отдаться такому интимному моменту, чтобы не чувствовать себя грязной. Покамест наши уста лобзались друг об друга, а вдохи были единственным, что нас согревало, чужие шаловливые ручки перебрались с поясу моего халата и развязали его. Курокава уже хотел распахнуть халат, ухватившись за него, но я поспешно его притормозила, заметно покраснев – от недостатка кислорода? – С-стой, не надо! Я стесняюсь! – наверное, это было странное заявление, когда мы буквально близились к кульминации; хотя, может я просто пыталась её отсрочить. – Чего ты стесняешься? Своих маленьких сисек? – Изана моих переживаний не понял и нахмурился, а его замечание про мою грудь сильно ударило по моей самооценке. – Мне всё равно, какого они у тебя размера. – с такой же резкостью в словах, он распахнул халат, давая себе возможность насмотреться на мой оголенный облик – лишь чёрные трусики спасали положение, не позволяя мне умереть от смущения и стыда. Взгляд Курокавы прошёлся по всему моему телу, достаточно хорошо освещенному благодаря уличным вывескам и фонарям за окном, откуда лучи попадали на каждый край номера, окрашивая его в нежно-голубые цвета. И такой же нежный оттенок сейчас подчёркивал все изгибы женского тела начиная с непышных, но достаточно милых грудей, продолжая небольшими складками по бокам и заканчивая красным лицом, повернутым в сторону и спрятанным за хрупкой рукой, дабы не видеть чужие глаза, пробегающихся по этому невинному и детскому тельцу, которое вскоре будет запятнано в ужасном грехе. Послышалась усмешка. – Я не вижу здесь ничего такого: обычное женское тело. Тебе нечего стесняться, Ханагаки. – Изана, наконец насытившись видом, как какой-нибудь зверь, что впринципе ему свойственно, опустился к моей шее, оставляя на чистой коже жестокие поцелуи и багровые пятна, а после, как в знак извинения, он проходился по этим местам языком. Но дальше – больше. Следующим пунктом стала грудь, за мгновение усыпанная протяжными поцелуями и холодными касаниями смуглых пальцев, давивших на мою кожу. Тяжёлые, резкие и обрывистые вздохи – всё, что вырывалось с моих дрожащих из-за всех тех непонятных ощущений и чувств губ. – Скажи, целовал ли тебя так Майки? – внезапный, неуместный вопрос, заданный непонятно почему: то ли из-за всё той же неуверенности Изаны в мой отказ от Манджиро, то ли это было простое поддразнивние. А пока его ладонь опускалась ниже, проходясь по моему животу и бокам, из-за которых он называл меня толстой, я не смела говорить, что когда-то были такие моменты у нас с ненавистным Майки. Да и кто вообще в здравом уме сказал бы "да"? – Нет, никогда... – я что-то промычала, когда ощутила что-то чуть пониже живота. – Куда лезут твои руки? Убрав ладони со своего краснющего лица, я схватила чужое запястье, не давая Курокаве идти всё дальше; но нельзя было сказать, что моя хватка была столь же сильна, как его, когда мы сидели и я обдумывала его предложение, поэтому она быстро ослабла – также причиной этому было понимание, что оттягивать всё так долго бесполезно, ведь точка не возврата уже поставлена. Терять больше нечего. Изана хмыкнул на такую резкую смену моего настроя. Он опять пытался понять, что сейчас чувствовал объект его обожания, чтобы явно этим воспользоваться, как и всегда. Его можно было смело назвать обольстителем. – Как думаешь, что я хочу сделать? – многозначительный вопрос, на который ответ итак был понятен, обогрел моё ухо. Изана словно напоминал, что мы сейчас делаем, вызывая у меня внутри сплошной переполох из совести, стыда и желания жить, наблюдая за тем, как менялось выражение моего жалобного лица. – Разве не очевидно? Почему ты спрашиваешь? – кусая губы из-за невообразимого нетерпения окончания этой ночи, спрашивала я, когда чужие пальцы нырнули под ткань чёрных трусиков. И я поняла, что тогда под дождём намокло всё, кроме них, но теперь и их будет ждать такая же участь. – Ох, я неправильно поставил вопрос. Что мы хотим сделать? – было ясно, что в вопросе таился какой-то подвох, но дело даже не в том, что есть определенный ответ. Нет. Сам вопрос говорил: мы делаем это по обоюдному согласию и оба этого хотим – вот в чём был смысл. Но правда-то была в том, что я никогда на это не согласилась бы. И Изана, по всей видимости, это понимал. Он выпытывал от меня каких-то действий. Его пальцы, холодные, отчего прикосновения приносили остринку, вызывали дрожь и некий дискомфорт, проходились по моим большим губам, чуть дотрагиваясь до малых. Ох, здесь просто было невозможно сдержать стон, вызванный смешанными ощущениями, называемыми удивлением, стыдом и чем-то таким щепетильным, отдалённо напоминающим удовольствие. Лицо Изаны же предстало перед моим, когда он поднял голову, заодно укусив мочку уха, но не так больно, как он делал это, когда я ночевала у него. – Мы... Мы хотим заняться сексом... – вырвалось с моих розоватых от недавних поцелуев губ, а очи, помутневшие от всего того накала страстей, оказались устремлены в те, что глядели на меня без единой искры сексуального вожделения. Для Курокавы это было не получением удовольствия, а показанием любви, и в этом его выдавало даже его тело и глаза-стекляшки. Я была уверена, что он вполне ощущал всё то тепло, исходившее от моего лица, вызванное резким приливом крови к бледным щекам, ставших теперь румяными, точно зад, который шлёпали всю ночь напролёт. Но мой просмотр своего отражения в чужих глазах прервали своевольные действия жестокого обольстителя, обладателя сие глаз. Действия, заключавшиеся в проскальзывании юношеских пальцев в моё лоно, не могли не заставить ахнуть и испустить стон, прерванный закусыванием нижней губы. – Верно. Тогда почему бы тебе тоже не попробовать показать, как сильно ты меня любишь? – настрой Изаны стал очевиден: он просил сделать ему приятно; хотя для такого властного в сие момент человека было бы правильнее сказать "приказывал", ведь отказать тому, кто руководит опасной бандой и у кого в руках куча тузов, невозможно. Издавая какие-то нечленораздельные звуки под такт ласк длинных пальцев – я даже не замечала раньше, насколько они длинны, – волей-неволей я протянула ладонь к смуглой щеке и, поглаживая её, перешла к шее, остановилась ненадолго на открытой груди, но задерживаться на одном этом нельзя было, потому что от меня ожидали гораздо большего, чем простые касания. Оказавшись у пояса, я призадумалась. Того же нельзя было сказать об Изане, чьи фаланги пальцев вытворяли немыслимые манёвры, они как будто бы сами были полны жестокости, будучи преисполнеными в своих шествиях быстротой и резкостью; а глаза тирана так и говорили: "Чего ты ждёшь?" И при виде такого взгляда было бы довольно трудно не развязать чужой пояс и позволить второму телу показать себя во всей своей натуральной красе. Я бросила взор вниз и, убедившись в том, что Курокава действительно полностью голый и возбуждённый, мигом вернулась к аметистам, в которых виднелось озорство. – Почему отводишь взгляд? – замечая то, как сглатывается ком в моём горле, а ресницы прикрывают голубые очи при приливе красных оттенков на лице, Изана хмыкнул, но в миг замолчал, поджав свою губу в пленительном удовольствии, когда ощутил, что женская ладонь схватила его твёрдый член, чуть сжав область у головки. – Ничего подобного. – свободной рукой я схватила Курокаву за шкирку и притянула к себе, столкнувшись с его губами, лишь бы тот заткнулся, потому что его болтовня не делала ничего хорошего, зато выводила из себя и заставляла краснеть от стыда. Он как будто бы сам понимал, что я чувствую, поэтому и развлекался таким образом, говоря всякую грязь. Впринципе, Изана согласился променять издевательства надо мной на поцелуй, сопровождаемый совместной мастурбацией друг другу. Это было лучше всяких слов. Комната наполнялась вздохами, вызванными нехваткой воздуха, робкими стонами, вырывавщимися с моих красных губ, и мужским шипением, не позволявшим ни одному похотливому звуку вырваться наружу. Это явно была идиллия: мы оба лежали на смятой простыне в лав отеле, моя ладонь нежно обхватывала член Изаны, проскальзывая верх-вниз, постоянно меняя скорость и применяемую силу; меня заставляли стонать чужие пальцы, извивающиеся внутри меня, и наши рты искали места, где можно было бы оставить хотя бы крошечный поцелуй. И никому никогда в голову и могло бы взбрести, что когда-нибудь я и Изана окажемся в таком положении. Но, даже если бы я избавилась от всех тех мешающих удовольствию чувств, я не сказала бы, что ощущала ту самую приятность, которая обычно бывает у всяких там парочек во время секса. Может быть, это было связано с нашей неподготовленностью; изучи мы друг друга в интимных вопросах и узнав, что нам нравится, а что нет, мы бы смогли принести друг другу гораздо больше удовольствия. Так что сейчас я и Изана выглядели как два ничего не смыслящий в таких делах человека. Скорее всего, единственное, что поддерживало Курокаву, чьё дыхание становилось всё более обрывистым, от неполного удовлетворения, так это сама мысль, что теперь я принадлежу ему; она так и заводила его, позволяла ему делать всё, что он захочет – а хотел он многого. Неожиданно для меня Изана оторвался от поцелуев, склонив голову на моё плечо и зарывшись у шеи. Стоило только моей ладони оказаться у головки взбудораженного члена, как я ощутила, что на ней внезапно выявилось что-то липкое и тёплое, попавшее ещё и мне на живот; парень издал истошный вздох. Будучи обескураженной этой ситуацией – хотя то, что кто-нибудь кончит было неизбежным, – я не могла подобрать правильных слов. – Т-ты что, скорострел?.. – заметила я, понимая, что не так уж не долго ласкала его, что уж и говорить о моей технике. Для человека, который не являлся девственником и "вытворял много грязных вещей", было довольно постыдно кончить так быстро. Изана, немного помолчав, поднялся; я же, всё ещё удивлённая и смущенная от всей той неожиданности, случайно сжала его член, отчего он айкнул, схватил мою грубую ладонь, обконченную его спермой, придавив её к кровати. На меня метнулись недовольные глаза. – Не трогай: сейчас он слишком чувствителен. – тем не менее скорострел смог увернуться от вопроса, воспользовавшись моей неосторожностью. – И я не скорострел. Просто когда делаешь это с любимым человеком, кончаешь быстрее. – а, нет, он всё-таки не смог не отговориться насчёт этого, иначе что бы я стала думать о том самом парне, который в таких делах профи. Наверное, Изана только сейчас понял, что в ночных утехах он ещё зелен, и было это ясно по его взору, не смевшему глянуть в мои глаза. Но, несмотря на неловкость, Курокава также знал, что надо продолжать. Поэтому его пальцы, успевшие навести свои порядки внутри меня, наконец вышли. – Ханагаки, ты же тоже на пределе. – его ловкие руки, пальцы которых доказывали своё пребывание в женском лоне по липой смазке на них, стянули мои трусы и кинули их куда-то в сторону. Чужое тело, отдававшее, на удивление, теплом, удобно расположилось между моих ног. Изана вытащил из кармана халата презерватив и, раскрыв упаковку, раскатал его на член. Я лишь с ещё большим ужасом смотрела на это, даже боясь представить, что дальше только хуже... – Ну что, ты готова? – невзирая на свою жестокость, он проявлял какую-никакую заботу. Было смешно: "Бессмертный Изана" вынудил меня заняться с ним сексом, давя на меня психологически самыми ужасными методами, но во время самого процесса был довольно осторожен. Если не смотреть на его выходки, совершённые ради "согласия", можно было бы подумать, что мы действительно адекватная парочка влюблённых – но на самом деле романтическими чувствами даже не пахло. – Погоди! – чуть приподнявшись, я остановила Курокаву, уже ощутив головку на половых губах. Он вопросительно на меня посмотрел. – Будь со мной нежен... Это мой первый раз. – кинула я на ходу, неловко улыбаясь и хмуря брови. Вряд ли слова о девственности этого тела были ложью, потому что я не верила, что Ханагаки Ханамичи действительно могла бы сделать "это". – Посмотрим. – Изана положил свою ладонь на моё декольте и надавил, вновь прижав меня к кровати. Смуглые, местами сильные руки оказались на моих коленках, но постепенно переходили к бёдрам, когда его член медленно входил меня, когда я пыталась сдержать хоть малейшие звуки, ощущая внутри себя что-то чужеродное. Он полностью вошёл. Хоть и пальцы Курокавы достаточно меня возбудили, этого всё равно было мало, потому что своими самыми отдалёнными нервами я чувствовала боль. – Изана, мне больно... – чуть ли не прошептала я, закрывая глаза, но мигом их открыла, поняв, что он начал двигаться, принося ещё больше страданий. – Стой, подож... – я ахнула. Но не от удовольствия. На моих глазах скопились слёзы, как только был совершён первый толчок, принёсший не самые лучшие ощущения. Я вцепилась в волосы Изаны, жестоко их оттягивая, что даже заставила его скривить рожу, наглядно показывающую все те страдания и гнев, которые он сейчас испытывал от такого поступка. – Я же сказала: мне больно! Больно! – восклицала и рыдала одновременно, усиливая хватку. – Дура, отпусти меня! – совсем не довольный таким исходом событий, Курокава решил так же ухватиться за мои запястья, пытаясь убрать их, сильно сжимая, надеясь, что так я его освобожу. – Прекрати! – хватка Изаны была и вправду чертовски грубой и крепла с каждым его взбешённым вздохом; даже его глаза блестели от всего того набора чувств: гнев, боль и удовольствие. Мне пришлось отпустить его, иначе мои кости превратились бы в порошок от такого давления, но зато я смогла дать зачётную пощёчину этому тирану. Наверное, в этот момент я не руководствовалась своим мозгом, ведь с пощёчинами у меня всегда плохой опыт... Курокава с взъерошенными волосами, которых касались руки, испачканные в его же собственной сперме, повернулся, сурово на меня глядя после такого удара. Как и в прошлый раз, он не стал медлить с ответным действием и не по-нежному заткнул мне рот своей сильной ладонью. – Да заткнись ты! Просто расслабься! – на удивление, это всё, что Изана сделал и сказал. Он не стал бить в ответ, за что ему спасибо, но вопрос о том, что делать с моей болью, всё ещё не хотел решаться одной из сторон, которая прекрасно себя чувствовала внутри другой, такой теплой и обтягивающей. У тирана одна щека была краснее другой из-за недавнего удара, но они всё равно обе были красными из-за нахлынувшего экстаза. В любом случае, Курокава не двигался, переводил дыхание, давая мне время на адаптацию к новому аппарату. С каждым вдохом, его дыхание становилось всё чётче и чётче; зато я проливала горячие слёзы, чуть не задыхаясь. Изана наконец перевёл на меня свой блестящий взор. – Прости. – он убрал ладонь с моих губ, дав возможность подышать и жалко всхлипнуть, прошёлся её тыльной стороной по моим скулам, вытирая слёзы. – Рядом с тобой я не могу держать себя в руках. От извинений конечно лучше не стало, да и расслабиться в такой ситуации было сложно, поэтому мы просто лежали, ничего не предпринимая; Изана, похоже, ждал от меня одобрения. Его резкие перепады нежности и жестокости меня пугали. Отдышавшись и немного придя в себя, я поняла, что теперь нет возможности и смысла отсрочить то, что уже произошло, но зато решила пережить эту ситуации гораздо быстрее. – Можешь начинать. – проговорив это, я прильнула руками к его шеи, обвивая её и уже чувствуя, как внутри меня начали двигаться. Даже самое малейшее движение заставляло меня ёрзать под чужим телом, как какой-нибудь пойманный в ловушку зверёк – хотя отличий особо не было. Мысленно я начала представлять, сколько минут займёт этот неприятный процесс, но, раз уж при неопределенной мастурбации Курокава кончил достаточно быстро, приходило какое-то облегчение. Но оно быстро улетучилось, как только Изана снова потерял голову, глубоко вдалбливаясь в меня, когда я явно не была к этому готова. Сказать что-то против казалось уже бесполезным, да и тем более из губ вырывались лишь непонятные стоны: они то ли от боли, то ли от удовольствия. А ведь я действительно как-то, но всё-таки могла бы сказать, что местами было приятно, и это чувство постепенно увеличивалось с каждым толчком мужских бёдер, с каждым их нелепым шлепком об меня, и с каждым шипением, вырывавшемся с поджатых губ Изаны. Его нельзя было назвать грубым, но сказать, что он был довольно мягок, также являлось преступлением. Он нашёл необходимую золотую середину, входя как можно глубже, но не с таким быстрым темпом, хоть и эти движения его бёдер сопровождались резкостью. Так можно было предположить, что Курокава вкладывал все чувства в один выпад. В похабном номере летали все неприличные звуки начиная со стонов и заканчивая скрипом кровати. Внизу живота приливалось мерзопакостное для разума и приятное для тела чувство, расплывающиеся до всех конечностей, отчего я даже не в силах не сжать Изану своими ногами. Избавиться от созданного чувства стыда и отвращения к себе, выворачивающего тебя наизнанку, сложно, а избавиться от реальных ощущений, от которых всё тело сводит, глаза блестят, кровь приливает к лицу, а сердце мечется, как угорелое, буквально невозможно. Мне было хорошо. Несмотря на боль в начале, я привыкла ко всему, поэтому всё то, что казалось отвратительным, приносило удовольствие; поэтому я не могла не шептать: "Быстрее", – чувствуя, что нахожусь на грани, как и сам Изана, внимательно следящий за моим состоянием. Кажется, Курокава даже сдерживал себя сильнее, чем когда я дрочила ему, чтобы довести меня до отправной точки, которая вот-вот близилась. Он кончил. Это стало ясно по его внезапной остановке и сбившемуся дыханию, которое начало постепенно приходить в норму. Вслед за ним кончила и я, уже не помнившая, когда в последний раз мне доставляли достаточное количество ласк для подобного в прошлой жизни. Вытащив свой член, Изана всем телом плюхнулся на кровать рядом со мной, уже не так жадно глотая воздух. Слышны были лишь вздохи. Я не могла поверить, что реально кончила от удовольствия. Мне просто хотелось сейчас выкинуться в окно от пожирающих меня внутри мыслей о том, с кем я занялась сексом, какие у меня отношения с этим человеком и как мы дошли до этого. Лишь вспоминая, что было на сегодняшней встрече, меня бросало в дрожь от понимания, что всё произошедшее являлось просто абсурдом: мы встретились у меня после неприятного исхода его признания, пошли в ресторан, где на меня надавили психически, оказались в лав отеле, в котором мило переспали, словно то, что было раньше не происходило вовсе. При этом Изана убить меня хотел всей душой, и, если бы я не пошла против своих принципов, если бы не выбрала путь выживания, он бы однозначно это сделал. Ну ладно, может это перебор: всё-таки Курокава не стал бы доходить до крайностей, – но очевидно, что при другом исходе меня просто заперли бы в его квартире насильно. Впринципе, я и сейчас не в самом выгодном положении, потому что, согласившись заняться с ним сексом и "показать" всю свою любовь, я буквально подписала контракт с дьяволом и теперь являюсь его собственностью. Верно, я ведь член "Поднебесья", враг "Свастонов". От всего этого осознания я исказила лицо чуть ли не в отвращении и сожалении. "Другого выбора не было!" – кричала я, пытаясь успокоить себя, но это не могло ни успокоить, ни взволновать. – Может, повторим? – послышался голос, в котором больше не было никакого равнодушия или холода, но зато в нём ощущалась игривость. Смотря в потолок, я переосмысливала всю свою жизнь. – Давай.

Исикава Харуки теряет свой рассудок.