Трое под ёлкой

Кто-то другой просыпается под ёлкой, ощущая большое упругое бедро под головой и мягкие касания в волосах и на пояснице. Кто-то другой, а не Пак Чимин. Нет, Пак Чимин бы испугался, он бы не решился, он бы сбежал. Ни за что Пак Чимин не позволил бы двум альфам потакать его желаниям, насыщать тело блаженством. Кто-то другой неспешно выползает из дрёмы, лежа голышом меж двух крепких тел. Кто-то другой... А, может, это именно он и есть. Пак Чимин. Наконец-то настоящий. На толику размыкает веки и видит, как их троих окружает тёплый свет лампочек. Альфы не выключили гирлянду, видимо, на улице всё ещё темно. Не слышно больше треска поленьев в камине, но омеге не холодно — альфы пеленают его своим теплом. Говорят тихо-тихо, чтобы не потревожить сон, который давно ушёл, уступив место коварному плану. — Если ты считаешь это идиотской затеей, так и скажи. — Я не считаю, что затея идиотская, Чонгук, я говорю, что она смелая. Возможно, слишком смелая. Мы не найдём инвесторов для такого проекта. — Зачем нам инвесторы, давай сделаем за свои деньги, — настаивает Чонгук. — Тебе не кажется, что это всегда выглядит немного жалко — когда сам себя спонсируешь? — спрашивает Юнги. — Так и слышится: «Мне никто не дал денег на эту херню, я оплатил из своих, и вот мой стартап, умоляю, поддержите его, из-за него я дом матери продал вместе с матерью». — Вечно ты драматизируешь, — усмехается Чонгук. — А ты, как обычно, недооцениваешь риски, — парирует Юнги. — Что вы делаете? Голос омеги звучит тонко, жалобно. Чимин так и хотел. Поднимает голову, смотрит с испугом поочередно то на одного, то на другого альфу. У этих двоих округляются глаза, они тут же отнимают руки от его тела. — Что вы делаете?! — снова спрашивает Чимин надорванным голосом, громко и со всхлипом, словно вот-вот расплачется. — Ничего, — отвечает Чонгук, — Чимин-и, мы ничего не делаем. И не делали, пока ты спал. Мы просто... гладим тебя, — говорит растерянно. — Тебе приснилось, наверное, что-то? Или ты... ты не хочешь? Передумал? — тревога слышится в голосе Юнги, обычно полном самоконтроля. — Что вы делаете, разговаривая о работе, когда между вами голый омега! — возмущается Чимин с самым капризным из доступных его мимике выражением лица. — Какие к чёрту инвесторы? Вы должны обсуждать, какой у вас красивый я, а не все эти глупости! Я тут для чего лежу нагишом? Для интерьера?! — и тут же утыкается моськой обратно в бедро Чонгука, чтобы спрятать смех. Альфы несколько секунд молчат. Чонгук глубоко вздыхает, Юнги откашливается. Чимин лежит, притаившись, изо всех сил стараясь, чтобы плечи от смеха не вздрагивали. — Ты повёлся? — спрашивает Юнги. — Да, а ты? — отвечает Чонгук. — Пиздец, у меня чуть сердце не остановилось. Чонгук наклоняется ближе к Чимину и почти кричит ему в ухо: — Не стыдно? Чуть сердце хёну не остановил! А ведь он не молод. Омега больше не прячется. Поворачивает голову, глядит на притворно сердитую мину Чонгука и хохочет в голос. — Чонгук, тебе не кажется, что одна маленькая задничка нарвалась на больши-и-ие неприятности? — спрашивает Юнги. Если бы писк Чимина услышали дельфины, они бы не на шутку забеспокоились, решив, что их сородич попал в беду. А он и попал: омега хоть и не дельфин, но легко переходит на ультразвук, пока его беспощадно щекочут двое альф. Оказалось, что Чонгук и Юнги останавливаются по первому требованию только во время секса. Щекотка для них — ринг для боя без правил, где крохотного омегу крепко держит одна забитая рисунками рука, а остальные три прихватывают за бока, бесцеремонно лезут в подмышки, проходятся ногтями по стопам и творят прочие непотребства. В ответ на крики Чимина: «А-а-а-а, хватит, отпустите!» звучит лишь равнодушное: «Ага, непременно», и щекотка продолжается. Альфы переворачивают его на спину, дают волю сразу четырём рукам, играя на омеге как на расстроенном пианино — вызывая скрипуче-визжащие, потешные, а иногда и откровенно режущие слух звуки. — Простите, я больше так не буду! — орёт Чимин, задыхаясь, потому что смеяться дальше просто невозможно. У него от хохота живот сводит, от криков горло саднит, от щекочущих прикосновений кожа чешется, как будто по ней бежит толпа крохотных паучков. — Хватит, у меня болит уже всё! Двое альф останавливаются, нависают над Чимином и выглядят особенно прекрасно. Оба полуголые, с обнажёнными крепкими торсами. Оба улыбаются ему так нежно, как обычно улыбаются отъявленным негодникам. Самым любимым отъявленным негодникам. — Где болит? — спрашивает Чонгук. — Показывай, сейчас вылечим. Чимин тычет указательным пальцем левой руки в живот и тут же получает туда поцелуй Чонгука. Потом указывает на грудь правой рукой — в неё целует Юнги. И так снова и снова — показывает то одним, то другим пальчиком на всякие места, а альфы туда целуют: Чонгук повинуется левой руке, Юнги — правой. Руки Чимина движутся всё выше и выше, и вот уже Чонгук целует левое ушко, Юнги — правую щёку. Пальчик левой руки ложится на губы, Чонгук оставляет на них влажный след. Палец правой руки касается того же места — Юнги накрывает поцелуй Чонгука своим. Он бы не осмелился, ну уж нет! Пак Чимин ни за что бы не сделал этого, он бы себе даже думать об этом не позволил. Но не Пак Чимин проснулся под ёлкой, а кто-то другой. И этот кто-то своих желаний не боится. Он о них заявляет смело, ждёт немедленного исполнения и знает, что получит его от своих альф. Два указательных пальчика ложатся на губы одновременно. Кто-то другой, а не Чимин, делает глубокий вдох. К губам без промедления тянутся двое. Не размышляют, не останавливаются. Омега просит, значит, так тому и быть. Горячий, влажный поцелуй на троих сопровождается стонами. Они коснуться его не успели, как Чимин стал громко мычать. Его тело трясётся, его вход намокает, пачкая постель. Он не способен сдержать себя хоть чуть-чуть, не может перестать стонать, когда по его губам движутся два языка. Целовать глубоко вдвоём неудобно, но омега всем телом об этом просит, выгибая спину и притягивая альф к себе. Чонгук и Юнги умело создают иллюзию: захватывают его рот поочередно без пауз, из-за чего Чимину кажется, что это всё — один бесконечный поцелуй сразу с обоими. А потом снова приближаются к его губам одновременно, жадно вылизывают. Сами сталкиваются языками, но альфам, похоже, на это плевать, пока тело под их руками вьётся, вздрагивает и поёт медово-сладкими звуками. Руки гладят уверенно, растирают, жмут; на смену зуду от щекотки приходит другой — острый, обжигающий. Невысказанное настырное желание сводит омегу с ума. Он стонет громче, почти рычит. Хватается сразу за две ладони и тянет вниз. Кладет почти у самого паха, широко разводит ноги. Чонгук сжимает пышное бедро слева, Юнги — справа сдавливает ещё сильнее. Трогают, не понимают, чего омега ждёт. — Пальцами... внутри, — скулит Чимин, откидывая голову на подушки. — Кого ты хочешь? — спрашивает Юнги. — Обоих. От одного слова — тихого, на выходе — мир идёт кувырком. Всё, что Чимин знал о себе, исчезает в тенях, разбросанных по комнате. Всё, что он хочет, происходит с ним прямо сейчас. Юнги впивается ногтями в подушку и рычит, закрыв глаза. Чонгук мычит гулко, как раненый зверь, упираясь в плечо Чимина, лижет ключицы и мокро, звучно целует. Им тоже хочется того, о чём просит омега. Он порадует своих альф — от одной мысли возбуждается еще сильнее. Два пальца кружат по влажному входу, оглаживают, надавливают. Медлят, не давая Чимину того, что он жаждет. То ли дразнят, то ли сомневаются, не передумает ли он. Чимин скулит, содрогаясь, хватается за два предплечья разом. Словно прежде ждали разрешения, пальцы толкаются внутрь. Омега готов, растянут после Юнги. Он легко принимает два и сразу же начинает кричать: от давления, от удовольствия, от одной только мысли, что всё это происходит с ним. Альфы больше не ждут — добавляют каждый по одному пальцу и трахают быстро. Тянутся к губам, по очереди целуя. Чонгук подхватывает ладонью шею омеги, приподнимает и удерживает, чтобы тот мог видеть себя, видеть, как пальцы исчезают внутри его тела. И когда Чимину кажется, что горячее на этой постели уже не будет, в нём начинают двигаться асинхронно. Юнги вставляет медленно, глубоко; Чонгук толкается быстро, трёт чувствительное место внутри. Чимин даже не думал, что умеет так визжать. Игрушкам на ёлке точно конец. Вот-вот на него и альф польётся дождь из битого стекла, но омеге всё равно. Он прорывается звуками, от которых альфы громче рычат, просят снова кончить для них. И омега повинуется, прогибаясь в спине, словно хочет позвонки себе выломать. Крики удовольствия гаснут в поцелуях, их слизывают два языка. Не успевает отдышаться, как слева наваливается горячая тяжесть. Чонгук упирается носом в щёку, сжимает волосы с силой и нетерпением, которые ещё ни разу не показывал, и хрипло выдыхает. — Малыш, пожалуйста, — его трясёт, дышит быстро и неровно. Чонгук истерзан, Чонгук почти в бреду. — Не могу больше... не могу, прости, не могу! Такой тесный, горячий. Так хочу быть в тебе... Чимин-и, пожалуйста. Чимин ведёт кончиками пальцев по огромной мускулистой руке. Только сейчас он понимает, насколько, должно быть, плохо Чонгуку. Такой чувственный, щедрый на ласку альфа, не получил ничего за всё это время. Бедный Чонгук, словно приехал на зимние каникулы в испанскую инквизицию — подвергается пыткам снова и снова, но терпит, не ропщет. И вот первый раз просит хоть что-то для себя и даже тогда извиняется. Омега внутри дарует Чимину второе дыхание. Тянет Чонгука к себе, зарывается пальцами в густые волосы и целует глубоко. Альфа стонет ему в рот, хватает под ягодицами, рывком садится на пятки и усаживает к себе на бёдра. — Оставлю вас наедине, — говорит Юнги, улыбаясь. А эти двое оторваться друг от друга не могут и прямо так, в поцелуе мычат: «Спасибо, хён». Выходит неразборчиво, но Юнги понимает и тихо удаляется, оставляя альфу и омегу в интимном свете разноцветных огней. Чонгук окутывает нежностью как тканью. Его касания — шёлк, его глаза — чёрный атлас, его голос — бархат. Водит руками по горячей, влажной от пота спине. Осыпает поцелуями лицо и шею, притягивает ближе и легонько покусывает ушко, отчего Чимин мурчит. Чонгук давит ладонью на грудь, вынуждая откинуться назад. Омега выгибается в крепких руках, не боясь упасть, ощущает, как губы движутся к основанию шеи, ключицам и груди, язык касается сосков. Мурчание сменяется стонами. Чимин цепляется за плечи альфы, трётся об его пах, просит: — Порычи, Гук-и. Альфа отстраняется от его груди, продолжая удерживать за бока. Смотрит в глаза, рычит перекатисто, сексуально. Омеге словно в спину ударяет горячей волной, внутри всё сводит. Чонгук опускает руки к ягодицам, сминает, разводит и касается ложбинки подушечками пальцев. Поглаживает, прижимает ко входу, но не проникает. Снова рычит, Чимин снова вздрагивает, а Чонгук улыбается дико, демонстрируя острые клыки. Ещё один рык, и Чимина пробивает возбуждением так, что он слегка подпрыгивает на бёдрах альфы. Чонгук делает это опять и опять, разжигает тело в своих руках. От каждого грудного рокота из омеги выходит новая порция смазки, и альфе, видимо, хочется собрать её всю кончиками пальцев. Его аромат усиливается, становится глубже, гуще. Он совсем не такой как у Юнги. У того запах низвергался на омегу как вулканическая магма, не позволял и вдоха сделать; аромат Чонгука не давит, но кружит голову, входит в каждую пору, напитывает изнутри. Альфа снова тянет дрожащего омегу на себя, жадно обхватывает руками в невозможно близких объятиях, вдавливает в грудную клетку. Он словно хочет, чтобы их кожа вплавилась одна в другую, стала единым целым, не способная никогда разъединиться. Дыхание альфы уже слишком быстрое, омега за него боится. Чонгук всё не унимается — ласкает и ласкает, как будто не замечает, что Чимин готов и течёт сумасшедше прямо ему на бёдра. Смотрит изголодавшимся взглядом и не перестаёт рычать. Кажется, теперь уже не для Чимина, а просто потому, что не может сдержаться. Омега осторожно снимает огромные руки со своих боков, сползает с ног Чонгука, не без труда поднимается и идёт к дивану, на который Юнги бросил пачку презервативов. Возвращается и тянет Чонгука за руку вверх, чтобы тот встал. Как только альфа поднимается, быстро расстёгивает штаны, спускает вместе с бельём до самого пола, помогая раздеться. Чонгук стонет облегчённо, но уже в следующую секунду болезненно шипит — Чимин слегка задевает нежную кожу ногтями, торопливо натягивая на него презерватив. Чонгук садится на постель, протягивает обе руки к омеге, как будто не может даже мгновение провести без его близости, не ощущать распалённое тело в своих ладонях. Чимин усаживается сверху, ногами захватывает спину альфы в крепкое кольцо. Их члены соприкасаются и от этих касаний вздрагивают. Альфа глядит хмельно, облизывает губы, цепляется зубами за колечко. Чимин словно видит его впервые: рассматривает заворожённо, водит пальцами по щекам. Кожа в полутьме как карамель. Грудь широкая, литая, пышущая июльским зноем. Рисунки на руках соединяются в одну тёмную витиеватую роспись, непонятную и таинственную. Он как будто не настоящий, а сошедший с живописных холстов. — Красивый, — Чимин шепчет и, кажется, вгоняет в краску. — Люби меня, альфа. Чонгук приподнимает омегу и приставляет головку ко входу. Чимин медленно опускается вниз. Альфа всё ещё ощущается слишком большим. Чимин кусает губы, радуется, что Чонгук занят облизываем его шеи и плеч и не замечает, как наверняка искажено лицо. Чонгук не торопит: целует, тихонько мычит и ждёт, пока Чимин примет его целиком. Терпит, видно, что из последних сил, потому что вены на шее взбухли и слышно, как зубы слегка постукивают друг о друга. Омега и хотел бы поспешить, но не может. Раскачивается, движется плавно, изгибаясь в спине. Чонгук наблюдает за неторопливыми движениями его бёдер и выдыхает рвано. Поднимает голову, касается подбородка, утягивает в поцелуй. Губы Чимина, похоже, немного утоляют буйство у него внутри — дрожит меньше, но всё равно выглядит так, словно рухнет в припадке или не выдержит и просто сожрёт омегу целиком, поглотит своего распутного ангела, своё сладострастное божество. От того, какой альфа жаждущий, но терпеливый, Чимина ведёт. Смазки всё больше, движения смелее, и вот он приподнимается на члене Чонгука и резко садится. Распахивает глаза и видит такие же удивлённые напротив. Поднимается опять и опускается снова и снова, не в состоянии сомкнуть раскрытые губы и оторвать взгляда от лица перед собой. Чимин никогда не чувствовал прежде такой наполненности. Альфа словно занимает всё его тело, заменяет пустоту внутри собой: взглядом и запахом, басовитым рокотом, членом и языком, что толкается глубже в рот каждый раз, когда Чимин садится до упора. У омеги звуков в теле почти не осталось, он только выдыхает с силой и хнычет в ритм собственных движений. Альфа держит крепко, не двигается, смотрит помутневшим взглядом. Чимин ускоряется, впивается пальцами в плечи. Шлепки двух тел разлетаются по комнате, перемешиваясь с короткими глухими стонами и рычанием альфы. Омега мечется, облизывается. Он знает, что альфа готов излиться в любую секунду, но не позволит себе кончить первым, а Чимин никак не может добраться до пика. Чонгук опускает ладонь, обхватывает член и сжимает, но омега хочет не этого. Хочет и сам себе вновь поражается, когда просто берёт и говорит на ухо: — Давай позовём хёна? Хочу отсосать ему, пока ты трахаешь мою попку. — Боже, да! — вырывается у Чонгука. Сильные руки яростно сжимают бёдра, несколько раз насаживают омегу на член. Своими словами Чимин запускает волну возбуждения такой сокрушительной мощи, что даже самый выносливый на свете альфа не в силах удержать свой страстный порыв. — Ты не против? — Конечно, нет. Я очень хочу посмотреть, — отвечает и кричит в сторону кухни. — Хён! Чимин с Чонгуком соединяются плавно, задавая неспешный темп, когда возвращается Юнги. Он всё ещё по пояс раздет. — Только не говорите, что даже потрахаться без меня не можете, — язвит Юнги. — Хён, замолчи и иди сюда, — говорит Чонгук, которого Чимин медленно объезжает, откидывая голову назад и постанывая. Юнги подходит, гладит омегу по миниатюрному плечику. — Ну что такое? Соскучи... — Тихо, хён, — перебивает Чимин и шлёпает ладошкой по бедру альфы. И это работает — Юнги сразу же замолкает. Сколько же власти у омеги над этим властным альфой? Не переставая двигаться на Чонгуке, Чимин оборачивается, расстёгивает молнию на джинсах Юнги и приспускает их вместе с бельём под удивлённый вздох альфы. Его член быстро увеличивается и твердеет, а Чимину так хочется заглотить целиком, что не ждёт ни секунды — тянется ближе и вбирает полностью, упирается носом в лобок и поднимает глаза. — Ах-х, чёрт, — хрипит Юнги. Чимин выпускает член на секунду, сжимает пальчиками у основания и снова погружает в рот. Не медлит, не церемонится — заглатывает Юнги так глубоко, как только может, чтобы не давиться. Альфы рычат вдвоём, матерятся тихо сквозь зубы. Чимин знает ответ на вопрос, который собирается задать, но всё равно спрашивает самым нежным голоском, отстраняясь от Юнги и надувая губки: — Моим альфам нравится? — Да-да-да, детка, да, — голоса сплетаются и звучат для Чимина как музыка. Он бы всё что угодно сделал, чтобы эти двое не переставали стонать так сладко для него. Ему больше не страшно быть тем, кем его и так все считали. Впервые за всё время, пока его за глаза называют шлюхой, он и правда чувствует себя так. Шлюхой, развратной и нуждающейся. Но только для этих двоих — самый страстных, самых любящих альф. Чимин лижет член Юнги как леденец, быстрее движется на Чонгуке. Всё трое мычат протяжно, то и дело срываясь на громкие стоны. Омега припечатывается пухлыми губами к головке, посасывает самый кончик, причмокивает, смакует бесстыже. И чем откровеннее ведёт себя, тем самому же приятнее, тем сильнее хочется насаживаться на два члена разом. Юнги запускает пальцы во взмокшие волосы, осторожно тянет на себя: не настаивает — просит. Омега останавливается, расслабляет челюсть и смотрит снизу вверх призывно. Он разрешает управлять собой, разрешает альфе трахнуть себя в рот. Юнги выдыхает громко и натягивает набухшие от долгих поцелуев губы на свой член. Через его тело проходит дрожь, которая тут же передаётся второму альфе. Чимин видит боковым зрением, как Чонгук вперился в него чумным взглядом не моргая. Поднимает глаза на Юнги, а он смотрит так же — голодно, нечитаемо, как в наркотическом дурмане. Эти двое будто и правда один человек, по нелепой случайности разделённый на два тела. Смотрят одинаково, чувствуют одинаково. Сталкиваясь губами и пальцами не смущаются, словно и не замечая касаний. Так, как если бы не к чужому, а к своему собственному телу прикоснулись. И не ревнуют друг к другу нисколечки. Как ревновать к самому себе? Двое альф топят Чимина в страсти и нежности. Двое... но ощущаются как один. Движения внутри ускоряются. Чонгук толкает маленькое влажное тело на себя, стискивает ягодицы. Юнги притягивает на половину длины, движется то быстрее, то медленнее, чтобы дать омеге отдышаться. Сочные губы перепачканы слюной, наверняка раскраснелись так, что в полутьме кажутся винно-бордовыми. Внутренности слипаются, стягиваются в район груди. Сердце о рёбра стучит так бешено, что вот-вот вылетит к чертям, долетит до камина и упадёт в угли. Оно и само уже обуглено от пламени, что окружает Чимина, от пьянящего огня чёрных глаз. Ему хочется сделать больше, увидеть больше. Хочется этих выносливых альф заставить головы потерять. Он берёт ладонь Чонгука и кладёт поверх пальцев Юнги, что глубоко вплелись в белые волосы. Сразу две руки негрубо подталкивают его. Чимин позволяет им прижать свою голову к паху вплотную и берёт до предела так, что головка упирается в горло. Дышать непросто, но переставать не хочется, потому что двое стонут его имя одновременно и так громко. Ослабляют хватку в волосах, дают перевести дух, а когда омега сам тянется обратно к члену Юнги, снова прижимают ближе. Пара минут не больше, и Юнги падает на колени, упирается лбом в мокрое от пота надплечье. Обнимает поперёк спины, шепчет разгорячённо: — Чимин, я кончу так. Очень быстро. — И я, — говорит Чонгук и целует глубоко. На языке Чимина остался вкус Юнги, но это Чонгуку не мешает. Теперь он у них общий, не кратным ни одному известному числу. Вкус, который не делится на части. Один вкус на троих. — Давайте, альфы, — выдыхает Чимин. — Хочу, чтобы вы кончили во мне. Юнги поднимается спешно, возвращает ладонь на голову омеги. Сразу же сверху ложится ещё одна. Другой рукой Чонгук притягивает ягодицы Чимина к себе. Омега держится за плечо Чонгука, кладёт руку на крепкий живот Юнги и широко раскрывает рот. Несколько движений, глубоких и быстрых, и Юнги тянет воздух сквозь зубы, хватается свободной ладонью за плечо Чонгука с такой неистовой силой, что под пальцами кожа белеет. Электрическая цепь их тел замыкается. Юнги кончает первым, издав хриплый стон. Опускается на колени, обхватывает член омеги и быстро двигает рукой. Уставший рот Чимина закрывается не сразу, несколько капель спермы стекают на подбородок. Чонгука от этого вида уносит — насаживает глубже, издаёт звериный рык. Чимин замирает, натягивается струной и кончает в кулак альфы. А в следующую же секунду чувствует, как пульсирует член Чонгука внутри — он кончает бурно, крупно сотрясаясь всем телом. Долго не могут отдышаться — двое на коленях и Чимин, повисший на их плечах. Шею с обеих сторон целуют и тихонько покусывают, шепчут что-то на посторгазменном языке — том, в котором смешиваются нежности, пошлости и еле слышные смешки, что приходят на смену напряжению. Поднимаются нескоро, идут в душ все втроём. Его моют в четыре руки под тёплой водой, бережно передавая друг другу. Омега не покидает объятий ни на секунду, опирается то на одного, то на другого альфу, еле стоит на ватных ногах. Альфы продолжают обхаживать, заботятся, даже шутить умудряются и Чимин бы расстроился, если бы не видел, как у Чонгука глаза слипаются, а у Юнги подрагивают ноги. Нет уж, не только они его наслаждением разморили так, что почти не соображает. Он их тоже укатал крепко — устали, хоть вида и не подают, а Чимину от этого знания на душе тепло-тепло. Чонгук вытирает, закутывает в большой тёмный халат, закидывает на плечо и несёт обратно под ёлку. А там Юнги уже смятые покрывала заменил на простыни — свежие аж хрустят и белые, слепят в лучах поднимающегося солнца. Зимнее утро пришло, наступил новый год. Гирлянда на ёлке погасла и комнату сквозь морозную роспись на стёклах освещают неяркие лучи. Чимин и сам не знает, почему до сих пор не спит, хотя альфы ни грамма сил в теле не оставили — выжали, выцеловали, вылюбили. Лежат, греют с двух сторон: Чонгук дышит в затылок, обнимает за плечи тяжёлой рукой; Юнги перед лицом, губы в паре сантиметров и ладонь у омеги под щекой. Чимин вспоминает собственные мысли и диву даётся. Столько лет каждый день работает с цифрами, а тут взял и обсчитался. Не учёл в своём уравнении, что двое альф — это не только два члена. Нет, это ещё две пары глаз, что глядят с восхищением, две пары губ и две пары рук, жаждущие каждый краешек его тела изучить, две сильные груди, пышущие теплом. И два пламенных сердца прямо тут, у Чимина в ладонях. А ещё два подарка на Новый год и так — каждый год, думает Чимин и от собственной внезапной меркантильности хихикает. Альфы тут же принюхиваются — даже во сне проверяют инстинктивно, всё ли хорошо с их омегой. Чимин гладит обоих и сам смыкает тяжёлые веки, отпускает мысли. Вдыхает красивую смесь запахов, проваливается в сон под мирное урчание двух альф и спит так крепко, как никогда прежде не спал. Первый раз в по-настоящему тёплой постели. Первый раз по-настоящему счастливый.