Закон обладания

— Вы уверены? — Уверен. Владелица аптечной лавки, оглядев Тэхёна нерешительным взглядом, наконец протягивает ему перевязанный мешочек с травами. Кольцо, которое она получает в качестве платы, стоит явно дороже ограничителей, но принимает она его с неохотой, поджимает, вздохнув, губы, а затем ещё раз, как бы на всякий случай, произносит: — Они могут вызывать преждевременную течку. И если у вас есть истинный… — У меня его нет. Спасибо вам за беспокойство. — Лавка открыта с утра до позднего вечера. Если, господин, вы почувствуете себя неважно, то можете приходить ко мне в любой момент. — Спасибо, — повторяет Тэхён. Ему не нравится обнаруживать, что чоньянская женщина настолько человечна; он опускает взгляд, цепляет на себя отрешённую маску и поспешно уходит, так больше ничего и не сказав. В Гензане стоит непогода: по улицам волокутся крестьяне в соломенных шляпах, защищающих от дождя; под шагами чавкают лужи — не будь у Тэхёна обуви, которую дал ему Чонгук, рисковал бы схватить простуду. Украшений, что у него остались (нефритовая подвеска, врученная братом на шестнадцатилетие, и кольцо с драгоценным камнем — подарок генерала Ли), хватило на то, чтобы оплатить в гостевом доме ночлежку, покормить и оставить лошадь в конюшне неподалёку. Как, интересно, зовут кобылу? Когда Тэхён оставлял её в деннике, поглаживая гриву и шепча успокаивающие слова, она недовольно фырчала. Ему и самому было не по себе от мысли, что кобыла будет без присмотра, но если не отдохнуть и не набраться сил, а главное — если не скрыть свой запах травяным ограничителем, то он может так и не добраться до Чонгука. Все усилия тогда окажутся напрасными. В гостевом доме уже наверняка собрались путешествующие торговцы-альфы. Тэхён не хочет, чтобы они распознали в нём омегу, в одиночку остановившегося на ночь, и поэтому скрывается за углом улицы и глотает, не запивая водой, ограничители — тёмно-зелёные шарики из высушенной травы. Несколько часов он стоит, прислонившись к воротам ветхого дома, и ждёт, когда ограничители начнут действовать и замаскируют его запах омеги. Устало прикрыв глаза, Тэхён осознаёт неутешительную деталь: ещё одного случая сбежать за стены Рюгёна может не представиться. Сторожевые открыли ему врата из города, не задавая вопросов, когда он представился Мин Юнги, — они и не подумали досматривать того, кто покидает город, а не входит в него. Если сейчас Тэхёна схватят и вернут обратно, то Рюгён станет для него не просто неприступным городом-крепостью, каким тот известен и так, но и местом, которое невозможно беспрепятственно оставить. Через пару часов ограничители начинают действовать, и Тэхён входит в гостевой дом, прикрыв лицо капюшоном от длинной накидки. Комната, которую ему выделила хозяйка — пожилая женщина с глубокими морщинами и отпечатком усталости на лице, — не отличается красивым убранством, но сейчас это последнее, что его волнует. Спрятав шпильку с символом династии Ким под подушку, Тэхён забирается на футон и проваливается в сон. Из-за ограничителей его не беспокоят даже кошмары, несколько раз он просыпается от сухости в горле и тянется к кувшину с водой. Ещё один раз он выныривает из сна почти под утро и не сразу понимает, откуда доносятся сторонние звуки: кто-то истошно вопит снаружи, а с первого этажа слышится громыхание сапог. И, кажется, лязг металла. Это звук, который Тэхён с лёгкостью отличит от других. Звук от лезвия меча. Первое желание — спрятаться, не выходить. Горло до сих пор дерёт от сухости. Осторожно поднявшись на месте, Тэхён осушает кувшин с водой жадными глотками, а после принимается одеваться. Небольшое лезвие ножа, выкраденное вчера у конюха, он прикрепляет к ноге под штаниной, шпильку же — прячет у самого сердца, за запáхом чогори. Холод родовой реликвии Тэхёна отрезвляет и ведёт за собой вперёд, будто невидимой нитью. За раскрытым окном пахнет дождём, влагой и йодом. Гензан — город на юго-востоке Чоньяна, омываемый морем. После того, как он был отвоёван у королевства Хванин, чоньянцы построили здесь порт. Судя по тому, что успел заметить Тэхён, местное население в Гензане сильно притесняется: основные торговые точки принадлежат чоньянцами; хванинский диалект Тэхён слышал только от работяг, каждое утро отправляющихся на рыбалку в открытое море. Пожалуй, только им он и может доверять: если удастся выбраться через это окно, умолять о помощи надо какого-нибудь из рыбаков… Тэхён крепче стискивает скрипучие края окон. Страх сковывает сердце. Если он спрыгнет, рискует что-нибудь сломать… Санхён учил перед приземлением сгибать ноги в коленях — Тэхён всегда смеялся, слушая эти наставления. Тогда он был уверен, что они ему не пригодятся. Топот на первом этаже усиливается, кто-то кричит. Времени на размышления и жалость к себе не остаётся. Зажмурившись, Тэхён садится на выступ — ноги беспомощно свисают с края. Холодный воздух касается кожи лица, и он жмурится и тяжело дышит через нос. Раз, два, три… Давай. Давай, Тэхён. Согнуть колени перед приземлением? Да, именно так говорил брат. А руки — выставить вперёд. Порыв ветра треплет плащ. Приземление выдаётся не самым удачным: по правой голени разносится боль; в последний момент Тэхён подаётся вперёд и, впечатавшись ладонями в землю, раздирает кожу до крови. Под колотящееся в горле сердце он поднимается и, не отряхиваясь, со всех ног несётся в сторону конюшни. Тэхён старается не поднимать головы. Словно если не видеть никого вокруг, не останется и угрозы. За его спиной что-то горит — ветер доносит запах гари и чадную поволоку дыма. Зачем войскам генерала Чона нападать на чоньянский город? Это, должно быть, не они, а значит, пришли не по душу Тэхёна. Мысли трепещут и не складываются во что-нибудь цельное, мелькая обрывками. Всё, чего Тэхён сейчас хочет, это скрыться от опасности. Даже если в город вошли сонгольцы, он не может им себя выдать: пока Тэхён не раздобыл карту дислокации войск генерала Чона, то какой смысл ему возвращаться к родному народу, подобно побитой собаке? Он себе этого не простит. — Убегайте! Ту часть города они уже заняли!.. Они нападают на гражданских… Тэхён не слушает и несётся сквозь толпу. Люди, бегущие в противоположную сторону, толкают и наступают на ноги, он морщится от боли в лодыжке и только ниже опускает капюшон. — Где городская гвардия?.. — Они же не могли подкупить всех… — Их король мёртв, это всего лишь кучка разбойников, оставшихся без пристанища… Из обрывков разговоров Тэхён понимает: город захватили сонгольцы. Он не испытывает от этого даже радости. Запах гари не перекрывает запаха крови, где-то вдалеке слышится детский плач — словно через пролом, из которого всё делается призрачным, исчезающим, ненастоящим. Главное — не оглядываться. Не видеть. Не замечать. Не думать, что всего за несколько часов Гензан, в котором продавщица из аптечной лавки проявила отблеск человечности, становится до ужаса похож на руины Сонголя. Но в этот раз лязг металла, запах гари, трупы матерей и отцов — это дело рук не чоньянцев. Это сделали его, Тэхёна, народ. Пока он добегает до конюшни, успевает сосчитать несколько трупов. На них нет гвардейской одежды. Они гражданские. Были ими. Тэхён переступает через безжизненное тело конюха, у которого украл намедни нож, и ощущает, как дрожат губы. Его тошнит. Надо скорее бежать. У меня есть цель, говорит он себе. У меня есть цель. У меня есть цель. У меня есть… — Стой, где стоишь! Нет, нет, нет. Всё не может закончиться так. Тэхён чувствует, как остриё лезвия утыкается ему между лопаток. Слышится фырканье лошади — до денника оставалось несколько шагов. Но Тэхён… не справился. Его заметили. И сейчас убьют так же, как конюха. Как ту женщину, накрывшую своим телом ребёнка, — он видел её, пока бежал; он видел всех, сколько бы ни закрывался от мира вокруг. Боясь пошевелиться, Тэхён сипит, не узнавая собственный голос: — Не убивайте меня… — Почему я не чувствую твой запах? Повернись! Он делает как велено — и через секунду лезвие меча упирается ему в солнечное сплетение. Перед собой он видит грузного альфу лет сорока, одетого в одежды армии генерала Ли. Это — подданный Тэхёна, который может его запросто убить, не подозревая, что обрубит жизнь своего принца. Лезвием меча альфа ведёт вверх, доходит наконечником до капюшона и сбрасывает, оголяя лицо Тэхёна. — Твой вторичный пол, чоньянец? — Не убивайте меня, прошу… — Назови свой вторичный пол! — рявкает альфа, и его взгляд темнеет. На лице у него — отпечаток смерти, одежду пропитали следы чужой крови. Тэхён сглатывает. Хочется бежать, спрятаться, уменьшиться. Но он знает, что ответ может спасти ему жизнь, и потому говорит: — Я… я омега. Губы альфы ожидаемо искажаются в довольной усмешке. Его взгляд скользит вниз, задерживается в районе шеи, прежде чем вернуться к лицу Тэхёна. — Я впервые в своей жизни вижу парня-омегу. У нас к ним принято относиться с таким же почтением, как и к женщинам, знаешь? — Он опускает меч и делает грузный шаг навстречу, гремя доспехами. — Я не буду с тобой так же груб, как твои сородичи. Тэхёну кажется, что его сейчас вывернет наизнанку. Попятившись назад, он старается не выдать панику: — Если ты отведёшь меня к твоему командиру, то тебя вознаградят сотней омег любого пола. Я — подручный генерала Чона. Меня зовут Мин Юнги. Я могу быть вам полезен. Дрожь в голосе если и выдаёт с головой, то списывает это альфа явно не на то, что ему лгут. Он вновь оглядывает Тэхёна, на этот раз внимательнее, и между его бровей пролегает задумчивая складка — так выглядит человек, который торгуется с самим собой, когда между ним стоит выбор между чем-то хорошим, что можно получить сейчас, и чем-то отдалённым, но более ценным. — Мин Юнги, говоришь? Раб? — Да, но моя семья служила ещё его отцу. Генерал Чон передо мной в долгу. — Да что вы можете знать о долге… — закипает воин, но в ту же секунду берёт себя в руки и тяжело выдыхает, потерев висок рукояткой меча. Следующие слова он произносит вяло, с неохотой: — Но если ты хоть как-то связан с вашим генералом, то не мне решать твою судьбу. Следуй за мной. Первая мыслью, когда альфа оказывается спиной: достать из-под штанины лезвие и вонзить в беззащитный участок шеи. Тэхёна останавливает даже не то, что этот воин — его подданный. Его останавливает только то, что если не удастся справиться, то его самого зарубят насмерть. Следуя за альфой через запах крови и лишений, он не узнаёт себя. От Тэхёна словно содрали части — звенья чего-то важного и связующего, и у него ноет почему-то в сердце, его как будто сжали, сжали, сжали. Ещё вчера этот город жил своей жизнью. Сейчас — всё сделалось руинами, упадком, серостью. В лужах струится кровь, дождь её размывает, и она блёкнет и постепенно исчезает. Ни Чон Чонгук, ни армия Чоньяна, ни их король — из них никто в этом не виноват. Отдавал ли такие же приказы отец? Падали ли гражданские и раньше жертвой Сонголя?.. Когда Тэхёна заводят в таверну на центральной площади, он глотает слёзы. Он не знает, в какой момент они потекли. — Я привёл к вам омегу, который служит генералу Чону, командир. Он сказал, его зовут… Как ты там назвался? — Мин Юнги, — давит из себя Тэхён. Столы в таверне беспорядочно раздвинуты. В дальнем углу несколько военных латают друг другу раны и на вошедших даже не обращают внимания. По нагрудному символу, вмеченному на доспехах, Тэхён без труда определяет командира в мужчине, сидящем на стуле и устало облокотившемся о деревянный стол. Ноги широко расставлены, рядом — лежит в ножнах меч. Восемь триграмм на сердце командира — те же, что у Тэхёна на шпильке. Символ династии Ким, которой эти люди до сих пор преданы и именем которой забрали жизни невинных. — Что ты забыл в Гензане, если ты служишь генералу Чону? — спрашивает командир. У него чёрные волосы, собранные в высокий пучок на сонгольский манер, и вперяющийся, ястребиный взгляд. По спине Тэхёна пробегает холодок. — Здесь неподалёку расположен храм бога Гвана. Я делал подношение от имени рода Чон, как мне было велено. Командира заметно передёргивает. Он скалится в улыбке, но его глаза остаются холодными. — Бог Гван — это тот, кого вы молите о победах? — Это бог войны. Он благосклонен к моему господину. Виснет недолгое молчание. От изучающего взгляда Тэхёну становится тяжелее дышать. — Вижу, ты и правда ему предан, раз позволяешь себе говорить мне такое в лицо. Отведи его наверх, Сонг. И запри. Я займусь им позже.

* * *

Тэхён не понимает, что делать дальше. В голове у него пусто, он сидит на полу, оперевшись о стену спиной, и беспомощно смотрит в одну точку. Даже если удастся снова выпрыгнуть из окна, снаружи — солдаты, которые тут же его схватят. Не лучше ли себя выдать? Тэхён не уверен. К тому же он до сих пор не знает, кто из сонгольцев — предатель. Сейчас он бы многое отдал за то, чтобы уснуть и проснуться в стенах родного замка. И как ни горестно признавать, этому месту Тэхён предпочёл бы даже жалкую комнатушку, где ночевал вместе с Юнги. Юнги… Интересно, как он себя чувствует? Тэхён не уверен, правильно ли рассчитал дозировку снотворного. Он никогда не обучался знахарству, слышал только что-то от нянюшки. Всё, что его заботило в прежней жизни, это чтение и игра на каягыме, иногда — танцы, если отец разрешал выход в свет. Время утекает вместе с красками дня. Тэхён вдруг осознаёт, что ничего не ел, но, когда в комнату входит командир, не просит даже воды и ближе притягивает к себе колени. От присутствия командира в спину стреляет отрезвляющим холодом. Даже если нечасто видел альф, кроме близких и придворных, Тэхён не глупый: он умеет отличать в чужом взгляде похоть и скрытое, почти потайное вожделение. — Покажи мне свои руки, — говорит мужчина, и вопреки тому, что он произносит, от него хочется спрятаться. Такого Тэхён не испытывал, даже когда Чонгук сыпал угрозами. Страх. Страх движет Тэхёном, и он, не говоря ни слова против, выставляет ладони вперёд. — Ты думаешь, — командир опускается напротив него на корточки, неотрывно смотря в глаза, — что я поверю, что эти руки — руки раба? Ты морщишься от незначительных царапин. Твоя кожа не знает, что такое отпечаток труда. — Я… — Ты подделываешь их говор, но у меня чуткий слух — я узнаю сонгольца просто по тому, как тот раскрывает рот. — Я не врал вам… — Молчи, — резко прерывает командир; за окном уже почти спустилась ночь, в комнате не зажжён огонь, и тени на его лице скользят, как живые. — Ты же знаешь, как мы обходимся с предателями? — Я не предатель. Я чоньянец. Меня зовут Мин Юнги… — Я сказал тебе: закрой свой рот. — Он не повышает голос; Тэхён даже не успевает заметить его движений — в следующую секунду ладонь хлестает наотмашь по щеке. Боль отрезвляющая, но в ней куда больше унижения. Никто и никогда не бил Тэхёна раньше. Он накрывает горящую щёку ладонью и невидяще моргает. — Ты назовёшь мне свою фамилию, — цедит командир, подбираясь ближе, и Тэхён вдыхает его запах пота, — а я выпотрошу весь твой род. — Моя фамилия — Мин… Взмах — и снова удар. Тэхён не уворачивается. В нём так много страха, что боль он испытывает туманно, отрешённо. А затем те же жёсткие, сухие руки тянутся к нему, начинают зарываются в волосы. Надо сопротивляться — он это знает. Надо ударить, брыкаться, предпринять хотя бы что-то. Тэхён это знает, но онемение накатывает на него, когда альфа рычит, стягивает с него чогори, а потом рубаху, и спрятанная шпилька выпадает, ударяется о деревянный пол, перекатывается — командир не видит на ней символ династии, которой предан. Когда перед ним — безродный омега, он забывает о своих клятвах, о том, что написано в книгах, славящих доблесть, и чему обучаются у сонгольских сонсэннимов, когда впитывают значение слова «честь». Тэхён закрывает глаза. Тишину прорезает пыхтение и звук рвущейся ткани. Альфа хмыкает, откидывая найденное лезвие ножа, а затем поглаживает обнажённую кожу, пробирается к коленям шершавыми ладонями. Скоро всё закончится. Пожалуйста, пусть всё закончится. Пожалуйста… Тэхён закрывает глаза и всхлипывает. Шепчет: — Пожалуйста, я прошу, не надо… Надо было лишить того воина жизни — тогда, в конюшне, когда была возможность. И Тэхёна не привели бы к этому человеку. Даже если он сам оказался бы на месте чудовища, став убийцей, по крайней мере — сейчас ему не было бы так больно, унизительно, страшно… — Пожалуйста… — Тэхёну удаётся увернуться от поцелуя, но за этой маленькой победой следуют удар и вкус крови на губах. Он брыкается, но его держат крепко, заламывают руки. На сопротивление альфе ему просто-напросто не хватает физических сил. Он думает: пожалуйста, пусть всё закончится. Он думает: пожалуйста… И — появляется свет. В какой-то неопределённый момент грубые касания исчезают, а полуобнажённое тело накрывается чем-то тёплым. Захлёбываясь в рыданиях, Тэхён понимает, что это плащ. Он чувствует тёплый запах мускуса — тот дарит едва уловимое, почти призрачное успокоение. В тот же миг Тэхён осознаёт: свет — это свет факела из коридора. Он спускает плащ с лица и видит перед собой широкую спину, облачённую в чёрное. Это Чонгук. У его ног — сонгольский командир. Взмах меча, отблеск металла — и тот вопит, а кровь брызжет ему на лицо. Рука, которая касалась Тэхёна, валяется на полу безжизненным обрубком.