Сломанный Меч

Жон Арк проснулся рано утром, когда за окном игралась метель, мягко сталкиваясь с стеклом окна, а рядом громко сопел Добряк, устроившийся прямо на нём. Осторожно скинув пса с себя, Жон поднялся с кровати, оделся и прихватил облокоченный об стену рядом со стальным изголовьем Кроцеа Морс. Проснувшийся Добряк посмотрел на него ленивым и непонимающим взглядом, так и говорившим: «Чего встал в такую рань?», на что Жон молчаливо погладил пса. — Спи, наглая псина. Пристегнув белый плащ и накинув на голову капюшон, похлопав себя по тёплой разноцветной толстовке с буквой «J», он отправился прочь из дома, не забыв перед этим испить кружку воды. И взять зимнюю лопату. Улицы Анселя встретили его тишиной. В шесть часов утра было немного людей, добровольно вставших в такую рань. Лишь дозорные провожали его безмолвными взглядами, давно привыкшие к его походам. Пройдя через городские стены, он пошёл по мало кому знакомой тропинке, замётанной метелью. Снег ненавязчиво бил в лицо, заставляя глубже зарываться в капюшон. Ещё только светлело и остатки ночной тени не спешили покидать землю. Голые и засыпанные белой порошею деревья медленно качались в такт песни ветра и метели. Он не чувствовал ни холода, ни беспокойства от возможности неожиданной встречи с Гримм. Наоборот, встреться ему дитя Ночи и Жон с удовольствием вытащит фамильный клинок. Тени игрались с его зрением. Иногда ему мерещились фигуры среди дубов и тополей, гиганты и карлики, невыразимые животные или непонятные вещи. Ночная темень игралась с ним, а глаза с удовольствием в эту игру ввязались. Всё заполонили красные линии и точки, но Жон лишь продолжил свой путь. Благо осталось недалеко. Замурованные в снегу могилы встретили его тишиной. Благополучной тишиной, редко встречаемой в его жизни. Он скинул горстки пороши с плоского навершия каждой могилы. А потом стал очищать поверхность от сугробов, создавая небольшое, но свободное от снега пространство перед семейным могильником. Посчитав работу выполненной, он вздохнул и откинул лопату прочь. — Я дома. Сколько он простоял перед могилами родителей в размышлениях, он не знал. Может час? Может два? А может жалкие двадцать минут? Темнота окончательно уступила свету. Пробудил его хруст снега и нарочито громкое дыхание. Обернувшись, он наткнулся на старика Хейли, закутанного в свой извечно таскаемый длинный зелёный плащ. — Семь утра, мальчик. Что ты тут делаешь? — Стою и думаю, старик, чем ещё можно заниматься рядом с могилами? Хейли тяжко вздохнул, потирая указательным пальцем свой лоб. — Тебя тянет к могилам, Жон. Никогда на моей памяти, ни один нормальный человек, как бы он ни чувствовал вину или горечь, не ходил годами, каждую неделю, на кладбище. Прошло уже шесть лет, а ты все ещё винишь себя. Он промолчал, созерцая недовольное лицо Хейли. Но после минутного молчания, он ответил: — Виню ли я себя? Да, виню. Заставляет ли это меня ходить сюда? Нет, старик. И больше ни слова об этом здесь и сейчас. Лучше скажи, ты пришёл сюда только ради этого? — Нет, — пробурчал Хейли, подойдя ближе, — я проснулся от того, что какой-то молокосос не так тихо закрыл за собой дверь и отправился неизвестно куда. Хотя, нет, слишком известно. Твои привычки для меня уже давно не секрет. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — вежливо напомнил Жон. — О чём ты хотел поговорить вчера? — вопросом на вопрос отбрехался старик. Он медленно достал пачку сигарет из кармана куртки. — Куришь с утра? — хмыкнул Хейли без упрёка в голосе. Зажигая сигарету, он со значением посмотрел на металлическую флягу на ремне старика, к которой Хейли наверняка уже притронулся с утра. Тот усмехнулся. — Ты единственный курящий Арк на моей памяти. — Не без чёрной овцы в семье, Хейли. А насчёт разговора, — он с удовольствием выпустил дымное колечко, — мне встретился один интересный человек, тебе знакомый. Его зовут Вульф. — Скарлатина, — закончил Хейли, поморщившись, — давно я не видел этого засранца. И надеялся, что не услышу о нём, но ты всё испортил. Что он тебе сказал? — Ничего плохого о тебе. Он просто хотел встретиться хотя бы с одним из Арков. Хотя, он оглашал желание увидеться и с тобой и с остальной семьей на фестивале Витала. — Старого труса вряд ли обрадует моя рожа, — оскалился старик. — Человека, прошедшего всю Великую Войну и бывшего гвардейца нельзя назвать трусом. — Для меня он трус. — Потому что считает, что был неправ? — спросил Жон, понимая, что разговор перешёл на опасную тему. Туда, где старик был непоколебим и, по его мнению, прав. — Не прав? — взъярился он, — неправ в чём?! В том, что мы приходили ночью с мечами и винтовками к тем, кто предал свою страну и стал поклоняться Гримм? К тем, кто хотел власти, ценой сотни тысяч людей? К тем, кто хотел сделать из нас бездушных тварей, думая, что это спасёт нас от вечных орд детей Ночи? — Вы убивали не только аристократов. Прислуга, дети, женщины, любого, кто был связан со Священными Семьями. Десятки рыцарских домов погибли за одну ночь. Сотни и тысячи горожан ставились к стенке и гнили в застенках королевской гвардии. У людей хорошая память на зло, даже если оно сделано во имя блага, Хейли. — Хорошая память. Да, они помнят. Но почему-то забывают, как мантлийцы травили их отцов и детей отравляющими газами в окопах, как обкладывали огненной пылью пленных, вырезали язык и закидывали обратно к своим. А может, они припоминают те ужасы, что творили мистралийцы? Гнали толпы крестьян и горожан на крепости и замки, перед этим запугав и избив до такой степени, что целые орды Гримм гнались за ними? Вырезали целые поселения во имя своего Императора, считая нас недолюдьми? Я могу многое вспомнить, Жон, очень многое. Если каждый узнает о деяниях прошлого, то вся нынешняя дружба народов расколется, как непрочная скорлупа, коей она и является. Но Вейл будет помнить только то, что мы лишили жизни властолюбивых ублюдков и предателей. И обрубили множество сорняков до самого корня. Хейли стремительно подошёл к могиле Юлиуса Арка. — Правильно сделал Некромант, когда вырезал всю царскую семью Вакуо. Не дал подписать акт об капитуляции. Жалко, что у Юлиуса не хватило духа сделать это до конца. Злость, разочарование, бессильное отчаяние. Столько негатива было в голосе старого рыцаря, что не будет ничего удивительного, если сюда прискачет парочка Гримм. Но нет, Гримм не пришли. Жон выкинул закончившуюся сигарету прочь, и та, под порывом мощного ветра, улетела в сторону. — Прости, старик. — Нет, мальчик, никаких прощений. Мне давно нужно было выговориться, ибо ни Артур, ни Николас никогда этого не понимали. Ты же… слишком странный и другой. Ты не одобряешь, но понимаешь. Хоть что-то. Удивительно, что это понимание я получаю от семнадцатилетнего юнца, а не своих товарищей, родственников и уже давно мёртвых друзей, сгинувших на горе Гленн вместе с твоим дедом. Один я остался здесь, кто помнит. Не Жону судить о правильности или неправильности дел своих предков. Он ещё помнил, как в прошлой жизни вся тема репрессий до и во время войны разгоралась и тлела, до самого момента развала страны. А после и вовсе, всех, кто в этом участвовал, окунули в такую грязь, что они никогда уже не отмоются, во веки веков. Он уже давно понял, что в таких вещах нет смысла искать одну, единственную и верную истину. Хейли неожиданно снял с себя зелёный плащ и постелил его на земле. — Ударь его своим клинком. Со всей силы. Арк моргнул от удивления. — Ударь! Следуя странному желанию старика, он вытащил клинок и ударил, что есть мощи, вкладывая ауру. Взметнулся снег, земля промялась, но плащ остался целым. Только сам слегка ушёл в землю. — Этот плащ достанется тебе, Жон Арк, как только я умру. А я чувствую, что недолго мне коптить это небо. — Даже не думай подыхать, Хейли. Лучше скажи, как? И где ты достал этот… аурный артефакт? Аурные артефакты. Очень редкое явление в Ремнанте. В истории хватало Подобий, чьи функции — это наложение определённых эффектов на предметы. Будь то острота клинка, скорострельность винтовки или… прочность плаща. Кажется, Жон уже понял, как именно Хейли достал этот артефакт. Точнее, лично сотворил. — Плащ мне достался от одной особы. Ты её не знаешь. — Случайно, не из Мантла? — Значит, Вульф рассказал тебе и об этом. Старый козёл… жаль, что он не фавн-козёл. Теперь, у меня появилось желание появиться на фестивале и засунуть ему пару морковок в задницу. Жон улыбнулся. На это будет, как минимум, интересно посмотреть. Правда, Хейли этого не сделает, предпочтя обойтись простоватым мордобитием, если он действительно решительно настроен на это. — Подобие часто бывает многогранным, Жон. В случае с этим… я могу укреплять предметы и вещи на некоторое время, но во время войны я случайно открыл и тот факт, что прибавляю прочность без учёта времени. Немного, на ничтожную часть, но увеличиваю при каждом использовании. — Сколько лет ты укреплял этот плащ? — Со времён Великой Войны и после неё. И делаю это до сих пор, — он дотронулся рукой до плаща и он засветился еле заметным зелёным сиянием, — сколько раз он меня выручал — больше, чем собственный меч. Этот плащ можно сравнить с легендарной проклятой короной Дагобертов или Священным Мечом, которым орудовал ещё Одрий Святой. Хотя, если верить сказкам и словам священников церкви Братьев, эти аурные артефакты являлись мифическими Реликвиями, оставленными богами после своего ухода. Жон в этом очень сильно сомневался. Здешние боги, если они действительно существуют, вряд ли страдали таким добродушием. Хейли облачился в плащ обратно. — Он не разорвётся, не будет разрезан, не порвётся и не сгорит. Он выдержит пулю любого калибра, и даже миномётный снаряд. Он может намокнуть или валяться в грязи годами, но от этого плащ не испортится. Достав зажигалку, Арк с каменным лицом попытался поджечь зелёную ткань. Хейли посмотрел на него возмущённо. Огонек, недолго погорев, потух от метели, а плащу хоть бы хны. — Почему ты решил отдать его мне? — Глупый вопрос, Жон. Кому я ещё его отдам? Ты единственный в роду, кто пошёл по пути предков. Ты глава семьи. Ты мой ученик. Ты Арк, в конце концов. — Если ты так хочешь… но не думай себя хоронить заранее, старик. — Твоя забота глубоко мне приятна, молокосос. На самом деле нет, мне насрать. Жизнь возьмёт своё, как бы ты не хотел иного. А теперь пошли обратно, дома уже все проснулись, — старик взял брошенную в сторону зимнюю лопату в руки. По пути назад, Хейли снова завёл разговор, на этот раз об его команде. — Ваш четвёртый сокомандник из Винчестеров? — Его зовут Кардин Винчестер. — И как он? — Задира. Немного расист, но ничего радикального. Скорее бытовая неприязнь из-за Белого Клыка. Но, как сокоманднику, я смогу доверить ему спину. — Помню его деда, он ещё был довольно мал, когда началась война, — вспомнил его учитель, — как он ухлёстывал за одной Валуа, смеялись тогда все. И помню странную историю с его семьей. На охоте нарвались на гримм и погибли все. Он тогда, считай, главным инквизитором был, охотился на культистов по всему королевству. Мальчик, будучи ещё младенцем, лишился всех родных и остался последним в своём роду. Думали, сгинут потомки великого Винча, а нет, живут до сих пор. — Вот как, — пробормотал он, — скажи старик, неужели проблема с культистами тогда была так остра? — Она и сейчас есть мальчик, несмотря на все заявления Советов, что с ними навсегда покончено, а те, кого ловят просто любители. Нет, культы Гримм - это такая зараза, которую пытались вытравить веками и всё равно она вылезала вновь. Сорняк, который не уничтожить, потому что никто не знает где находится корень. А если ты хочешь знать, насколько всё было плохо во время войны… не раз и не два те, с кем я обедал и пировал за одним столом оказывались среди убитых в тёмных балахонах и с окровавленными ритуальными кинжалами. — Что же тянет людей поклоняться Гримм? — Откуда мне знать, Жон. Разные вещи. Почему многие ветераны Мистраля побежали вступать в культ Тёмной Госпожи после войны? Хотели всё вернуть, как прежде. Что тянуло аристократов Вейла, мне неведомо, но, как обычно, всё дело, скорее всего, во власти. Всё-таки, культисты владели многими богатствами, знаниями и даже способами «приручать» Гримм. Вернувшись в Ансель, старик посмотрел на него задумчивыми глазами. — Скажи, никто же до тебя в Биконе не доёбывался насчёт твоей фамилии? — Нет, старик, всё в порядке, — соврал Арк, не желая впутывать Хейли в это. Тем более, ничего сверхсерьёзного или проблемного он в этом не видел. Придёт время и он открутит этому Дюрану головёшку. — Мне кажется, ты пиздишь. — Когда кажется, молиться Братьям надобно. Хейли издал звук недовольства. — Если такие идиоты действительно есть, скажи им, что в Анселе живёт старый рыцарь, который резал их предков, как собак. И он ждёт не дождётся, когда их потомки придут искать «справедливость» в моём лице. Конечно, Жон этого не скажет. Потому что действительно найдутся придурки, которые пойдут. А Хейли не постесняется их прирезать, будучи лютым ненавистником большинства выживших Священных Семей. Последствия разъяснять не нужно — лишение лицензии, тюрьма или вовсе ликвидация, если старик пожелает уйти с огоньком. Дома уже все проснулись. Сёстры заняли столик, Добряк ластился к самым маленьким, выпрашивая вкусняшек, а Нора, с разлохмаченной головой и сонным лицом, облокотилась об Лая, который невозмутимо готовил блины под негодующим взглядом Жасмин, которая и сама была не прочь приготовить завтрак. — Где же вы были? — спросила Жасмин, — Такая рань! — Мы прогулялись по городу, — ответил Жон, снимая плащ и вешая его, — редко когда увидишь такую тишину в Анселе. — Тогда садитесь за стол! — крикнула Анна, кинув Добряку кусочек сладкой конфеты. Тот проглотил его и посмотрел на Жона. — У меня нет конфет, псина. — Его зовут Добряк, Жон! — Хорошо, Виолетта, Добряк. В следующий раз он будет спать с вами, иначе я за себя не ручаюсь. Анна и Виолетта захихикали, близняшки принудительно посадили не сопротивляющеюся Нору рядом с собой и стали заплетать ей волосы в косички. Лай положил наполненную блинами тарелку на стол и сел рядом с Жоном. Хейли фыркнул, решил попробовать блинчик и одобрительно загудел. Жон уже и сам собирался вкусить блин, предварительно сделав глоток горького чёрного кофе, но его прервал стук об калитку. — Мы кого-то ждём? — спросил он, на что все активно покачали головой, — я выйду. Сидите. Выйдя наружу, под усилившийся ветер и метель, он увидел одинокую фигуру, стоящую у калитки. Неизвестный оказался мужчиной среднего возраста, темноволосым, невысоким и грузным, он закрывал своё лицо тёплой тканью и был облачён в мужское стёганое платье маньпао, с накинутой поверх него кирасой. — Гундзы, давно не виделись, — поздоровался он с Жоном. — Кайоши, — мрачным тоном поприветствовал его Арк, — рад видеть тебя, но меня смущает твоё присутствие в Анселе в такую погоду и время. — Так уж получилось, гундзы, — повинился кузнец из клана Ноэда, — но меня привела сюда необходимость. — Заходи, — открыв калитку, он пропустил его во двор, и подозвал за собой в дом. — Я быстро, гундзы. — Заходи. И я не гундзы, Кайоши, сколько раз повторять. Ноэда улыбнулся, но перечить хозяину дома не стал, войдя вслед за ним. — Кто это, Жон? — воскликнула Анна. Все посмотрели на вошедшего гостя. Хейли нахмурился, прекрасно помня Кайоши, Лай и Нора с интересом разглядывали человека, облачённого в традиционные мистралийские одежды. — Наш общий с Хейли знакомый из далёкого пограничья, из Ченьцина. Кайоши Ноэда. Лай и Нора посмотрел на Кайоши ещё более внимательно. Явственно знакомая им фамилия. Принудительно посадив кланового кузнеца за общий стол и попросив сестёр налить ему чая, Жон присел следом. — Я ненадолго, гундзы Арк, — сказал Кайоши, впрочем, не отказавшись от яств, — и, боюсь, пусть я и не хотел этого, особенно в такое время, за трапезой, но пришел сюда с плохими новостями. — Ты уже пришёл. Говори, гонцу с плохими вестями в этом доме усекновение головы не угрожает. На эту реплику он получил в ответ непонимающий взгляд раскосых глаз, однако Кайоши решил прекратить тянуть кота за хвост. — Старейшина Аяме умерла. Жон откинулся на спинку кресла и вздохнул. — Как? — спросил расстроенный Хейли, — почему меня не позвали?! — Она умерла в начале зимы, юэджи. Тихо и в своей постели. Глава клана сразу приказал её похоронить, как подобает любого Ноэда. Боюсь, пока мы ждали твоего прихода, прошло бы уже приличное время. — Ты пришёл не просто для того, чтобы сообщить нам эту скверную новость, верно? — уточнил Жон, переглянувшись со стариком. — Перед смертью тётя Аяме просила отдать тебе одну вещь. Она совсем потеряла надежду в возвращении Азэми и сильно сдала за последние полгода перед смертью. — Мне? — удивился он. — Да. Ты внук Артура и она тебя знает, поэтому только тебе. Кайоши достал из своей подсумки маленькую шкатулку, передав её Жону. — Я не смотрел что там, но Аяме очень дорожила этой шкатулкой. Подарок твоего деда, перед тем, как он ушёл на Гору Гленн. Все смотрели и ждали момента, как Жон откроет шкатулку и покажет на всеобщее обозрение неизвестное сокровище старейшины Ноэда. Он лишь слегка приоткрыл её, а после громко захлопнул. Сёстры разочарованно вздохнули, а Хейли дёрнул лицом. — Спасибо, Кайоши. Мало кто бы решился отправиться в такую даль, чтобы передать одну шкатулку. — Я обещал ей перед смертью, — прогудел Кайоши, стараясь не показать, что ему были приятны слова молодого охотника, — но мне нужно возвращаться, ибо в клане хватает дел. — Не торопись, лучше расскажи как дела у Ноэда? Кузнец стал неторопливо рассказывать. Дела у Ноэда шли неплохо — селение восстановили, набеги гримм перестали быть проблемой, и жизнь в клане постепенно приходила в норму. В ту ночь погибло много воинов и простых людей, но они справляются, убеждённо вещал Кайоши, жуя блины и запивая их квасом, который пришёлся ему по душе. — Если не посчитаешь оскорблением, — несколько неловко начал Ноэда, — позволь мне вновь дотронуться до Кроцеа Морс. — Неужели его песня тебе так понравилась? — недоумённо спросил Жон. Кому может нравиться безумные крики и музыка войны, предательств и убийств? — Твой клинок самый громкий из всех, кого я встречал. В некоторой степени, это помогло мне кое-что понять о своём Подобии. Возможно, мне повезёт снова. Кроцеа Морс, который всегда находился рядом с ним, даже за обеденным столом, был положен на стол перед Кайоши. Тот с закрытыми глазами дотронулся до стали и застыл на целую минуту, под неусыпным вниманием всех окружающих. — Спасибо, — пробормотал Ноэда, отстранившись от меча словно от огня, — он все ещё громкий и безумно печален. — Что у тебя за Подобие?! — воскликнула Нора, возбуждённо-безумными глазами уставившись на него, — ты можешь слышать, что говорит оружие?! — Нора, успокойся, — попросил Жон. — Хорошо, папочка Жонни! Он поморщился. Сёстры стали возмущённо смотреть на Валькирию, близняшки даже попытались распустить те короткие косы на её волосах, что ранее завязали. — Моя сокомандница. Я учусь в Биконе теперь. — Значит, решил учиться на старой родине, — заключил Кайоши. — Вейл не моя родная страна. У человека не может быть две родины. Ноэда согласился с этим. А после подтвердил догадки Норы. — А можешь узнать, что говорит Манхильда! — Если таково твоё желание, то так и быть. Нора стремительно убежала в свою комнату, чтобы через десять секунд принести опустошённый от Пыли молот. Дотронувшись до Манхильды, Кайоши покачал головой. — Твой молот искрится неудержимым весельем, но я чувствую капельки тоски и грусти в нём. Нора ничуть не расстроилась, скорее обрадовалась, что теперь знает о чём думает её оружие. В итоге, когда наступил десятый час утра, накормленный и довольный Кайоши засобирался уходить. Жон предложил дождаться обеда, ведь именно в это время приезжает загородный автобус, но кузнец отказался. — Я провожу тебя до городских ворот, — настоял Жон и они отправились по уже многолюдным улицам Анселя. Окружающие смотрели на Кайоши любопытными глазами, отмечая его необычные для здешних мест одеяния. — Мамору попросил передать от себя и старейшин, что они помнят, как ты со старым юэджи защищали наше поселение вместе с нами, — сказал Кайоши напоследок, — если тебе понадобится помощь, знай, ты можешь обратиться к нам. Кровь помнит. Жону оставалось только кивнуть. А Кайоши ушёл, сотворив знак прощания двумя руками напоследок. Жон отзеркалил его жест. — Кровь помнит, — пробормотал Арк, посмотрев на шкатулку в своих руках. Он взял её с собой, чтобы не дать подсмотреть Хейли или сёстрам, — кровь помнит… Вернувшись, он наткнулся на требовательный взгляд Сапфир, на что мог только покачать головой. — Неужели тебе так не терпится? — Ты обещал. — Да, но всему своё время. Я открою тебе ауру, но когда посчитаю нужным. Смири свою импульсивность. В голубых глазах сестры зажглись огоньки обиды и ярости. Жон знал, что возможно он зазря третирует сестру, но пусть потерпит. Настроение и так было дерьмовым. — Тогда ауру мне откроет Хейли! — Не откроет. Можешь попробовать. Сапфир гневно ушла, не забыв стукнуть по стене от злости. Хейли предлагал устроить тренировки и спарринг-турнир меж ним и неполной командой Возрождения, на что Жон отказался. — Завтра, старик, завтра или послезавтра. Я вижу, в доме накопилось достаточно много дел. — На тебя это не похоже, — засомневался Хейли, прищурившись. — Просто я… немного устал. Весь первый семестр он старался брать как можно больше дополнительных занятий. С учётом проказ Норы, постоянных командных боёв и ещё множества других мелких неприятностей, Арк внезапно осознал, что ему стало лень что-либо делать сегодня, в день, когда у него начались каникулы. — Старик, — обратился Жон к Хейли, заметив, что вокруг никого не было. Нора знакомилась с его сёстрами ближе — девчачьи дела, Арк туда даже не лез. Лай тихо дочитывал свою книгу, наслаждаясь редкой тишиной. Жасмин уехала сегодня в обед на маршрутке, сказав, что ей нужно отправится в Вейл по своим делам. — Что? — У тебя на примете есть какая-нибудь… неофициальная подработка? Для охотников. Старик задумчиво пожевал губу. — Хочешь попробовать дать опыта своим сокомандникам? — Нет, желательно, чтобы нужен был только один. — Такое как раз есть… правда, я отказался, но уверен, вакансия ещё есть. Мне нужно отписать им. Я скажу тебе завтра насчёт этого. — Хорошо, — кивнул Жон. Целый день он провозился в подвале, сначала убравшись, а после пропав за чертежами до вечера. У него появилась парочка идей, способных усилить его команду и его самого… Но подобное требует долгого обдумывания, тестов и даже советов. Благо, у него появился друг-кузнец в Биконе, с которым он может обсудить те или иные нюансы. Уже под ночь, в подвал, несмотря на запрет брата сюда заходить, прибежали Анна и Виолетта с требованием рассказать им сказку на ночь. — Вам уже по шесть и восемь лет, какая сказка, — улыбнулся Жон, впрочем, согласившись, — дайте мне время. Отмывшись и приведя порядок после своей деятельности, Жон поднялся наверх, на второй этаж. В комнате его уже ждали не только Анна и Виолетта. Добряк привалился на одной из кроватей, рядом с Анной. К ним внезапно забежала Нора, с Лаем "на поводке". — Жон, мы тоже хотим услышать сказку! — Тебе то уж точно поздновато сказки на ночь слушать, — пробормотал Арк, выбирая на полке из множества книг. Какую же им рассказать? — Про Доброго Принца! — Уверена, Виолетта? — Да! Анна тоже хочет? — Хочу! Он нашёл тонкий переплёт с красивой золотой надписью: «Добрый Принц». — Если вы так хотите… — И с самого начала! — С самого начала, так с самого начала, — уступил Жон. За окном посвистывала сильная метель, злой ветер легонько бился об стекло. Выключив свет, он присел у одинокой настольной лампочки, начав чтение. Однажды мы с братом попросили нарисовать нам барашка. Мама со смехом нарисовала нам его и «Л» попробовал повторить за ней, но у него получился не барашек, а большой слон! — А нарисуй нам птицу! Наша добрая матушка, будучи женщиной, искренне любящей своих детей и всегда потакающей в таких мелочах, нарисовала нам красивую, красивую птичку! Теперь уже попробовала повторить за ней я, но у меня получилось что-то ужасное. — Не расстраивайся, моя милая «А»! Давай я нарисую тебе принца! Ловкие и опытные женские руки быстро нарисовали на пергаменте милого мальчика в короне и в красном плаще. Он был так красив, что она загляделась. Длинные волосы цвета солнца и красивые, необыкновенные глаза, которые она никогда не видела. «Л» долго смеялся над её разглядыванием, и «А» после этого долго с ним не разговаривала. Это был Принц. И эта сказка о нём. За авторством «ЛА». Оглядевшись, он увидел тихо слушающих сестёр и притаившуюся Нору. Лай же выглядел полусонным, лишь из вежливости оставив глаза открытыми. Однажды один мальчик упал в пропасть и оказался в другом мире. Он проснулся среди тёплых песков и громкого прибоя убывающей и прибывающей волны. Вокруг буйствовала зелень и красивая природа. Но голоса лесных птиц, ни криков чаек не было. Тишина. — Где я? — воскликнул мальчик. В руках у него был только его верный друг и спутник, копьё «Магфират». Мальчик отправился дальше, встречая по пути могучие лианы и высоченные деревья. Когда он хотел забраться на одно из деревьев, чтобы увидеть величину леса, то чуть не споткнулся об мышь. — Зачем ты хочешь залезть на дерево! — возмутилась мышь, — там ничего нет! — Я хочу залезть туда, чтобы осмотреться вокруг. Я хочу увидеть край этого леса и уйти отсюда. — Давай я лучше отведу тебя отсюда сама! Но сначала ты должен помочь нам! — Я помогу, — сказал мальчик. Ночная метель усилилась. Жон продолжал читать, не забывая отслеживать состояние своих сестёр, которые еще держали глаза широко открытыми, иногда улыбаясь или хихикая. Мальчик прогнал Бармаглота, спасая мышей-охотников. Благодарные мыши спросили у него, что он хочет за их спасение, на что он ответил: «Мне не нужно ничего. Я хочу вернуться домой!». И отправили мыши мальчика к Любопытному Коту. — Иди к нему, — сказала та самая мышь, которую он встретил первой, — Любопытный Кот поможет тебе вернуться домой. Он перевернул очередную страницу. — Жон, а как ты думаешь, Добрый Принц действительно существует? — спросила у него Виолетта. — Не знаю, — грустно улыбнулся он, — наверное, существует. — Ты не король! — крикнул мальчик, — ты меньше король, чем я принц! — Ты принц! — воскликнули придворные Красного Короля, — из какого же ты королевства?! — Я обычный мальчик! И я из того королевства, где идёт война! Где брат пошёл на брата, а отец сражается с сыном! Где властвует и торжествует Зло! И я хочу вернуться туда! Глазки сестёр начинали закрываться. Лай уже без стеснения спал, а Нора улыбалась, поглаживая Добряка. — Ты хороший, Кот, — улыбнулся мальчик-принц, — не обижайся на своих создателей, ибо не ведают, что творят. Ты заслуживаешь большего. Чистое сердце принца так восхитило Любопытного Кота, что тот пожелал последовать за ним. — Спокойной ночи, — пробормотал Жон, не дочитав сказку, видя, что дети уже заснули. Его глаза остановились на следующей строке, которую он должен был прочитать. — Я освобождаю тебя, Бармаглот, от своей участи!