Полина

Вечер и ночь, аккурат перед поездкой в новое и абсолютно неизведанное, в незнакомую ей прежде, да и отродясь Германию, показались Полине Орловой настоящей пыткой и чёртовой вечностью. Однако наступившее время суток сглаживалось одним, крайне весомым фактом: Полина провела эту ночь с действительно любимым ею человеком… Любимым всем её чувственным нутром и девичьим сердцем. Законные супруги провели в обнимку целую ноченьку напролёт: Полина в полной мере наслаждалась тёплыми и нежными объятиями своего мужа, а Ганс испытывал схожие чувства. Немец обнимал свою русскую жену крепче прежнего и с такой непомерной лаской, которая была сильнее любого рода эмоций, прежде пережитых им, вместе взятых. Полина не размыкала своих объятий и всё никак не могла «отлипнуть» от мужа. Блондинка пуще прежнего обнимала Ганса за шею и плакала, плакала, бесконечно плакала у него на плече… — Ганс, быть может, я никуда не поеду?.. Быть может, ты, всё-таки, позволишь мне остаться здесь, с тобой и Таней?… — всё с надеждой спрашивала русская девушка, то и дело поднимая на немецкого мужа свои заплаканные очи. — Нельзя, моя Любовь. Пойми — нельзя так сделать. Я так долго и упорно добивался этих документов… И мы совершим крайне глупый шаг вдвоём, если бросим всё, уничтожим наши совместные усилия на полпути… — Ганс, ты ведь совсем не думаешь о моих чувствах и о моём Душевном состоянии! — вдруг вскричала Полина в полный голос, да так, что немецкий офицер вздрогнул. — Моя девочка… — только лишь прошептал мужчина, целуя заливающуюся слезами девушку в лоб, как обычно целуют покойников. — Моя любимая девочка… У нас всё будет хорошо!.. — Ну почему, почему ты меня не слушаешь?… Почему не хочешь меня понять?… — пуще прежнего всхлипывала русская, прижавшись к мужу что было сил. — Почему относишься наплевательски к позиции, которую я тебе хочу донести?.. — Потому что она — неразумна, Полина. Совершенно неразумна. — Ганс, я хочу остаться с тобой!… Я хочу быть с тобой до самой своей смерти! — Ты и будешь со мной, Любовь моя… Мы будем вместе до тех пор, пока сама Смерть не посмеет разлучить нас! — Ты меня совсем не слушаешь и не пытаешься встать на моё место, — горько усмехнулась Полина, глотая бегущие по красивому личику солёные слёзы. — И что ты мне сейчас намерена предложить? — внезапно строго спросил Ганс, повернув жену к себе лицом. — Я хочу остаться здесь! В родном Советском Союзе! Я хочу быть рядом с тобой, Ганс! И плевать, что мы оба умрём под пулями или от внезапно начавшихся бомбардировок… Я люблю тебя! И не собираюсь больше отпускать тебя так просто! Пойми, мы ведь можем больше никогда-никогда не встретиться… — Господь с тобой!.. — крикнул Кляйн по-немецки и боязливо огляделся по сторонам. И в ту же самую секунду, продолжил: — Полина, пойми же ты, наконец! Я не вправе рисковать безопасностью своей семьи… И рожать под пулями и постоянными обстрелами ты точно не будешь… — Ганс, мы сейчас наверняка поссоримся… — быстро перебила Полина своего супруга. — Уже, — очень уж недовольным тоном буркнул тот. — Значит, ты и вправду пойдёшь против мнения своей жены?… Наступила весьма продолжительная пауза: по-видимому, немецкий офицер старательно обдумывал ответ. Полина, всё это время, покуда Ганс Кляйн молчал требовательно и даже в какой-то мере, зло пепелила мужа взглядом своих карих глаз. Спустя какое-то время Ганс Кляйн продолжительным образом вздохнул и, с интонацией проигравшего в долгой и сложной словесной баталии, наконец-то изрёк: — Хорошо, любимая моя… Я отложу твой отъезд на продолжительное время. Однако для этого мне придётся вновь поговорить с Мюллером. Но я не буду кривить душой: что уж и говорить, я сам хочу удержать тебя возле себя как можно дольше… Я не хочу, совсем не испытываю ни малейшего желания того, чтобы ты расстраивалась, плакала и чувствовала себя подавленной. Потому что ты — моя Жизнь… Я живу ради тебя и нашего малыша, Полина… Но аккурат на последнем месяце ожидания нашей будущей крошки, ты всё-таки поедешь к моим родителям. Тебя устраивает такой исход нашего спора?.. — Ганс перевёл дух, с огромной надеждой в очах взглянув на русскую супругу. Не передать словами, какое счастье в данную минуту плескалось в глазах девушки… От избытка чувств, которые крайне переполняли её, Полина вновь заплакала, однако сейчас — уже от непомерного счастья. — Ганс… Ты самый лучший!… Но я не хочу вообще ехать в Германию без тебя. Я предпочла бы родить здесь, в части или ещё где-то, в безопасном месте, главное — под родным Советским небом… Я хочу остаться с тобой, Ганс! Даже если мы все втроём погибнем… Я никуда не поеду без тебя, мой милый!… — Хорошо… Будь по-твоему, — триумфально сдался Ганс, всё-таки, в полной мере уступив своей русской жене. — Я буду рядом до тех пор, пока Судьба не решит иначе… Да, я тоже пришёл к выводу, что мне будет гораздо спокойнее держать тебя… вас… рядом с собой. И не нужно будет сталкиваться с дополнительными сложностями, вроде просьбы об отправке меня домой, в Берлин. Но это — до определённой поры, Любовь моя… В любом случае, по окончании этой треклятой Войны, будь она трижды проклята мною лично, мы должны будем в обязательном порядке уехать в Берлин. Всей семьей. Однако на тот момент — как карта ляжет: видишь ли, никто не гарантирует того, что я буду жив на момент окончания Войны… — Ганс, не говори так, я прошу тебя!… — очи блондинки в очередной раз оказались на мокром месте. — Я люблю тебя, милая… Я вас люблю. И я буду защищать вас своей грудью, если не приведи Господь, наша часть попадёт под бомбардировку. Разумеется, с моей стороны явилось крайне неразумным шагом согласиться не отправлять тебя беременную в Берлин, но клянусь — я пущу себе пулю в голову, если из твоих прекраснейших очей продолжат литься слёзы… Но. Полина. Если вдруг я посчитаю нужным всё-таки отправить тебя к моим родителям — мне придётся это сделать вопреки всему. Даже твоей настойчивой просьбе. Имей ввиду, что моё решение — абсолютно не окончательное. Но я хочу чтобы ты знала лишь одно: я всегда буду прислушиваться к твоей точке зрения и буду делать всё, конкретно от меня зависящее для твоего Душевного покоя и комфорта. Любимая моя, Драгоценная… Ненаглядная… — Ганс шептал по-немецки Полине эти непомерно ласковые речи, не прекращая целовать свою жену. — Милый мой… — только лишь смогла прошептать русская девушка в ответ. Чета Кляйнов продолжительно поцеловалась, а затем — Ганс припал ухом к уже внушительно подросшему животику Полины. — Ещё не толкается?… — изумительно нежно прошептал немецкий офицер. — Временами, — рассмеялась на это его обожаемая и любимая женщина. В то время как супруги вели продолжительный по времени пламенный спор, за окном немецкой части уже успел показаться блёклый осенний рассвет. — Полина. — А?… Я слушаю тебя, мой дорогой… — Тебе необходимо сейчас лечь спать. Прямо сейчас. Вот прямо после моих слов. Ничто, ни одно обстоятельство на Свете не должно препятствовать здоровью нашей крошки… — Да, милый, хорошо, я обязательно последую твоему совету и сейчас же лягу спать, — произнесла девушка весьма покорным тоном, чего раньше за ней никто не замечал. Однако Ганс не мог не отметить тот факт, насколько сейчас ЕГО Полина была довольна и счастлива. Когда жена Ганса наконец-то провалилась в продолжительный и глубокий сон, со счастливой улыбкой на своих красивых устах, мужчина какое-то время с умилением полюбовался спящей любимой женщиной, а затем — незаметно сам очутился в самых потаенных закоулках Царства Морфея…