Полина

Всё ещё пребывая в абсолютном испуге, Орлова тягостно сглотнула солёную влагу и утёрла оставшиеся на лице слёзы тыльной стороной ладони. Возвращаться в сени, а затем на кухню, к Гансу, не хотелось. Совсем. Однако, что же это было?… Что за мощный удар нарушил размеренное спокойствие деревни Белый колодец?  Может, всё-таки, стоило сейчас вернуться в собственный дом? Хотя бы ради своей же безопасности?… Полина Орлова с детства отличилась весьма своенравным характером. Поэтому прямо сейчас девушка упрямо проследовала к калитке и, недолго думая, покинула пределы своего же двора. Однако долго наслаждаться вынужденной свободой русской не пришлось: Кляйн бросился прямо следом за любимой Полиной. — Wohin gehst du jetzt? — строгим образом поинтересовался парень, удерживая Полину за хрупкое плечо.  Вопрос его означал: куда направляешься? Далеко ли ты держишь путь в данный момент? — Отпусти! — блондинка резко вырвала собственное плечо из железной хватки немецкого офицера и, гордо вскинув вверх голову, стремительно зашагала по протоптанной дорожке. Однако Гансу Кляйну такие выходки русской, которая принадлежала теперь ему и только ему, совсем не пришлись по вкусу. — Ты абсолютно не имеешь права уходить отсюда без моего на то разрешения! — довольно громко заорал он на немецком, грубейшим образом схватив русскую за нежное запястье, да так, что Полина даже остановилась. Одним махом повернувшись к молодому немцу, блондинка впилась своими большими карими глазами в красивые глаза Кляйна. — Это ты как объяснишь?.. — Орлова беззастенчиво потрясла исписанным немецким наречием белоснежным листом прямо у Ганса перед носом. На этот вопрос немецкий офицер отнюдь не стал отвечать. Да и не думал даже. Напротив, он выхватил из рук русской злосчастный белоснежный лист, испещрённый почерком своей бывшей возлюбленной и… попросту разорвал его на мелкие кусочки, прямо у Орловой-старшей на глазах. — У нас с Эммой давно ничего нет. И никогда больше не будет, слышишь?… Ich liebe dich…  Эту фразу Полина поняла сразу же. Без дополнительного умственного усилия. — Вернись в дом, я прошу тебя… — взмолился немец на ломаном русском. — А если не вернусь?.. Пристрелишь?.. Как щенка бездомного?… — горько усмехнулась русская. Ганс скорбно покачал головой.  — В доме осталась твоя младшая сестра… — почему-то гадко ухмыльнулся парень. — Ну я же знаю, что ты всё равно не причинишь ей абсолютно никакого вреда. Ты же не такой, Ганс… — Кто знает... Поэтому, чтобы ненароком не случилось никакого греха — добровольно зайди обратно в дом! — отнюдь не приветливым тоном гаркнул молодой немецкий офицер, и Полина вздрогнула. — Ты же клялся мне в вечной Любви буквально вчера… — буркнула она в сердцах. — И ты действительно не сделаешь ничего Татке, — строгим тоном добавила блондинка. — Я очень сильно тебя люблю… Очень сильно. Но твои бурные выходки, Полина, категорически мне не нравятся… И да, ты права. У меня абсолютно не хватит духу причинить какой-либо вред твоей сестре… Причинить ей вред — навсегда попрощаться с тобою… — Получаешь письма у меня за спиной от какой-то Эммы! — гневно воскликнула девушка, перебив нескончаемый поток немецкой речи. — Я же объяснил тебе. С Эммой покончено. Покончено навсегда. Я к ней не чувствую и толики того, что чувствую к тебе… — А что это был за удар?.. — вновь стремительно перебила немецкого офицера Полина. — Возможно, заставшее нас врасплох, внезапное наступление ваших… — задумчиво ответил Ганс, почесав затылок. — Но не стоит придавать одиночному сильному удару такое важное значение. Пойдём в дом. Скорей же— быстро добавил немец, опасливо оглянувшись по сторонам. Орлова-старшая, никаким образом не смея сопротивляться, страшась за свою жизнь и за жизнь младшей сестры, всё-таки, повиновалась немецкому офицеру. — Что-то ты какая-то смурная, Поль, — грустно сообщила старшей сестре Татьяна Орлова, когда та вернулась в их общую комнатушку. Полина) понизив голос до шёпота, в красках поведала любимой сестре о всей сложившейся ситуации. Татьяна прижала ладони ко рту, аккурат по окончанию рассказа. — Вот же окаянный!… И не стыдно ему… В ответ на это, Орлова-старшая попросту разрыдалась. Младшая в одночасье прильнула к ней и ласково приголубила… Всё изменилось в одночасье, в тот именно момент, когда Полина Орлова, тихим тёплым вечером уходящей второпях весны, в недрах ящика их с Татой письменного стола обнаружила ветхий, пахнущий старым переплётом запыленный, Богом забытый учебник по немецкому языку за десятый класс. Как он попал в ящик письменного стола, вернее, как он там остался — один Господь ведает. Однако факт оставался правдивым фактом: теперь Полина Орлова часами сидела на крыльце, раскрыв злосчастную книгу и положив её к себе на колени и часами, просто часами напролёт «грызла» теорию вражеского языка, устно выполняя практические упражнения, произносила громко и вслух сложные немецкие слова, отдельные, вырванные прямо из контекста фразы и даже частенько — целые предложения. С ошибками — но упорно повторяла нараспев и вслух.  А вскоре — слова, фразы и предложения стали произносимы Орловой-старшей совершенно без ошибок.  Новые лично для неё теоретические правила Орлова торопливо записывала в карманную записную книжку, которую теперь натурально повсюду таскала с собой: даже засыпала девушка, не расставаясь с ценными для неё записями — клала слегка потрепанную книжечку под подушку. Ганс Кляйн не мог и нарадоваться такому рвению своей любимой русской изучать его родной язык, поэтому теперь, при каждом удобном случае, молодой человек старался говорить с Полиной исключительно на немецком. Девушка крайне быстро привыкла к темпу, самому звучанию и произношению вражеской для всего Советского Союза речи; и лишь благодаря этому факту и ежедневному изучению, по множеству часов кряду теории немецкого языка, спустя некоторое время сносно заговорила сама: Ганс натурально не давал девушке и банальной передышки, а как мы всё прекрасно осведомлены, данный лингвистический факт носит конкретное название: «языковое погружение».  Скорее всего, Орлова-старшая сейчас могла «дать фору» и самой Тоньке Новиковой: гибкая память бывшей отличницы моментально воспроизвела в своих недрах практически весь заученный, целый школьный курс немецкого языка. Недаром же Полина получила медаль, и ею по праву гордился весь преподавательский состав учебного заведения в Белом колодце. Ганс и Полина взаимодействовали теперь исключительно на родном языке немецкого офицера, и даже если Полина говорила «ломаным» немецким языком, Кляйн понимал её, а когда Орлова-старшая вдруг не понимала чего-либо из сказанного им самим, Ганс говорил во много раз медленнее. Татьяна Орлова совсем перестала понимать речей двоих молодых людей, противоположным по языковым культурам, да и по «картинам мира» в целом, поэтому всякий раз, когда они со старшей сестрой оставались наедине, Татка запрашивала подробный отчёт обо всём том, о чём говорили Полина и до безумия влюблённый в неё молодой немецкий офицер. Хоть и крайне неспешно, но шли дни, ссора Полины и Ганса постепенно забылась, совершенно стёрлась в памяти для обоих, и молодые люди теперь действительно были неразлучны. Про таких иногда говорят: «не разлей вода». Разумеется, Ганс и Полина не смели показывать своих чувств на глазах у оставшихся, считанных по пальцам одной руки, жителей деревушки, однако в доме Орловых немец и русская уже совсем не скрывали своей ежесекундно рвущейся наружу, обоюдной, совершенно искренней Любви.                               *** В очередной, только-только начавшейся, однако уже такой знойный летний день, блондинку Орлову разбудил настойчивый голос её любимого: «Полина. Пожалуйста, просыпайся. И разбуди сестру. Сегодня у нас есть крайне важные дела… — довольно громко и членораздельно произнёс Ганс Кляйн по-немецки, после чего, живо удалился из каморки сестёр Орловых. Тата Орлова недовольно приподняла голову, протерев сонные очи кулаком. — Что он сказал?… — недовольно поинтересовалась она у сестры. — Он сказал, чтобы мы с тобой просыпались и сообщил, что сегодня у нас у всех есть какие-то важные дела, — бегло перевела Полина, на что Татка в сердцах фыркнула. — Меня твой иностранный жених с ума скоро сведёт, — буркнула она, однако в этом предложении не было ни толики злости. Полина звонко и искренне рассмеялась, отбросив с себя шерстяное, рваное в некоторых местах одеяло и проворно спустила ноги на скрипучие, потемневшие от времени половицы. Обе девушки принялись наскоро одеваться, а затем — причесали свои шикарные шевелюры гребнем. Когда они, наконец, вышли на улицу, Ганс Кляйн и Фридрих Шмидт уже давнёхонько поджидали девушек. — Вот что, Полина, — нежным тоном голоса начал немецкий офицер. — Сегодня мы отправляемся чуть поодаль от деревни… — Зачем?… — спросила Орлова на немецком, и тотчас же девушку окутал абсолютно неконтролируемый приступ страха и паники… Расстрел всех мирных жителей деревушки?.. Но какова причина?  Они все что-то сделали не так, в чём-то провинились?… Но в чём же они не угодили немцам? Мысли блондинки хаотичным образом блуждали у неё в голове и отменным образом путались, пока она крайне безуспешно в данный момент времени предпринимала попытки совладать с собой. — Полина!… Ты меня слышишь?… — позвал на родном ему языке Ганс. — А… Да… Ты что-то сказал?… — бегло ответила девушка на том же самом немецком. — Я говорю, сегодня, нет, прямо сейчас, мы все едем на земляные работы. Точнее, вы, русские, отправляетесь на земляные работы. Всей деревней. И это отнюдь не обсуждается: приказ вышестоящего начальства, то есть такого начальства, которое даже заведует мной, — очень медленно, практически по слогам произнёс Ганс Кляйн и подавшись чуть вперед, нежно обнял свою любимую русскую. Тата и Фридрих в шутливой манере одновременно закатили глаза. Когда Полина и Ганс, наконец-таки, отлипли друг от друга, палящее солнце было уже крайне высоко в чистом, насыщенно-голубом небе. — Нужно собрать всех жителей на высоком пригорке, — деловито сказал Кляйн, и они с Фридрихом вышли за калитку, оставив сестёр Орловых стоять за ней. — Какие ещё такие земляные работы? Что они от нас хотят, сестра?.. — моментально нахмурилась младшая Татьяна. Полина с чистым недоумением на красивом юном лице, пожала своими хрупкими плечами. Стоя аккурат в толпе, блондинка уже не могла утаить, да и унять абсолютнейшего беспокойства, которое сейчас, в данную секунду, стремительным образом разливалось по венам, вместе с кровью… Ганс Кляйн грубейшим образом выцепил из толпы деревенских Антонину Новикову и велел быстро и крайне корректно перевести деревенским жителям свою же собственную немецкую речь. Слово в слово. И без единой ошибки. Тоня принялась бегло и с противной ухмылочкой на хитром личике, которая так не понравилась Орловой-старшей, синхронно переводить всё сказанное немецким офицером своим соседям по деревне. А именно. Нужно было взять свои некоторые вещи, некоторый скарб и отправится на злосчастные земляные работы. Вместе со всеми. Многим позже, находясь в железном холодном, но зато просторном кузове немецкого грузовика, неустанно и больно подпрыгивая вместе со всеми и хватаясь друг за друга, сёстры Орловы постоянно мрачно поглядывали друг на друга… Всё происходящее только теперь начало казаться девушкам Войной. До этого — они воспринимали общую трагедию всего Советского Союза как что-то такое отдалённое, как то, что их абсолютно не касается. Прямо сейчас же — сразу двум Орловым было скорбно и больно. Словно какая-то невиданное раннее осознание в одночасье поразило две молоденькие головушки… В то время, как грузовики прибыли на свой конечный пункт назначения, солнце уже садилось за горизонт, и закат был действительно красив. Ганс беззастенчиво, прямо при всех, на руках и по очереди снял двух сестёр с кузова немецкого грузовика, аккуратно поставив на землю. Ганс и Орлова-старшая заговорщически переглянулись, ну а Тата не совладала с так не вовремя появившейся хитрой улыбкой на устах. Остальным жителям деревни повезло гораздо меньше: им пришлось выбираться из кузова совсем самостоятельно. … Господин офицер! — послышался совсем рядом молодой, ещё только расцветающий немецкий мужской голосок. На этот призыв Ганс лишь недовольно поджал губы, развернувшись к подчинённому: — Ну что тебе, Якоб?…  — Тут лопат на всех явно не хватит… — произнёс молодой подчинённый Кляйна довольно озадаченным тоном своего голоса, на что немецкий офицер лишь крайне недовольно фыркнул и сразу же отвернулся, отойдя чуть ближе к грузовику, из которого всё ещё выбирались жители деревушки Белый колодец. — Не хватит лопат, говорите?… — тут же крайне весело подхватила по-немецки Полина. — Я пересчитываю. Вроде, поровну. На всех. — Знаете немецкий?.. — удивлённо воскликнул Якоб, слегка вскинув вверх густые брови. — Да, — подтвердила Полина, довольно улыбаясь. — Но лишь слегка говорю на нём… — Что ж. Это очень даже похвально. Честно говоря, мне редко доводилось встречать русских девушек, хоть сколько-то, но владеющих нашим языком. Большое Вам спасибо за посильную помощь, — крайне вежливо произнёс немецкий рядовой солдат, и на какое-то, совсем коротенькое мгновенье, прямо за спиной Ганса Кляйна, взгляды Орловой-старшей и Якоба случайно встретились…