Не кочегары мы!

За окошком разлилась непроглядная тьма, на небе — ни луны, ни звёзд. Лёшка согнулся за старым столом, шуршал страницами потрепанной тетради, что-то подчеркивал в сделанных за последние сутки записях. А Тимур таращился в эту темноту и очень старался сосредоточиться и подумать. Но мысли разбегались, скакали заполошно с одного на другое. Женька где-там, во тьме, испуганный, беспомощный. И рядом с ним кто-то злобный, безжалостный. А Женька хрупкий, беззащитный, он и драться-то не умеет. Внутри все сжималось от дурного предчувствия, от неуверенности, от сомнений. Не надо было соглашаться на Лёшкины уговоры, нельзя, нельзя было! Тимур ткнулся лбом в холодное стекло и застонал от бессилия. Негромко скрипнули половицы, и поперек груди крепким тёплым обручем легли Лешкины руки. Обнял бережно, но крепко, затылок щекотнуло горячее дыхание: — Тим, ну ты чего! Тишшш, не надо! Я всё решу, обещаю тебе! Ты только не уходи, только со мной будь, да? Лёшка шептал и шептал успокаивающе, почти убаюкивающе, прижимался теснее, крепче, Тимур почувствовал, как потяжелело его дыхание, Лёшка носом ткнулся в ему в затылок, втягивая, впитывая запах. Потом к шее прижались сухие губы, и Тимур крепче стиснул подоконник пальцами, по спине как огненная дорожка пробежала. — Тим… Как я жил-то всё это время без тебя. С ума сходил, — Лешка толкнулся вперед, вжимая Тимура в низенький подоконник, напирая сзади, вжимаясь бедрами. — Нет, — Тимур отмер, поворачиваясь. Лешка смотрел дикими горящими глазами и больше не выглядел ни несчастным, не брошенным. Верхняя губа нервно подергивалась, будто он оскалиться хочет, так что Тимур погладил его по щеке и повторил твердо, — не сейчас. Лёшка моргнул, раз, другой, словно просыпаясь, потерся скулой о Тимурову ладонь: — Конечно. Как скажешь, Тимур. Как ты захочешь, так и будет. И улыбнулся. Лешка отошел к столу, показал Тимуру потрепанную тетрадку. — Итак. Смотри, жертв четыре. Я думаю, чтобы найти убийцу, надо понять, где они могли с убийцей столкнуться, а для этого понять, что у них у всех общего было. Где-то же они пересеклись, обратили на себя внимание как-то. Тимур кивнул, звучали рассуждения логично. — Почему он Женечку выбрал, понятно, — Лешка усмехнулся, прикрыл глаза, словно вспоминая что-то. — Почему? — не понял Тимур. — Ты шутишь? Да у него как вывеска на лбу, приглашающая. Тимур непонимающе нахмурился, и Лешка пояснил: — Женечка выглядит, как жертва. Ну вот представь тёмный переулок, ночь, идёт девчонка, вся разряженная, в ушах сережки дорогие, пальчики в колечках, платьишко коротенькое. Что из этого следует? — Проводить надо девушку, — сухо сказал Тимур: блеск в Лёшкиных глазах ему совсем не понравился. — Ага. А еще она идеальная жертва, прям напрашивается, чтоб с неё побрякушки содрали. Понимаешь? — И Женька тоже напросился? — Неосознанно. Но — да. Напросился Женечка. — Ты так говоришь, будто с ним что-то не так, — Тимур откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди. — И ему не нравится, когда Женечкой называют. Прекрати. Лешка хлопнул ладонью по столу: — Да всё с ним не так! Как ходит, как смотрит, как говорит! Да он даже пахнет не так! Он как… Ну вот зайчонок напрашивается, чтобы волк его сожрал? Вроде и нет, но зайчонок жертва, он волку предназначен. Он… Глянул на помрачневшего Тимура и осёкся и буркнул: — Да какая разница? Остальные жертвы все разные. При жизни я их не встречал. — Обнюхать не смог, — не удержался Тимур, но Лёшка только фыркнул. — Я попробовал как-то систематизировать всё, что знаю. Но картинка не складывается. Разные они все! Ладно бы на одном заводе работали, в один институт ходили. Но нет же! Один студент-медик. Жил в общежитии при институте. По словам товарищей ботаник, зубрила тот еще. Только лекции в голове. Профессорский любимчик, — последнюю характеристику Лёшка произнёс с особенным выражением. — Хм. — Тимур вопросительно вскинул брови. — Ну да, — Лешка без пояснений понял, — только никто не признался, естественно. Второй наоборот — любитель компаний. Вроде и учился в художественном училище, но вот-вот отчислить собирались. Вел, что называется, антисоветский образ жизни. Вещи носил заграничные. Друзей-подруг — уйма! Третий — работяга. После школы сразу пошел работать. Обычный парень. Говорили, что немного замкнутый был, не душа компании. — А жили где? Может, районы рядом? — Жили в разных районах. — Ну может в клуб один ходили? Туризм или там шахматы любили? — Медик вообще ни в какие клубы не ходил. Институт, библиотека, ну в морг еще. Мажор по танцплощадкам бегал и ресторанам. У маляра тоже все прозрачно: общежитие, работа. А спортсмен все на тренировках пропадал. Он даже на заводе своем больше числился, чем работал, да там не в обиде, все-таки престиж предприятия. — Хм… — Тимур почувствовал, что его против воли охватывает азарт, будто головоломка сложная попалась. — Ладно. Что объединяет всех, даже самых разных людей? Еда! Кушать все хотят. Может, они в одной столовой сталкивались? — Не сталкивались. Каждый у себя столовался, а актер, тот как воробей скакал по разным общепитам. Я думаю, надо самим проехаться, поговорить со знакомыми. Так всё и прояснится. Яснее не стало. Весь следующий день прошел в беготне по городу. Раньше Тимур гордился тем, что живет в Москве. Город огромный, из конца в конец пока пройдешь — ноги сотрешь, а теперь только шайтана поминал, казалось, каждую минуту, пока идет по улице, едет в метро, ждет троллейбус, драгоценные минуты секунды утекают — не вернешь! А Женька ждёт, надеется, что его спасут! Хотели разделиться, но передумали. — Ум хорошо, два лучше, — сказал Лёшка. Да только все впустую: никто ничего не вспомнил. Отвечать отвечали, кто с охотой, кто цедил сквозь зубы, но ничего интересного так и не узнали. Парни как парни были. Работа, учёба, просто жизнь, как у всех. Уже к вечеру Лешка устало упал на скамью в троллейбусе, привалился к плечу Тимура, уставился в окно. Тимур посмотрел на напряженный подбородок, сжатые губы, украдкой взял за руку, погладил пальцем ладонь. Говорить ничего не стал, а что тут скажешь? Только когда проезжали мимо постового, не выдержал: — Давай я в милицию пойду? Видишь же, что не выходит у нас. В плечо тут же словно впились железные клещи: — У них тоже не выходит! Пойдешь — так и не выйдешь, а если и выйдешь — не отмоешься потом! Тимур промолчал, но про себя решил, что шайтан все побери, не сейчас, так ночью. Дождется когда Лешка заснет и… — Наша остановка. Мне на завод надо, итак вторые сутки пропускаю. На огромной заводской территории пройти незамеченными не получилось. С Тимуром здоровались, кто радостно, кто с удивлением. Спрашивали, не вернулся ли он. На хмурого Лёшку косились, но к нему с вопросами никто не приставал. Только девчонки из диспетчерской спросили: — А когда Женька-то вернется? Его двое суток уже нет. — Заболел Евгений! — отрезал Лёшка, — сами справляйтесь. Сейчас чего гуляете. — Так мы не гуляем, мы с культурно-образовательного мероприятия. Встреча была с журналистом. Воон с тем! А вы зря пропустили. Он военным корреспондентом был. И даже один раз помогал вражеского шпиона поймать, там целое расследование было. Не дослушав, Лёшка сорвался с места и чуть ли не бегом помчался к парню, стоящему на ступеньках заводского ДК. Тимур следом. Когда он добежал, Лешка напористо спрашивал что-то журналиста, высокого рыжего парня, нетерпеливо переступавшего длинными, как у журавля, ногами. — Послушайте, я просто помогал в проведении оперативно. — начал тот, но Лешка перебил. — Не суть! Вы же его как-то вычислили! Ни имени, ни звания, ни внешности не знали! Как вы зацепили-то его? От такого напора журналист улыбаться перестал, сделал шаг назад, но Лешка, взвинченный бесплодными поисками в городе, шагнул следом, ухватил рыжего за отворот куртки: — Вы скажите! — Да я два часа говорил на встрече. — Не было меня на этой встрече! Тимур предостерегающе кашлянул, но Лешка лишь упрямо мотнул головой, продолжая гнуть своё: — Вы скажите, как смогли вычислить этого гада? Есть же какая-то метода? Способы? Секреты? — Мой друг, — мягко сказал Тимур, удерживая Лешку за локоть, боясь, что тот ухватит журналиста за грудки и начнет вытрясать из него ответы, — мой друг хочет тоже в милицию. Вот и интересуется. — Мм… — рыжий журналист уже не улыбался вежливо, и взгляд у него стал пристальный и цепкий. Теперь стало отчетливо видно, что он старше их обоих, и как поблескивает ранняя седина в огненно-рыжих волосах, и тонкие морщинки у глаз. — Значит, просто готовитесь, да? И весь его вид — простецкий парень из соседнего двора — вдруг куда-то исчез, журналист склонил голову набок, посмотрел на Лешку внимательно: — Простите, но мне пора, у меня серьёзная встреча. — Есть вещи и посерьёзнее! — рявкнул Лёшка. — Леша-а… — предостерегающе протянул Тимур, но тот только дернулся норовисто. А рыжий вдруг спросил: — А у вас на заводе разве что-то серьёзное происходит? Тимур чуть не застонал, так это было сказано, вроде бы и серьёзно вопрос задан, но чувствовалась насмешечка. Совсем незаметная, призрачная, то ли есть, то ли нет, но взвинченному Лешке и того хватило. — Происходит! — У вас грузовики ломаются? Или… погодите-ка! Бензин сливают, да? — и снова такое мягкое простодушие в голосе, что у Тимура все оборвалось внутри. Вот рыжий! Специально подначивает же! Лешка рванулся, выдираясь из хватки, навис над невозмутимым журналистом, почти угрожающе процедил: — Хватит дурака валять! Я о серьёзных вещах говорю! О настоящих преступлениях. А такие как ты только… только… — он сжал кулак, пытаясь подобрать нужные слова, но выглядело все так, будто он собирается вломить рыжему журналисту по веснушчатому носу. Тот, впрочем, выглядел не испуганным, а заинтересованным, почувствовав заминку, он снова прищурился и, похоже, собрался выдать очередную подначку, но вмешаться Тимур не успел. — Вениамин? Что происходит? — прозвучал за их спинами негромкий хрипловатый голос. Оказывается, из неприметной черной машины, стоящей у лестницы, вышел мужчина в форме. Высокий, стройный, со странными серо-желтыми глазами, он напомнил Тимуру степного волка, поджарого хищника. Через лицо тянулся старый шрам. На лице рыжего Вениамина отразилась смесь досады и нетерпения, словно у ребенка, которого строгие родители сейчас загонят домой с улицы, а как раз и началось самое интересное. — У нас просто беседа, Герман. Я сейчас, сейчас уже иду. — А я тут подожду, — мужчина встал рядом с Вениамином, потом выразительно глянул на руку Лёшки, который так и не отпускал чужой пиджак. Лешка все ещё в запале ответил таким вызывающим взглядом, что Тимуру показалось: эти двое сейчас оскалятся, точно и впрямь два хищника встретились, и он опять аккуратненько потянул Лешку за локоть. — Нам тут товарищ интересную лекцию прочитал. — Тимур откашлялся, — мы поспорили немного по рабочим вопросам. — Да неужели, — мужчина не сводил пристального взгляда с Лешки, и Тимур заметил, что он держит за локоть рыжего Вениамина. — Ну да, да! — Журналист подтвердил с таким честным видом, которому Тимур никогда бы не поверил. — И что же это за рабочие вопросы? — А, ну это… бензин, кажется, сливают. Или не сливают, — Тимур отступил еще на полшажочка, отводя Лешку подальше от журналиста. — Какое безобразие, — равнодушно возмутился мужчина, не сводя цепкого взгляда с Лешки. — Ну да, — тот ответил хмурым взглядом, — я, как комсомолец… Мужчина вдруг издал странный звук, то ли фыркнул, то ли хмыкнул раздраженно, лицо аж перекосилось, будто уксусу хлебнул. — Комсомолец… Ну-ну… Вениамин, мы, кажется, договорились в прошлый раз, что ты никуда больше не лезе… — он закашлялся, — работаешь в рамках четко оговоренного и утверждённого плана. Вид у рыжего Вениамина стал виноватым, но самую чуточку. — Герман, я иду, и, конечно, бензин — это вне моей компетенции. А вы Алексей, в ОБХСС сообщите, или вот народные дружины… у вас же есть? — Есть, — вяло подтвердил Лешка. — Вот и молодцы какие, — от неприкрытой издевки Лешка сверкнул было глазами, но Тимур был начеку, сжал его локоть посильнее. — Спасибо за совет. Так и сделаем. Больше мужик со шрамом на них не смотрел, развернулся и зашагал по ступенькам, Вениамин остался стоять, переводя взгляд с Лешки на Тимура, будто о чем-то размышляя. — Мне вот разведчики как-то рассказывали. Герман рассказывал… — он замолчал, сдвинув тонкие брови, — что иногда самое главное — чутье! Главнее улик. Я тогда посмеялся про себя, мы же не собаки, а сейчас… Знаешь, у него, — он посмотрел в сторону ушедшего, по губам скользнула еле заметная улыбка, — у него ведь процент раскрываемости — один из лучших. Так вот, Герман сказал, в каждом деле обязательно такой момент есть важный, когда тебя изнутри словно иголкой кольнет. Или холодок по коже пробежит, словом, есть что-то такое. Как потустороннее. Интуиция… и главное этот момент не упустить, и… — Вениамин! — мужчина стоял у открытой дверцы автомобиля. — В общем, главное — не упустить такой момент, не отмахнуться от него. Понимаете? И вот еще. — Вениамин достал блокнот, вырвал из него лист и написал что-то, — адрес мой и еще телефон, вы… ну мало ли… вдруг и впрямь бензин сливают. Может, помощь моя понадобится. — Он протянул лист с адресом. Тимур взял, а Лешка спросил хмуро уже в спину: — Почему помочь решил? Тот обернулся, пожал плечами: — Чутьё подсказывает. В старый домик в Тарусе возвращались молча. Тимур крутил баранку, следил за дорогой, Лешка рядом что-то насвистывал мрачное. — Надо же, парочка какая! — выплюнул он наконец. — Спетая! — Парочка? — Ну да, а ты не почувствовал? Есть что-то такое. Как этот мужик на рыжего смотрел. — Я видел, как он на тебя смотрел, — не вытерпел Тимур, — будто глотку выдрать хотел! Лешка только самодовольно хмыкнул. — Леш, ты что, лычек не видел? Знаешь, что такие, как он, могут сделать? — Знаю. Вот пробьюсь наверх туда и тогда тоже… — Тимур не выдержал, не глядя протянул руку и разлохматил светлые вихры. — Ты сначала поступи. Пробиватель… — раньше Лешка возмущенно сверкал глазами, а сейчас только вздохнул и ткнулся лбом Тимуру в плечо. — Вот увидишь, Тим. Увидишь. Остальной остаток дороги молчали. Когда переступили порог старенького домика, безнадёга и страх навалились с новой силой, целые сутки прошли, а они что? Все в ноль? Результата нет. Лешка в который раз листал свой блокнот, хмуря брови, Тимур потянулся к пачке «Полета», вытряс последнюю, закурил, но тут же потушил, голова и так трещала, думать было невозможно. Он посмотрел на бледного Лешку, на старенький будильник. — Так. Баста. Толку ни от тебя, ни от меня сегодня уже не будет, давай ложиться, до рассвета немного осталось. Ты поспи, утро вечера, как говорится, мудренее. Лешка поднял взгляд, собрался было что-то ответить, но только выдохнул. — Ты когда в последний раз спал вообще? — спросил Тимур, наблюдая, как тот непослушными пальцами расстегивает рубашку. Лешка задумался: — Ну… накануне мы с Женькой мало спали, — он тут же досадливо поморщился, — ты не подумай, у него просто кошмары начались, вот он и не спал, я его успокаивал, рассказывал, как мы в войну в бомбоубежище вместе прятались, как ты меня отвлекал, чтобы я не боялся. — Ну просто сказка на ночь, ты ничего получше вспомнить не мог? — Да не, ему нравилось. — Лешка улыбнулся, — он скучал по тебе, Тимур. Я же видел. Ну а потом он пропал, и какой уж тогда сон? Лешка со вздохом повалился на расстеленную Тимурову кровать. — А ты? — глаза у него слипались, и видно было, что и говорит с трудом, но упрямо потряс головой, уставился на Тимура: — Ты со мной? — Я здесь посижу. Лешка похлопал рукой по кровати, сдвинулся к стенке, хотя сдвигаться было особо некуда, разве что проломить дыру на улицу. — Ложись рядом, мне так спокойнее. Тимур усмехнулся, пересел на край кровати, как когда-то в детдоме, поправил подушку, погладил по волосам: — Мы так не выспимся, так что я тут посижу, подумаю еще. А ты отдыхай. — Я чуть-чуть совсем, а потом… потом мы… — пробормотал Лёшка, а потом заснул с приоткрытым ртом на полуслове, будто его выключили. А Тимур так и сидел на краю кровати, он ужасно устал и голова болела сильнее, но каждый раз, когда он погружался в слабую неверную дрёму, внутри словно тянуло что-то, и притупившаяся от усталости тревога вспыхивала с новой силой. Внутренности словно сжимались и скручивались так, что дышать было тяжело. Тогда Тимур делал несколько медленных глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться, и прокручивал в голове сегодняшний день: разговоры со знакомыми погибших, прошли по ежедневному маршруту каждого — только всё было напрасно. Он встал, подошел к окну, посмотрел на светлеющую полосу неба. Вспомнил, как Женька любил вставать пораньше, объяснял, что самый интересный, самый прекрасный момент, когда ночь сменяется утром, тьма уступает свету. И как сложно показать именно этот миг на бумаге. Тимур зажмурился, изо всех сил сжимая кулаки: Женька. А если он больше никогда… никогда?.. За спиной Лёшка завозился, засопел громче, будто услышал его мысли. Как же было хорошо, когда они были просто друзьями, не было этих странных запутанных отношений, недомолвок, недоговорок, непонятных взглядов. Можно было обнять, похлопать по спине. Все было просто, легко. Когда все рухнуло? В тот вечер в парке, когда труп нашли? Мысли вдруг забуксовали, а потом Тимур ощутил, как по спине пополз холодок. Что-то требовало вернуться в тот, по-летнему уже теплый вечер: парк, музыка, расстроенная девушка, предлагающая танец, ревнующий — теперь-то понятно — Лешка, труп. А потом… потом… — Что? — раздался сзади осипший голос, — я по спине вижу! Что-то вспомнил? Вспомнил же? Да? Тимур медленно, боясь спугнуть юркую, не оформившуюся еще мысль, повернулся: — Он назвал его фашистом. А я тогда удивился, почему фашист? Понял, что сказал что-то невнятное и пояснил: — Помнишь, как в парке нашли тело? Там в толпе сторож стоял. И вот, он тогда сказал: «Снова этот фашист». А я удивился, почему фашист? Понимаешь? Лешка сел, уставился внимательным взглядом, и Тимуру вдруг стало неловко: ляпнул ерунду и обрадовался. — Хотя, знаешь, это глупо. Забудь. Я от безнадеги, просто переживаю. Понятно же, почему фашист. — Понятно, — медленно кивнул Лешка — это-то понятно, а вот почему «снова» фашист? Понимаешь? Снова! — он поднялся, встряхнулся всем телом, как пёс: — Собирайся. Поедем, поговорим с этим сторожем. И видя, что Тимур все еще стоит у окна, добавил: — У тебя еще идеи есть? Так скажи, не стесняйся! Сторож оказался крепким жилистым мужиком, он как раз завтракал после ночной смены, с аппетитом хлебал огненно-красный борщ, рядом стояла тарелка желтого от масла картофельного пюре, щедро политого аппетитным гуляшом. В столовой стоял оживленный гул, летали вкусные запахи, грохотали алюминиевые подносы. Тимур почувствовал зверский аппетит и тут же устыдился за свое свинство, как вообще можно? — Здрасьте, дядь Михей, — поздоровался он. — Приятного Вам. — И вам не хворать, — буркнул тот, не поднимая глаз от борща. — Поговорить бы. Только не тут. Дело важное, срочное, — Лёшка отработанным движением — это Тимур точно знал — раскрыл перед сторожем своё удостоверение. Тот прищурился: — Удостоверение. ОПЕРАТИВНЫЙ КОМСОМОЛЬСКИЙ ОТРЯД. СССР. Ну надо же! А я-то думал тут целый МУР. Некогда мне с вами беседы беседовать, я всю ночь неспамши и нежрамши. — Товарищ, я как член Бригадмил вам заявляю, вы обязаны помочь, а откажетесь, так… — А ты меня не пугай, щегол! Пуганый я! И учёный. Ордер есть? Повестка? Нет? Ну так и вали, Бригадмил… Тимур сверкнул глазами на зло сжавшего губы Лешку, чтобы не мешался, придвинул неприятно скрежетнувший по полу стул. Сел. — Дядь Миш! Он это от волнения, ты не подумай! Нам помощь ваша вот как нужна! — он постучал ребром ладони себе по горлу. — Дружок у нас… в общем, влип, а в милицию обращаться… — он замялся. — Себе дороже? — понимающе кивнул дядя Миша и отодвинул пустую тарелку, принимаясь за гуляш. — Ну че там у вас? — Помнишь, как по весне тело в парке нашли? — Век бы мне того не видеть! Вроде и привычный, войну прошел, а аж сердце заболело. Как снова в сорок второй вернулся. — Вот! — не выдержав, влез Лешка. — Почему снова? Почему вы тогда сказали… — Ну, тебе-то, Бригадмил, я тебе ничего не говорил, ты мне не предъявляй! Тимур пнул друга под столом, и заговорил примирительно: — Вы тогда просто стояли. И сказали, что «снова этот фашист». Почему? Почему сказали так? Вы уже такое видели? Наступила тишина. Дядя Миша так и возил в тарелке ложкой, но ничего не ел больше. Потом раздраженно отшвырнул ложку. — Тьфу на вас! Аппетит весь перебили. Пива нальете? Или водки лучше, тут без ста граммов-то никак! Устроились они в небольшой пивной. Взяли три кружки пенного, а дядя Мише еще сто граммов и рыбки. Ни Тимуру, ни Лешке пить не хотелось, а вот дядя Миша не спеша ополовинил свою кружку, потом взял небольшую рыбку, придирчиво начал её осматривать так долго, что Лешка снова не выдержал: — Вы рассказать хотели?! — А ты не торопи! Тут… так быстро не получится. Мы летом сорок первого с женой к теще поехали. Жена всю плешь проела, надо, мол, с огородом помочь, да сарайку подправить. А я че? Не сложно, да и теща — женщина с пониманием. И вареники у нее, и котлеты, а когда надо, и пузырь поставит. В общем, приехали мы, только-только встречу отметили по-человечески, а наутро по радио и объявляют: немец на нас попер! Я ногу-то еще на русско-финской потерял, так что на призывной не пошел, так и застряли мы с женой у тещи. Думали, неделя-другая, и домой вернемся! Да где там… В общем, заняли нашу деревеньку. И «мяу» сказать не успели, ходят гоголем, гавкают швайне-швайне. А чуть не так, из автомата полоснут. Он замолчал, допил пиво. Взялся было за рыбку, но скривился, отбросил. Тимур и Лешка слушали молча. — Ну и нашлись среди наших такие, кто переметнулся сразу, в полицаи пошел. Своих, гниды такие, немчуре сдавали ни за грош. Кто из страха, кто из недобитков был, еще с революции на советскую власть злобу таил, а этот… Этому в удовольствие было! — Кому? — не выдержал Лешка, а Тимур пододвинул свое пиво дядьке Мише. Тот снова отпил глоток. — Да был у нас один. Учитель. Тихий, вежливый. Строгий только, ребятишки все жаловались, что может линейкой отоварить до синяков. Но кто ж на такое внимание обратит? Заслужил, значит! Не балуйся! А когда немцы к власти пришли, этот учитель и разгулялся, ни одного допроса не пропустил! Ни одной казни! Он снова отпил большой глоток, лицо его раскраснелось, пальцы левой руки сжались в кулак: — Там пацаны были, горячие головы! Молодые еще совсем. Глупые! Вот и решили на праздник Красной Армии флаг вывесить. Мол, знак, что не покорились! Дурачье! Лешка открыл было рот, но дядь Миша сверкнул на него глазами и с силой ударил кулаком по столу: — А я сказал: дурачье! Было б за что жизнями рисковать! А так, что вышло? Немцы переполошились! Обыски начались, все партизан искали, да кто ж их в деревне найдет, те по уму делали все, в лесу прятались. В деревеньке-то бабы, дети да и я, калека! В общем, допросы тот учитель и проводил. И что уж он с парнишками творил… Крики, которые из допросной неслись, не забуду никогда. Мальчишки-то те погеройствовать хотели, но сознались. Расстреляли их, конечно. И их самих, и семьи тоже не пожалели. Вот и вся история. Тимур подавленно молчал, осмысливая услышанное. Нет героизма? Вроде и героический поступок был. А вышло так, что глупость одна. Дядь Миша усмехнулся невесело. — Геройствовать по уму надо, ребятки. — А что с этим предателем-то случилось? — А что еще с ним случится могло? Как наши начали наступать, немцы перепугались. Помню, как собирались спешно, как из комендатуры грузили ящики с документами. Учитель тот за водителя был, да только далеко не уехал. Подорвали его. Партизаны и подорвали. — Как? — А как еще? Собаке собачья смерть! — Так он умер? Уверены? — Ну хоронить — не хоронил, кто ж ради этих зверей стараться-то будет. Но остатки сгоревшей машины видел. Далеко-то не отъехали, так на обочине и валялся, ржавел. Может, и сейчас там лежит. — Так… А почему вы его вспомнили-то? Дядь Миша пожал плечами: — А бес его знает! Вспомнился почему-то! Как того парня мертвого увидел. Я ж думал сначала — выпивший, или еще что. Перевернули, а он мертвый. И порезы эти на лице… У тех мальчишек такие же были! Как бритвой. На лице. Вот тут. Дядя Миша протянул руку и пальцем провел по Лешкиной щеке наискось. — А что в нем такого было? Приметного? — Да не было ничего! Жил бобылем. Тихий, вежливый. Читать любил. Книжки покупал. Даже в город за ними ездил. Отец у него сапожником был, помню, хотел сына к этому делу пристроить, да не вышло. Дядя Миша ушел, а Лешка с Тимуром так и стояли возле столика. — Молодые люди! Заказывать будете? — недовольно крикнула продавщица. Тимур покачал головой и они вышли из закусочной, молча прошли по шумной полуденной улице, потом, не сговариваясь, свернули в какой-то тихий закрытый дворик. Опустились на лавочку. — Думаешь, это тот самый? — не выдержал Тимур. — Других версий всё равно нет. А так все логично получается. Жил себе, жил. Наклонности свои успешно скрывал. А при немцах разгулялся. Про тело-то неизвестно. Может, его оглушило просто. Подумали, что мертвый, проверять не стали. А он выжил. Документы новые сделал. Про старые соврал, что сгорели… — А теперь-то что? Сидел бы тихо! Лешка хмыкнул. Покосился чуть ли не снисходительно. — Ты не понимаешь. Он как хищник. Крови попробовал, а его раз, и на морковку посадили! Вот он терпел-терпел, таился-таился, и, наконец, не выдержал — сорвался. Тимур приподнял вопросительно брови, и Лешка стушевался. — Ну да. Тянет. Один раз попробовал с человеком. И снова хочется, аж выворачивает все изнутри. Тимур почувствовал, как во рту загорчило. «Хищник. Зверь. А Женька у него у же целые сутки!» — Искать-то его как? Вряд ли он в школу пошел работать! — Ну... Основные характеристики, скорее всего, не изменились. Тихий, вежливый, образованный. Любит книги. Одиночка. Тимур даже отвечать не стал — глупость же! Сколько в Москве одиноких людей? А книги — так вообще смех! Его вдруг словно душным холодным тяжелым одеялом накрыло осознание того, что глупостями они занимаются! — Леша! В милицию надо! С тем, что мы узнали, понимаешь? В милицию! А не этой самодеятельностью заниматься! Но Лешка только губы упрямо сжал: — Нет! Сами сможем! Ты подумай сам! — Да что ты заладил! Сами! А если не сможем? А если опоздаем? Ты об этом подумал? Что там с Женькой сейчас творят — подумал? Тимур не выдержал — ухватил Лешку за куртку, тряхнул посильнее, и еще раз, и еще — чтобы у того в мозгах просветлело наконец! — Ты хоть понимаешь, что если с ним хоть что-то… сделают… непоправимое, хоть что-то… ты понимаешь, что… — Это я буду во всем виноват, — Лешка казался спокойным, только очень бледным, даже белым. — Я во всем виноват. Я знаю. Я. Я много думал… я все время думаю. — он вдруг замолчал и с силой потер лицо ладонью, потом еще и еще. Видно было, как напряглись мускулы на шее. Он с усилием сглотнул, потом продолжил. — Я знаю. Просто… Давай еще немного, совсем немного, сами. А потом я… если к утру никуда не продвинемся, я пойду к начальнику отдела, сознаюсь, что в папку с делом смотрел, расскажу про все, про подозрения наши, про то, что узнали, узнал… Тебя не стану упоминать! — Этот… этот тип, он же знал Женьку, понимаешь? Иначе как смог его из дома увести? И я знаю, чем он занимается. Сейчас, после войны, учителем-то вряд ли устроится, вдруг кто-то из коллег или там однокурсников бывших столкнутся. А вот то, что отец его к сапожному делу приучал — интересно! — Ты понимаешь? Где все четверо столкнуться могли? У сапожника в будке! Занесли ботинок починить. У Тимура в голове зашумело. Он видел, как Лешка говорит что-то взволнованно, как шевелятся губы, но не слышал ничего, кроме нарастающего, давящего на уши гула. — Я знаю, кто это, — наконец смог он сказать.