Плетение. Дар. Честь. Венец.

ГЛАВА 1 {За три месяца до венчания Исарена на царство. Северный вокзал. Сарнавар. Прибытие скорого поезда Истамбул—Баркат.} Платформа гудела, как улей. Поезд ещё не въехал, а воздух уже дрожал от скопления людей, табачного дыма и предвкушения. Высокие башни отбрасывали узкие тени на пыльную плитку, тянущуюся от старого вокзального корпуса до нового стеклянного купола. Над толпой ворковали голуби, дроны медленно сновали в небе, фиксируя лица и фигуры. Среди ожидающих выделялись двое. Молодой мужчина лет тридцати, коренастый, в дорогом костюме полуевропейского, полунационального покроя: узкие штаны, жёсткий ворот, мягкие плечи. Чёрные глаза, гладко причёсанные волосы, на висках пробивается ранняя седина. Рядом — девушка, чуть младше, в безупречном европейском стиле, чуть драматичном и устаревшем: лаконичное чёрное платье, серебряная брошь, шляпка с вуалью, перчатки. Вся выдержанная, элегантная, как портрет кисти старого художника. Она говорила тихо, но с явной иронией: — Ангел Последнего Рубежа? Серьёзно, Эко? Не слишком ли поэтично для политика? Мужчина фыркнул: — А что, поэзия теперь монополия художников? Он на секунду замолчал, затем, уже мягче: — Слушай, Лайна… будь с ним добрее, а? Всё-таки человек предотвратил войну. Забудь ты хоть на миг, что ты звезда вернисажей. Вспомни, что ты его невеста. Лайна отвернулась к платформе — в её взгляде не было ни злости, ни жалости. — Он не писал мне два месяца, Эко. Ни письма, ни несчастного сообщения, ни даже дешёвой открытки. — Потому что был под наблюдением, — спокойно сказал Эко. — Потому что, когда ты уговариваешь чужих генералов не нажимать красную кнопку, не до писем. — Но он ведь выжил? — Да, — кивнул Эко. — И не просто выжил. Поезд въезжал на платформу с негромким гулом, бело-серый, с зелёными полосами. Когда он остановился, двери раскрылись с тихим сухим звуком. И вышел он. Высокий. Худой. Широкоплечий, но будто просевший внутрь. Рыжие волосы коротко острижены, кожа потемневшая от южного солнца. Лицо — будто вырезано из стали и усталости. Он нёс с собой всего один небольшой чемодан. На запястье — медный сиротский браслет. Он увидел их сразу. И сразу остановился. — Лайна, — тихо сказал он. Она не ответила. Не сделала ни шага. Он не улыбался. Она не плакала. Мир вокруг словно затаился, задержав дыхание. Кто из них первый сделает шаг? Поезд ушёл, оставив за собой запах металла, пыли и далёких дорог. Они стояли в молчании — трое, среди множества лиц. Лайна всё ещё не сказала ни слова. Эко — первым нарушил паузу: — Ангел, тебя там не кормили? Исаран усмехнулся уголком рта. — Ещё раз услышу это прозвище — вызову тебя на дуэль. Будешь знать. — Ты там упражнялся, что ли, в своей Туркии? — Нет. — Исаран вздохнул. — Но злости скопил предостаточно. Эко усмехнулся, быстро, по-мальчишески, и окинул его взглядом с головы до ног — взгляд друга, брата, соратника. — Тебя надо покормить. И дать выспаться. И отправить к психологу, а потом к твоему духовнику. Или наоборот. В порядке убывания важности. — Мне надо в Дворец, — тихо, но твёрдо сказал Исарен. — К эскани. Эко приподнял бровь: — Ты только что сошёл с поезда. У тебя за плечами два месяца дипломатического пекла и молчания. И первое, что ты хочешь — это увидеть эскани? — Это не "хочу". Это надо. — Он поправил на плече ремень мешка. — Меня вызвали. Значит, Плетение ещё не закончено. Сзади послышался звук шагов. Лайна развернулась и пошла прочь, не сказав ни слова. Исарен смотрел ей вслед долго. Эко положил руку ему на плечо. — У тебя будет шанс всё объяснить. Сейчас — поехали. Машина ждёт. Они уже двинулись к выходу, когда их настигли шаги — быстрые, цепкие, профессиональные. — Господин Таор-Санар, разрешите пару слов? — Только одно фото, прошу! — Как вы оцениваете текущую ситуацию в...? — Что скажете о саммите в Истамбуле? Журналисты — их было трое, но казались десятью — окружили их полукругом. Камеры уже работали. Один дрон завис чуть в стороне, обвёл линзой лицо Исарана. Он остановился. — Одно фото. Один вопрос. Короткий. — Он не улыбался. Просто стоял — уставший, с дорожной пылью на воротнике, с мешком за плечами и этим упрямым, спокойным взглядом. Щёлкнула вспышка. — Господин Таор-Санар, вы вернулись спустя два года. Что дальше? — Я здесь, — сказал он. Просто. Чётко. — Остальное — выяснится. Он повернулся к Эко: — Теперь точно — поехали. Они сидели в задней части автомобиля. Эко устроился впереди, рядом с водителем, оставив их вдвоём. Молчание между ними было вязким и неуютным. Лайна изящно скрестила ноги, безупречно одетая, отрешённая, с тем самым взглядом, каким смотрят на прессу — с лёгкой готовностью улыбнуться, если камера поймает кадр. Исарен тихо достал из внутреннего кармана своего серого пальто маленькую коробочку, обёрнутую в ткань с восточным узором. Протянул ей. — Я привёз тебе кое-что. Подарок. Из Гёреме. Счастливый камень, местные верят, он помогает найти путь назад. Я сам вырезал на нем символ твоегоПлетения. Лайна сдержанно взяла коробочку. Развернула ткань — и застыла. На ладони лежал кулон: кожаный шнурок, песочно-серый камень, грубовато отполированный, с неуверенной ручной гравировкой. На долю секунды её лицо дрогнуло. Но она тут же надела маску: — Это… мило. Он чуть улыбнулся. — Я не нашёл ничего по-настоящему ценного, достойного тебя. А это — ручная работа. Я… хотел, чтобы ты носила. Она завернула кулон обратно. Осторожно, аккуратно, как заворачивают неудачную вещь, которую неловко выбросить. — Ты знаешь, у меня завтра интервью с Зеркалом Плетения? Они просили показать, что ты мне привёз. Мои подписчики ждут. Исарен замер. Он не сразу понял, о чём она. — Подписчики? — Да. — Она чуть пожала плечами. — Ну… кольцо. Браслет. Ожерелье. Что-то настоящее. Что-то… — она подняла глаза — …что не стыдно показать. Что говорит: я важна тебе. Я часть твоей истории. Не камушек на кожаном шнурке. Исарен отвёл взгляд в окно. — Я не думал про соцсети. Я думал про тебя. Она не ответила. Машина въехала под арку. Снаружи уже ждали охранники в серо-зелёной форме. До них донёсся голос Эко: — Восточные ворота. Эскани ждёт. Лайна смотрела на завёрнутую коробочку у себя на коленях — и чувствовала, как в груди нарастает обида. Она была красива, талантлива, узнаваема. А он привёз ей… камень. Симпатичный. Тёплый. Жалкий. А ведь он мог хотя бы спросить, что она хотела. *** Сразу после того как машина свернула с главной дороги и направилась в сторону её дома, Лайна достала из клатча тонкий телефон. Открыла интерфейс. Смахнула в сторону — её профиль в Нити, внутренней социальной сети Сарнавара, где у неё почти полмиллиона подписчиков. Смахнула ещё — и открылся второй профиль: Исарен Таор-Санар. Просмотрела графу "обо мне" Нить неизвестна. Семейное плетение неизвестно. Дар - "разрушение лжи" Плетение дела - дипломатический корпус. Плетение смысла: чтение, игра на скрипке. Плетение тела: фехтование и велоспорт. Тот самый профиль, привязанный к индивидуальному номеру, закрепленному за гражданином Сарнавара пожизненно. Она первым делом открыла камеру. Щёлк. Окно машины. Свет на скуле. Чуть прищуренный взгляд. Кожа сияет. Фон размыт. [Лайна Вартхейа] Баркат "Иногда тишина говорит больше слов. Но мне всё же не хватает кольца." #возвращение #исарен #плетение #война_и_любовь #я_ждала Лайк. Ещё один. Комментарии — пошли. Следом — запись от имени Исарена. Она делает её с холодной точностью: [Исаран Таор-Санар] Северный вокзал "Два года пути. Одна страна. Один дом. Спасибо тем, кто верил. Кто ждал. Я вернулся." #сарнавар #возвращение #мир #плетение И — добавляет к посту фотографию, сделанную заранее: он, снятый со спины, на фоне поезда, уходящего в дымке. На снимке он — герой. На самом деле он даже не знал, что она его фотографирует. Лайна откинулась на сиденье. Экран погас. Пальцы сжали ткань юбки. Он даже не поцеловал ее. Даже не обнял. Но страна уже снова его любит. В том числе потому что она, она, Лайна — вовремя выкладывает посты. *** Приёмная Дворца была пуста. Белые стены, плетёные панно с символами десяти великих семейных плетений. Аромат зелёного чая и цветов. На подоконнике тикал старый механический хронометр — редкость, оставленная здесь для уюта. Эко сидел в кожаном кресле, расстёгнув ворот рубашки, галстук сдвинут вбок. Он не отрывал взгляда от экрана, пока тот снова и снова обновлял ленту Нити. Пост Лайны всё ещё набирал обороты. Комментарии множились, как комариный рой. Он нажал на вызов. — Лайна Вартхейа. Видеолиния устанавливается… Она ответила с задержкой, явно из машины. Сзади — мягкий свет, гладкий интерьер, музыка едва слышна. Лицо тщательно подобрано под «расслабленную задумчивость». Но глаза — острые. — Эко, ты в приёмной? — Да, — кивнул он. — Он у эскани, Лайна, — он чуть понизил голос, — ты опубликовала пост. О кольце. О том, чего «не хватило». — Я имела право. Это мой профиль. Это моя жизнь. И я не обязана прикидываться счастливой. — Ты права, — спокойно сказал Эко. — Но ты ведёшь и его профиль. Официальный. А он — не просто Исаран. Он уже почти символ. Она промолчала. Он продолжил: — Ты не хуже меня понимаешь, что у него нет права быть просто человеком. Не сейчас. Не после войны. Не перед Советом. — Значит, снова — фасад? Глянцевая любовь, как государственный долг? — Нет. Просто… — Эко устало провёл рукой по лицу, — если ты хочешь, чтобы он остался в этой стране — не подставляй его перед теми, кто ждал от него триумфа, а не ссоры с невестой на втором часу после прибытия. Лайна отвернулась от камеры. Секунда молчания. — Он не попросил, чтобы я удалила. — Потому что он ещё не читал. Он с эскани. — И ты хочешь, чтобы я удалила? — Я прошу тебя: подумай. О нём. О себе. О том, как эта история будет звучать в завтрашних заголовках. Секунда. Другая. Третья. Она медленно кивнула: — Я не удалю. Но прикрою комментирование. И добавлю фото… получше. — Спасибо, — выдохнул Эко. — Мне не нравится, когда вы друг друга жжёте. Вы ведь не враги. — Пока, Эко. И… скажи ему, если захочет увидеться — я дома. Пока. Только не с камнем. Пусть найдет что-то поприличнее. Она завершила звонок. Эко просмотрел несколько страниц ювелирных плетения, отобрал пару вариантов, достал из кармана телефон Исарана, залез в его банковское приложение. Вот куркуль! Он вообще тратит деньги на что о кроме поесть, оплатить такси и купить подарок Лайне? Сумма скопилась у него неплохая, может и позвллить себе широкий жест. Эко заказал с его приложения подарок Лайне. Изящная золотая цепочка, доставят в течении часа. Убрал девайс в карман и откинулся в кресле. Хронометр тикал. Секунды проходили. Дверь к эскани была всё ещё закрыта. Он подумал: "Иногда мне кажется, я не помощник. А их старший брат, няня и пресс-служба в одном лице. А предполагалось что все будет наоборот..." Хронометр на подоконнике продолжал мерно тикать. Ожидание затягивалось. Эко посмотрел на дверь, за которой Исарен говорил с эскани, и усмехнулся про себя. Время пошло вспять. Шестой класс. Государственная школа №47 при Центре образования семейного Плетения Дзмарива. Он, Эко Далар Эсме Дзмарив, сын главы плетения средней руки. Не акулы, как Кашвад, Ленгари или Аскори, но и не мелочь вроде Вертхайа. Отец сказал тогда: "Иди в обычную школу. Там учат не хуже. И характер формируется быстрее." Вот только «характер» сидел за треснувшей партой рядом. Худой, мальчишка с рыжими вихрами и бледной кожей. Без нити, без плетения, без манер. Его не любили. Не трогали но и не принимали. Сначала были ссоры. Потом — мелкие подставы. Потом — драка на заднем дворе. Оба получили по три дня наказаний: таскали мешки зерна для школьной столовой, потом мыли посуду за заболевших учеников. Вместе. Долго. Молча. И как-то внезапно стали говорить. Обо всём — об улицах, о том, как трудно, как смешно, как несправедливо. — Ты не умеешь врать, да? — спросил Эко однажды. — Я сам не могу. И если ты врёшь мне, а я спрашиваю прямо — ты не сможешь соврать в ответ. Это мой дар. Странный. — А мне сказали, у меня — дар на чужие эмоции. Потом был институт. Эко поступал на внешнюю дипломатию с сияющими глазами и блестящей речью. Исарен — хотел в полицейское училище. — Я с таким даром должен быть следователем, — упрямо твердил он. — Я не оратор. Я вижу, когда люди лгут. Это полезнее в допросной. Но Эко — уговаривал. — Идём со мной. Ты — мой идеальный секретарь. Я буду трещать, ты будешь молчать и видеть, где ложь. Без тебя меня вышибут на втором курсе. И он платил. За курсы, которые Исарен выбирал сам — античная история, системное моделирование, плетение языковых структур, иностранные языки. Эко платил и шутил: — Я просто инвестирую в свою карьеру. Хочу, чтобы мой секретарь был умнее меня. Но где-то на втором курсе понял: не секретарь. Локомотив. Исарен не просился вперёд. Но шёл. Уверенно. Спокойно. Так, что профессора приглашали его на закрытые лекции, а Эко… …а Эко зубрил написанные для него Исареном рефераты и курсовые, в перерывах между походами по клубам. Просто чтобы не вылететь из института Без Исарена он бы диплом не получил. И всё же Исарен всегда говорил: — Без тебя я бы не поступил. Меня бы туда не пустили. Без имени. Без поддержки. Хронометр на подоконнике отсчитал ещё минуту. Эко посмотрел на дверь. Серьёзно, задумчиво. Дверь открылась беззвучно. — Эко, войди, — прозвучал голос Исарена. Спокойный. Без тени сомнения. — Нам нужен свидетель. Эко переступил порог и замер. Овальный зал Совета был полон плетений напряжения. Серые стены, белый каменный стол. За столом — эскани, бледный, с пустыми глазами человека, который услышал нечто неотвратимое. Вокруг — десять. Десять глав Великих Плетений. Их взгляды — десять вариантов недоверия. Шоланна Кашвад, как всегда одетая строго, вся в чёрном — как знак траура по погибшему мужу — смотрела на Исарена с ледяной ненавистью. В её глазах плескалась злоба, замаскированная под принципы. Напротив неё, на том же радиусе стола, вольготно развалился в кресле Уто Ленгари — мясной магнат и грубый прагматик. Его глаза были полны недоумения и брезгливости, но не к Исарену — к самой Шоланне. Эко отметил, как между ними вибрировало невидимое поле ненависти. Они даже не смотрели друг на друга. Как два яда в одном сосуде — достаточно взгляда, чтобы началась реакция. "Кровники", — подумал Эко. Они бы сожгли друг друга при первом удобном случае, если бы не проклятые правила Плетения. Остальные восемь сидели дальше. Их лица были непроницаемы, но Эко чувствовал: под масками безразличия — страх. Лервас Эндан перебирал в руке медную подвеску — жест, выдававший тревогу. Рахилла Мойан украдкой косилась на Исарена, будто тот — кара, вышедшая из старых легенд. Савин Тольвер сидел как на иголках, но держал спину. Йерем Вальшад пытался говорить, но каждый раз передумывал. Абрек Соран держался прямее всех, но руки сжал до белых костяшек. Мейрита Олгар молча постукивала коготками по чашке с чаем. Ритм был неровный. Халет Джумра сделал шаг назад, когда вошёл Исарен, и теперь старался не попадаться на глаза. Сэр Энжер сидел молча, будто дремал. Но Эко чувствовал: его мышцы напряжены — в нём билось сдержанное ожидание. Эко подошёл ближе. Сел. Не сказал ни слова. Только перевёл взгляд на Исарена. Тот стоял как камень. Прямой, спокойный. Но в каждом движении — решимость. Он не просто вернулся. Он что-то знал. Эко ощутил, как холод скользнул по позвоночнику. Мой побратим пугает их всех. Иногда — даже меня. Исаран стоял перед Советом. Ровно, спокойно. Но каждое слово звучало как шаг по тонкому льду. — Я повторю, — сказал он, глядя прямо в глаза эскани. — Это не ошибка. Это — расчёт. Эскани вздрогнул. Казалось, хотел что-то возразить, но Исарен не дал ни шанса: — За три месяца до того, как вспыхнули приграничные провокации, ваша семейная торговая ветвь — через подставных посредников — приобрела двадцать семь процентов акций логистической линии «Джурак–Пелегар». Эко молча перевёл взгляд на Уто Ленгари — тот сжал губы. Он знал эту линию. Она шла через весь Восточный фронт. — За два месяца до боёв ваш младший племянник зарегистрировал в частном порядке поставщика оборудования — и заключил контракт с Военным Плетением. Без тендера. Без согласования. — Контракт на поставку в случае конфликта. Условия вступали в силу только при объявлении повышенного статуса угрозы. — Это… инсинуации, — пробормотал Йерем Вальшад, но голос его дрогнул. Даже он понимал: здесь не домыслы. Здесь — факты. — И, наконец, за неделю до объявления мобилизации, госпожа Шалейда Нирэ — супруга вашего старшего брата, эскани — встретилась с двумя представителями Плетения Оружия в Истаре. Под видом медицинской миссии. — Я получил запись. Неофициальную. — Он сделал паузу. — У них была карта. На ней отмечались наиболее прибыльные зоны мобилизации и транспортные коридоры. Тишина в зале была гулкой. Никто не дышал. Исарен сделал шаг ближе к столу. — Ваш родной клан, мой эскани, подготовил эту войну. Не ради Плетения. Не ради народа. А ради выгоды и власти. Эскани побледнел ещё больше. Плечи его поникли, будто вся тяжесть сжалась в грудной клетке. — И вы позволили им это сделать, — тихо добавил Исарен. — Потому что это была ваша семья. Мейрита Олгар вдруг всхлипнула. Савин Тольвер встал, будто хотел возразить, но не смог — сел обратно. — А теперь, — продолжил Исарен, — я прошу этот Совет признать: если мы хотим мира — настоящего, не для СМИ, а в узлах самих людей — мы должны назвать виновных. И не позволить им управлять нами дальше. Даже если это родня эскани. Он обвёл их взглядом. Дар его не оставлял сомнений. Он не лгал. И всем в зале — было невозможно солгать ему в ответ. Эко сидел, не двигаясь. В груди у него билось только одно чувство: сейчас или сломают его — или прогнутся сами. Тишина длилась всего мгновение. Потом Исарен выпрямился и произнёс: — Ради чести Сарнавара… я прошу вас, мой эскани, отказаться от титула. — Временно. До конца открытого суда. Не по-тихому. Не в кулуарах. А в присутствии народа и всех Великих Плетений. Молния бы не вызвала большего эффекта. — Что?.. — выдохнула Шоланна Кашвад, чуть привстав. — Это государственный переворот! — Это попытка очистить государство, — спокойно ответил Исаран. — По всем канонам, по старому Плетению Суда. — Если суд оправдает — титул будет восстановлен. Если нет… Он не договорил. Не было нужды. Гул пошёл по залу, как волна. Одни главы перебрасывались взглядами, другие зашептались. Эко ощущал эмоции, как жар от огня: Шоланна Кашвад — гнев, страх, но и… азарт. Она ненавидела род эскани. Уто Ленгари — удивление, даже весёлое. Он явно наслаждался зрелищем. Мейрита Олгар — тихий ужас. Для неё происходящее — крушение старого мира. Савин Тольвер — паника: «что будет с деньгами, с рынком, с системой?» Рахилла Мойан — боль, но и уважение. Она смотрела на Исарена иначе. Халет Джумра — колебание. Он уже прикидывал, куда качнётся власть. Йерем Вальшад — негодование: «так нельзя… но, может, так и надо?» Абрек Соран — молчание воина, что ждал приказа. Сэр Энжер — впервые открыл глаза и сказал: — Народ примет это. Но только если суд будет честным. — Вы... вы не можете требовать такого, — голос эскани был глухим. — Я... я служил… — И потому именно вы должны быть первым, кто подчинится закону, — ответил Исаран. — Иначе всё, что вы сделали — будет пятном. — Вы же знаете: я не могу лгать. Я спрошу это и перед камерами. И вы не сможете солгать мне в ответ. Совет заволновался. Кто-то вскочил, кто-то возразил, кто-то прокричал: — Это разрушит страну! — Это спасёт её! — Это прецедент! — Это плевок в предков! Гомон нарастал, как буря. Эко смотрел на Исарена. И понимал — тот не отступит. *** Покои отца Эко в просторном, но тёмном доме семейного Плетения располагались на втором этаже, с внешней стороны. Вид открывался неплохой — на реку и центральный парк за ней. Его кабинет всегда пах сухими травами, воском и старой бумагой. Когда Эко вошёл, отец уже ждал его, сидя за низким столом, как в старые времена — будто всё происходящее было запланировано и заранее известно. — Ты хорошо ведёшь дела, — сказал он без приветствия. — Тонко, убедительно. Исарен с каждым днём укрепляется в умах — ты прав, он был нужной фигурой в нужный момент. Эко впервые за долгое время ощутил гордость от этих слов. Отцовская похвала — вещь редкая, почти мифическая. Он слегка улыбнулся, как мальчик, впервые получивший доброе слово. — Я рад, что ты это признаёшь, — тихо сказал он. Но отец продолжил, и каждое следующее слово сдирало эту улыбку как лезвие поварского ножа чешую рыбы. — Но тебе не стоит идти на выборы, Эко. Смысла в этом нет. Эко вздрогнул. Всё тело будто на миг окутал холод. Он приподнялся на локтях, всматриваясь в лицо отца. — Почему? — Дзмарива выдвинет своего кандидата, формального... — он сделал паузу, как будто решая, говорить ли дальше, — но на деле я поддерживаю Исарана. Слова звенели в воздухе, как удар стеклом о мрамор. Эко молчал. Несколько секунд он просто смотрел на отца. Потом очень тихо, почти с изумлением, произнёс: — То есть… он тебе кажется более достойным на титул эскани, чем я? Твой собственный сын? Отец не отвёл взгляда. — Исарен умеет принимать на себя удар и не ломаться. А ты... ты всё ещё ищешь, кого бы убедить в своей правоте. Это — разное. — Исарен хорошо набирает вес, — сказал отец, наливая себе чаю. — Я был бы рад, если бы ты стал его советником. У него будет нужда в надёжных людях. Эко едва заметно улыбнулся. — Значит, ты всё-таки доволен тем, как я справился с ситуацией. — Конечно, — отец кивнул. — Это была очень грамотная игра. Снаружи Эко казался спокойным. Даже улыбнулся краешком губ. Но внутри всё кипело. Почему? Почему этот бесплетельщик всегда получает всё? Поддержку. Силу. Симпатию. Моё место. Мой народ. Даже тебя, отец… Он отвёл взгляд. — Я подумаю над своей ролью советника. Отец кивнул, словно уже всё решил за него. Вернувшись в свои покои, Эко ещё долго сидел в кресле, глядя на пустую чашку. Тишина обволакивала, как удушливое покрывало. В комнате было слишком светло. Слишком спокойно. Будто всё и правда было хорошо. Он медленно встал. Подошёл к книжной полке. Взял статуэтку — безделицу, статусный подарок, не имевший ни памяти, ни смысла — и кинул ею о спинку кровати. Хруст. Осколки разлетелись по полу, один царапнул ладонь. Эко посмотрел на кровь. — Он ничего бы не добился. Ничего. — Его голос был хриплым. — Без меня бы он ничего не добился. Сидел бы в полиции, разбирал бы бумажки. Допросы бы вел. Он прошёлся по комнате — резко, как хищник в клетке. — И всё равно они смотрят на него. Ждут его слова. Трепещут. Верят. Он остановился у зеркала. Посмотрел в собственные глаза. Холодные, тёмные. — Я сильнее. Я умнее. Эко отвернулся и прошёл к окну. Распахнул ставни — порыв ветра ворвался в комнату, взъерошив бумаги на столе. — Посмотрим… насколько он хорош, когда рядом не будет никого, кто будет ему гладить по голове. Он сел на подоконник. Медленно вытер кровь с ладони, оставив багровый след на белой ткани рукава. — Посмотрим, как ты справишься, Исаран.