По ту сторону врат: Мордрак

Двери кабинета Лорда-Казначея открылись без скрипа, будто сама знала, что входят не просто гости, а те, кого уже ждут. Воздух внутри был плотным, пропитанным запахом воска, старой бумаги и чего-то металлического — как будто здесь недавно резали ножом по камню. Маркус стоял спиной к ним, у окна, его силуэт выделялся на фоне света, пробивающегося сквозь каменный купол. Он не обернулся. Только голос его, низкий и ровный, как лезвие, разрезал тишину: — Что случилось вчера? Линда усмехнулась. Ее седые волосы, только что причесанные после сна, блестели в свете кристаллов. Она сложила руки на груди, как будто перед ней стоял не правитель, а очередной дурак, который не может запомнить простую вещь. — Ты что, забыл? — сказала она. — Мы принесли тебе голову Весельчака. Того, кто резал людей, чтобы они улыбались. Того, кто делал из них кукол. Мы убили его. В твою честь. Маркус медленно обернулся. Его стеклянный глаз, молочно-белый с черной точкой посередине, остановился на ней. На лице — ни гнева, ни насмешки. Только серьезность, глубокая, как древняя шахта. — Я спрашиваю, — повторил он, — что случилось вчера? Леон посмотрел на Линду. Та лишь пожала плечами. Тогда Леон сам сделал шаг вперед. — Мы срубили ему голову, — сказал он. — Он упал. Тело рассыпалось. Мы не могли ошибиться. Маркус тяжело вздохнул. Не от усталости. От облегчения. Или от тяжести. Он отошел от окна, подошел к столу. На нем стояла коробка. Небольшая. Из черного дерева, обитая медью. По краям — руны, выжженные огнем. Изнутри доносился звук. Тихий. Шепот. Как будто кто-то шепчет на языке, которого не существует. Он снял металлическую пластину. Потом — решетку из тонких прутьев. И внутри, в полумраке, на мягкой подкладке из черной ткани, лежала голова. Голова Весельчака. Только не мертвая. Ее глаза были открыты. Стеклянные, как у куклы. Рот — растянут в вечной улыбке. И она дышала. Не грудью. Не носом. Где-то изнутри, из самой плоти, вырывался тихий, мерзкий шепот. Слова — на языке, который не принадлежал ни одному живому существу. Гласные, как стон, согласные, как ломка костей. А потом Маркус открыл решетку полностью. Голова резко повернулась. Глаза впились в Линду. И раздался крик. — Ты отвергла меня… — завопила голова. — Но Хаос принял! Я буду смеяться вечно! Пусть хотя бы так ты поймешь мою любовь! Я сделаю тебя своей! Я вырежу твою улыбку и надену ее вместо лица! Я… Маркус резко захлопнул решетку. Шепот стих. Только легкое дрожание дерева выдавало, что внутри что-то живет. Линда стояла неподвижно, но ее лицо исказилось. Не от страха, а от отвращения. Шрам на губе дернулся, как будто сам по себе. Она сжала кулаки. На скулах напряглись мышцы. Маркус сел за стол. Пальцы легли на край коробки. Он смотрел на них обоих. — Теперь вы понимаете, почему я спросил, что случилось? — сказал он. — Вы не убили его. Он помолчал. Потом посмотрел прямо на Леона. — Кто он на самом деле? Что вы видели в его убежище? Линда молчала. Не смотрела ни на коробку, ни на Маркуса. Стояла, как будто окаменела. Леон вздохнул. Спокойно. Глубоко. — Весельчак, — начал он. — Один из «Палачей Хаоса». Три круга, сплетенных вместе — эти их знак. Маркус кивнул. Медленно. Будто подтверждая что-то, что он давно подозревал. — Это я и так уже знаю, — перебил его Маркус. — К сути. Ты знаешь, почему он еще жив? Леон покачал головой. — Нет. Я знаю только то, что обычный меч его не убьет. А мой… Мой мог. Но я не знаю, почему он выжил. Маркус откинулся на спинку кресла, медленно, как человек, который только что сложил последний кусочек мозаики. Его стеклянный глаз, молочно-белый и непроницаемый, не отрывался от меча, что висел у пояса Леона. Тот не двигался. Линда тоже замерла, но в ее позе появилось что-то новое — напряжение, будто в воздухе повисло имя, которое нельзя было произносить. — Пустой, — сказал Маркус. Голос его был тише, чем раньше. Не угрожающий, но осторожный. — Откуда у тебя меч Бромского кузнеца? Леон посмотрел на свое оружие. Медленно. Не сразу. Его пальцы коснулись рукояти. Дерево было потрескавшимся, как земля в пустошах, но не гнилое. Не сломанное. Клеймо — выжженное на древесине, темное, словно в него вплавили пепел, — он видел его тысячи раз. Но никогда не знал, что оно имеет значение. Линда вздрогнула. Незаметно. Только Леон мог это уловить — как ее пальцы сжались, как дыхание на мгновение замерло. Она знала это клеймо. Она видела его раньше. И не хотела, чтобы он узнал. Не сейчас. — Бромский кузнец? — переспросил Леон. — Я не знаю этого имени. — Нет, — сказал Маркус. — Ты не знаешь. Потому что ты — пустой. Потому что кто-то стер это из тебя. Но я знаю. И этот меч… он не просто оружие. Он — наречение. Только тем, кого сам Бромский считал достойными, он вручал клинки, копья, доспехи, и иное, выкованное в огне, что не гаснет. Говорят, он живет в «Горсторме» — на вершине самой высокой горы, где ветер режет плоть, а камни кричат от холода. Говорят, он не человек. Говорят, он — дух. Или проклятый бог. Слухам я не верю, но одно я знаю точно — его мечи не попадают в руки случайным людям. Они не продаются на рынках Он встал. Подошел ближе. Не к Леону. К мечу. Посмотрел на клеймо. Провел пальцем по древесине, но не касался металла. Его стеклянный глаз сверкнул, будто оценивал меч. — Это оружие сражалось с демонами, - продолжил Маркус. — С богами. С теми, кто стоял выше смерти. Не поржавело. Не сломалось. Потому что оно — не из этого мира. Так откуда оно у тебя? Откуда оно у пустого? Тишина. Линда не смотрела на Леона. Она смотрела в пол. Ее шрам на губе дрожал, как будто она сдерживала слова. Леон не ответил сразу. Он опустил руку. Посмотрел на меч. На свое отражение в потускневшем клинке. Он вспоминал. Руины. Ночь. Дядя. Кровь. И голос, шепчущий: «Этот меч — для тех, кто сражается с тем, что не должно существовать. Теперь он твой». — Мне его дал наставник, — сказал он наконец. — Он сказал, что меч должен быть со мной. Что он — часть меня. Что он… поможет мне сделать правильный выбор. Маркус смотрел на него. Долго. Его стеклянный глаз не моргал. Правый — чуть прищурился. — Наставник, — повторил он. — И где он теперь? Леон не ответил. Только сжал челюсти. В его глазах — не гнев. Не боль. Пустота. Но в ней — что-то тлеющее. Что-то, что могло вспыхнуть. — Он мертв, — сказал он. — Погиб, не оставив ничего, кроме слова «Гоствэйл». А на его изуродованном теле… был знак: три сплетенных круга. «Палачи Хаоса». Маркус кивнул. Не удивился. Не сжалился. Просто принял. — Значит, он знал, кто ты. Или кем ты был. — он отступил, вернулся к столу, посмотрел на коробку с головой Весельчака. — И, возможно, он знал, с чем ты обязательно столкнешься. Он замолчал. Потом добавил: — Я не знаю, кто ты, Пустой. Не знаю, кем был твой наставник. Но меч в твоих руках говорит, что ты — не просто потерявший память парниша. Леон не отводил взгляда от Маркуса. Его желтые глаза, всегда такие пустые, вдруг наполнились чем-то, что редко появлялось в его лице — напряжением. И жаждой, как у умирающего, который вдруг почувствовал вкус воды. — Тогда кто я? — спросил он. Голос был тихим, но каждое слово давалось с усилием, будто он вытаскивал его из глубины, где лежала только тьма. — Если ты не знаешь, кто я… тогда кто? Неужели ты ничего не знаешь? Маркус смотрел на него. Долго. Его стеклянный глаз блестел, как лезвие в полумраке. Потом он тяжело вздохнул. Не театрально. Не для эффекта. Как человек, который знает, что скажет что-то, что не изменит ход событий. — К сожалению, — сказал он, — я не знаю. Я знаю только то, что ты не просто бродяга с пустошей. Я знаю, что меч в твоих руках — не случайность. Но кто ты был до этого… откуда пришел… что потерял… — он покачал головой. — Нет. Я не знаю. Но я могу попробовать узнать. У меня есть связи. Даже в Астере. Если твое имя когда-то было записано, если твоя тень хоть раз коснулась чьих-то глаз — я найду ее… Он еще не закончил, как в разговор ворвалась другая сила. — Хватит! — крикнула Линда. Голос ее прозвучал, как удар по металлу. Она стояла у стола, руки сжаты в кулаки, седые волосы растрепаны, будто она только что бежала. Ее красные глаза горели. Не от гнева. От чего-то хуже. От страха. — Довольно! — повторила она. — Перестаньте! Маркус усмехнулся. Легко. Почти незаметно. Он смотрел на нее, потом на Леона, потом снова на нее. И в его взгляде — понимание. Он знает. Знает, что она боится. Знает, что этот пустой, этот молчаливый убийца, является ей чем-то большим, нежели простом бродягой с пустошей. — Почему ты кричишь? — спросил Леон. — Потому что хватит! — повторила она. — Если хочешь узнать о себе — узнай. Но не сейчас, — ее голос стал тише, но не слабее. Наоборот, в нем появилась ярость, сжатая в кулак. — Мне нужно еще немного времени. Понимаешь? Она замолчала. На мгновение. Потом добавила, почти шепотом, так тихо, что только она могла услышать: — Если ты вспомнишь… ты уйдешь. Как и те. Другие. Леон нахмурился. — Что ты сказала? — спросил он. — Последнее… что ты сказала? — Да ничего, — фыркнула она, отводя взгляд. — Просто… забудь. Мы и сами справимся, — она повернулась к Маркусу. — Без твоего «я найду». Ты дал нам направление. Тирэс. Этого достаточно. Мы сами найдем, что ищем. Поскачем на твоих лошадях, которые ты обещал еще вчера и найдем. Леон смотрел на нее. Потом на Маркуса. Потом снова на нее. В его глазах — не гнев. Не обида. Понимание. Он не знал, кто она. Не знал, что было в ее прошлом. Но он понял одно: возможно она боится, что он исчезнет. Он кивнул. Один раз. Медленно. Маркус смотрел на них. На их молчание. На напряжение между ними, которое было сильнее любого оружия. — Пусть будет так, — сказал он. — Как хотите. Но перед тем, как вы уйдете с моим караваном… вам нужно кое-что закончить здесь. В «Убежище Шута». Леон нахмурился. — Весельчак, — сказал он. Маркус прокашлялся. Не громко. Не театрально. Просто как человек, который собирается сказать что-то, от чего может измениться ход всего, что было до этого. Он сел за стол, но не откинулся на спинку кресла. Сидел прямо. Напряженно. Его стеклянный глаз блестел, как лезвие, затачивающееся перед ударом. — Весельчак, — повторил он. — Итак, вы думали, что вы убили его. Но вы не убили. Линда нахмурилась. Леон не двинулся. Только его пальцы чуть сжались на рукояти меча. — Вчера вечером, сразу после вашего прибытия, я отправил отряд разведчиков в его убежище, — продолжил Маркус. — Опытные люди. Бывшие убийцы. Тихие, как тень. Они прошли по тем же туннелям, что и вы. Не столкнулись ни с кем. Не подняли шума. Он помолчал. Посмотрел на коробку с головой. На мертвую улыбку. — Добрались до его покоев. И там… ничего. Никакого тела. Никаких останков. Только куклы. Много. Слишком много. Куклы из плоти: из настоящей кожи, с волосами, с глазами, сделанные, как люди. Но Весельчака не было. Он сделал паузу. Посмотрел на Линду. — Зато были стены, исписанные кровью и изрезанные клинком. Словно кто-то пытался выцарапать на камне послание. Линда резко перебила: — Нет! Когда мы были там… надписей не было. Я бы заметила. Маркус кивнул. — Я верю. Значит, появились позже. Или… они были, но вы не могли их увидеть. Он подошел к столу. Открыл ящик. Достал лист бумаги, испещренный чернилами, смешанными с чем-то темным. — Часть текста — неразборчива. Слишком древний язык. Или просто безумие того, кто это написал. Но кое-что удалось расшифровать. Это были не просто каракули. Это были послания. Направленные… Он поднял глаза. Посмотрел прямо на Леона. - Кому-то по имени Метис. Леон напрягся. Не сильно. Только на мгновение. Но Маркус это увидел. Его стеклянный глаз не моргнул, но в нем появилось что-то новое — интерес. Острый. Голодный. — Почему вдруг пустой дрогнул? — спросил он. — Ты знаешь это имя? — Я встречал ее, — сказал Леон. Голос был ровным, но в нем чувствовалось что-то тяжелое, как камень в горле. — Это было… как кошмар. Все вокруг казалось ненастоящим. Голоса. Образы. Она называла меня «запертым». Говорила, что найдет способ освободить меня. А потом… я вонзил ей меч в грудь. И она смотрела на меня, будто это был не конец. Маркус медленно кивнул. — Метис, пресвитер Хаоса, — сказал он. — Одна из тех, кто стоит у истоков. Не просто культистка, а та, кто стоит выше других психов и безумцев. И если Весельчак писал ей… значит, он не действовал сам. — На сколько выше? — спросил Леон. — Однажды Метис посетила город с названием Турем, — ответил Маркус. — И город пропал. Полностью. Словно его не было вовсе. Этого достаточно, чтобы ты понял? Леон кивнул. Маркус положил лист с расшифровками послания на стол. Провел пальцем по одной из строк. — Эти послания… это было не просто бормотание. Это было требование. Он просил у нее силы. Просил, чтобы она сделала его сильнее. Чтобы он мог… вернуть то, что потерял. То, что отвергло его. Маркус поднял голову. Посмотрел на них обоих. — И этот кто-то… этот, кто писал кровью на стенах, кто молился Хаосу, кто просил у Метис больше силы… — он сделал паузу. — Очевидно, это был Весельчак. Линда усмехнулась. Громко, с горечью и насмешкой, как будто Маркус только что сказал что-то настолько очевидное, что даже глупо было его произносить. Она качнула головой, ее седые волосы слегка качнулись, а красные глаза сверкнули, будто в них загорелся огонь. — Да ладно тебе, — сказала она, скрестив руки на груди. — Конечно, он оставил надписи. Он и раньше любил писать на стенах. Особенно, когда терял рассудок. А теперь, когда у него и головы-то нет… — она хихикнула, — так вообще понятно, что он совсем спятил. Маркус не улыбнулся. Он смотрел на нее, как на человека, который не понимает, что смеется над грозой, когда она уже ударила в землю рядом. — Он не просто спятил, — сказал он. — Он изменился. Ты видела его голову в коробке? Ты слышала, как она говорит? Он двигается без тела. Он может быть повсюду. Он может появиться в любой момент. Он был психом, да. Но теперь он — опаснее, чем когда-либо. Линда фыркнула, отмахнулась. — Хуже ему уже точно не станет, — сказала она. — Он и так был поехавшим. Псих, который режет себе улыбку и делает из людей кукол — это и есть дно. Что, теперь он еще и с куклами разговаривает? Ну и что? — Ты, видно, прослушала меня, седовласая, — перебил Маркус. — Теперь он не просто псих. Он обратился к культу. К Метис. К той, кто стоит у истоков Хаоса. Он просил у нее силы. А если она даст ему эту силу? Он замолчал. Потом добавил, почти шепотом: — Тогда он перестанет быть просто угрозой. Он станет катастрофой. И тогда «Убежище Шута» не выдержит. Не выдержит никто. Линда закатила глаза. Ее улыбка стала шире, но в ней уже не было веселья. — Ну, раз так, — сказала она, — тогда пошли кого-нибудь сильного. Уж не знаю, кто у тебя там есть — какой-нибудь рыцарь в латах, или великий воин, или, может, ты сам с мечом выйдешь? Кто-то же у тебя должен быть, кто может убить того, кого обычное оружие не берет? Не может быть, чтобы ты, великий Лорд-Казначей, державший в страхе весь этот город, не имел ни одного сильного бойца, которого можно было бы послать..? Она сказала это с издевкой, но в ее тоне была искра вызова. И Маркус это почувствовал. Он не перебил ее словами. Вместо слов — резкий удар кулаком по столу. Гул прокатился по комнате. Даже коробка с головой дрогнула. Это был первый и последний раз, когда он позволил себе проявить гнев. Он не кричал, не орал, но удар был таким, будто он вложил в него всю свою беспомощность. Его лицо осталось спокойным, но в глазах вспыхнуло что-то темное. Что-то, что говорило: «Не переходи черту». Тишина повисла, как тяжелый камень. Всем молчали. — Я не могу послать туда своих людей, — наконец сказал Маркус. Голос был тихим, каждое слово давалось с усилием. — Они не справятся. Они умрут. Их разорвут, и превратят в кукол. А помощи ждать бессмысленно. Он сметет «Убежище Шута» раньше, чем кто-либо успеет ответить. Разорвет его на части. Сделает из него еще один храм Хаоса. И если Метис ответит Весельчаку… если она даст ему силу… Он посмотрел на них. Сначала на Линду. Потом на Леона. — Вы уже стояли лицом к лицу с Палачом Хаоса. Вы видели, что он может, и выжили после этого. Не стану врать. Сейчас вы единственные, у кого есть шанс против него. Линда вдруг издала смешок. Потом еще один. Потом рассмеялась. Громко. Настоящим, искренним смехом. Она схватилась за живот, как будто ее корчило. Голова откинулась назад. Красные глаза заблестели. Она смеялась, пока слезы не покатились по ее щекам, пока шрам на губе не дернулся от напряжения. — Ох, свят мой… — выдавила она сквозь смех. — Ох, святейший, как же это смешно. Леон посмотрел на нее. — Что случилось? — спросил он. — Да мы же теперь прямо как герои, — сказала она, все еще хихикая. — Как в тех сказках про рыцарей, где какой-нибудь жирный правитель сидит в своем дворце, а потом вдруг просыпается и говорит: «О, беда! Пришла беда! Кто спасет мой город?» И тут появляется какой-нибудь добрый рыцарь и говорит: «Я спасу!» — она размахнулась, будто держала меч, и изобразила удар. — «Я сражусь за честь и справедливость!» Она вытерла слезы. Еще хихикала. Потом, наконец, встряхнула руками, тяжело выдохнула, и прокашлялась. Смех стих. — Только вот, — добавила она, глядя прямо на Маркуса, — я ненавижу эти сказки. Маркус не дрогнул. Он не ответил на смех сразу. Стоял, как стоят горы — неподвижно, будто ветер и насмешки скользили по нему, не оставляя следа. Он уже один раз позволил себе приступ гнева. Второй раз он не повторит эту ошибку. Потом, медленно, он отошел от стола и подошел к окну. Встал спиной к Линде и Леону, смотря на верхние уровни «Убежища Шута» — те самые, что находились под самым широким и высоким каменным куполом, где воздух был чище, а свет кристаллов не мерцал, а горел ровно, как утреннее солнце в мире, где оно еще существовало. Здесь, наверху, кипела жизнь, которая казалась невозможной в этом подземелье. Люди шли по вымощенным улицам, не оглядываясь на тени. Дети бегали между лавками, смеялись, не прячась. Здесь торговали не трупами и не костями, а хлебом, тканями, книгами. Здесь были школы, где ученики писали на глиняных табличках. Были сады — искусственные, выращенные на свету кристаллов, с редкими цветами, которые, говорят, когда-то росли под открытым небом. Здесь женщины носили легкие платья, мужчины — чистые рубашки, и никто не прятал глаза. Здесь не было страха. Был порядок. Искусственный. Хрупкий. Но хотя бы какой-то. Маркус смотрел на это. Долго. Не с гордостью. С напряжением. Как человек, который знает — все это может исчезнуть одним взмахом безумия. — Отличие от сказок, — сказал он, не оборачиваясь, — в том, что вы сами подтолкнули монстра к действиям. Он повернулся. Его стеклянный глаз блестел, как лезвие в полумраке. — Но сейчас уже не важно, чья это вина. Важно только одно — нужно остановить его. До того, как он станет сильнее. До того, как он начнет резать не ради своей извращенной любви, о которой постоянно орет, а просто ради хаоса. Он сделал паузу. Посмотрел на Леона. — Я уже дал вам направление на Тирес. Это правда. Но я могу дать больше. Он замолчал. Потом добавил: — Лира, моя служанка, доложила мне, что у тебя есть кулон. В форме кошачьей лапки. Леон напрягся. Рука его машинально потянулась к груди, к тому месту, где висел кусок дерева, вырезанный вручную. Он знал, что она видела. Но не знал, что она докладывала. Линда посмотрела на него. Ее глаза снова стали ярко-красными, блеснули в свете кристаллов. В них было что-то, что она не хотела показывать. — Этот символ, — продолжил Маркус, — открывает двери. В том числе — в приют «Белых Лапок». Обычно туда не пускают таких, как вы. «Пустых». «Убийц». «Тех, кто пахнет смертью». Но я могу дать вам допуск. Вы сможете войти. Осмотреть. Узнать. Может быть, найдете что-то, что свяжет вас с прошлым. Может быть, найдете то, что поможет понять, кто вы. Но… — он сделал паузу, — только если вы сделаете кое-что для меня. Леон не ответил сразу. Он смотрел на кулон. На резьбу. На следы краски, давно облупившейся. Он вспомнил дядю Лум. Его голос и слова: «Не давай врагу времени стать сильнее. Руби сразу, пока он еще не осознал, что может ответить на удар». Он не рубнул сразу. Он позволил Весельчаку умереть… но не исчезнуть. И теперь Весельчак знал о Леоне. О Линде. И обратился к женщине с именем Метис, которая хотела «освободить» Леона от чего-то, что он сам не понимал. Парень посмотрел на Линду. Она не сказала ни слова, только пожала плечами и кивнула. Почти незаметно. — Мы сделаем, — сказал Леон. — Это наша вина, что он стал сильнее. Мы не закончили с самого начала. Но, возможно, у нас еще есть шанс. Если Метис еще не ответила. Маркус улыбнулся. Не широко. Удовлетворенно. Как человек, который наконец услышал то, что ждал. — Наконец-то, — сказал он. — Вы услышали меня. Тогда пройдите с Лирой. Она проведет вас к отряду разведчиков, что был в убежище Весельчака. Они расскажут вам больше. Линда фыркнула. — Так Лира — не просто служанка? Маркус усмехнулся. — Нет. Она — моя «личная» служанка. Но больше я ничего не скажу. Что она знает, что умеет — это мое дело. И в этот самый миг дверь открылась. Лира вошла тихо, как и всегда. Ее лисьи уши были настороже. Хвост чуть подрагивал. Она остановилась на пороге. Посмотрела на Леона, потом на Линду, потом на Маркуса. — Я готова, — сказала она.