Все дороги ведут на Запад

Полоса тёплого света выскальзывает в прохладную темень, выхватывая лица нервных законников и уставшего шерифа. Законники вздрагивают. Хизер не обращает внимания на их реакцию. В Теллерайде есть люди куда страшнее неё: тот же Мур-младший, у которого вообще заячья губа и черты лица смазаны в разные стороны. Но обывателям всегда страшно. Лицо у Хизер острое, левая часть изуродована снизу, глаза впалые. За пределами Теллерайда её с насмешкой называли каннибалом и были не так далеки от правды. Хизер прятала взгляд под шляпой, занимала в салуне одинокие углы, но внимание к ней всё время приковывалось. Недостаточно быть тихой, чтобы тебя не замечали. Люди чуяли чужого. Человеческий социум такой же, как звериная стая: люди, отличающиеся от общей массы, выделяются сразу и привлекают лишнее внимание. Отец учил Хизер охотиться. Он часто рассказывал ей истории про белую пуму, прячущуюся в предгорьях между штатами Мормон и Нью-Фэрфилд. Отец желал её убить. Белую пуму они так и не нашли, и рассказы о ней истлели до блёклого воспоминания. У Хизер есть дурная привычка сравнивать окружающих с животными. Себя она с белой пумой не сравнивает, хотя в своё время восхищалась этим зверем как живой легендой. Пумы — великолепные хищники. Жестокие и грациозные. Хизер — стервятник. Облезший, со сморщенной длинной шеей и слипшимися от гнили перьями, искупавшийся в грязи. Тихая, но заметная. Медленная, но беспощадная. И доживающая свой век, хотя до старости ещё идти и идти. Законники похожи на заблудших козлов. Шериф Бэйли — на старого-старого пса, едва переставляющего лапы. Хизер открывает скрипучую дверь шире. — Мисс Райдер, позволите нам войти? — спрашивает Бэйли вместо испуганных законников. Хизер не кивает, не отвечает — только молча делает шаг в сторону, освобождая дорогу. Бэйли, переступив порог, снимает шляпу, а законники медлят. Не только внешность отталкивает людей. Нельзя жрать человечину и выглядеть красиво. Поведение у Хизер тоже заторможенное, перебитое детством и надломанное событиями едва ли годовалой давности, после которых она с пустой обречённостью поняла, что дороги назад больше нет. Только вниз. Вниз. Вниз. Хизер забывчивая. Она не помнит имени хозяина салуна, который всегда настроен доброжелательно к ней и не боится её, и Хизер тянется к нему, потому что тот, кто не боится, располагает к себе. Обычные законы дикой природы: почуяв страх, хищник бросается вперёд, и важно держаться перед ним храбро и на равных. Зверьё всё тонко чует. Хизер не помнит имён Уилсона и Мэ ир, забыла, сколько лет Муру-старшему и почему его брат родился таким уродом. Что-то вытекает из её головы, что-то падает ошмётками в ладони, и Хизер при должном внимании ещё может запихнуть это обратно в голову. Что-то она запоминает, и это в основном несущественная информация. Например, что у Бэйли проблема с коленом и он хромает, шаркает. Или что законники в штате Нью-Эйри стабильно получают от двадцати до сорока долларов. Зачем ей это помнить? А ещё Хизер не любит говорить и не считает должным кого-то приветствовать, с кем-то прощаться и проявлять остальные человеческие знаки внимания. Социализация у неё не просто на минимуме, её вообще нет. Как выросла дикой в охотничьей хижине в глухом лесу, так дикой и осталась. И хорошо, что есть шериф Бэйли, Уилсон, Мэир и семья Мур, которые понимают тонкости общения с ней. Плохо, что есть законники, которые смотрят на неё пытливыми глазами, и чувство неудобства ползёт чешущимися мурашками по коже. Но Хизер терпелива и равнодушна до безэмоциональности. Не так это всё и важно. — Вам известно, что… что в город прибыла одна банда, — неловко начинает один из законников, молодой и сухощавый. Хизер переводит на него взгляд. Юноша с большими глазами косится на трофейный койотский череп, висящий над камином. Его напарник, постарше и в белой шляпе, почти что светящейся от новизны, осматривается с куда большей подозрительностью и не отходит ни на шаг.— Тут не только та банда, которую вы ищите, — отвечает Хизер. Теллерайд полон бандитов и без новеньких лиц. — Мы знаем. Но это банда Энфорсера, и этим днём она ограбили банк в Гансвилле. — Они преследовали одного из людей банды до самого Теллерайда, — добавляет Бэйли, кладя шляпу на стол. Пламя свечи в подсвечнике на краю стола дрожит. — Мы видели, что он скрылся за городом. — Вы не боитесь? — спрашивает Хизер. — Чего? — Идти сюда. Законники тушуются. Видно, что боятся. Бэйли за их спинами поджимает губы и медленно качает головой, будто о чём-то предупреждая, а потом смотрит на пол. Хизер, опустив глаза, замечает крупные капли крови. Напрягшись, она распрямляет плечи и медленно облизывается, неторопливо переводя взгляд с одного законника на другого. — Боимся. Но эта банда стоит у губернатора костью в горле, — серьёзно замечает законник в сияющей белой шляпе. — Спустите на них отряд охотников Фаррелла и детективное агентство Лансдэйл и всё найдёте, — советует Хизер. Бэйли, перестав разглядывать следы крови, наступает на них, пряча под широкими подошвами. — Но, мисс Райдер… — Вы же не думаете, что я могла помочь им? Посмотри те, где я живу. Разве вам не тесно? А им тесно. Иначе бы большеглазый не оттягивал воротник, косясь то на койотский череп, то на покрытый копотью камин. — Вы не видели ничего подозрительного? — Ничего. — Я уже сказал вам, что, возможно, Мясник понёсся к гряде. В их банде есть зверочеловек. Наверняка они найдут убежище там, — приходит ей на помощь Бэйли. Законники оборачиваются к нему, так ничего и не заметив. Хизер молча радуется их недальновидности. В углу за кроватью спрятан вход в маленькое подвальное помещение, куда она и проводила Мясника. Спускался он с трудом, на последней ступеньке чуть не навернулся мордой вниз. Как он будет подниматься, Хизер понятия не имеет. — Мы не сможем зайти на территорию этих дикарей. — Тогда, как уже сказала мисс Райдер, оставьте это охотникам или лансдэйловцам. — Пока они раскачаются, банда Энфорсера ограбит ещё несколько городов, — недовольно произносит белошапка, делая шаг к двери. — Это уже не наша забота, — прерывает его напарник с блеском в глазах, словно только что придумал нечто гениальное. Они не хотят здесь находиться. И готовы прямо сейчас подписать документ, передавая дело о банде Энфорсера агентству Лансдэйл. — Наберитесь терпения, в нашем штате такие дела никогда не решаются быстро. — Бэйли со всей душой поддерживает их безмолвное решение передать дело структурам повыше. Он указывает ладонью на выход. — Вы можете идти в мой офис, я сейчас подойду. Дайте мне пару минут, нужно обсудить кое-какие дела с мисс Райдер. — Мистер Бэйли… — кивает большеглазый, коснувшись шляпы. — Мисс Райдер, спасибо, что позволили зайти. — Проверите ближайшие дома? — Нам придётся это сделать. Хизер в этом сомневается. Она уверена, что законников встретили холодно, и если бы не шериф Бэйли, пользующийся уважением, то их бы уже растерзали, как в волчьем логове, не оставив даже лоскутков. Опасность миновала. Хизер коротко облизывает пересохшие губы, и будь её взгляд материальным, то она бы уже вытолкнула законников из своего дома. Бэйли делает шаг в сторону, и в глаза вновь бросаются следы крови на тёмном паркете. — Где он? — спрашивает Бэйли. Хизер не отвечает. Он осматривается, сталкивается с её равнодушным взглядом и с тяжёлым вздохом прижимает ладонь ко лбу. Хизер поднимает со стола тряпку. — Им не удастся поймать бандитов. Не здесь. Это работа других структур. — И в этом вся проблема. Если им не удастся, они привлекут Лансдэйл или, того хуже, Фаррелла. Об охотниках Фаррелла, которых в народе называют «Гончими», Хизер слышала достаточно, чтобы сформулировать скупое и далеко не положительное мнение. Слухи ходят разные: что Бил жертв он пытает, и лучше, раз на то пошло, попасть к лансдэйловцам, нежели к его бесчестным и ничем не сдерживаемым охотникам. Лансдэйл бандитов хотя бы пытается судить, а не мучает до смерти. Говорили, что Билл — больной, а кто-то называл его героем и возлагал на него большие надежды на справедливое будущее. Хизер он не нравится. Она не пересекалась с ним — иначе бы не жила и по сей день, — но однажды ей на хвост села парочка гончих из его отряда. Это были крепкие, суровые люди, которые гнали её вплоть до юга штата Нью-Эйри, и было бы страшно, дойди Хизер до гряды Лансинга. Что лучше: умереть от рук сумасшедших убийц или стать жертвой в ритуалах зверолюдей? У отряда Фаррелла безупречная репутация. Многие уверены, что его кормят губернаторы, чтобы Фаррелл занимался грязной работой без оглядки на закон. Но Хизер надеется, что это слухи, потому что иначе ситуация совсем безрадостная. — Они уже готовы их привлечь, — отвечает она. От этих слов Бэйли устаёт сильнее прежнего. Он глухо выдыхает, снова качает головой и ненадолго прикрывает глаза. Хизер разглядывает пятна крови. Придётся постараться, чтобы стереть их. Теллерайд вытягивает из Бэйли всё живое. — Этого я и боюсь. В Теллерайде и без них достаточно проблем. — До такого не должно дойти. — Чем громче преступления, тем больше внимания к ним. Банда Энфорсера принесёт с собой разруху, мисс Райдер. Их нужно как можно скорее выпроводить. Теллерайд — замкнутая система. Живой организм, в котором всё друг с другом спаяно и сращено. В Теллерайде нет закона и символов власти, есть только люди, честь, долг и изувеченная справедливость. Дикий Запад во всей красе, помноженный на жестокость. Если Лансдэйл и Фаррелл вмешаются, это будет стоить жизни всему городу. / / / Напольный люк открывается со скрипом. Хизер опускает взгляд. На узких деревянных ступеньках чернеет кровь, а на большом ящике у стены сидит Мясник, уже снявший кожаный плащ. Его плечи сгорблены, под ладонью он прячет кровавое пятно, расползшееся по тёмной рубашке. Мясник поднимает бледное лицо и смотрит на Хизер снизу вверх уже без той мрачной угрозы, с которой завалился к ней домой. Она глядит на него более спокойно, чем в первые минуты их внезапной встречи. Мясник больше не тычет в неё револьвером. Хизер не боится смерти. У неё нет того человеческого страха и сумасшедшей паники от осознания скорой кончины. Животные не думают о смерти, а просто живут, потому что так заложено природой. Животные вообще ни о чём не думаю л Фаррелл в прошлом законник и чт Хизер ни о чём не думает. Возня, эмоции, чувства, страх, беспокойство — всё осталось позади. Изредка колышется, трогает поверхностно, но никогда не лезет глубже. Всё в Хизер застыло и обострилось в животные инстинкты, посылающие короткие, понятные сигналы: бей, беги, замри. На большее её тухлый мозг, отравленный человечиной, не способен. Хизер — животное. А потому, когда Мясник наставил на неё револьвер и потребовал спрятать его от законников, выбора у неё не было. — Они ушли. Вылезай. Мяснику тяжело подниматься. Придерживая шершавую доску тяжёлого люка, Хизер наблюдает, как он медленно волочит ноги по пыльным ступеням, упираясь ладонью в неровную стену. Сумку с деньгами он оставил где-то в подвале. Хизер доводит его до дивана, и Мясник с тяжёлым выдохом усаживается, придерживаясь ладонью за бок. Когда он убирает руку, она уже почти полностью покрыта багрянцем. Мясник не выглядит слишком мускулистым или чересчур широким, но сложен он достаточно крепко. Стройный, самый обычный, напоминающий внешне классического стрелка. Даже взгляд у него как у убийцы: обшаривает всё вокруг и пытливо останавливается на каждом предмете, не пропуская ничего. Выносливый, раз протянул столько времени. — Куда ты? — окликает Мясник, как только Хизер отворачивается и направляется к выходу. Подхватив лежащий на столе револьвер, она проверяет патроны и прячет оружие в кобуру. — К доктору. У меня дома ничего нет. — Ни бинтов, ни спирта? — спрашивает Мясник. Хизер оборачивается. Он хмурится, смотрит на неё как на дурочку. — Ничего. Потому что раны у вендиго обычно смертельные. Со всеми недомоганиями Хизер всегда обращалась к Мэир, доверяя больше доктору, а не самой себе. — Потом позову твоих друзей из салуна, — обещает она, и Мясник, медленно выдохнув, кивает и глухо произносит: — Спасибо. Хизер не придаёт благодарности много значения. Разве у неё был выбор? Чем раньше банда Энфорсера покинет город, тем лучше. Чем быстрее Энфорсер разберётся со своими проблемами и передислоцируется, тем раньше Хизер сможет выдохнуть, как выдохнул Мясник, понявший, что скоро встретится со своими. Он ничего не сделает. Не потому, что у раненых есть понятие некоторой чести, придерживаться которой заставляет совесть при получении помощи. А потому, что тогда Мясник выдаст себя. Вряд ли законники покинули город. И вряд ли его жители позволят что-то сделать. Хизер — часть Теллерайда. В отличие от банды Энфорсера. Ночь стоит изумительно спокойная, и обида мелким волчком суетится в мыслях: хорошая ночь, хорошая ночь, хорошая ночь, ХОРОШАЯ ночь. Охота была бы доброй. Законники бы не вернулись из Теллерайда живыми. Утром Бэйли обнаружил бы их разорванные тела и одиноких лошадей, тоскливо стоящих у пыльного тракта. Написал бы в записную книжку дату, время суток и то, что у них отсутствовало при поверхностном осмотре: какие конечности, все ли пальцы на месте, выдавлены ли глаза. Их останки захоронили бы на Бут-Хилле, [10] потому что никому нет дела до Теллерайда. А Хизер была бы сытой. Время уже пришло. Но насколько целесообразно будет выйти на охоту этой ночью, интуитивно почуяв удачную обстановку? У здания с обшарпанной вывеской «ДОКТОР» Хизер останавливается и вытирает почему-то вспотевшие ладони о штаны. Миссис Мэир, потеряв мужа, потеряла и дом со своим гомстедом, [11] выданным за успехи мужа на фронте: она не смогла удержать хозяйство и продала землю через шерифа губернатору. Теперь она жила там же, где работала. Хизер стучится в дверь и ждёт почти минуту. Мэир не отвечает. Хизер оглядывается: окна тёмные, значит, она спит. Обернувшись и убедившись, что пустая улица не вызывает подозрений и никто за ней не следит, она обходит дом. Позади него стоит небольшой заборчик, огораживающий маленькие насаждения колючих кустарников. Хизер перешагивает его. Кустарники с шорохом цепляются за штаны. Она подходит к окошку и встаёт на носочки. Через тонкое пыльное стекло видна лишь узкая спина в сорочке, раскрывшейся во сне, и Хизер стучит по нему костяшками. Мэир просыпается не сразу. Сначала она ворочается, и тогда Хизер стучится вновь. Затем приподнимается на локте, оборачивается на окно и, наткнувшись на Хизер заспанными тёмными глазами, вздрагивает. Она кивает и отворачивается, больше не тревожа Мэир своим кошмарным видом. Наверное, это правда страшно: после пробуждения ото сна и жуткого стука в окно увидеть Хизер. В их городке офис доктора посещают не слишком часто. Глубокой ночью Теллерайд спокоен, днём стабильно кого-нибудь приносят или кто-нибудь приходит. В основном это укушенные гремучками, [12] пострадавшие от нападения голодных койотов или попавшие в ловушки зверолюдей. Когда кого- то подстреливают в дуэли, это обычно смертельно. В Теллерайде дуэли — единственный способ решения конфликтов и вынесения приговоров, а они редко бывают щадящими. Хизер возвращается к входной двери. Через пару минут Мэир открывает: щёлкает замок, и Хизер незамедлительно заходит внутрь, переступая высокий порог. В тесном офисе с двумя смежными комнатами — спальней Мэир и обложенной старой плиткой комнатой для операций и осмотров — она всегда чувствует себя неуютно из-за сильной вони лекарств и спирта. Мэир, переодевшись в легкое дорожное платье, кутается в шаль и обнимает себя за хуй центрального штата, примыкающего к северному, сражавшегося за сохранение рабовладельческого строя. Южный — другая половина и небольшой юг, борющийся за независимость. Единственный конфликт, который развязала не Империя, никак в нём не задействованная. — Жаль потерять любимого человека на кровавой бойне. — На войне дураков, — вздыхает Мэир и упирает ладони в бока, кивая на дверь. — Иди скорее, чтобы у тебя не было проблем. Она идёт не к Мяснику. Взявшись за не слишком тяжёлую докторскую сумку, Хизер быстрым шагом направляется по главной дороге. Теллерайд молчит по вечерам: продовольственный магазин закрыт, окна банка погасли, у оружейной, где любят собираться бандиты, тишина. Только из светлого салуна тянутся хриплые поющие голоса и рядом с ним дремлет тройка лошадей, привязанных к коновязи. Хизер проходит мимо, и ближайшая лошадь фыркает ей вслед. Была бы у её дома коновязь с поилкой, она бы держала лошадь рядом, а не в городской конюшне. — …и где же тогда наши бравые агенты Лансдэйл? — Опаздывают, кажется. — Мой потолок — небо, мой ковёр — трава, моя музыка — мычанье бредущих стад… — Между разговоров, звоном стаканов и посуды слышится песня, поддерживаемая неуклюжей мелодией старого пианино. — Лансдэйловцы никогда не опаздывают. За это им платят восемнадцать долларов в час. — Мои книги — ручьи, мои проповеди — камни. — Вот же… — Мой пастор — волк на кафедре из костей! Голоса обрываются, когда Хизер заходит в салун. Немногочисленные посетители, пианино, звон посуды — всё замолкает. Грязные и уставшие, стрелки и фермеры — затихают без исключения все, напрягшись. Хизер стоит несколько секунд, загораживая проход, а когда делает шаг вперёд, то атмосфера оживает и снова начинает идти небрежным ходом. — …разжиревшие свиньи. Посетителей захватывает увлекательное обсуждение лансдэйлцев, пианино играет звонкую мелодию, а бармен протирает стойку, опустив взгляд. Хизер беспрепятственно подходит к нему и, протянув банкноту, спрашивает: — Принц и Ванбли Ваштэ здесь? Бармен и по совместительству хозяин салуна, уже привыкший к Хизер, кивает и забирает помятый доллар. — Второй этаж. Третья комната. И поднимается Хизер без проблем. Пройдя мимо хихикающей проститутки, обхаживающей пьяного фермера на углу второго этажа, она ориентируется по номерам комнат и находит нужную. После короткого стука её почему-то обжигает неизвестным напряжением, вытекшим в коридор вместе со светлой щелью между полом и дверью. Когда смеющейся проститутке удаётся поймать клиента и она помогает ему сделать шаг в сторону противоположного коридора ещё тремя однотипными комнатами, Хизер слышит шаги. — Кто там? Голос высокий и чистый. Значит, наверное, Принц. — У меня ваш Мясник. Откройте. Мужчина за дверью медлит. Ключ поворачивается дважды, и из приоткрытой щёлочки выглядывает знакомое бледное лицо. У светловолосого Принца ещё и глаза голубые. Настоящий аристократ. Он моргает пару раз, открывает дверь пошире и с опаской оглядывается. Ему не стоит чего-то бояться. Если бы сюда заявились агенты Лансдэйл или законники, салун бы не заливался пианино и хриплыми мужскими голосами — стояла бы гнетущая тишина. Принц, заметив докторскую сумку в руке Хизер, всё понимает и открывает дверь полностью. Сидящий в кресле смуглый Ванбли Ваштэ поднимает голову и перестаёт протирать револьвер тряпкой. Комната наглухо зашторена. Принц выжидающе смотрит на Хизер, Ванбли Ваштэ сводит брови к переносице и медленно встаёт. У зверолюдей есть легенда о вендиго, имеющая одно общее начало: вендиго — бывший человек, пожравший себе подобных. Но, насколько Хизер известно, у многих племён эта легенда разнится. Где-то вендиго — доброволец, пожертвовавший собой и вкусивший человечину, чтобы стать сильнее и защитить племя. Где-то вендиго вообще бесплотный дух, живущий в лесах. Самая распространённая та, где вендиго — изгнанный зверочеловек, ставший каннибалом. Его преследовал койот, священный зверь, который перегрыз ему глотку и сбросил в ущелье. Хизер никогда не видела вендиго. Зверолюди рисуют его или изувеченным человеком с мёртвой серой кожей и слепыми глазами, или огромным чёрным чудовищем, обтянутым кожей и тяжело склоняющим олений или волчий череп к земле. Может, первая версия более близка к правде. У Хизер вечный голод, отравленная кровь и впалые подслеповатые глаза. — Он ранен в бок, — тихо говорит Хизер, отведя взгляд от цепляющего внимание Ванбли Ваштэ. — Чёрт… А остальные? Он не говорил? — спрашивает Принц. — Нет. Да и откуда ей об этом знать? Будто Мясник похож на того, кто будет вести дружеские беседы. Будто Хизер похожа на ту, кто будет сидеть рядом, заботливо обнимать его за голову, прижимать к груди и жалеть, слушая его рассказы. — Идём? — Принц оборачивается через плечо. Хмурый Ванбли Ваштэ, никак не изменившийся в лице, медленно кивает. Ванбли Ваштэ не желает её даже терпеть. Это раздражение, клином направленное на неё, ощущается коже й и пронимает болью ноющий от голода желудок. И Хизер, отвернувшись и шагнув к лестнице, впервые за долгое время улыбается. Вендиго и зверочеловек. Этот день с каждым часом становится всё веселее и ВЕСЕЛЕЕ, блять. А голод свербит в голове и давит в висках, сворачивая кишки в холодный узел. / / / Мясник смиренно их ждёт. Он разлёгся на диване, закинув голову на спинку и вытянув ноги, и лишь лениво поворачивает голову, когда на пороге появляется Хизер. Он оживляется, завидев за её спиной Принца, и выпрямляется, садясь на край. Старые диванные подушки, обшарпанные и почерневшие, скрипят под ним, пряча в себе пружины. Хизер передаёт Принцу докторскую сумку и закрывает дверь под давящим взглядом Ванбли Ваштэ, который всю дорогу препарировал её глазами и был готов натыкать стрелами и повесить на какой- нибудь зверолюдский тотем. — Что случилось? — спрашивает Принц, подойдя к Мяснику. Он поддерживает его под локоть, помогая усесться удобнее, и садится рядом, раскрыв на полу докторскую сумку. — Спасались от законников. Слетелись, как мухи на дерьмо… — кривится Мясник. — Бронко убили. Принц удивляется. Хизер осторожно отодвигает стул и садится у двери, положив карабин на колени. Ванбли Ваштэ подходит к дивану, опускается на колено к сумке и начинает что-то искать, перебирая звенящие склянки. — Законники? — Заложник. Пришлось его застрелить. — Это плохо. — Смерть Безумца — тоже плохо, — грубовато-тихим голосом отзывается Ванбли Ваштэ, достав моток бинтов и положив его на стол. Они не обращают на Хизер внимание. Она давно научилась быть незаметной, пропадая в слепой зоне. И сейчас Хизер пристально наблюдает за ними. — Майкл поехал разбирать временный лагерь. Энфорсер — хоронить Бронко. Сказал, чтобы мы встретились здесь. — Деньги у кого? — Здесь. В подвале. Все трое оборачиваются к Хизер и смотрят на неё так, словно от неё что-то да зависит. Хизер пожимает плечами. У неё нет выбора. Дома — три пытливо разыскиваемых бандита. Веет дрянным прошлым: Хизер уже была в такой ситуации, только вот бандитов было больше, а сама она была в заложниках. Хорошая оценка ситуации приходит из опыта и никак иначе. А опыт появляется из массы плохих оценок. Хизер, по привычке поскребя изъеденный шрамом уголок губ, улыбается. Ей кажется, что эти посиделки, как и в прошлый раз, ничем хорошим не закончатся. — Этот дом превращается в бункхаус, [13] — замечает Мясник. — К утру денег уже не будет, мисс, — обещает Принц и после почему-то мнётся на секунду. — Как вас зовут? — Хизер Райдер. — Вы похожи на шевре-портесскую вдову. [14] — У меня нет мужа. — Он о том, что ты красивая, — бросает Мясник и сдирает с шеи шейный платок. Движения у него медленные и подрагивающие. Рана даёт о себе знать. Принц вместе с Ванбли Ваштэ помогают ему приподняться. — У Принца… извращённые вкусы, — кряхтит Ванбли Ваштэ, подныривая под руку Мясника, который теперь выглядит ещё хуже, чем прежде. Пара секунд, и его стошнит. — У меня? — изумляется Принц, отходя в сторону. — Сравни себя со мной. — Я зверочеловек. Ты — человек. — И вам можно всё дикое? — улыбается Принц. Хизер поднимается со стула, когда Ванбли Ваштэ медленно ведёт Мясника к ней. Она ставит карабин на пол у двери, убирает с прямоугольного стола коробку с патронами, перекладывает на чугунную печь пустую кастрюлю с тарелкой, свечу — на подоконник и помогает расположить стоически терпящего все невзгоды Мясника. Он тяжёлый. Хизер хватило бы его на полторы недели. Жаль только, что наверняка курит и пьёт — это сильно влияет на вкус человеческого мяса. — Можно. Чтобы стать незаметной, нужно быть удобной. За свою жизнь Хизер уяснила одно правило: никогда не выделяться. Молчаливость, хладнокровие, тупое спокойствие — всё это не то, что подходит под понятие «не выделяться». Слишком молчаливых видно сразу, как и слишком хладнокровных. Для спокойной жизни нельзя причинять неудобства и привлекать лишнее внимание. С первым у Хизер проблем нет. Она молча помогает Принцу стянуть с Мясника рубашку, прилипшую к телу, и разложить на столе содержимое докторской сумки. Ванбли Ваштэ давит её недоверчивым жестоким взглядом, сидя на диване, но ничего не говорит. Пару раз Хизер пропускает мысль, что зря не позвала Мэир, но сразу же отметает её. Глупости. Мэир незачем здесь быть. Доктора обязаны лечить всех подряд независимо от расы и принадлежности к слоям общества, хоть бандитов, хоть губернаторов — что, впрочем, одно и то же, — но пускай она лучше отоспится. Мясник сам виноват, так что пусть сам себя с собратьями и зашивает. Со вторым же, если возвращаться к вопросам незаметности, у Хизер свистящий пролёт. Уже то, что она женщина-стрелок, портит всю картину. В Гранд-Визалии всегда всё просто: место женщин за мужчинами. На женщин в штанах изредка бросали косые взгляды. На то, как они сидят в седле — не дамском, — тоже. Всем привычнее женщины в платьях и юбках, хотя в Империи, как шептались проститутки в салунах, начала обретать популярность мода на женские брюки. Только это и не позволяло райской Гранд-Визалии именоваться раем. Консерватизм, несмотря на прошедшую войну и поражение застоявшегося на старых устоях севера, засел слишком глубоко. Страна, скованная цепями Но стоит женщине взять в руки оружие — не для самозащиты, а спрятать его в кобуру или повесить за спину, чтобы видели все, — она автоматически встаёт на один уровень с мужчинами, красующимися друг перед другом в салунах револьверами и вызывающих друг друга на дуэль. А мужчин это обычно задевает. Поэтому Хизер была осторожна вдвойне и научилась быть не просто незаметной, а ничтожной. Нет никакой роскоши в том, чтобы разъезжать в настоящем седле галопом и носить оружие, умея постоять за себя. Женщины всегда были и будут слабее мужчин, и об этом нужно помнить. Гранд-Визалия может быть раем. Если, конечно, закрыть глаза на населяющих её людей. — Бронко повезло умереть первым, — тихий голос Принца, вытершего тыльной стороной ладони вспотевший лоб, прорезает сладкую сеть мыслей. Хизер ловит беспокойный и тусклый взгляд Мясника. Принц легонько толкает её в бок, чтобы отошла и не мешала. — Не застанет момента, когда страна развалится. Удивительно легко и спокойно Принц перешёл из дружеско-шутливой перепалки в обсуждение смерти Бронко, поддёрнутое лёгким мраком. Хизер, сев обратно на стул, с интересом поднимает взгляд. Смотрит на Принца, потом на Ванбли Ваштэ и поспешно отворачивается. Последний её как ненавидел, так и продолжает это делать. Принц кажется белоручкой: ладони у него длинные, пальцы аристократично тонкие, но докторскими штучками, в которых Хизер совершенно не разбирается, он орудует ловко. Мясник почти не морщится, лишь изредка раздражённо выдыхает и стискивает кулаки. Крепкая бледная грудь вздымается на каждом глубоком вдохе. Пламя свечи на подоконнике дрожит и ложится на крупное лицо, отражаясь бликами в глазах. Хизер зачем-то тянется к карабину и с удовольствием сжимает ладонь на прохладном дуле. Есть хочется. Люди сходят с ума, столкнувшись со смертью. Вернувшиеся ветераны и обычные солдаты с гражданской войны пугали прежде всего не шрамами и реакцией власти — губернаторы не поддержали ветеранов даже центом и ограничились лишь поправками в законе, — а потухшими взглядами и возросшим числом самоубийств. Окончание гражданской войны поселило ещё более глубокий разлад в обществе, чем до этого. На юге высекают плетьми негров и снимают кожу со зверолюдей. Зверолюди, сбиваясь в стайки на западе и севере, сжигают ранчо, вешают белых женщин и едят их детей. И ради чего люди сражались, если война не просто не помогла, а сделала только хуже? Хизер дёргает головой, вытряхивая из головы липкие полусонные размышления. Ни Принц, ни Ванбли Ваштэ, ни Мясник — никто в этой маленькой, освещаемой парой текущих воском свеч комнате не боится смерти. Смерть товарища не ввергла никого в шок и трепет перед служителями закона, сумевшим укусить считав шуюся до этого неуязвимой банду Энфорсера. традиций и прошлого, не могла развиться. Только Хизер чувствует тяжесть молчания и видит, какой у Принца сожалеющий взгляд. Смерти они не боятся. Но терять того, кто дорог, всегда больно. — Вы живёте одна, мисс? — спрашивает Принц, нарушая гнетущую тишину. Он совсем не похож на молчаливых Мясника и Ванбли Ваштэ. Протерев руки и отложив тряпку, Принц берёт обработанный пинцет. Канарейка. Принц — канарейка. Золотистый и яркий, с аккуратным клювиком и ловкими лапками, с приятным голосом — потому что только самцы канареек умеют красиво петь. — Одна. — Что, у вас совсем никого нет? — Никого. В этом городе мало кто живёт в семье. — Это город воров, вдов и чудовищ, — тихо добавляет Ванбли Ваштэ. Хизер с ним не спорит. Это её город. Её гнездо. Её логово, о котором она знает всё: где зарыты останки её ночных ужинов и по каким тропам любят ходить путники. А банда Энфорсера перемешала все карты, и теперь у Хизер сводит живот от голода и висящего в воздухе острого запаха крови.