Быть омежкой

      Стоило мне открыть глаза, как я почувствовал ужасную ломящую боль во всём теле: руки и ноги неприятно ныли, поясницу тянуло, в ушах звенело, а голова будто раскалывалась на две части. Я попытался встать, но сразу же обессилено упал на подушку. От резкой смены положения в ушах зазвенело сильнее, а голова заболела так, словно меня ударили битой по затылку. Тихо постанывая, я закутался в одеяло и свернулся калачиком, пытаясь снова уснуть и избавиться от появившейся тошноты. Постепенно я начал расслабляться, но стоило мне задремать, как отец ворвался в мою комнату, и сдёрнул с меня одеяло. - Вставай, блядёныш! – заорал он, дёрнув меня за локоть. – Ты на часы смотрел вообще?! Быстро оделся и пошёл в свою ёбаную школу! - Не могу. – беззвучно простонал я. - Что? - Не… могу, – выдавил я из себя, – Г-голова… кружится… И только сейчас я понял, что всё, что я чувствовал до этого, было лишь малой частью. Меня знобило, ужасно тошнило, в ушах звенела холодная кровь, а перед глазами всё кружилось и плыло. Я задышал чаще, пытаясь придти в себя, но это было абсолютно бесполезно – мне становилось только хуже. - Да что ж у тебя всё через жопу! – отец наконец-то отпустил меня, и я смог лечь. Приняв горизонтальное положение, моё тело немного расслабились. Я начал засыпать. Ко мне снова зашёл отец, что-то сделал со мной, а после удивлённого «Ахиреть, тридцать восемь и семь!» он больше не беспокоил меня, и я смог уснуть. Спал я очень плохо: меня не переставали мучить кошмары. Мне казалось, что мама сидит рядом со мной, гладит по голове, но потом она задрожала, закричала, её кожа в миг посинела, затем почернела, она билась в конвульсиях, до мяса царапала лицо, а потом, издав истошный крик, исчезла… После неё ко мне в комнату зашли десять человек с пустыми и чёрными лицами. Они выдернули меня из-под одеяла, разорвали на мне одежду и стали насиловать. - Это твоя судьба, сынок, – кто-то прошептал мне прямо в ухо. Я повернул голову, и кровь в моих венах застыла: мамино лицо было совсем близко, настолько близко, что я отчётливо видел куски мяса, сползающие с её лица, пульсирующие чёрные вены, кровавые шматки мяса, висевшие на месте её губ, и пустые, заплывшие белой пленкой глаза, смотревшие мне прямо в душу. Громкий крик бил по барабанным перепонкам, и я не мог понять, кому он принадлежит, но когда я открыл глаза, я сидел на своей кровати в холодном поту и слезами, текущими по щекам. Дрожащими руками я обнял себя за плечи и зажмурился, пытаясь восстановить дыхание. - Мокро, – пробормотал я. – Мокро? Не перестающими дрожать руками я сдёрнул с себя одеяло и застыл в тихом ужасе: я был…весь в сперме… Не выходя из этого состояния, я слетел с кровати и побежал в ванную, но в коридоре наткнулся на отца. - Неужели встал? – он презрительно посмотрел на меня сверху вниз. – Приводи себя в божеское состояние и пиздуй уже в школу… ублюдок. Последнее слово он бросил с такой небрежностью и так холодно, что я почувствовал себя убогим щенком, которого собираются усыпить. Стараясь не дышать, я прошёл мимо него и залетел в ванную, заперев за собой дверь. - Неужели я и вправду такой убогий? – прошептал я и подошёл к зеркалу, но, увидев себя, я разрыдался. В зеркале я увидел не убогого щенка, а себя… Таким, каким видел всегда…

***

Уже со звонком я постучался в дверь и со словами «Простите, я опоздал! Можно?» влетел в класс. Все тридцать человек разом посмотрели на меня и после небольшой паузы дико рассмеялись. Кто-то стучал кулаком по парте, кто-то вытирал слёзы, от смеха проступившие в уголках глаз, а кто-то держался за живот, из последних сил стараясь не упасть на пол. Под рёв класса я медленно и неуверенно пошёл на своё место. К горлу подступил ком, губы задрожали, из глаз градом покатились слёзы. Вся парта была исписана фразами: шлюха, проститутка, шалава, блядь, подстилка и… омега… Картину довершали мои грязные и пошлые фотографии, на которых я обслуживаю сразу пятерых мужчин у нас дома… Я дрожал и, не отрывая взгляд, смотрел на то, что окончательно сломало мне жизнь… Навсегда. - Ну что, Ян? – хохот стих так же резко, как и начался. – Или ты теперь грязная шлюшка Ян, а? - Я не... — не отрывая взгляд, прошептал я, до белых костяшек сжав лямку сумки. - Что сказала шлюха? – насмешливо протянул кто-то. - Шлюха! – так же насмешливо протянул кто-то ещё. - Шлю-ха! Шлю-ха! – подхватил весь класс. - Я-я не… Но этот поток уже было не остановить. Они все смотрели на меня, тыкали пальцем, называли шлюхой и улюлюкали. Не выдержав такого давления, я рванул из класса, но наткнулся на учителя, вредного и мерзкого мужика, которого ничто и никогда не волновало, кроме его урока математики. - Куда это мы собрались, Лой? – спросил он, по привычке поправив очки в облезлой оправе. – Урок уже начался, так почему это Вы не на месте? Я не мог ничего ответить, меня трясло от рыданий и обиды, но он будто ничего не видел. Он просто резко развернул меня за плечи и легонько подтолкнул к моей парте. - Садитесь, и мы начинаем урок! – приказал он ледяным тоном, моментально образовав в классе тишину. Мне ничего не оставалось, кроме как сесть и исчезнуть или постараться не обращать на себя внимание, однако это было невероятно сложно, особенно учитывая, что я сидел за третьей партой среднего ряда, поэтому все взгляды, так или иначе, были обращены на меня. Я отчаянно пытался стереть все эти надписи, но у меня ничего не выходило: чернила размазывались по столу, и надписи всё равно оставались. - А он и правда шлюха? - Ты фотки что ль не видела, конечно! - Фу, это так мерзко, ему ведь только двенадцать, как так можно? - Я слышал, он со своим отцом спит! - И мама тоже шлюха?! - Всё потому, что он омега! Каждая фраза, сказанная обо мне, щемила грудь. Сначала, когда шёпот был тихим и, вроде как, незаметным, ещё можно было терпеть, но сейчас, когда все переговаривались, уже не стесняясь, мне было невыносимо больно. Я тупо смотрел на размазанные по всему столу чернила, чёрную стружку от ластика и слова: шлюха, омега… Не в силах больше терпеть я резко встал и, взяв сумку, выбежал из класса. Мне было плевать на то, что учитель, как зверь, орал мне в спину, на то, что весь класс лежал со смеху. Я хотел лишь одного – скрыться, уйти, спрятаться так, чтоб меня никто не видел! Я забежал в туалет и, заперевшись в самой дальней кабинке, с ногами сел на крышку унитаза, прижав к себе сумку – мамин подарок, на который одна за одной падали крупные горячие слёзы. Так я просидел целый день и, к счастью, никто не зашёл. Возможно, потому что в этом туалете сломалось отопление и было невероятно холодно, а может потому, что никто не хотел со мной пересекаться. Протерев рукавом красные от слёз и грубой ткани глаза, я тихо вылез из своего убежища и, стараясь никому не попасться на глаза, спустился на первый этаж. Но вот, уже собираясь выходить, я остановился, в ужасе смотря на школьный стенд. - Только не это, – беззвучно прошептал я. – Фото… На стенде висели те самые фото, исписанные теми же надписями, что и моя парта. - Так это он малолетняя шлюха? – раздалось у меня за спиной. - Да ладно, и правда он! Ровно через секунду все, кто находился на первом этаже, обратили на меня свои прожигающие взгляды, со всех сторон на меня посыпались оскорбления и колкие комментарии. Что есть сил я рванул из школы, не оборачиваясь назад и закрывая уши руками. Я бежал долго, смахивая не останавливающиеся слёзы. Забежав в один из переулков, чтобы срезать путь до дома, я поскользнулся и полетел носом об лёд. Из разбитого носа сразу потекла горячая кровь, оставив на снегу и льду большие тёмно-красные капли. Кое-как поднявшись, я кожей почувствовал чей-то взгляд и резко обернулся, но вместо осуждающего или презирающего взгляда я наткнулся на синие глаза, полные боли, удивления и сочувствия. Я не видел лица этого человека, лишь его бездонные синие глаза, неустанно смотревшие на меня. Было чувство, что за те несколько секунд нашего зрительного контакта мы открыли друг другу самые дальние и никому не доступные уголки души. Впервые за долгое время я почувствовал себя кому-то нужным, но синие глаза быстро исчезли, снова погрузив меня в бездну боли и одиночества.

***

- Ян, – сурово позвал отец, – сюда подойди… Предчувствуя бурю, я медленно подошёл к отцу и встал перед ним. - Мне сегодня звонили из школы, – я нервно сглотнул. – Сказали, ты ушёл посреди первого урока и весь день проторчал незнамо где. Где? - В туалете… - Почему? - Я… не мог… - Не мог что? - Терпеть… - Что именно? - Они называли меня шлюхой… - И поэтому ты прогулял уроки? - Да… Ноги резко подкосились, и я упал на пол: отец наотмашь ударил меня по лицу, и я не смог устоять. - Встань! Я медленно встал. Отец сдёрнул с меня штаны и повернул к себе спиной, нагнув раком. От обжигающей боли я сдавленно пискнул и закусил губу. Удары посыпались один за другим, и вот я уже не мог стоять и глухо рухнул на пол, сильно ударившись коленями и локтями о кухонный кафель. - Хорошо, так даже лучше, – иронично произнёс отец и, не растягивая меня, резко вошёл. От боли я коротко вскрикнул и упал головой на руки. Отец медленно вошёл на всю длину и рвано задвигался. По бедру текла красная струйка крови, мне было больно, но я всеми силами старался терпеть. В секс-баре меня научили, что если тебе не разрешали стонать, то ты обязан молчать, и не важно, насколько тебе больно. - Нравится, шлюшка? – прохрипел отец, водя ладонью по моему горлу. - Больно, – чуть слышно проскулил я. - Не слышу! - Больно! Мне больно, пожалуйста! - Неправильно, сучёныш! – прорычал он и добавил к члену палец. – Ты должен визжать о том, что тебе приятно! Понял?! - Д-да! — глотая слёзы, выдавил я. – М-мне хорошо! Очень приятно! - Так-то лучше! – усмехнулся он и закрыл мне рот рукой. – А теперь помолчи! Он задвигался ещё быстрее, каждым движением причиняя мне жгучую тянущую боль. Наконец, сделав несколько размашистых толчков, отец с утробным рыком кончил внутрь меня, и моё обессиленное тело рухнуло на пол. - Знаешь, – сказал он и закурил после того, как оделся, – если захочешь подходить со своей проблемой к учителям, то даже не пытайся, – сделав глубокую затяжку, отец выдохнул едкий, сжимающий лёгкие дым. – Я их всех купил. Каждого. Им было надо всего ничего: пара сотен раний или абонемент в мой секс-бар. Кстати говоря, кто-то из них будет твоим клиентом, так что будь паинькой. Его слова ножом резанули по моему уже израненному сердцу. Отец продал меня всем, кому только можно было, он сломал мне жизнь, отобрал мать… И всё только потому, что я родился чёртовым омегой! Но я не виноват в этом! Я не выбирал, кем мне родиться! Так почему же? Почему?! Не знаю, откуда во мне было столько слёз, откуда во мне было только сил плакать, но я разревелся так, как не ревел ещё никогда: мой плач был удушающим и немым, но настолько болезненным, что разрывал моё сердце изнутри. Тогда я думал лишь об одном… Пожалуйста, спасите меня из этого ада…