Кровожадный

             

* * *

Студия CBS, Нью-Йорк Запись ток-шоу «Интеллектуальные хроники» 1969

— … риск возникновения новой вирусной пандемии — не самое страшное, с чем человечество может столкнуться в долгосрочной перспективе. Мы боремся с вирусами всю свою историю, что так или иначе способствует развитию коллективного иммунитета, а коллективный иммунитет — понятие, в широком смысле являющееся ключевым при борьбе с любой эпидемией. Разумеется, и вирусы, и прочие микроорганизмы прекрасно демонстрируют способность эволюционировать — это вполне естественный процесс, однако более чем девяноста процентов любых возникающих мутаций не представляют для человечества никакой угрозы ввиду повышенной нестабильности. — Однако поправьте, если я ошибаюсь, но в своей недавней публикации вы утверждали, что микроорганизмы так или иначе представляют для людей некоторую опасность. — Так и есть. И не некоторую — колоссальную. — Но если мы говорим не о вирусах, тогда… бактерии? — Бактерии, несомненно, являются серьёзным противником на арене общественного здоровья — таким же как и вирусы — однако в своей публикации, если вы внимательно её читали, я рассуждал о вещах куда более прозаичных. Грибы — вот что в дальнейшем может представить реальную угрозу для человечества. — Грибы? Это весьма неожиданно. — Да, грибы кажутся организмами безобидными, и в ближайшем будущем нам не грозит оказаться на пороге грибковой пандемии, однако это, к сожалению, только вопрос времени. Примечательно здесь именно то, что от бактерий и вирусов мы болеем, а вот грибы… грибы поражают сам рассудок. Откуда, к примеру, мы берём ЛСД? Его синтезируют из спорыньи. Это гриб. Псилоцибин — мощное психоделическое вещество, содержащееся более чем в ста восьмидесяти видах грибов. Конечно, на сегодняшний день большинство существующих грибковых инфекций не представляют опасности конкретно для человека, но не стоит забывать, что мы говорим об организмах с исключительной адаптивностью. — Хотите сказать, грибы обладают потенциалом поработить человечество? — смеётся. — В перспективе. — Что ж, это весьма увлекательно. А как именно, в перспективе, может происходить процесс заражения? — Быстро и крайне мучительно. — Расскажете поподробней? — Ну, для начала грибу будет необходимо проникнуть в тело носителя, например, с пищей или воздушно-капельным путём через вдыхание спор. Далее перед ним встанет задача попасть носителю в мозг. Он может сделать это с гемолимфой, после чего примется пичкать его галлюциногенами, подчиняя его сознание своей воле. Таким образом он начнёт управлять его поведением, диктовать, куда ему идти и что делать, но это далеко не всё. Дело в том, что для жизни грибам необходимо питаться, так что со временем они начнут пожирать тело хозяина изнутри, будут замещать его плоть своей, но не позволят погибнуть, предотвратив процесс разложения. — Как же им это удастся? — Ответ прост: пенициллин. — Надо же... Звучит и вправду довольно пугающе. Получается, люди могут стать носителями подобных инфекций? — Сейчас это скорее фантастический сценарий, поскольку грибы не выживают, если температура тела носителя превышает тридцать четыре градуса, и на сегодняшний день у них нет необходимости развивать бóльшую теплостойкость, но что, если это изменится? — Что вы имеете в виду? — Я имею в виду, что даже несущественные изменения в климате могут на это повлиять. Грибы крайне чувствительны к внешней среде: к примеру, глобальное потепление способно создать благоприятные условия, необходимые для мутационных изменений, а это, в свою очередь, приведёт к последствиям, о которых человечество пока не задумывается. Согласно некоторым исследованиям, уже наблюдается активная мутация определённых грибковых штаммов. Достаточно мутировать всего одному гену, и тогда аскомицет, кандида, спорынья, аспергилл, кордицепс — любой из этих видов сможет оказаться способным проникнуть в наш мозг и взять под контроль не миллионы — миллиарды людей. Миллиарды марионеток с искалеченным разумом, навсегда зацикленные на одной-единственной цели: любой ценой распространить инфекцию. И это не лечится. Нет ни профилактических средств, ни лекарств. Их будет попросту невозможно произвести. — И что же тогда? — Тогда, — выдерживает паузу. — Человечество окажется на пороге вымирания в условиях крупнейшей биологической катастрофы всех времён.

* * *

Бостон, Массачусетс Зона открытого города 2023

Первая линия защиты, растянувшаяся на подступе к карантинной зоне, уже вскоре теряется из виду. И вместе с ней окончательно теряется всякая надежда на возможность сюда вернуться. Хёнджин старается не оборачиваться. Он не знает, сколько они уже бегут, но по ощущениям кажется, будто пролетает целая вечность. Мышцы ног ломит от тягостного напряжения, свист ветра в ушах заглушает все прочие звуки, и чем стремительней их поглощают затопленные улицы открытого города, тем сильнее его пронзает обезоруживающий страх. В памяти всё ещё свеж леденящий кровь образ Минхо, его жуткий, пылающий взгляд, нечеловеческий рык, с каким он ранее бросился на миротворца с самоотверженностью обречённого, с каким принялся беспощадно обрушивать на того удар за ударом, пока Феликсу и Чанбину не удалось оттащить его захватом в четыре руки. И если прежде Хёнджин ощущал рядом с ним некоторую безопасность, то теперь его присутствие за спиной пугало едва не до дрожи. Теперь он знал, на что тот в действительности был способен. Он пытается подавить это чувство, толкает его глубже по мере того, как то отчётливей подступает к глотке, но у него не выходит — не тогда, когда из-за налипающего комьями сумрака он почти не разбирает пути. Центральные районы Бостона размываются нескончаемым ливнем и вспыхивают в свете редко мелькающих молний. Из темноты поочерёдно выхватываются очертания разрушенных небоскрёбов, руины домов с густыми слоями растительности, прорастающей в трещинах бетонных плит. Проржавевшие автомобили и глубокие кратеры, разросшиеся в местах сброса бомб. Хёнджин цепляет их взглядом, вспоминая, как в училище им рассказывали, что в первые месяцы после начала эпидемии крупные города по всему миру бомбили с целью остановить распространение инфекции, и если здесь это относительно помогло, то в других местах — едва ли. — Мы уже достаточно далеко, — голос Чанбина прерывает поток беспокойных мыслей, и они, сбавляя торопливый шаг, оказываются посреди небольшого пустыря, где раньше, по всей видимости, располагался городской сквер. — Нужно укрыться где-нибудь на ночь. Бегло осмотрев периметр, Феликс сразу же выдаёт: — Что насчёт того здания? — кивая в сторону бывшей библиотеки, фасад которой изрядно порос мхом, но выглядит относительно целым. Выбирать в общем-то не приходится, так что молча переглянувшись, они обмениваются согласными кивками и возобновляют шаг, спустя пару минут оказываясь под широким навесом напротив двустворчатой деревянной двери. Чанбин толкает ту пару раз плечом — сначала вполсилы, потом во всю — но та не поддаётся, хоть и не заперта. Образовавшаяся тонкая щель даёт понять: что-то подпирает её с той стороны. — Никак, — мотает головой Чанбин. — Можно попробовать обойти. Наверняка здесь есть ещё один вход. — Лучше подсади меня, — командует Феликс, между тем остановившийся поодаль под одним из разбитых окон. Они все задирают головы, цепляя то взглядом, и Чанбин, послушно привалившись к стене спиной и чуть согнув ноги в коленях, выставляет сложенные ладони на уровне таза. — Будь осторожен, осмотрись сначала, — напоминает Минхо, когда Феликс, ловко забравшись повыше, цепляется за небольшой выступ и подтягивается на руках. — Как всегда, — отзывается тот, а после уверенно ныряет в окно, тут же скрываясь из виду. На какое-то время воцаряется абсолютная тишина. Хёнджин встревоженно считает минуты чужого отсутствия, воровато поглядывая на остальных, однако те кажутся совершенно спокойными, очевидно, уверенные в способности Феликса за себя постоять. И всё же когда за дверью изнутри раздаётся какой-то шум, Минхо с Чанбином тут же направляют туда пистолеты. — Опустите пушки, — доносится приглушённый голос Феликса за пару секунд до того, как дверь распахивается, являя его на пороге, целого и невредимого. Кивая следовать за собой, он говорит: — Здесь вроде никого. Они спешно проходят внутрь, и пока Минхо останавливается, чтобы запереть за ними дверь, просовывая через ручки длинный металлический лом, найденный тут же у входа, Хёнджин позволяет себе торопливо осмотреться. Вытягивающиеся на расстоянии лучи фонарей освещают просторный холл библиотеки, помимо этого тонущий в густом неприветливом полумраке. Вдоль стен массивными кучами сгружены навалы какого-то строительного мусора, коробок, предметов мебели, накрытых тканью. В центре различаются очертания сдвинутых друг к другу диванов и кресел, а за небольшой регистрационной стойкой в противоположном конце холл плавно перетекает в широкую лестницу, ведущую прямиком на второй этаж. Хёнджин смотрит наверх, проскальзывая взглядом вдоль высокого потолка, и успевает сделать вперёд только один крошечный шаг, когда его вдруг с силой дёргают обратно, грубо припечатывая лопаткам к только что запертой двери. Он не успевает ничего понять, лишь вперяет испуганный взгляд в чужое лицо, перекошенное от злости, и цепляет слухом возглас Чанбина, который подрывается к ним в одно биение сердца, призывая: — Эй-эй-эй, Минхо, спокойно, не делай глупостей. Однако чужая ладонь уже с нажимом врезается Хёнджину в горло, заставляя дёрнуться и беспомощно ухватиться за рукав его кожаной куртки. Сердце от испуга проваливается куда-то вниз. Глаза старшего пылают в темноте, словно угли в догорающем пламени, его мёртвая хватка фиксирует надёжно, не ослабляя напора ни на кратчайший миг, и где-то на задворках Хёнджинова сознания сигнальным огнём занимается обречённая мысль, что ему сейчас просто-напросто переломят хребет, но с этим Минхо пока не торопится, интересуясь удивительно ровным голосом: — Какого хрена ты там устроил? Младший непонимающе заламывает брови, хотя смысл заданного вопроса таки резонирует в памяти сценой, развернувшейся ранее у Стены. Перед глазами вновь всплывает тот ужасающий образ, отголосками которого чужие глаза подсвечиваются и сейчас, и плечи от этого простреливает ощутимой дрожью. Повторять судьбу миротворца, забитого почти до смерти, ему совершенно не хочется, и всё же рефлекторно приоткрыв губы в порыве глотнуть больше воздуха, он задушенно хрипит: — Убери от меня руки, — вновь вскидываясь изо всех имеющихся сил, которых оказывается кощунственно мало на фоне чужой непоколебимой выдержки. Минхо и бровью не ведёт на его жалкие потуги освободиться и только сильнее продавливает пальцами кожу в опасной близости от его сонной артерии. — Отвечай, — командует строго, игнорируя просьбы друзей успокоиться. Феликс с Чанбином замирают у него за спиной с настороженными лицами, пока не определившись, стоит ли им вмешаться. Хёнджин переводит затравленный взгляд с них обратно на Минхо. — Вы ведь не всерьёз надеялись договориться с миротворцами? — задаёт он встречный вопрос, замечая, как старший хищно сужает глаза. — У них полно своих поставщиков в зоне, а лишней бутылкой говённого пойла нынче никого не удивишь. Нас бы казнили к утру за несанкционированный выход. Всех до единого. И он, если честно, понятия не имеет, откуда всё это вообще берётся в его голове, но пытается звучать настолько уверенно, насколько это возможно. Нельзя допустить, чтоб кто-то из них догадался об истинной причине его решения наброситься на военного с ножом. На пару коротких мгновений после его слов в холле воцаряется почти гробовая тишина, прерываемая лишь гулкими раскатами грома да воем ветра, отчаянно ломящегося в окна. Взгляд Минхо по-прежнему твёрд и по-прежнему пронзает насквозь, а потом он приближает к нему лицо, сурово сцепляя челюсти, и чётко произносит почти что в самое ухо: — В следующий раз, если подумаешь выкинуть нечто подобное, — акцентирует, — ты сам за себя. И резко отпускает. Хёнджин тут же бессильно сгибается пополам, одну руку упирая в колено для равновесия, а вторую прижимая к шее, и заходится в приступе судорожного кашля. Лёгкие обдаёт пламенем. От вновь поступившего в мозг кислорода кренит немного в сторону, картина мира идёт волнами перед глазами, и не упасть ему помогает надёжная рука Феликса, который оказывается рядом, обхватывая его за плечи. — Ты как? — чужой обеспокоенный голос звучит будто сквозь толщу воды, потому что кровь приливает к лицу и бьёт пульсацией прямо в висок, создавая в ушах монотонный шум, но Хёнджин всё равно коротко встряхивает головой, давая понять, что в порядке. Минхо, успевший отойти на приличное расстояние и выглядящий так, словно ничего не произошло, тем временем бескомпромиссно оповещает: — Переждём здесь до рассвета, — бросая рюкзак на одно из кресел, но оставляя при себе фонарь и ружьё. — Ложитесь спать, я сделаю обход, проверю, что мы здесь одни. Заодно возьму первое дежурство. Чанбин сменит меня через два с половиной часа. Исподлобья понаблюдав за тем, как тот, сразу же развернувшись, уверенным шагом удаляется в сторону лестницы, Хёнджин наконец позволяет себе медленно выпрямить спину. Чанбин с усталым вздохом падает в другое кресло, даже не потрудившись снять промокшую от дождя куртку, а Феликс между тем подталкивает его пройти к одному из диванов, стоящих в относительном отдалении. — Можешь занять вон тот, — говорит он, хлопнув его по плечу, и Хёнджину ничего больше не остаётся, кроме как согласно кивнуть. Он оставляет рюкзак на полу, кое-как стягивает джинсовку, морщась от боли, перебросившейся с шеи на весь верхний отдел позвоночника, и неуклюже забирается на диван, подтягивая к груди колени в попытке хоть немного согреться. Дыхание только сейчас начинает понемногу приходить в норму. В темноте его глаза различают, как Феликс, повозившись, тоже укладывается спать, и холл вновь погружается в тишину, хотя в груди всё ещё тревожно колотится сердце. Хёнджин чувствует, как вся накопившаяся за день усталость сваливается на него валуном, придавливая ощутимой тяжестью, однако заснуть сразу не получается. В голове крутится слишком много мыслей. А ещё ему до окостенения страшно закрыть глаза, ведь кажется, что опасность таится где-то в необозримой близости, поджидая, когда он расслабиться и потеряет бдительность. Здесь его больше не укрывают высокие Стены карантинной зоны, и о людях в нескольких метрах ему ничего неизвестно. Один из них только что чуть не задушил его голыми руками, а он теперь вынужден доверить ему безопасность своего сна и своей жизни. От этого делается ещё неспокойней. И всё же по прошествии какого-то времени истощённость берёт своё. Вспоминая, что им предстоит долгий путь и что силы ему ещё точно понадобятся, Хёнджин таки проваливается в беспокойную дрёму, в которой видит тёмный пылающий взгляд и отверстие дула, направленного прямо на себя.

* * *

К рассвету его расталкивает Феликс. — Давай, поднимайся, — звучит глубоким голосом сквозь ускользающий сон. Открывая глаза, Хёнджин ещё пару секунд тратит на то, чтоб сфокусировать мутный взгляд, морщась от яркого света, а после вдруг подбрасывается на месте одним рывком и начинает пугливо озираться по сторонам, вспоминая враз, где находится. Реальность сбивает его поездом на полной скорости, прочно обозначая, что произошедшее не было сном, и он, омрачённый этим деморализующим осознанием, шумно выдыхает, свешивая ноги на пол и чувствуя, как начинают ныть ощутимо затёкшие мышцы. Феликс, усевшийся на какой-то ящик прямо напротив его дивана, знающе усмехается, разворачивая небольшой сэндвич из бумажной упаковки. — Ты голоден? — интересуется. — Я могу поделиться, — и с этими словами неаккуратно делит сэндвич надвое, протягивая ему одну половину. Хёнджин, у которого с собой только несколько постных злаковых батончиков да пара упаковок чёрствых безвкусных хлебцев, какими их всегда кормили в училище, ощущает невероятный прилив благодарности и охотно принимает чужую щедрость. В желудке при виде еды начинает тянуть навязчивым чувством голода, хотя сэндвич выглядит совершенно уныло: полоска тонко нарезанной засушенной индейки, придавленная двумя ломтями серого, чуть затвердевшего хлеба. — Не густо, но что есть, — комментирует Феликс, съедая свою половину в два больших укуса, пока Хёнджин, стыдливо зардев щеками, мямлит едва различимое «спасибо», тоже принимаясь торопливо завтракать. Да, это явно будет получше вонючих хлебцев, думает он, а потом вдруг сокрушается неутешительной мыслью, что в училище хотя бы была возможность ежедневно принимать душ. Да даже в заточении у Цикад ему позволялось мыться, пусть и не дольше десяти минут в день под едва тёплой водой и внимательным надзором смотрителей — теперь же и о такой роскоши можно было только мечтать. — Как твоя шея? — неожиданный вопрос Феликса заставляет отвлечься от раздумий и рефлекторно коснуться шеи пальцами. На коже там, судя по чужим чуть скривлённым губам, наверняка уже проступили видимые синяки, и это заставляет Хёнджина крадливо повернуть голову, чтобы бросить взгляд на Минхо и Чанбина, которые стоят в стороне, что-то сосредоточенно обсуждая. — Ты прости Минхо, — между тем продолжает Феликс, — он бывает резковат, но его можно понять. Твоя вчерашняя выходка могла дорого нам всем обойтись. Хёнджин опускает глаза, вновь поворачиваясь к Феликсу, и нервно вздёргивает плечом, давая тем самым понять, что вчерашнего разговора с Минхо ему хватило по самое горло. Буквально. — Страх порой толкает на необдуманные поступки, — тянет Феликс задумчиво, словно разговаривает сам с собой, заставляя младшего посмотреть на него исподлобья. — Впрочем, у тебя не было иного выбора, не так ли? И смысл его слов отчего-то не укладывается в голове, словно фрагмент чужеродного пазла. — О чём ты? — уточняет Хёнджин осторожно, ощущая, как в груди по непонятным причинам начинает свербеть нарастающим чувством тревоги, а после разом сбивается и дыханием, и сердечным ритмом, когда Феликс, чуть склонив голову, отвечает совершенно обыденно: — Я об укусе у тебя на руке. Внутри черепа что-то в то же мгновение щёлкает, переклинивает механизм из шестерёнок и рычажков, заставляя на секунду потерять всякую связь с реальностью, но прежде чем волна паники успевает захлестнуть с головой, старший тихо командует: — Спокойно, — и принимается без лишней суеты перебирать вещи в своём рюкзаке. Когда он достаёт пистолет, укладывая тот на пол рядом с собой, Хёнджин поверженно замирает. — Тебе лучше не привлекать внимание остальных. В отличие от меня они вряд ли станут разбираться. В ушах начинает звенеть от ужаса. Хёнджин напрягается всем телом, из последних сил пытаясь держать себя в руках, чтоб не поддаться эмоциям, но получается откровенно паршиво. Феликсу ничего не стоит застрелить его прямо сейчас. Минхо ничего не стоило задушить его прошлой ночью. Это осознание бьёт его по голове с большого размаху, напоминая в очередной раз, что отныне он никогда не будет в безопасности. — Я видел показания датчика, — объясняет Феликс, заставляя младшего больно прикусить язык. Выходит, тот знал обо всём с самого начала. — А теперь рассказывай по порядку. И лучше бы тебе говорить только правду, — в чужой интонации звучит скрытая угроза. — Я ещё не убил тебя лишь потому, что ты каким-то образом смог дотянуть до утра. Как давно тебя заразили? Осмыслить заданный вопрос получается только с третьей попытки, и Хёнджин кое-как находит силы ответить. Его сдавленный голос звучит едва ли на грани слышимости. — Почти две недели назад. В чуть расширившихся глазах Феликса мелькает что-то наподобие замешательства, словно он никак не ожидал такого ответа, но это длится лишь одно короткое мгновение, а потом тот вновь виртуозно маскирует все эмоции на лице. — Надо полагать, Марлин знает об этом. Хёнджин коротко кивает, толкая язык за щёку, прежде чем нерешительно пробормотать: — Её люди нашли меня сразу на следующий день после того, как... как меня укусили. Он не уверен, правильно ли поступает, рассказывая обо всём человеку, которого знает не дольше суток, но, впрочем, альтернатив у него не имеется. По крайней мере, Феликс не выглядит так, словно желает ему смерти, хоть доверять ему всё ещё выходит с огромным трудом. — Почему они тебя не убили? — интересуется тот. Хёнджин сконфуженно пожимает плечами. — Они заперли меня, — делится он уклончиво. — Приставили медиков, которые каждый день проводили тесты, оценивая моё состояние. — Какие тесты? Возвращаясь воспоминаниями к дням своего заточения у Цикад, он отвечает: — Ничего серьёзного, просто просили считать вслух до десяти и стоять, ровно вытянув руки, — с его губ вдруг срывается нервный смешок. — Хотя, наверное, больше всего их впечатлил тот факт, что я не превратился в грёбаного монстра. Тут же ловя помрачневший взгляд Феликса, Хёнджин безропотно замолкает. Сердце в его груди стучит как проклятое, а воображение продолжает рисовать сценарии, в которых старший рассказывает всё остальным сразу после их разговора. Какова вероятность, что Минхо с Чанбином будут достаточно милосердны, чтобы сохранить ему жизнь? — Какую ценность ты представляешь для Цикад? — очередной вопрос пронзает своей прямотой, вынуждая сдавленно поджать губы. — Молчать в твоём положении не лучшая политика, — напоминает Феликс, многозначительно кивая ему за спину. — Минхо уже чуть не убил тебя ночью — представь, что будет, если я им всё расскажу. По плечам тут же рассыпается дрожь, а мышцы под челюстью пронзает знакомой болью. Фантомное давление чужих пальцев ощущается даже сейчас, и Хёнджин судорожно выдыхает. — У Цикад есть база на западе, — говорит он. — С врачами и медицинским оборудованием. Марлин верит, что моя кровь содержит что-то, что поможет им создать вакцину, — громкость его голоса понижается почти что до шёпота. — Это всё, что я знаю. Феликс, задержав на нём долгий, пристальный взгляд без определённой эмоции, вдруг устало проводит ладонью по лицу, заламывая брови. Выражение его лица делается совсем уж сложным, и на пару секунд он погружается в какие-то раздумья, вперяя глаза в одну точку на каменном полу, а потом сдавленно произносит: — Да, стоило ожидать чего-то подобного, — так, будто слова Хёнджина только что лишили его смысла чёртова существования. Хёнджин непонимающе хмурится, собираясь спросить, что это вообще значит, но тут чужой командный голос прилетает увесистым ударом между лопаток, заставляя от неожиданности вздрогнуть. — Феликс, — окликает Минхо. — Пора уходить. Поворачивая голову, Хёнджин замечает их с Чанбином, стоящих у двери с рюкзаками и ружьями. Их взгляды пересекаются на короткое мгновение, но и этого оказывается достаточно, чтобы сознание прошило иррациональным страхом. Минхо смотрит хищно, внимательно, сведя над переносицей брови, и младшего бросает в холодный жар от мысли, что тот мог подслушать их разговор. И всё же убивать его пока никто не торопится. — Мы прямо за вами, — оповещает Феликс, тем самым призывая парней не ждать их и выдвигаться первыми, на что те, хмуро переглянувшись, не отвечают возражением, отпирая дверь и покидая библиотеку. Феликс, рассунув все припасы обратно по отсекам рюкзака, спешно поднимается. Хёнджин рефлекторно цепляет взглядом рукоять глока, который тот прячет за пояс. — Слушай меня внимательно, — обращаются к нему со всей серьёзностью, заглядывая в глаза. — Никому об этом не рассказывай, если жизнь дорога. Особенно Минхо. Цикады могут верить во что угодно, но их, — делает Феликс акцент, кивая в сторону двери, за которой только что скрылись две крепкие фигуры, — этими сказками о вакцине пронять не получится. Хёнджин, поднимаясь следом и подбирая собственные вещи, сконфуженно интересуется: — Что насчёт тебя? — заставляя Феликса вопросительно дёрнуть бровью. — Ты тоже в это не веришь? Тот вместо ответа вперяет в него кроткий, почти снисходительный взгляд — так мать может смотреть на ребёнка, донимающего глупыми вопросами — и от этого почему-то становится немного тоскливо. Не то чтобы Хёнджин сам питал надежды на лучшее будущее для их обречённого мира, и всё же цепляться за дурацкую мысль, что у его жизни наконец появился какой-то смысл, здорово помогает не свихнуться. — Я верю лишь в то, что раз уж Цикады считают тебя таким особенным, мы получим обещанное, доставив тебя в Капитолий, — делится Феликс, обыденно пожимая плечами. — Это наша гарантия, а остальное не имеет совершенно никакого значения. И с этими словами он, кивнув Хёнджину следовать за собой, разворачивается, уверенным шагом направляясь к открытой двери. Одолеваемый спутанными чувствами, младший топчется на месте ещё пару мгновений, после чего, глупо осмотрев опустевший холл, послушно выдвигается следом.