Бесконечная сказка

На могилы принято было ходить ночами. Горшок ещё засветло спросил: а кто это придумал? Князь замер и не нашёл, что сказать. Такое порой случалось, когда Горшок говорил вещи до одури умные. Он, может, не казался алхимиком или учёным, но кое-что всё-таки умел: подчистую разрушать стереотипы. Вроде и желал бессмертия, как и многие в их поприще, пил и ел как ни в себя, чем грешили обычно либо приближённые короля, либо бедняки, а то есть — почти все. А вот как останавливался. Как мысль высказывал. И Князь снова ощущал растерянность! — Слушай, ну, — Князь почесал в затылке. — Я не знаю. — Где мы ночью цветок искать будем? Там же ничего не разобрать, блин! Вот днём там походим, поищем, и вернёмся к этой ведьме. — Как-то всё слишком легко получается, — с сомнением заметил Князь. Горшок махнул рукой и двинулся в путь. Князю ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Половину дороги они молчали, вторую половину заняла беседа. Горшок осторожно спросил: — А тебе снятся сны? — А как же? Как и всем. — А что тебе снится? Князь задумался. Он даже для себя не мог описать то, что видел обычно ночами. Сны всегда были яркими, внушающими, и очень, очень странными. Как сны о жизни, которой нет. Как вымысел. Как сказка, которую рассказывают перед сном, и ты себя в ней представляешь. Ты в ней счастлив, ты в ней печален, ты в ней проходишь через трудности, просыпаешься — и вот она жизнь. С другими трудностями и печалями. У Князя оставалось ощущение, что он проживает две жизни. Одну здесь, а другую — во сне. — Мне вот снится, — Горшок замедлил шаг, чтобы они поравнялись. Князь смотрел на него, и не мог понять это чувство, которое отразилось на чужом лице. Неуверенность. Страх. Неловкость. — Будто бы тот же мир, но другой, понимаешь? — Выдуманный что ли? — улыбнулся Князь. — Да нет. То есть, блин, любой же сон выдуманный. Любой мир, кроме нашего… выдуманный! Просто… Как сказать? Я вижу себя, тебя, других людей… всех нас… совсем в других обстоятельствах. То есть, наш Король там не король вовсе. — А мы? — А мы? Мы всё также поём! — Хоть что-то не меняется в выдуманных мирах. — Не знаю. Ощущение… словно это есть. Или будет. Со временем, понимаешь? — Со временем, — Князь опустил взгляд, задумываясь, что же это может значить. Горшок точно был человеком, а не помесью кровей с какой нечистью, чтобы будущее видеть. Значит, это всё же было воображение. Но приятно было осознать, что сны ему тоже снятся такие же дурацкие. — Со временем… — Современность. — Что? — Князь поднял на него взгляд и нахмурился. — Ну, это же будет со временем. Не сейчас. Понимаешь? Ё-моё. Это… современность, значит. — Ты какие-то новые слова выдумываешь. — Тьфу ты, — Горшок махнул на него рукой. Князь, смеясь, дурашливо от неё отбился. — Это же задача наша. Играть со словами! Пока они пытались в шутку драться, деревья вокруг поредели. Появились первые могилы. Солнце ещё было достаточно высоко. В запасе было несколько часов. По расчётам Князя, если они после цветов сделают привал, то также засветло на следующий день навестят тихие болота. — Так. Теперь нам нужно быть осторожнее. — Думаешь, эльфы на деревьях прячутся? — Да хрен их знает, — Князь ни в чём не был уверен. Его знания всё ещё ограничивались байками. Он, может, и видел разной степени срань, но никогда не заходил на чужую территорию с целью что-то забрать, даже если это что-то растёт в земле, как сорняк. — Эльфы не особо приветливы с людьми. — Да если так разобраться, никто с людьми, блин, не приветлив, — Горшок нахмурился. Можно было бы подумать, что он возмущён этим фактом, но на деле, отмахиваясь, он просто пытался откреститься: он не просто человек, он больше этого. — И не зря. Мы же, куда не сунемся, везде разводим какой-то бардак. Всякие иерархии. Строим из себя королей, хотя все одной крови. — И что ты этим хочешь сказать? — Не наводит это всё порядок, вот что хочу сказать. Разделили людей и думают, что это правильно, а оно не так в природе работает. — Хочешь, чтобы все равны были? — Мы и так все равны, просто головы засраны. — Так не бывает, чтобы все — равны. Мы даже рождаемся разными. У кого три руки. У кого две ноги. Это уже сразу неравные условия, — Князь смотрел на траву, пытаясь рядом с могилами найти хоть какие-то цветы. Но природа была пока пуста. Как, видимо, и вся эта болтовня. Но распалённого Горшка слушать было интересно: он запинался в словах, но продолжал говорить и повторять, будто кто-то рядом с ним шёл и всё записывал. Вёл летопись того, кто желает быть бессмертным. И, видимо, услышанным. — Ты жопу с пальцем не путай, — Горшок остановится и повернулся к Князю лицом. — Равенство ведь не про то, чтобы у всех-всех были одинаковые тела или цвет кожи. Равенство об уважении, блин. Ты серьёзно не понимаешь? Князь пожал плечами. — Допустим, равенство — это про уважение. Анархия — про порядок без иерархий. Но зачем тогда бессмертие? Это ведь возвышает одного человека над другими, кого не успели заметить. Горшок посмотрел так, будто был всерьёз задет этими словами. — Все боятся смерти, — проговорил тихо, — и я не исключение. Смерть… она ведь не только в остановке сердца. А в том, что, спустя время, ты будешь всеми забыт. Даже теми, кто тебя любил. Или кого ты любил. Понимаешь, да? Я не боюсь, что мне оторвут голову. Я боюсь, что мне оторвут голову, а спустя месяц, моё имя никто и не вспомнит. На время воцарилась тишина. Они продвигались дальше. Чем больше могил появлялось, тем сильнее серела трава под ногами. Кое-где торчали испачканные в земле руки. Видимо, кто-то пытался выбраться из своей могилы, и не смог, хотя был близок к спасению. Горшок поэтому был уверен, что останавливаться нельзя. Никогда ведь не знаешь, когда собственная рука покажется из-под земли и можно будет выбраться на поверхность. Спастись. Увидеть мёртвый цветок. Князь старался держаться рядом. И когда они склонились над одной могилой, Князь заговорил первым. — А если тебя забудут… а ты будешь мёртв. Разве тебе не будет на это плевать? Мёртвым уже всё равно. — Не всё равно. Пока живой — не всё равно. Да и сам посуди. Вот забудут живого — он же будет всё равно, что мёртв. Бессмертие нам дарует память. Ты представляешь, что наши песни будут петь, блин, не знаю… даже когда нас не будет. Выходит, что мы будем живы нашей музыкой. Твои стихи будут рассказаны другими людьми. Твои слова. Твои чувства. Они всё ещё будут жить. Значит, и ты будешь жить. — Ну, не знаю. Мне, мёртвому, это ничего не даст. — Да как не даст-то? — Горшок повысил голос, и Князь посмотрел на него, и уже пожалел, что сказал это вслух: в чужих глазах плескалась обида и непонимание. Горшок не боялся смерти. Но боялся одиночества даже в могиле. Князь протянул руку и коснулся его плеча. Сжал в пальцах с улыбкой. — Ну, может, это и приятно, и кое-что всё же даст, — примирительно начал он, — но я больше ценю настоящее. То, что есть сейчас. Эту жизнь. Ты в качестве бессмертного символа будешь, конечно, хорош. Но, пожалуйста, побудь пока ещё живым. Горшок зафыркал снова, скинул руку с плеча, и сказал что-то, напоминающее «ну ёптить». — Развёл сопли! А я тут тебе о великом! — Ну прости, что я тебя ценю живого, а не бессмертного, — Князь развёл руками. Через полчаса среди могил стало невозможно ходить. Куда не плюнь — надгробный камень или крест. И никаких, мать его цветов. До Князя стало доходить, что они не имеют ни малейшего понятия, как выглядит необходимое им растение. То есть, может это просто веточка, соломинка или красивый цветок. Никто из них не видел его раньше и вообще о его существовании не знал. В таких местах развлекаются, разве что, медиумы какие. И эльфы, что стерегут покой между выжим и загробным миром. Сохраняют гармонию природы. Наблюдают вечный круг рождения и смерти. Князь приглядывался к редким массивным деверьям, ожидания, что с наступление темноты им точно стоит ждать удар откуда-то сверху. Но единственный удар, которых с той стороны был — это медленно садящееся солнце. — Скоро начнёт темнеть, — невесело заметил Князь. — Что делать будем? — Искать цветок. Какие ещё могут быть варианты? — Может, Ведьма нас обманула? Послала нас сюда, а сама смеётся в своём болоте. — Мы об этом не узнаем, пока не стемнеет. Если к утру, ё-моё, ничего не найдём, то пойдём разбираться к этим болотным тварям… — Ведьмам, — исправил Князь. — Тварям, — усмехнулся Горшок и наклонился над безымянной могилой. Пробормотал «ага», и двинулся дальше. Солнце почти скрылось за горизонтом. Последние лучи прощались с высокими кронами деревьев, когда послышался первый шорох. Он пробирался к ним, как ветер, только с единственным отличием — касался он не всех деревьев сразу. По одному. Раз. Два. И всё ближе к ним. Горшок либо не заметил, либо сделал вид, что к ним это не имеет никакого отношения. Князь постарался держаться рядом. Так, на всякий случай. За себя он почти не боялся, но вот за Горшка — очень даже. Как-то так выходило всё время, что в неприятности влипал именно он. А если влипал Князь, то только по вине… — Смотри! — Горшок голой рукой начал копать могильную землю. — Найди ещё одну безымянную могилу! — Зачем? — Князь заглянул ему через плечо. В земле начали виднеться, как из-под снега первые подснежники, светлые маленькие цветы. Они были в грязи, но оставались чистыми. Горшок на вопрос не ответил и только рукой указал в сторону. Если поищут, то, может, успеют сбежать с кладбища до того, как совсем стемнеет. До того, как на небе появятся все эти звёзды. Почти на всех крестах были выцарапаны даты и имена. На камнях были выбиты хотя бы инициалы. Князь пошёл вдоль первого ряда. И только считал — один умерший, второй умерший. Деревья продолжали шелестеть листвой, хотя ветра всё ещё не было. Могилы были тихие и пустые — ни одно природное явление здесь не оживало. Здесь весь мир погружался в кому. И только Горшок среди этой тишины отличился криком. Князь обернулся. Сначала он увидел, что белые-мёртвые цветы забрызганы кровью (и живыми от этого они не стали), потом он увидел, что из плеча Горшка торчит тонкая стрела. Горшок покачнулся влево. Покачнулся вправо. И упал коленями прямо на могилу. Князь кинулся к нему, и оставался всего шаг, когда ещё одна стрела врезалась в землю, заставляя остановиться. Князь огляделся по сторонам. Горшок тихо и хрипло ругался. Менестрели таких слов, кажется, говорить вслух не должны: не по статусу это. Но Горшок в выражениях не стеснялся. И волновали, кажется, его больше цветы, чем боль, опасность и возможная потеря крови до летального исхода. Мысли суматошно забились в голове. Князь присмотрелся к деревьям. С одного из них спрыгнул человек. Присмотревшись, Князь увидел длинные уши. — Эй, — крикнул Князь. Эльф достал ещё одну стрелу и натянул тетиву так, что, если выстрелил бы — стрела прошла бы насквозь. — Погоди, — Князь поднял руки, Горшок неподалёку зашипел, но цветы на могилу обратно не бросил, он только сжал их в руке. — Мы с миром! Не стреляй! Эльф дёрнул ушами и медленно стал подступать к ним. — Как я могу верить тем, кто ночами раскапывают могилы? — Технически ещё не ночь и мы ничего не раскопали, — улыбнулся Князь. Эльфу его слова не пришлись по душе. Он выпустил ещё одну стрелу, и она пролетела прямо рядом с головой. Князь вздрогнул, и ради своей же безопасности замер на месте. — Я понимаю, как это выглядит. Но выслушай, пожалуйста, нас! — Я слушаю, — Эльф снова дёрнул ушами. Горшок на могиле тихо завыл. Он стрелу не трогал, но и цветы сминал в руке так, что, наверное, теперь их Ведьма бы не приняла. — Мы принцессу хотим спасти, — начал Князь. Любая его история начиналась с этого. — Для этого нам нужны мёртвые цветы. Чтобы ведьмы на болоте указали нам верный путь. — А что с принцессой? — Её Колдун украл. Хочет сделать что-то очень плохое. — Знаете, зачем ведьмам нужны эти цветы? — Эльф недобро сощурился. Князь мотнул головой. Его не ведьмы интересовали, а Горшок, не смеющий пошевелиться с простреленным плечом. — Они не могут покидать свои болота. В голодное время они колдуют на мёртвых цветах, чтобы выбраться гулять по лесу. Всё живое съедают на своём пути. Князь нахмурился: вот и добрые намерения. Вот и чистые намерения. Не жизнь, а сказка. — Мы не знали, — Князь шагнул медленно вбок, когда Эльф потянулся за ещё одной стрелой. Когда она указала вперёд, Горшок был полностью закрыт его телом. — Что, если мы не возьмём цветы и просто уйдём? Отпустишь нас? — Твой друг истекает кровью, куда ты собрался его нести? Князь не знал, он вообще не понимал, сейчас им угрожает смертельная опасность или это обычное наступление ночи для двух путников, что любят приключения. Эльф, хмыкнув, убрал стрелу и лук за спину. — Значит так, — сказал он. — Раскапывать могилы я вам не позволю. Не получите вы цветы. Но уйти можете. И дам подсказку: не те ведьмы вам нужны. Вам стоит обратиться к целительнице местной, чтобы стрелу она вытащила. Как только она это сделает, стрелу закопай в землю — она плоды даст. Избранник твой выживет тогда. Князь обернулся. Горшок сжимал руки в кулаки и, кажется, собирался потерять сознание. — Я не этот самый, не избранник, блин, — просипел Горшок. И нашёл же силы, чтобы ответить! Князь закатил глаза: этот неисправимый идиот точно не был бы его избранником, что бы это не значило. — Уходите, — ответил Эльф. — Цветы не троньте. И сразу сказать не мог, ё-моё? Обязательно нужно стрелять? Горшок сжал руки так, что никаких цветов не было видно и руку только вытянул, чтобы Князь его на неё подхватил и поднял на ноги. Идти было тяжело. Они только и успели отойти от могилы, когда листья на деревьях снова зашелестели. Насколько Князь знал, избы, что водились не так далеко от кладбищ, принадлежали Ведьмам. По крови они были людьми, только умели разное. Привороты, проклятья, гадания — всё было на них. Но состояли полностью из плоти и крови. А болотные ведьмы были порождением природы или же проклятием природы. Их тела состояли их камней, глины, песка. Одеянием была сама природа. Водоросли, папоротники, ракушки. Они были странными, но оттого и приманивали взгляд. Вся одежда Горшка до самого пояса пропиталась кровью. Нужно было вытащить стрелу, но в других условиях. Сейчас она не давала крови политься сильнее. Но также она не давала затянуться ране. И в такой обстановке Горшок нашёл повод для тихого смеха. — Ты совсем от боли сдурел? — недовольно хмыкнул Князь. — Цветы-то у меня, — тихо прошептал он. Кулаки. Он всё ещё сжимал кулаки. — Думаешь, то, что от них осталось, подойдёт? — Не было никаких условий про их сохранность, — всё ещё улыбался Горшок. Ей-богу. Если Князя всё это сведёт в могилу, он знает, что попросит выцарапать на кресте. «Во всём винить Горшка». Человека без добрых намерений. Даже когда он стал терять сознание, кулаки он не разжал. И уже в избушке Целительницы (которая, конечно же, оказалась ведьмой), Князь разжал его пальцы и эти смятые цветы с кровью и грязью убрал в мешочек, а сам мешочек спрятал у себя в кармане. Ведьма попросила держать Горшка крепко, пока вынимала стрелу. Возраста она была такого, что назвать старой не поворачивался язык, а молодо не выглядела она уже, наверное, лет десять. Горшок бормотал что-то про звон. Наверное, в ушах, подумал тогда Андрей. И даже не вспомнил про украшение, которое с одеждой Горшка оказалось на полу, а потом благополучно было отправлено (совершенно случайно) под кровать пинком ноги. — Держи, — Ведьма поставила ему тазик с водой, в которой плавала небольшая, но чистая льняная тряпка. — Смой с него всю кровь. Потом поговорим об оплате. Ну вот. В голове голосом Горшка прозвучали собственные слова: всё имеет свою цену. Ничего не даётся даром. Одно только было ясно: целительницей эту ведьму называли только эльфы, имени своего она не сказала, потому что от горя давно его забыла. О каком горе шла речь, Князь решил не уточнять, уж больно вся эта история напоминала ему всё то, во что вмешиваться не стоит. Горшок спал и редко от боли хмурился во сне. Губы раскрывал и дышал глубоко, после затихал. Что ему снилось оставалось непонятным: что-то хорошее или что-то плохое. У Горшка была такая страшная привычка — улыбаться разными оттенками. Он смеялся, когда было больно. Улыбался, когда был зол или счастлив. Он был так прост, что, казалось, его, как книгу, и раскрывать не нужно. А вот так, сидя на полу, перед ним — на коленях, выжимая тряпку от крови, он понимал, что есть вещи, которые он в нём не только не знает, но и никак не может раскусить. Князь смотрел — запёкшаяся кровь стиралась с кожи. В воздухе витал запах трав. Что хорошо было у таких ложных целительниц, так это любовь к природе, которую они бережно собирали, высушивали и хранили в своём доме. Наверное, поэтому между этой ведьмой и ночными эльфами был крепкий союз. Они ей доверяли, они на неё полагались, и они подкидывали ей работу. Князь усомнился, что дело было только в цветах, но мысль эту не продолжил. Хотел бы он сказать, что они обошлись малой кровью, только вот кровь Горшка была дорога на вес: слишком часто проливалась. — Андрей, — выдохнул Горшок, и, поморщившись, стал открывать глаза. — Кто? — нахмурился Князь. Этот неблагодарный засранец чьи-то имена выстанывает, пока Князь за ним утирает сопли. Каков наглец! — Ты? — Горшок повернул голову вбок. Глянул на него, потом на себя. — А где моя рубашка? — Пришлось разрезать ткань, чтобы плечо твоё не тревожить. Но Целительница эта… Ведьма она… принесла уже кафтан какой-то. Перевяжем тебя и наденешь его. Горшок смотрел на рану, из неё всё ещё сочилась кровь. Её вида он, конечно, не боялся, но к горлу всё равно подступила тошнота. — Как-то мне нехорошо, — просипел Горшок. — Тебя едва не убили, — напомнил невесело Князь. Надавил на рану ни в коем случае не из-за вредности (только если немного), услышал шипение и отбросил тряпку в тазик с водой, смешанной с кровью. — Приподняться сможешь? Горшок сначала кивнул, а потом только подумал: не выйдет опереться на обе руки, чтобы приподняться. А на одной тяжело. Князь руку свою просунул ему под спину и начал помогать. Негоже же друга в беде бросать! Горшок сел, повернулся и, не успел Князь встать, как чужие ноги медленно опустились по две стороны от него. Он сидел, растерянный, а Горшок смотрел сверху вниз. — Ну? — спросил Горшок. Его, кажется, ничуть не смущало, что Князь между его ног сидит на полу, а руку держит у него на спине. То есть, уже на пояснице. Князь руку поспешно убрал, а на полу так и остался. Рядом с тазиком лежали ткани для перевязки. Их Ведьма пропитала какими-то мазями. Сказала, что так лучше рана заживёт. — Загну, — ответил Князь, и только потом приступил к перевязке. Горшок стойко шипел, но ничего не говорил. То, что ему больно — было и так понятно.  На лице весь спектр эмоций считывался подчистую. Когда влажные от боли глаза посмотрели вниз, Князь почувствовал несвойственную ему вину: не уследил, не уберёг. А знал ведь, что что-то произойдёт! С ними же иначе и не бывало. — Как ты? — спросил Князь. Горшок попытался повести раненным плечом, и зажмурился. — Да, знаешь, — ответил Горшок, — ничё так. Я просто хотел, чтобы кто-то в моих ногах валялся. Князь усмехнулся: «ты такой дурак». Подумав, он добавил: — Принцесса-то наша, наверное, уже и мертва. Спасаем-то мы вечно тебя, а не её. Горшку это не понравилось, но и парировать ему было нечем: в беде оказывался, а друг спасал. Какие возмущения? — Не, Князь. Я менестрелем быть хочу, а не принцессой. Тут ты не по адресу. — Тогда, может, хватит искать приключения себе на задницу? — Тогда будет скучно. — Тогда будешь принцессой в беде, — улыбнулся Князь. Он опёрся о колени Горшка, чтобы встать с пола. — Надеюсь, временно. Горшок, вопреки всему, повеселел: — Как думаешь? Если ты меня Королю принесёшь, как спасённую Принцессу, нас сразу же убьют или сначала покрутят пальцем у виска? — Не знаю. Но проверять бы не хотелось. — Тогда не болтай. Нам ещё отыскать настоящую принцессу нужно… а мы тут, ё-моё… Кстати, где мы? У Ведьмы, говоришь? Князь подумывал уже о том, чтобы по-тихому отсюда сбежать, только Горшок явно был не в том состоянии, чтобы долго держаться на ногах. Выходит, платить этой ведьме-целительнице придётся. Человеческое сердце всегда остаётся жадным. Князь обдумывал, что же им теперь придётся делать, а ведьма так и не появлялась и не появлялась. Горшок стал присматриваться к травам, висящим на стенах, а Князь вылил воду из тазика прямо во двор. Всё, что было на столе и на полках давало надежду, что здесь их не съедят. Никаких острых предметов, никакой грязи — это был на удивление простой дом. Горшок поднялся на ноги и стал ходить туда-сюда: то ли разминался для бегства, то ли оценивал оставшиеся силы. Князь обошёл весь двор, в небольшом сарае он увидел, как целительница на всё предплечье наматывает себе толстую верёвку. — О, голубчик, — она заметила его сразу, но заговорила только тогда, когда он остановился у раскрытых дверей. — Намиловался уже? Князь не понял вопроса и нахмурился. — Ничего-ничего, — продолжила ведьма-целительница, — я со своим… то видеться не могла, то ни на шаг не отходила. Чувства — они же именно такие. Постоянно колеблются. Любишь человека, любишь, но вот иногда так злишься, что ничего другого внутри и не остаётся. Думаешь «и как меня угораздило!» Князь на Горшка не злился, он привык, что все приключения, которые их преследуют, они валуном катятся именно за его другом, а Князя придавливает просто за компанию. А он и не против. — Ты об оплате что-то говорила, — напомнил Князь. — Понимаешь, я же не одна жила, — верёвка закончилась, и ведьма ловко сняла моток со совей руки и протянула Князю. Тут-то он и начал подозревать неладное. — Мне как-то предсказали, что если я сильно кого-то полюблю, то сгублю его. Не со зла, но просто не смогу сдержать своей силы. Своего проклятия. Князь понимающе замычал, и только он один понимал, что нихрена на самом деле не понимает, но чувства ясно говорили: сейчас начнётся история с плохим концом. — Он очень милым был парнем, но взял и изменил мне. И тогда-то всё сбылось, как и предсказали. Я потеряла над собой контроль, а он стал шерстью обрастать, — она глубоко вздохнула. В сарае ещё было свежее сено. Князь в таких местах, бывало, крепко спал. Как-то они с Горшком так далеко забрели, что на сеновале провели целых три дня. А потом их нашли, вилами гнали до самого города. А потом сам король услышал их песни. Заглядывал в корчму раз другой, и до последнего в замок к себе звать их не хотел. Такие дела. Ведьма продолжила: — Остался со мной жить он в облике осла. Я его посла на лугу, радовалась, когда он по пятам ходил за мной. Но видно было, что тяжело ему. Человеком он был, человек остаться и хотел. Я на днях пришла, а он перегрыз верёвку… сбежал он. Вот поможешь мне его поймать, и будем мы в расчёте. Князь почесал голову, развёл руками. — А где ж его искать? — Ясное дело, что в лесу он где-то. Боюсь, как бы волки или медведи его не загрызли. Князь протянул «да». Как бы его самого в этом лесу кто не загрыз. Но ведьма сощурилась, улыбнулась и напомнила «в долгу нехорошо оставаться». — А если не приведёшь мне моего любимого, я твоего себе оставлю. Он у меня будет дом сторожить, по хозяйству помогать. Князь всё ещё подумывал над побегом: всё лучше, чем рисковать Горшком. Тот в некоторой степени и без того был ослом, но не так, чтобы животиной. А Ведьма хитро махнула ему рукой, приглашая следовать за ней. Она отворила двери дома, зашла внутрь. Князь зашёл следом. — Людей в животных превращать легко. А вот чтобы из животного сделать человека — тут особый труд нужен, не каждый человек способен. Чтобы ты волков не боялся, твой друг тебе помощником будет. Князь на секунду даже обрадовался этой новости. Уйдут сейчас отсюда с концом — и всё. Но вместо Горшка к нему выбежал пёс с перевязанной лапой. Ведьма продолжила: — Я расколдую твоего, если вернёшь мне осла. — А чего ты своего тогда не расколдовала? — Князь поражённо смотрел на виляющего хвостом Горшка. Вот дела. Кому расскажешь — не поверят. — Как я могу тебе верить? — На моём проклятье. Я смогу от него избавиться, когда злиться перестану. А твой меня не злит. Хорошенький такой. В глазах пса читалась это привычное «ё-моё». Оно отражало удивление, злость и какой-то несвойственный человеку восторг. Так смотрели только собаки. — Ну что стоите, голубки? — Целительница махнула рукой на дверь. — Верёвка есть, охотник есть, сторожевой пёс есть. В путь. А пока вашу стрелу закопаю во дворе. Князю хотелось только двух вещей: завалиться спать и завалиться спать. И, быть, может, потрепать Горшка по голове, как верную собаку. Шерсть блестела даже без яркого солнца. Она была чёрной, гладкой. И только взгляд в этой собаке выдавал человека. — А я говорил, — пробормотал Князь, — не будет этот поход лёгким. Князь открыл перед Горшком дверь. Лапа — рука! рука, мать его, — будто и не мучила его больше. Никакой хромоты, скулежа. Горшок побежал вперёд, Князь, вздохнув, последовал за ним. И кто ещё в этой истории осёл?