Long way (from) home

Реальность бывает такой невероятной, что не всегда получается сразу принять её – даже если она нам действительно нравится. Возможно, поэтому Юмэ, проснувшись на следующий день, чувствует себя такой разбитой. Внутри закипает мокрое и дрожащее, к горлу подкатывает ком. Её вдруг одолевает полярное вчерашнему ощущение (не)правильности, иллюзорности обстоятельств. Будто все эти чувства – радость, нужность, тепло – которые в ней вызывает Чонгук и которые, как вчера выяснилось, взаимны, совсем не заслужены и слишком хороши для того, чтобы быть её правдой. Свернувшись калачиком и подтянув к себе ноги, Юмэ отворачивается к стене, накрывается одеялом почти с головой и сжимает в нитку подрагивающие губы. Она слышит, как, просыпаясь, ворочается на соседней полке Чонгук, как он вздыхает и чем-то шуршит. Чувствует на себе его взгляд. Чонгук – тактичный, поэтому молча уходит, затем возвращается, почти бесшумно прикрыв дверь. В купе наступает душная, напряжённая тишина. Юмэ снова чувствует на себе его взгляд, но не может пошевелиться. Не хочет, чтобы её мальчик волновался из-за неё, но будто теряет контроль над телом. Кажется, она снова проваливается в некрепкий сон, потому что лёгкое, почти невесомое прикосновение губ к макушке заставляет вздрогнуть. − Давай покушаем. Пожалуйста. Даже сквозь ворох одеял в прикосновениях Чонгука чувствуется нежность. Юмэ разрешает себе окунуться в неё, молча позволяет себя усадить. Чонгук поправляет сбившийся вокруг неё теплый кокон и придвигает большой пластиковый стаканчик. − Это лавандовый раф. На прошлой станции я успел дойти до кофейни на вокзале. Попросил бариста сделать что-то, что поднимает настроение. И он сказал, что лавандовый раф в этом случае – лучший выбор. Юмэ больше не может сдерживаться и всхлипывает. Какой же он… неземной будто. Ну, разве это законно – таким быть? Чонгук мгновенно подскакивает на полке. − Эй, ну, чего ты? Юмэ, − пересаживается к ней, гладит по спине. – Если королевы пьют кофе только с прованской лавандой, прошу прощения. Здесь уж чем богаты, придётся подождать другой поезд. Юмэ качает головой, улыбаясь сквозь слёзы. Чонгук снова в своём репертуаре. Верит, что смех – лучшее лекарство. Но слёзы всё равно текут по щекам, и освобождение всё не наступает. Заметив это, Чонгук грустнеет. На пробу обхватывает руками за талию и, вновь не встречая сопротивления, прижимает к себе, продолжая гладить спину и устраивая на плече подбородок. − Я сделал что-то не так? Пожалуйста, не молчи, − шепчет тихо, чуть громче, чем шум колёс. В этом шёпоте слышится затаённый страх – Мне больно видеть, как ты плачешь, и думать, что это из-за меня. − Прости, − наконец, выдавливает из себя Юмэ. Нагружать Чонгука виной ей не хочется точно. – Ты не виноват. Мне просто… сложно поверить в то, что я могу что-то значить для человека. Для тебя. Что я тоже заслуживаю тепла. Чонгук без слов сжимает её ещё крепче. Они сидят так какое-то время, покачиваясь в такт мчащемуся вперёд поезду. За окном – пасмурное утро. Но даже тёмные деревья за стеклом вдруг перестают казаться безжизненными. Со временем Юмэ чувствует, как её, наконец, отпускает. Тревога слабеет перед силой искренних, тёплых объятий. В какой-то момент она выпутывается из чужих родных рук, скидывая с себя одеяло и являя миру взъерошенное, чуть опухшее от слёз лицо. По очереди открывает глаза и смешно морщится от звуков в желудке. − Как думаешь, королевы пьют холодный лавандовый кофе на пустой желудок? Чонгук заметно расслабляется, тепло улыбаясь в ответ.

***

Когда весь твой мир на неделю схлопывается до одного человека, у него очень велики шансы стать центром твоей вселенной. Чонгук думает об этом, почти сваливаясь со своей полки – потому что по центру, закинув на него ноги, лежит Юмэ. Они больше не говорили о том, что произошло утром. Помня о прошлом Юмэ, Чонгук понимает причину такой реакции. Поверить в то, что жизнь даёт тебе второй шанс, бывает действительно трудно. Сдерживаемые эмоции прорывают плотину, и мозгу нужно время, чтобы её залатать. На самом деле, и у Чонгука были причины для беспокойства. Он видел, как Юмэ смотрит на него, чувствовал ответную нежность её прикосновений и хранил каждую её улыбку, причиной которой был. Но, несмотря на это, не мог окончательно избавиться от сомнений. Может быть, ему всё это кажется? Может, Юмэ просто вежлива с ним и жалеет его, такого смешного и влюбчивого мальчишку? Что, если она не воспринимает его внезапные чувства всерьёз? Что, если с этими чувствами он внезапно останется один? Он же сгорит. Просто сгорит и рассыплется пеплом с ошмётками своего глупого сердца. Когда поезд подскакивает на очередном ухабе, Чонгук жмурится, ожидая удара об пол, но ничего не происходит. Открывая глаза, он видит удаляющийся коврик и чувствует, как Юмэ с несвойственной ей силой бережно подтаскивает его ближе – чтобы не сползал. − Прости, − снова шепчет она, обнимая крепче. – Я захватила твою полку и чуть не выжила её хозяина. Всё мои королевские замашки. Чонгук усмехается, качая головой и, устроив её на груди у девушки, исподлобья смотрит на неё. Юмэ держит взгляд, тепло улыбаясь, и так же, как сам Чонгук утром, ласково гладит его по спине. − Ну, чего ты? Всё в порядке? – спрашивает, когда Чонгук продолжает смотреть на неё, не моргая. − Да вот, думаю, пора устроить государственный переворот. Не успевает Юмэ осознать смысл фразы, как Чонгук, подхватив её под лопатки, ловко меняет их местами. Теперь он лежит на полке, а хлопающая глазами Юмэ лежит на нём. − Какое предательство! – бурчит она, упираясь руками в крепкую грудь. – Но я готова помиловать заговорщика – за поцелуй. − Я получил самую приятную амнистию, ваше величество, − Чонгук тихо смеётся прямо ей в губы, нежно надавливая и проскальзывая внутрь языком. Они лежат так ещё какое-то время, медленно утопая в сумерках, которые просачиваются в купе сквозь стекло. Лесов за окном становится всё меньше. Они приближаются к зоне степей и жёлтых, выжженных солнцем холмов. Чонгук хмурится, ощущая, как странная тревога вновь поднимает голову где-то внутри. Тело стремительно холодеет и напрягается, как струна, поднимается пульс. Стены купе вдруг начинают давить, казаться зловещими и опасными. Юмэ поднимает голову, видимо, почувствовав, как колотится его сердце. − Чонгук? Всё в порядке? Заметив его напуганный взгляд, Юмэ мгновенно сползает с него и садится рядом. − Чонгук. Чонгук, посмотри на меня, − мягко обхватывает ладонями лицо и заглядывает в бегающие глаза. – Всё хорошо, ты не один. Я здесь. Смотри, вот это мои кольца, − она вкладывает в его ладонь свою и сжимает его же пальцами. – Давай посчитаем: одно, второе, третье… Дыши вместе со мной. Не отрывая взгляда от ласковых тёмных глаз и чувствуя тёплые уверенные прикосновения, Чонгук делает вдох и выдох, затем ещё и ещё раз, хрипло пересчитывает вслух кольца под пальцами. − Одно, второе, третье… Постепенно паника отступает. Тело перестаёт дрожать, а стены купе – падать. Ещё через несколько минут Чонгук глубоко выдыхает, полностью расслабляясь. На коже выступает неприятная испарина. Он прикрывает веки, слизывая капельки над губой. Юмэ продолжает держать его за руку и гладит по волосам, успокаивая. − Прости. Не знаю, что на меня нашло, − хрипло шепчет он, приподнимая веки. В темноте его глаза кажутся совсем бездонными. – Со мной редко такое. Обычно бывало из-за учёбы, и я мог это контролировать… Его голос звучит совсем виновато, и Чонгук невольно тянет ладони к лицу. Ему становится стыдно за свою слабость. − Эй, всё хорошо, − Юмэ ловит его ладони и, не давая закрыться, прижимает к своим щекам. – Всем порой становится очень тревожно. Это не делает тебя слабым или некрасивым. Наклоняясь, она целует его прямо во влажный лоб, продолжая поглаживать пальцы. А Чонгук, кажется, понимает, что Юмэ чувствовала с утра. После того, как он принимает душ, а Юмэ меняет постель, они снова лежат в обнимку на одной полке. Время перевалило за полночь, купе освещают только проносящиеся мимо редкие фонари. Сон мягко заглядывает к ним, сменяя усталость и опуская веки. Этот день был сложным для них обоих, обнажил что-то, что было страшно показывать другому. Но всё закончилось хорошо. Чонгук не хочет думать о другом исходе, о том, что он мог бы ночевать в своём купе. Совсем один, наедине со своими страхами… − Я буду рядом. Столько, сколько нужно, хорошо? – бормочет он, засыпая. – Только… Не оставляй меня, ладно? Или, если всё-таки захочешь оставить, то сразу скажи. Чтобы я успел укрепить своё сердце, чтобы оно не разбилось. Мне кажется, сразу я этого не переживу. Чонгук засыпает, чувствуя поцелуй в лоб и крепкие объятия. Стены пятого купе сохранят в тайне тихое не оставлю.