ЧАЙ С МЕДОМ

Сяо Синчэнь тяжело шагнул через высокий порог и, опираясь на Шуанхуа, осел на пол. – Что с тобой?! – Сюэ Ян кинулся к нему, чувствуя, как сердце упало в леденящую пустоту в животе. Он подхватил Даоджана, бегло осматривая – на спине разливалось кровавое пятно. Пока усаживал Синчэня на лавку у стола, освобождал его от одежды, Сюэ Ян отводил душу в витиеватых, красочных ругательствах, выражая своё отношение к сумасшедшим даосам, тёмным тварям и городу И с его жителями. – Чэнмэй, не ругайся, – слабым голосом попросил Даоджан, опуская голову на лежащие на столе руки. – Не ругайся?! Может, мне сплясать на радостях? – Не забывай, в доме ребёнок. Ей не стоит слышать подобные слова. «Ребёнок», выросшая на улице, с малолетства и не такое слышала. Но о своём богатом опыте молчала – а то Даоджан расстроится. Сейчас она молча заваривала травы, подавала миски с отваром, полотенца, мази и, утирая слёзы, с надеждой смотрела на Чэнмэя. На узкой белой спине пролегли четыре глубоких кровавых борозды, явно от когтей. – И кто это был? – Сюэ Ян осторожно обтирал кожу вокруг ран смоченным в отваре лекарственных трав полотенцем. – Я не видел! – Сяо Синчэнь попытался пошутить. – Не видел он! – взорвался Сюэ Ян. – Даже странно. Наверное, туман виноват! Или всё-таки твоя упёртость? Долго ты ещё собираешься вслепую испытывать судьбу? Хватит! Больше ты один в этот гуев туман не пойдёшь. И вообще в ближайшие дни никуда не пойдёшь, будешь лежать на пузе ровно и лечиться! Ругаясь, Сюэ Ян чувствовал, как отступает леденящий душу страх. – А-Цин, застили постель для Даоджана. Я теперь буду спать на тюфяке. – Даоджан, мы сейчас с тобой потихонечку пойдём до кровати. Я бы тебя на ручки взял, но, боюсь, далеко мы не уйдём – у меня только полторы ноги. Так что, сам-сам! Вот так… халатик накинем… на меня опирайся, не бойся, удержу…. И ножками, ножками, – после пережитого, Сюэ Яна охватило чувство, подобное опьянению, как после хорошей чаши рисового вина. Уложив Сяо Синчэня на живот и укрыв до пояса одеялом, Сюэ Ян поправил подушки и задержал ладонь над его головой, едва касаясь волос. Как будто обжёгшись, одёрнул руку и быстрым шагом, припадая на больную ногу, вышел из комнаты. Даоджан лежал на кровати лицом вниз, его спину прикрывала пропитанная заживляющими мазями ткань и приятно холодила кожу. Боль отступала, и он провалился в сон. ************************************* Сюэ Ян ворочался на тюфяке. И как только Синчэнь на нём спал? Сбитая в комки солома впивалась в тело в самых неожиданных местах, не позволяя расслабиться и уснуть. За время, что он спал на кровати даоджана, он привык к удобству. Ладно, завтра он что-нибудь придумает. Зато от печной стены тянуло таким мягким расслабляющим теплом. Страшное, испытанное недавно чувство вернулось. Он опять переживал тот ужас, который холодными липкими пальцами сжал его сердце, вышиб воздух из лёгких и застрял комком в горле, когда он увидел оседающее на пол тело. Когда в голове бился вопль: «НЕТ!» Сяо Синчэнь – не враг и не жертва. Он стал первым и единственным … Кем? Первым и единственным человеком в его жизни, который сделал что-то для него, Сюэ Яна, не требуя ничего взамен. Он стал первым и единственным, положившим на его подушку конфету. Он стал первым и единственным для кого он, босяк и пакостник из Куйджоу, сделает всё, что бы тот не попросил, и даже если не будет просить – Сюэ Ян сделает. И ему тоже ничего в ответ не нужно, только быть рядом, только видеть эту улыбку на лице небожителя, по какому-то недоразумению оказавшемуся в числе смертных. Сюэ Ян готов на всё, только бы эта улыбка никогда не исчезла, не омрачилась сожалением. Ему жизненно необходим Сяо Синчэнь! Сюэ Ян готов навсегда остаться потерявшим память, чтобы его чёрное прошлое не встало между ним и даоджаном. Он станет Чэнмэем для него. И это не будет притворством – Сюэ Ян уже точно знал, что с даоджаном он готов хоть с Тьмой сражаться, хоть грядки окучивать, только бы тот был жив, здоров и рядом… Мысли наплывали бессвязными волнами, и Сюэ Ян балансировал на границе яви и сна... … а мысленно Сяо Синчэнь его зовёт Чэнмэем или Сюэ Яном?… … Синчэнь будет смеяться шуткам Чэнмэя и иногда обнимать его … …по - дружески… … интересно, а с Сун Ланем они… Сон наконец-то мягкой лапой дал Сюэ Яну подзатыльник, и все мысли покинули дурную голову. ********************************* – Просыпайся, Даоджан! – опираясь на палку, в комнату вошел Чэнмэй, неся в свободной руке чашку с лечебным чаем. – Слепышка утверждает, что именно такой чай она всегда заваривала тебе после охот. Я ей не сказал, что это для тебя и, если она обманула и подсунула мне средство от запоров, я не виноват! Сяо Синчэнь с трудом оторвал голову от подушки. Всю ночь он вынужден был лежать на животе, стараясь не потревожить повязку на спине, и теперь с благодарностью почувствовал, как сильные руки Чэнмэя поднимают его, усаживая на кровати. – Давай-ка я посмотрю, как тут дела с твоей спиной… Чэнмэй осторожно снял пропитанную мазью ткань со спины, обнажая ужасные раны. Воспаления не было и это радовало. – Все отлично. Держи чашку, пей. Я принесу тебе умыться и чистую повязку. – Спасибо, Чэнмэй, ты очень добр. «Ага! Сам себе удивляюсь!» – За добро надо платить добром. Разве не этому учит Дао? Ты лечил меня, теперь моя очередь. – Истинное добро, Чэнмэй, бескорыстно. Его совершают без умысла и расчёта, и не ждут ответной благодарности. Когда от содеянного начинают искать воздаяние – это уже не добро. – А как же: «Неблагодарность – худший из пороков»? Ты, конечно же, не ожидал, что за твоё добро придет такая расплата, как моя забота! Как говорится, протягивая руку помощи, не забывай уворачиваться от пинка благодарности. Ты не увернулся, теперь терпи! Пей лучше чай. Там Слепышка ещё бульоном угрожала, попозже принесу. Сяо Синчэнь слушал весёлую болтовню Чэнмэя…. Нет! Сюэ Яна. Он всегда знал с кем разговаривает, кого лечит и чьим шуткам так несдержанно смеётся. Пусть Сюэ Ян забыл своё имя. Но разве имя делает человека таким, каков он есть? Значит, и в том Сюэ Яне было это светлое, весёлое, что сейчас так греет душу Синчэня, заставляя её радоваться и смеяться? В том сгустке тьмы было светлое начало. – Так, Даоджан ... будем умываться. – Я сам, – Сяо Синчэнь стыдился своего вида, считая, что он вызовет отвращение. – Даоджан, кровь на повязке засохла, её надо отмачивать, на лице тоже есть следы крови. Сам ты не сможешь. Я не маленькая девочка, меня ты не напугаешь. Вот мокрое полотенце, прижми к повязке и посиди так немного. Чэнмэй сидел у ног Даоджана, придерживая миску с водой на его коленях, и не отрываясь, смотрел на его руки, прижимающие мокрую ткань к повязке. Что случилось с глазами Сяо Синчэня? Почему из них сочится кровь? Как цицяо истекают кровью он видел у Не Минцзюэ, когда шлюхин сын и по совместительству его названный братец устроил тому искажение Ци. Но у Синчэня с Ци всё было в порядке. Или не было? Сюэ Ян потянулся к затылку даоджана развязать узел повязки. Синчэнь дёрнулся, пытаясь отстраниться. – Даоджан, если ты будешь так дёргаться, разольёшь воду. Придёт Слепышка и устроит нам обоим весёлую жизнь – убирать-то ей придётся. Так что, не сопротивляйся! Он осторожно развязал повязку и, затаив дыхание, снял, обнажая лицо Даоджана. Тот попытался отвернуться, опустить лицо, но Сюэ Ян, охватив его ладонями, удержал. – Даоджан, – от волнения голос Сюэ Яна осип, – ты очень красив, тебе нечего стыдиться. Сюэ Ян осторожно, почти нежно вытирал кровь с лица Сяо Синчэня, с длинных ресниц, век, закрывающих … провалы пустых глазниц… Кто?! Кто мог такое сотворить?! Сюэ Ян помнил эти глаза ещё со времён их похода в Ланьлин – тёмные, бездонные, в которых как будто мерцали блики далёких звёзд. И у кого-то поднялась рука на такую красоту? И эти руки хотелось оторвать. Желательно вместе с головой. – Чэнмэй, не надо на это смотреть. Это ужасно… – Слово «ужасно» я бы применил к тому, что надо бы сделать с тем, кто посмел… – Я сам, – перебил его даоджан. – Я сделал это сам…. Сюэ Ян убрал руки от лица Синчэня, чтобы тот не почувствовал, как они затряслись. – Зачем? – Это долгая история, Чэнмэй. – Мы никуда не торопимся. Расскажи, – попросил тот, накладывая чистую полосу белой ткани. – Я пока не готов… Рассказать эту «историю» без упоминания роли Сюэ Яна было невозможно, а рассказывать Чэнмэю о Сюэ Яне Сяо Синчэнь действительно не был готов. ************************************** Сам! Это обо что надо было приложиться головой, чтобы такое сделать?! Куда уж тому Лунному зайцу! Сюэ Ян не мог унять дрожь в руках. Да и голос бы его подвёл, реши он хоть слово сказать. Так молча и вышел. – А-Цин, пожалуйста, – странно глухим голосом попросил он, – помоги там Даоджану, убери всё. А я пока…– он огляделся. – У нас ничего расколошматить не надо? – Ты что, о полку головой ударился? Ты смотри, осторожнее! Твоей голове много не надо, как я погляжу. Сюэ Ян зыркнул на неё исподлобья, но смолчал – не доверял он своей выдержке в данный момент! Ох, не доверял! – Пойду-ка я ... какой-нибудь гроб принесу... А-Цин благоразумно не стала уточнять для кого. Гуй его знает, что там у них с Даоджаном случилось, а ей под горячую руку попадать не хотелось! Сюэ Ян вышел в туман. Тьма радостно обняла его. Дождалась, зараза! И настроение у него подходящее. Не сейчас… Сейчас он будет делать себе кровать. Где-то в этих сараях должны быть инструменты и надо подыскать гроб. Вот его-то он и расколошматит на доски и сделает себе удобное ложе – и полезно, и приятно, и руки с головой заняты. Столярные навыки у Сюэ Яна были примерно такие же, как и в выращивании риса. Но злое упрямство – уже полдела. А-Цин с интересом наблюдала за действиями Чэнмэя – притащил гроб, какие-то железяки, разобрал гроб на доски, а теперь сидит на полу посреди комнаты и пытается его собрать обратно. Зачем, спрашивается? А спрашивать было боязно. Но и смотреть просто так – скучно. Даоджан медитирует, сил набирается – с ним ещё скучнее. А на улице – туман. Страшно. Вот и сидела за столом, подперев подбородок кулачком, гадая, что из этой груды деревяшек может получиться. В крайнем случае, при самом неблагополучном исходе – куча дров! Когда из-под «умелых» рук Чэнмэя вышла довольно сносная кушетка, она даже захлопала в ладоши: – Да ты – на все руки мастер! А полочку у меня в комнате прибьёшь? «Ох! Как бы кого особо языкастого не прибить!» – вздохнул Сюэ Ян. – Прибью! – то ли ей, то ли себе пообещал он. Уложив на кушетку тюфяк, Сюэ Ян опробовал результат своего труда. Всё было бы не плохо, но комки соломы так и норовили упереться в ребра или поясницу. Пока вытряхивал – перебирал – перенабивал этот гуев мешок, день прошёл. А-Цин осторожно подошла к результату таких длительных усилий Чэнмэя. – Я стесняюсь спросить … А просто взять гроб, перевернуть и уложить матрас не проще было? Сюэ Ян ошарашено посмотрел на мелкую заразу: – У нас есть матрас? – Есть. Старенький, правда. – Почему раньше не сказала? – А ты не спрашивал! Сюэ Ян несколько раз медленно вдохнул - выдохнул: – Знаешь, не завидую я тому несчастному, что тебя в жёны возьмёт! – Знаешь, я ему тоже не завидую! – в тон ему заявила ядовитая зараза. Сюэ Ян долгим взглядом посмотрел на неё и вдруг громко рассмеялся - на душе стало легко и свободно. Потраченные усилия того стоили! ************************************* Ужинали все вместе в комнате даоджана. Чэнмэй запретил ему вставать с кровати, а тот с каким-то необъяснимым удовольствием, подчинился. Они ели приготовленный А-Цин рис, и босяки рассказывали Даоджану в лицах историю появления в их доме новой мебели. Сяо Синчэнь слушал и на лице его блуждала задумчивая улыбка. – Даоджан, расскажи какую-нибудь сказку! – А-Цин устроилась рядом с Синчэнем, сидящим на кровати. Чэнмэй хотел было её согнать, но передумал и сам устроился у его ног на циновке. – Жил-был один крестьянин. Звали его Не-моё-дело. Что бы ни случилось, хоть у соседа дом гори, он говорил: «Не моё дело!» – И был прав! Нечего в чужие дела нос совать! – Сюэ Яна зацепила «сказка», знавал он таких – сующих нос куда не просят! – Однажды Не-моё-дело купил на рынке мешок бобов, взвалил на плечо и понёс домой, – продолжал Даоджан. – Догнал его сосед и спрашивает: «А вот если у кого беда случилась, надо ли ему об этом сказать?» «Чужие дела никого не касаются», – проворчал Не-моё-дело и дальше пошёл. А сосед рядом. «А если чужой беде помочь можно, тогда как?» «Да никак, – ответил Не-моё-дело. – Никогда не вмешивайся в чужие дела!» Дошли они до деревни и тут Не-моё-дело увидел, что в мешке его дыра и все бобы из мешка высыпались! «Ах ты! Почему не сказал, что бобы высыпаются из мешка?» А сосед ему и говорит: «Ты же сам велел не вмешиваться не в своё дело!» – Как он его проучил! – рассмеялась А-Цин. – Если тебе на других плевать, то и ты никому не нужен со своими проблемами! Сюэ Ян, нахохлившись, молчал. – Ты права, – Даоджан обнял девочку. – Нельзя отказывать в помощи тем, кто в ней нуждается. – Ага, – хмыкнул Сюэ Ян, – надо как ты – помогать всем без разбору! – Если бы Даоджан разбирался, кому помогать, а кому нет, то ты бы мог подохнуть в той канаве, а не сидеть тут и упрекать его ... в неразборчивости! – Я никогда и никого не оставил бы умирать в канаве! Послушайте ещё одну притчу. – Опять о всеобъемлющей любви к людям? – презрительно ухмыльнулся Сюэ Ян. – Один правитель построил огромный дворец с тысячей зеркал, – начал Даоджан. – Ого, какой богатый правитель! – воскликнула А-Цин. – Однажды во дворец забежала собака и увидела вокруг себя огромную стаю собак. Она оскалилась и зарычала, чтобы чужие собаки знали, с кем имеют дело и испугались! Но собаки не испугались, а зарычали в ответ. Тогда собака стала кидаться на них и громко лаять. И собаки в ответ тоже залаяли. Так они и лаяли друг на друга всю ночь, пока собака не охрипла и не легла на пол в изнеможении. Она уже ждала, что свора кинется на неё и разорвет в клочья. Но никто не нападал. Она подняла голову и с удивлением увидела, что все собаки тоже легли и никто на неё нападать не собирается. – Вот глупая собака! Даже не поняла, что в комнате она одна! И лает сама на себя! – А-Цин хохотала от души. – Да. Но когда она лаяла на других и угрожала им, она этого не понимала. И получала в ответ такие же угрозы. Потому что как ты относишься к другим, такой ответ и получаешь. – Если отвечать так же, как отнеслись к тебе, то за выбитый зуб я тоже могу выбить зуб? – Сюэ Ян замер, ожидая ответ Даоджана. – Отвечать на зло нужно по справедливости. – Это значит, что есть право на месть? - Сюэ Яну нужно было уточнить. – Месть бывает справедлива. Но всегда ли мстящий справедлив? Месть в любом случае умножает количество зла в мире. Поэтому вопрос осуществления мести всецело на твоей совести. – Замечательно! То есть, тот, кто мне выбил зуб, не задумывался о количестве зла в мире. А я, значит, должен? Я даже не говорю о «потери лица»! – А я говорю о прощении... Сюэ Ян и Сяо Синчэнь надолго замолчали. Вопросы мести и прощения для обоих не были пустым звуком. Мог ли Сюэ Ян простить Чан Цыаня? Нет. Была ли его месть равнозначной? 50 человек за один мизинец, пусть даже его собственный… Но он мстил не за раздавленный палец, а за «раздавленное» детство, за день, когда умер добрый мальчик А-Ян, так любивший сладости. Но были ли виноваты в этом те, кого он убил? Сяо Синчэнь думал о прощении. Был ли виновен Сюэ Ян? Да. Понёс ли он наказание за свои преступления? Нет. Имеет ли право он, Сяо Синчэнь, судить Сюэ Яна? Как он может судить человека, если не прошёл через всё то, через что прошел он, через всё, что сделало его таким? Простить - не значит "оправдать". Совершённые им преступления останутся злом. Нельзя простить поступок, прощают человека. И Сяо Синчэнь уже знал, что он способен простить Сюэ Яна.