Почини мое сердце

Глава третья *** Я̶ б̶ы̶ х̶о̶т̶е̶л̶ п̶у̶т̶е̶ш̶е̶с̶т̶в̶о̶в̶а̶т̶ь̶ м̶н̶о̶г̶о̶ С̶ п̶р̶и̶р̶о̶д̶о̶й̶ с̶л̶и̶в̶а̶я̶с̶ь̶, л̶е̶ж̶а̶т̶ь̶ н̶а̶ п̶е̶с̶к̶е̶ И̶л̶и̶ п̶р̶и̶д̶т̶и̶ у̶ж̶е̶ в̶с̶е̶–т̶а̶к̶и̶ к̶ Б̶о̶г̶у̶ н̶е̶ с̶те̶с̶н̶я̶я̶с̶ь̶ д̶ы̶р̶к̶и̶ в̶ н̶о̶с̶к̶е̶ Тело: ЛСП Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствия, на путешествие во всех отношениях отличное. Для такой уверенности у него был тот довод, что, во–первых, его отец оставил ему солидное завещание, а во–вторых, он только что приступал к жизни, несмотря на свои девятнадцать лет. До этого он не жил, а лишь волочил жалкое существование. Правда, очень недурно, но все же возлагая все надежды на светлое будущее, найти себе достойную пару. Когда же деньги закончились, парень работал не покладая рук, чтобы хоть как–то заработать на жизнь. И вот сейчас, сидя перед очередным мужчиной, который вешая лапшу на уши, наивному парню, Антон думал, что случайный секс ничего не значит. Потрахаться? Окей. Только вот беда в том, что он уже был сыт по горло всеми этими потными дядьками, и хотел просто чтобы его любили. Хотел, чтобы его хоть кто–то встречал дома. Поэтому было решено завести собаку. В отличии от всех, с кем ему приходилось постоянно иметь дело, Штирлиц любил своего хозяина искренне, по–настоящему, и даже преданно что–ли? Со временем пустота в груди все больше и больше прожигала в сердце дыры, отчего оно больше не ныло болезненной колкостью, а просто иногда забывало на ненадолго стучать. Парень стал жестче. Характер из милого, приобрел сучьи ноты, фразы едкими, почти что ядовитыми, а душа и вовсе превратилась в камень. Так бывает, когда устаешь и больше не веришь в любовь. В то самое прекрасное чувство, которого как тебе кажется, ты не достоин. Поэтому и обходишь стороной всех, и вся, кто счастливее тебя. Сейчас, понимая, что он натворил в кафе, и за его пределами, Шастун собирая вещи в спортивную сумку, для очередного переезда в другой город, думал что тот, новый город: точно сможет подарить ему долгожданный уют и тепло в разбитой душе. — Ну, тише. Малыш, ты чего–то сегодня активный какой–то., подозрительно даже. Или, ты тоже радуешься, что мы переезжаем? Да, мячики твои любимые, мы тоже возьмем и пищалки, и даже недогрызанный фикус. — Услышав про любимое лакомство, пес весело загавкал и посмотрев на молодого человека, без раздумий прыгнул тому на руки. Поймав питомца в крепкие обнимашки, Шастун тоже не стал отставать от хвостатого друга, и слегка кружа его, весело улыбался, не забывая гладить того за ушком. — Только чур, ты едешь на заднем. Да–да, я знаю, что ты любишь больше сидеть на переднем сидении, но малыш сегодня это будет не лучшим вариантом учитывая, что помимо тебя еще, куча других вещей имеется. Не обижайся только, хорошо? — Гав! Гав! Р-р… Пфчхи… — негромко гавкая Штирлиц, лениво облизнул лицо парня, и опустив голову вниз, словно прося прощение у того, чихнул пару раз. А потом снова продолжил, как ни в чем не бывало, ерзать на человеке. — Будь здоров, чудо. Ладно, поедешь на переднем, так уж и быть. Рядом со мной будешь сидеть на соседнем кресле, и смотреть в окно, на пробегающий мимо пейзаж деревьев, и зданий магазинов или других домов. Не волнуйся только, друг… А с вещами что–то да придумаем. Мы же умные мальчики с тобой. Так ведь? Хотя, возможно ты умнее меня. И не наступаешь на одни и те же грабли по миллиону раз… И даже лапы не смеешь поднять на невинного человека, даже если этот человек на первый взгляд полный мудак. Нет, я не буду бегать! Надо признаться. Точно. Завтра же пойду в полицейский участок и напишу заявлении о том, что убил человека… Или не убил… Как же все сложно, когда нет никого рядом, чтобы хоть на минуту прояснить те или иные ситуации, направляя по нужному пути… Очень сложно. Я уже не вывожу. Блять! 𝚂𝚘𝚖𝚎𝚘𝚗𝚎 𝚑𝚎𝚕𝚙 𝚖𝚎, 𝚙𝚕𝚎𝚊𝚜𝚎! 𝙸'𝚖 𝚟𝚎𝚛𝚢 𝚝𝚒𝚛𝚎𝚍… Два дня спустя Улицы, люди, потоки машин… Арсений не видел ничего вокруг. Пытаясь хоть как–то обстраргировться от всей этой городской суеты за спиной. Он даже не сразу осознал, что уже несколько минут стоял рядом со зданием милицейского участка, где работал последние четыре года. Арсений мало чего боялся в этой жизни. Но страх высоты тем не менее попадал в число его немногочисленных фобий. Еще будучи ребенком, брюнет не раз смотрел на жутковатые строения с множеством окон, устремленные в небо, и думал, как же это наверно страшно — оказаться на одной из этих крыш… Или вдруг упасть с них… Сейчас он сам не понимал, почему вдруг вспомнил о давно забытом чувстве страха, которое спало слишком долго, чтобы быть правдой. Но внутренний зверь, вновь заскребся в груди, отчего неприятно поморщившись, Попов вошел внутрь, отгоняя от себя ненужные мысли. Был конец рабочего дня, внутри царила суета, коллеги по работе носились взад–вперед с уголовными делами, чуть–ли не в зубах, и на него никто не обращал внимания. *** Антон уже сидел в приемном отделении и ждал, когда к нему кто–то подойдет, и позовет в кабинет, чтобы узнать цель его визита. Но шло время, но никто не подходил, видимо люди были слишком занятые другой работой. Уже планируя уйти отсюда, парень вдруг замер, когда в него кто–то влетел. — Сука! Аккуратнее никак? — Арсений хотел возразить этому недоразумению, что это он сам виноват, что встал посреди дороги, но услышав хриплый голос с металлическими нотками, замявшись, опускает голову вниз. А сердце в груди неумолимо ускоряет бег. 1… 3… 7… 25… отсчитывает удары пульса жизненоважный орган, еле успевая качать кровь в организм, дабы его человек вновь не упал в обморок. — Эй! С тобой все хорошо? — замечает омега бледное лицо альфы, и аккуратно взяв того под локоть правой руки, отводит в сторону, и сажает на мягкое черное кресло в коридоре. — Жди здесь. Я сейчас за водой схожу, и вернусь. — Ага… — единственное, что выдавил из себя тот, провожая взглядом удаляющейся силуэт. Встав со стула, прижимаясь спиной к холодной шершавой стены, он принялся ждать столько, сколько понадобится. Он не шевелился до тех пор, пока не вернулся второй парень, обеспокоенно, протягивая ему бумажный стаканчик с водой. — Сп… Спа… спасибо, — взяв дрожащей рукой стаканчик, и осушив содержимое одним большим глотком, Арсений вновь посмотрел на собеседника. На зеленые глаза, запавшие мгновенно в душу, на худое тело, изящные запястья, которые украшали браслеты и на фаланги тонких пальцев, усыпанные также многочисленными кольцами. Перед ним стоял чуть ли не цыганский барон, судя по количеству украшений, ну или если быть более приземленным человеком: ходячий ювелирный магазин. — Зачем… То есть, почему вы сюда пришли, молодой человек? Судя по вашему лицу, вы чем–то огорчены. Но чем вам может помочь, простой милиционер? А, вас ограбили, да? — Нет. Я пришел написать заявление. На себя. Я. Убил. Человека. — Проговорив четко каждую фразу, разделяя ее на маленькие слова, чтобы Попову было проще его понять, Антон садится рядом с ним, на соседнее кресло, и зарывается руками в волосы, отчего те больно цепляются за несколько колец, отчего слышится тихий сдавленный стон боли. Кажется, что и альфа почувствовав всю боль парня, накопленную за всю жизнь, издает такой же вскрик, но более отчетливее. На них никто не обращает внимание. Все заняты работой. А они сами по себе. Голос парня не смотря на холод, кажется знакомым, и таким родным, что Попову вновь становится плохо, а во рту настолько сухо, что не поможет еще раз, принесенная вода из кулера. — Да, понимаю. Я сам в шоке, что сделал это. Хотя, возможно тот альфа сам был виноват! Но давайте, лучше пойдем к вам в кабинет, познакомимся заодно, и решим эту проблему, как положено. А то тут лишние уши и глаза, не люблю такого. — Д–да, пойдем… *** Час спустя — Значит, ты утверждаешь, что на момент содеянного, находился в состоянии аффекта, поэтому точно не уверен — убил того мужчину, или же оставив лежать на улице в бессознательном состоянии, убежал. Все верно? — Как попугай, повторяет Арсений, надеясь, что сейчас его точно услышит, парень сидевший на соседнем стуле напротив, нервно перебирая многочисленные украшения на тонких пальцах. В конце концов это Антону надо, как представился ранее молодой человек, а не ему. — А.? Ой, я что-то отвлекся, простите. Да все именно так, товарищ майор. Понимаете, меня жрет чувство вины. Я вообще добрый парень. Просто эти два урода меня вывели! Ну, сними хотя бы где-то себе комнатку, да трахайтесь на здоровье, но нет же: им надо все напоказ выставить, мол смотрите мы счастливы, а вы и дальше сосите! Ненавижу таких людей. — Я уже нихуя не понимаю! То ты говоришь, как тебе жаль и уже готов писать чистосердечное признание, то тут же через пару минут говоришь, как ненавидишь людей только из-за того, что они счастливы и любят друг друга. Что с тобой не так, парень? Да я может быть тоже не люблю, когда в общественном месте сосуться до потери пульса, но не убивать же за это… — У каждого свои убеждения, согласен. Что со мной не так? Поверьте, Арсений Сергеевич, я сам задаюсь этим вопросом лет пять как уже, если не больше. Но не будем обо мне. Лучше скажите, вы принимаете мое заявление или я могу уехать из этого города? — Нет, не можете Антон. Мои сотрудники наденут на вашу ногу браслет с датчиком движения, и если вы пересечете больше пятисот метров, нам об этом поступит сигнал, а вас ударит током. Ну и это еще не все. Вы подпишите подписку о не выезде, пока будут идти разбирательства по вашему делу. Также, я лично буду приходить к вам домой, и вы будете отмечаться. Все ясно?! — Ясно, ага. Но сейчас то, я могу сходить в туалет? — весело усмехается парень, но видя серьезное лицо брюнета, виновато опускает голову вниз. — Под моим присмотром. Идем, Антон.