Фантазмы

Долина Наваждения — государство драяд. Дворец королевской семьи.

***

Лиама всегда привлекали картины. Непонятно почему, но их хотелось рассматривать. Особенно портреты. Какая история за ними таится? Что испытывал художник в процессе создания полотна? В задумчивости, он останавливается посреди одной из дворцовых зал. Совсем недавно здесь расположилась коллекция картин, подаренная королём Альтергроу в знак признательности, коллекция, привлекающая его сейчас больше всех в силу её новизны. Особенно притягивала вот эта работа — самая последняя в галерее, — портрет молодого мужчины в необычных для их времени одеждах. Изображенный на ней казался Лиаму смутно знакомым. Но почему? Он видит его впервые и не уверен, существует ли тот в реальности. И потом…как вообще человек может быть связан с драядом? Драяд на мгновение застывает, пораженный формулировкой своего вопроса. Удивительно, что мысль об этой связи не вызвала у него отвращения, хотя вообще должна была. Только… удивление и интерес? это… пугает. в той же степени, что и влечёт. Взгляд Лиама сосредоточился на незнакомце с полотна. Он красив, но… нет, определение слишком общее, не описывает детали. Скорее притягателен, из того сорта людей, что никого не могут оставить равнодушными, вызывая или слепое восхищение, или обуревающую всё нутро ярость, или же, у особо впечатлительных личностей, всё это вместе. Кожа мягко кофейного цвета, не смуглая, но и не бледная, с сероватым подтоном, отчего кажется, будто мужчина полжизни провел в объятиях туманов и дождей, без крупицы тепла и света. Длинные светло-серебристые кудри спадают на плечи тяжёлой волной, точно плотная занавесь. Глаза на контрасте золотые… нет, наверное, художник добавил в портрет элементы вымысла, а на деле же они просто отливают янтарём при свете солнца. Не может быть таких глаз у людей. Это невозможно. На губах мужчины усмешка — жестокая, намеренно растягивающая губы в гримасе высокомерия. Будто ему болезненно нужно скрыть какой-то внутренний дефект, спрятать что-то от посторонних. Странно почему, он ведь так ослепительно, до невозможности красив. Судя по одеждам, ещё и обладает властью. Что ему скрывать? Чего бояться? Лиаму он кажется хрупким, словно старающийся защитить себя терновник. Без ласки солнца и воды тот засыхает, но стоит только протянуть к нему руки в желании обогреть, — и кожа неминуемо покроется мелкими красными пятнами боли. Что-то мелькает внутри, на уровне ощущений. Сочувствие? Интерес? Почему-то ему вспоминается будущая королева, Лилит. Такая жестокая с виду, но кажется, очень хрупкая… Лиам застывает. Почему именно она пришла сейчас на ум? Такое ощущение, что он что-то давно забыл. Что-то утерянное, но очень для него важное. Он снова обращает взгляд к картине. Мужчина на портрете ничуть не вызывает у него отторжения. Скорее сочувствие. И… холод. Невыносимо леденящее, тяжелое в районе груди, такое, что дышать становится сложно. Этот холод — не его эмоции, он испытывает чужие, отражает их, словно воды озера лик в него смотрящего. Лиам не может пояснить, почему убежден в том, что ощущает. Он не верит в собственную интуицию художника (как можно верить в то, чего не существует)? Не может объяснить, но тем не менее чувствует. Знает. Именно там, слева под ребрами, оно и находится. Уязвимое место. Плечи вдруг стягивает тяжёлое, необъяснимое чувство вины. Будто ему нужно помочь незнакомцу, необходимо его согреть, показать, что тот достоин тепла и заботы. Будто он, Лиам, единственный способен это сделать. То ли под влиянием сильных чувств, то ли из-за проведённого в созерцании времени, драяду начинает казаться, будто он видит не портрет человека, а его самого. Стирает рамки изображения, за них выходит. что это за знак? реально ли? Рядом раздаются шаги и Лиам вздрагивает, обнаружив, что слишком глубоко погряз в собственные мысли. — Вот вы где, принц. Решили полюбоваться крепостью дворцовых стен за избытком впечатлений? Знакомый насмешливый тон, не знающий, когда нужно остановиться. Лиам оборачивается, чтобы поприветствовать «дядюшку Берта». Когда-то тот сам предложил Лиаму так себя называть, хотя второй несмотря на родственные связи всегда предпочитал ограничиваться лишь именем. — О чём это ты? Берт продолжает, не изменяя своей привычной лёгкости: — Или… короткоухие настолько преуспели в своём искусстве, что теперь им не нужны ни картины, ни рамы? — Ты должно быть… Лиам моргает, оборачивается на портрет и… «шутишь» замирает на языке, так и не произносится. Потому что взгляд утыкается в стену. Каменный холод, обвитый местами плющом. Ошарашенный, он протягивает пальцы, касается шершавой поверхности напротив. Ощупывает, чтобы действительно убедиться: не обманулся. что тут ничего нет. Его пронзает осознанием: этой картины никогда не существовало Берт усмехается снова. Его усмешка не похожа на мимику незнакомца с портрета. Это скорее усмешка плута, привыкшего щеголять тысячью масок ради природной потребности к очарованию и соблазнению. У него будто тоже есть какой-то секрет, что-то серьезное, но он явно не использует маску шутника, чтобы скрыть и спрятать собственное несовершенно хрупкое нутро. — Вы не похожи сегодня на себя, принц. Выглядите живее, чем обычно, пусть и привычно витаете в облаках. — он на мгновение выходит из образа, задумывается всерьез. — Не знаю как объяснить… это просто ощущается, так же явно, как вонючий дым от Альтергоуской паровой кареты. Лиам знает: его дядя мастер считывать и улавливать полутона эмоций (он столь долго держится при дворе не за одни родственные связи с королевой). Принц и сам чувствует: что-то в нём изменилось, неуловимо и тонко. Может ли такое быть, что путь его жизни повернулся сейчас в другую сторону? Он выдыхает. Пальцы схватывает мелкой дрожью. Волнение? Предвкушение? Принц старается говорить ровно, чтобы не выдать эмоций. — Мне… нужно отдохнуть. Наверное, слишком много забот в последнее время. Если я понадоблюсь, я буду у себя, тебе больше не нужно меня искать. И не говоря больше ни слова, идет в свои покои. Берту ничего не остается, как проводить его изумлённым взглядом. Лиама преследует странное ощущение, будто его жизнь обрела новую цель. У этой цели нетронутая солнцем кожа и невозможно золотые глаза.