Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 7 сентября 2019 г., Травников

            Лиля открыла рот в изумлении, а Тюрзов стоял с выражением лица, полным боли, и сжимал что-то чёрное. — Настав… — вылетело у Жанны. — Стоять! — приказал Тюрзов, и мы остановились, словно натолкнулись на невидимую преграду.             Та чёрная… хрень, что сжимал Тюрзов, росла из его плеча, чёрная как у Тени. — Коля, отойди! Настя! В сторону! — кричала Лиля. Мы прижались к стене, и Тюрзов осел на пол. Да, у него была вторая рука здесь, в ноосфере, и рука эта не отличалась от тех, что были у Теней: такая же длинная, когтистая и сотканная будто из пустоты. — Сказочника… — сказал он, тяжело выдохнув, — как ветром сдуло. Как вы вошли. Как… и не было. — Что случилось? — спросила Жанна. — Надо быть начеку, — коротко ответила Лиля. — Тут только что был Сказочник, но он исчез.             Она готовилась к броску, и я невольно собрался сам и повторил её сложение пальцев — так готовились к выбросу боевого заклинания. Её пальцы были сложены и вытянуты — одна линия и то, что она уже подготовила, вырвется. Может быть, садануть желчью?             Она бешено сверлила пространство в поиске угрозы. — Сейчас всё спокойно, — заключил Тюрзов и стал подниматься, опираясь на здоровую конечность. — Это часть Тени? — спросил я. — Это часть меня, — кивнул он. — Я потерял руку и даже к этому привык, но часть меня, что не привыкла, пытается её сформировать. Это пройдёт, когда я успокоюсь, — заверил он. — Где ваши тела? — спросила Жанна.             Хлоп. — Их тела? — яркая вспышка на секунду ослепила глаза. — Одно недавно стало пылью, другое сгнило не до конца в своём дорогом платье.             Высокий голос, мягкий, но похожий на удар хлыста. Я увидел Белиала, изящно одетого. Он вальяжно махнул рукой — типичный чёрт-искуситель на современный лад в цветастом смокинге и совсем уже без копыт.             В его осанке только спокойствие, ледяной взгляд заставлял замереть. В углу зарычал Тюрзов. — П-п!.. — запнулась Лиля, глядя на свои руки. Она коротко взвизгнула и с грохотом упала на копчик. — Высший мастер Травникова! — я дёрнулся. Голос Сказочника был точен и резок, словно приказ магистра. — Сотворить стулья для нас и ждать дальнейших указаний! — Может, мне пепель… — она схватилась за рот, а Сказочник захохотал.             Мастер Травникова?! МАСТЕР ТРАВНИКОВА?!             Я медленно опустился на пол. Это моя мать — высший мастер Травникова, другого такого мастера нет. Пахмутова растерянно смотрела на нас, и я чувствовал, как колотится её сердце, как бешено стучит моё, вырываясь из груди, и как темнеет в глазах, и всё проносится вокруг меня.             Какая к чёрту Лиля?! «Ты мне как брат малый!» — улыбалась она, но только теперь я понимаю, что её взгляд был скорбным и полным страха. Это секрет, что хранился всеми от меня, и он был раскрыт. Как срывается пластырь. Мгновенное осознание… Вот он — мёртвый среди живых, и он в Ордене!!!             «У нас в Ордене много секретов от обычных людей», — вспомнил я слова отца. Я никогда не спрашивал, почему у нас дома нет фотографий, точнее, никогда не спрашивал достаточно дотошно. Может быть, меня пугало тогда его лицо, становившееся каменным и пустым.             В любом случае, женщина, что закрывает руками рот, чтобы не сказать лишнего, с искажённым от ужаса лицом, скорее уж молодая девушка — моя мать. А точнее, то, как выглядит её осознание о себе.             «Их тела? Одно давно стало пылью, другое сгнило не до конца». Значит, и Тюрзов, и… моя мама — мертвецы. Только их разумы, осознания о себе бродили рядом с нами, мёртвые среди живых. Об этом говорил Тюрзов? И он, и моя мама — раны мира, очевидное нарушение кодекса, может, и не мира, но самого Тюрзова. Что может быть хуже, чем нарушать собственный Кодекс?! — Ты же помнишь, — продолжал Сказочник, обращаясь к Лиле, тьфу, моей маме, — меня. — Я… Я… — Ты боишься? Если бы я хотел вас убить по-настоящему, я сделал бы это давным-давно. Детей ещё в парке, Тюрзова у халупы… А может, и вовсе ещё тогда.             Я скосил взгляд на Тюрзова. Его чёрная рука когтями скребла пол, в его взгляде не оставалось ничего, кроме жажды убийства. Несмотря на тусклое освещение, зрачки его небесно-голубых глаз были узкими, не толще швейной иглы. Он пытался дёрнуться, но был словно прикован к полу какой-то силой, исходящей от безразличия Сказочника. Тюрзов не мог даже говорить, он только тихо утробно рычал и скалил зубы. — Я жду… Ну, хорошо, — вздохнул Сказочник. — Если нравится бояться, бойся.             Я чувствовал нужду действовать, но что я могу сделать, если бессилен даже Тюрзов? Уверен, это же чувствовала и притихшая Жанна. Сказочник махнул рукой и за его спиной появился стул из набора «жжёной мебели», в таком духе, чёрный, с обитой кожей спинкой. Скорее уж дорогое кресло, а не стул, с золотыми шляпками гвоздиков и сложными узорами. Он степенно опустился на него, и в этот же момент потеряла равновесие Жанна, но не упала — она тоже села на стул, появившийся прямо из воздуха, с гнутой спинкой и аккуратными резными ножками из тёмного полированного дерева. — А? — выдохнула она от испуга. — Вот теперь все мы примерно равны, — усмехнулся Сказочник. — Вопросы?             В тот же момент стало легче дышать. — Зачем? — спросила, часто дыша, Жанна. — Ты прочитала все мои Сказки, что были в доступности, и так и не поняла? — Сказочник наклонил голову. — Жаль. Или ты хотела спросить, зачем вы ВСЕ здесь? Да?             Повисло молчание. — Говори. Или хотя бы кивни, — раздражённо бросил Сказочник. — Д-Да. — Хорошо. Я отвечу. Я хочу показать вам, молодым, вступающим в Орден, чего стоит их честь. Вы ещё не поняли? — Не поняли что? — спросила Жанна. — Ты и твой друг Марк — живы, а ваши наставники — мертвы. Они мертвы и ничем не отличаются от меня. — Они отличаются, — резко возразил я. — Они не множат зло, а борются с ним! — Марк… — Сказочник прикрыл глаза рукой и глубоко вдохнул. — Знаешь, что они делают, чтобы остаться живыми мертвецами? Не знаешь. Никто в Ордене этого не скажет. Они приходят сюда, как вы называете, в ноосферу, и едят других мертвецов. Убивают как овец и собирают флюид в предметы памяти. Это мало чем отличается от обычного каннибализма. Ведь все мы рассеиваемся без пищи. — А вы этим не занимаетесь? — злобно выкрикнул я. — Лично у меня на это нет времени, — ответил он голосом, не подразумевающим возражения.             Это НЕ ОТВЕТ! Нет времени — не значит, что ты этим не занимаешься! И во-вторых, можно ли доверять главному врагу твоего Ордена, убийце твоей матери, Вселенскому Злу? — Вы убили мою мать! — Марк! Нет! — закричала женщина у ног Сказочника и замолкла. — Это не так. Я понимаю твои чувства, парень. Но я не убийца твоей матери, однако не могу сказать, что я не причастен к её смерти. Мои люди совершили это, и я не горжусь ими, но поверь, у неё был выбор сдаться. И он будет у тебя. — Сдаться либо умереть? — Не совсем. Каждый умрёт хотя бы однажды, и я не только про вас: я про всех людей. Просто если ты сдашься, твои шансы окончить жизнь в старости в кроватке, в объятиях внуков, ведь это и есть смысл жизни, возрастут. Именно такой я вижу честную жизнь, вне зависимости от твоего выбора.             Сказочник пытался расположить к себе и увлечь разговором, и каждое его слово пропитано важностью и сочувствием, но я не мог не обращать внимание на Тюрзова, похожего на больную восковую фигуру, на свою мать, роняющую слёзы на пол, на Пахмутову, скорее злую, чем испуганную.             Сказочник сломал всех за секунды. — Как вас зовут? — спросил я. — Моё имя… ты знаешь! — Если бы я знал… Меня называли столькими именами… Когда я появлялся перед мастерами многих эпох в этом облике, — он показал на себя пальцем, — они называли меня Белиал, и я даровал им хороших друзей и новую жизнь. Вроде той, что живёт твоя мать. Когда я оборачивался старцем, я помню, как меня почитали и звали Шамаш, и пели мне как праведному судье, и называли великим солнцем. В общем, у меня множество имён, и все они… как названия деревьев на разных языках. Как разные названия воды: Вассэр, Ызджэ, Бода, Оми, Рува. Ничто из этого не есть сама вода, лишь название. Когда ты ответишь на вопрос, как сама вода называет себя, ты будешь знать и моё имя. Мои же слуги зовут меня Князь.             Сказочник замолчал и стал поглаживать подбородок. — Что ж, вы готовы к правде? — спросил он и окинул взглядом комнату. — Можно ли принять личину Зверя и не измениться? Тюрзов? Так вас называют?             Однорукий воин продолжал сверлить взглядом высокомерного юношу. — Ну же, встаньте, я хочу слышать вас лучше, — сказал Сказочник и медленно поднял руку, словно управляя Тюрзовым. — Можете ведь говорить, а не рычать. — Жанна, найди кисть… Ах…             Чёрная рука, растущая из плеча Тюрзова, защёлкнулась на его горле. Он стиснул зубы. Кисть?! Кисть! Эта комната нарисована, и даже самый неумелый художник может поставить здесь кляксу. Но где она?! Где чёртова кисть?! ГДЕ ОНА?!             Тюрзов сжимал зубы и мычал. — Извините, — сказала Жанна, и Сказочник отвлёкся. — Что? — спросил тот, и этого хватило, чтобы хватка чёрной руки на шее Тюрзова ослабилась, и он смог вздохнуть.             Тюрзов сорвался с места и… упал, словно натолкнулся лицом на невидимую стену. На самом деле это чёрная рука ударила его по лицу, так быстро и сильно, что это сложно было заметить. Теперь эта же рука прижимала его к полу, что нарушает физические законы. Я бросился к Тюрзову, но понял, что не могу даже шевельнуться. Моя ненависть и злоба сменилась страхом, и я широко открыл глаза и рот. Всё, что находилось ниже шеи, не слушалось меня. Я мог только смотреть и кричать… — Что ты хотела…             Тюрзов не сдавался. Он упёрся ногами в пол и кувыркнулся назад, изо всех сил давя головой на чёрную лапу. Ещё один кувырок, и он у Лили, хватает её за руку и тянет к себе. Его губы шевелятся…             Она испуганно кивает и выставляет руку для…             Падает, словно и её тело отказало, как моё. И ведь Белиал провернул это, не шевельнувшись со своего трона. — Это было забавно. Эх, если бы ты был настоящим мастером… а ещё лучше магистром! Нет, я бы приложил больше усилий, чтобы узнать имя, коим называешь себя ты, и называли родители, — Князь зааплодировал. — А так, мне приходится довольствоваться одной рукой, имя которой мне точно известно. — Я… не… сдаюсь, — отрывисто говорил Тюрзов. — Никогда!.. — Наставник! Оторвите её! — закричала Жанна. — Тогда он исчезнет, — улыбнулся Сказочник и закинул одну ногу на другую. — Невозможно пойти против самого себя и своего Зверя. Скажите, Тюрзов, можно ли принять личину Зверя и не измениться? — Нет. Это невозможно. Но с ним… — Доста-а-аточно, — протянул Сказочник. — Вы отняли достаточно моего времени. Я пришёл сюда, чтобы донести до вас…             Князь поднялся с кресла и подошёл к нам, оставляя за спиной Тюрзова и Лилю. — …Пару сомнений. Первое. Ваши наставники — мёртвые каннибалы, которые борются с другими мёртвыми каннибалами. И второе, и пожалуй, важнее. Я — не злой, всё, что я делаю — это проверяю людей на их… слабости, и затем я же их и наказываю за неверные выборы. Вы — просто мешающий мне элемент. Вы не пострадаете, если уйдёте, и не примете участия в этих играх по борьбе за топливо и власть.             Меня трясло. Только и трясёт. В голове нет слов для описания… Лицо Сказочника не было злым, ему, в сущности, было наплевать на нас, он лишь давал совет, который мы могли как принять, так и не принять. «Вассэр, Ызджэ, Бода, Оми, Рува», — ВЫБОР. — Вы понимаете?             Что из этого следовало понять? Для начала, нужно узнать, правду ли он говорит. — Ах, вы ждёте доказательств… Задайте эти вопросы своим, гм-м-м… наставникам. И напоследок, скажу всем вам. Это убийство совершил не Дмитрий Максимович Дегтярёв.             Сказочник подмигнул и растворился в воздухе, а я почувствовал, как теряю сознание. — Марк! Марк! — мама била меня по щекам. Мама?! — Пакет! Пакет сюда!             Меня вырвало. Один приступ за другим в подставленный дядей пакет, пока я не почувствовал себя лучше. — Белиал… — пробормотал я. — Всё в порядке теперь, — сказала Лиля. — В порядке? — услышал я саркастический выпад Жанны. — Да, чудесная вечеринка, чуть в юбку не наложила полный кулёк картошки! Ой! Я же не ношу юбки! Ха-ха-ха… Ха… — Я поднял взгляд на Жанну, и она запнулась, — Ха…             Всё, что я чувствовал внутри — пустота. Такое бывает, когда наваливается невыносимая усталость. Бесконечные дни накануне и не менее простой этот. — Поднимайся, парень, — сказал Тюрзов и протянул мне ладонь. — Сам справлюсь. — Ты ему поверил что ли?! — вскрикнул наставник, и я дёрнулся. — Ты поверил этому лживому куску дерьма?! Не расклеивайся! Или что тебя так ударило?! — продолжал выпускать пар Тюрзов. — Что тебе не показали маму? Вот она, теперь знаешь! Ты курсант ещё, чтоб в такие вещи лезть! Не все тайны вот так легко открываются, знаешь ли! — То есть это правда? — Правда?! Смотри сюда! Смотри!             Тюрзов достал нож. — Правда?! Вот! Моя кровь такая же, как и у тебя! И я тоже чувствую боль! То, что я состою на девяносто процентов из информации, а не воды, не делает меня бездушным! — Но… вы же ели людей. — Господи! Ты думаешь, я действительно этим занимаюсь?! Марк! Ты знаешь меня почти два года… Вставай. Обсудим это дома, или ты забыл, кто тут ещё? Великая беда — суеверие. — Кто тут…             Послышалось бульканье. Из лужи на полу выходили пузыри. — Она?! ДЫШИТ?! — Нет, это газы из желудка. Пойдём уже. Тут нельзя настолько задерживаться, — сказал Семён и схватил меня за руку.