Рождение и смерть Ницраила

Хасид

            После того как я отворил небеса от готовящегося града и остановил голема, которого сам же сотворил, каждый, перешёптываясь, называл меня Бааль Шем, считая, что именем Бога я творю своё искусство. Но это было не так. Ещё малый, когда я, выгнанный стыдом, и отчитанный цадиком, спал, трясясь, на улице, я знал о своей желчи, и желчь требовала выхода. Не постигнув даже хесед, не ощущая бога ни здесь, на земле, ни там, за твердью, я кивал, когда слышал «Бааль Шем защитит нас». Мне это ничего не стоило. Я просто существовал.             Во время фарбренгена, когда кончились истории и начали петь нигун, никто не заметил как их любимый говорящий именем Бога перестал слушать их в обычном смысле. Я обошёл это сборище и отправился на север, куда не проникали бродячие маггиды, совершающия многия мицвот.             Я держался особняком, но совсем скоро вездесущие шедим, что всегда обитают близи могил, стали мешать мне. Среди них стало много сеирим, что совсем были не похожи на людей, скорее на зийим, многие из которых охочи до крови. Желчного слова хватало, чтобы они навсегда отвернулись от меня, но вскоре этого стало мало. Я знал, что всегда был свечой хавдала для них. Но я шёл на север дальше, слабея по пути.             Я искал, подобно даршану. И нашёл слабую женщину, достаточно старую, чтобы послужить моей желчи запалом. И я услышал шофар, рог искупления, когда припал к её угасающей жизни.             И я знал многое, что она несла в себе. Я знал плод и выход плода. Я знал каково это — носить шейтель. Каково стыдиться тела. И я понял, как много мне ещё предстоит понять. И как много силы ушло у того, кого я никогда не ощущал и не понимал, чтобы сотворить сущую невинность — тварь. После меня осталось одно лишь кольцо. Когда-то давно я проглотил опал и, изрыгнув из себя, сделал из желчи своей и камня кольцо…             Камень рассыпался в руке, маленький, прыгая истерично внутри меня. А ну как увидят, что я творю? Нет, капля яда упала незамеченной. Мышьяк — царь ядов. Тонкий убийца. Долго они пьют по капле сладкого горя и кашляют, чувствуют немоту в руках. И я её чувствую. Я принимаю полный флакон. Но мне не сладко.             Новый камень рассыпался и оказался внутри. Я плачу. Горе, настоящее горе… Слишком мало времени в жизни, чтобы развернуться. Хватит! Я переживал столькие разы и переживу новый курс, и пусть мои глаза всё жжёт от воспаления, это не слёзы! Прекратите обращать на них внимание!             Хватит камней! Кто ты?             Я теперь не знаю. О, нет. Знаешь! Ты Марк, и тебе всего ничего от роду, до недавней поры ты не знал, как звучит шофар, но теперь знаешь, что это очень похоже на звук, что ты издаёшь перед собственным творением, и ты боишься признать, что тебе страшно вернуться назад, когда тобой настолько сильно овладел Нефеш. Ты нашёл своего шедима, но ты не похоронен и не осквернён. Я был похоронен, и был похоронен в дальнем углу, потому что они в глубине своей сути знали, кто я. Ты жив. Прими кольцо, что пронесло мою горечь и желчь, но осталось истинным опалом.             Марк? Мы боролись, я знаю. Но я давно знаю и многое. Мы будем родными и породнимся. Как и со многими другими носителями кольца. Я ждал так долго, что забыл, как меня зовут. Носители менялись. Много раз. Но мы породнимся с тобой, рано или поздно, когда Нешама будет уничтожена и вернётся в свою обитель. Я поддался тебе, потому что узнал, кто ты, но, конечно, у нас будет связь. Ты даёшь мне свою силу, а я тебе свою желчь. Это будет честно и однажды поможет тебе во многом.             Не слишком честное предложение, если ты всегда со мной.             Я был в своём теле. Даже синхронизации не почувствовал. Никакого броска, никаких болезненных ощущений в теле. Мне срочно требовалось позвонить Тюрзову. Срочно! Но сначала проверить шкатулку и эту девушку. Усталости нет, как нет и страха или иных чувств. Но в голове какая-то иная хмарь. Неясная и непонятная. Именно из-за неё стоило позвонить Тюрзову. Вдруг это кольцо опасно? Знания собирались в моей голове, в новых кластерах, и я не мог при всём желании отделить свои воспоминания от сосуда. Сосуда ли? В этом кольце был запечатан Руах каббалиста, его дух.             Проводница спала спокойнее. Наступал вечер. Неужели никто не заинтересуется, что на остановках вагон не открывается? Видимо, и здесь Тюрзов постарался. Шкатулка оставалась на месте, никаких Теней. Я достаточно их отпугнул, а может, они просто не успевали почуять добычу в движущемся поезде. Магическое зрение молчало. — Но не молчу я, — возник в голове скрипучий голос. — Я могу помочь. Ты везёшь филактерий, полный энергии. Знаешь ли, мы могли бы его разделить, если бы ты был сильнее, но сейчас всё твоё естество заполнит диббук, что сидит внутри. Это будет небезопасно. Сомневаюсь, что мне под силу с ним справиться…             Я старался не обращать внимания на голос и набирал Тюрзова. — Чем же ты отличаешься от диббука? — Ох, чем же? Хороший вопрос, — сказал голос и умолк. Вскоре наставник взял трубку. — Мастер, плохие новости! — Этого не хватало. Что произошло? — Я нашёл кольцо в ноосфере и надел его.             Тишина. — Ты не освободил сосуд памяти от его прошлых владельцев, так? — констатировал мастер. — И кто твой попутчик? И насколько он влияет на твои слова? — Каббалист из хасидинов. И ещё один Аин ведает, сколько Теней прошло кольцо. — Ясно. Спроси его, чего он достиг на пути? — Лишь три буквы-матери и десять пальцев, великий мастер… — Не смей льстить мне, тварь! — Тюрзов взорвался. Существо говорило за меня голосом, конечно, моим, но столь приправленным елеем, что становилось тошно, — Марк, избавляйся от своего попутчика. Он обманщик и каббалист, суть льстец и софист. — Мастер, как? — Кольцо не снимается? — я задумался. В тот момент не снималось.             «Нет! Умоляю! Я буду полезен! Я могу быть полезен! Я могу пробудить деву, что алкал до тебя!» — Он говорит, может проводницу пробудить. — И пробудит, завладев твоим телом. Бросай кольцо под рельсы и спокойно едь. Нечего делить душу с кем-то.             «Но я просто хочу жить! Существовать! Чувствовать! Я привык к смирению и буду кроток». — Он обещает, что будет тихим соседом. — Ай, делай что хочешь. Если что, отрублю палец. Конец связи. Раньше Горького не звони, — окончил звонок Тюрзов.             И что мне с тобой делать? «Я помогу с девой. И буду тих и покоен, пока ты не окликнешь меня. Я клянусь своей желчью!» Клятва желчью… Смешно. И как же ты поможешь? «Я войду в неё через тебя и возведу порядок в её вместилище».             Ну… ехать в пустом вагоне было скучно, конечно, но найти попутчика — свихнувшуюся Тень с непонятными мотивами… Это мои-то мотивы непонятны? Жить! Чувствовать! Дышать! Настоящим воздухом, а не пусто… Конечно, я в любой момент мог от него избавиться. А давай так. Карты на стол! Ты мог говорить моим голосом, что ты можешь делать со мной ещё?             Мало чего. Без твоего разрешения и ослабления контроля — шептать. Говорить мог, теперь нет — ты держишь контроль.             Это была ложь. «Мне надо подумать», — ответил твари я и пошёл к септику. Гата. Рейдо. Кольцо слетает с пальца и я нажимаю на педаль. Ту-дук. Я возвращаюсь в своё тело, не успевшее даже упасть. Ну, ты ещё здесь? Здесь. Но я теперь точно не могу ничего более, чем советовать. Тода.             Кажется, я почувствовал обиду в этом голоске, ставшем почти беззвучным. Так-то лучше. Последняя тяжесть ушла из головы. Хотелось позвонить мастеру и узнать, почему голос остался, пусть и такой слабый, но я знал ответ на этот вопрос — часть древнего каббалиста осталась во мне, в моих кластерах, память-то никуда не ушла. И в итоге, поимев драгоценный опыт, я остался при своих, без сосуда памяти и без подселённой души, только с осколком разума, что бывает при поглощении крупных фрагментов, от чего меня пытался предостеречь наставник. С этим любой мастер сталкивается, собирая советчиков.             Проводница спокойно дышала, но я не совсем больной и понимал, что долго без воды и еды так продолжаться не может. Нужно действовать, и пока у меня были силы и были знания хасидина, я мог решить эту проблему.             Сложные формулы слов слетали с моих губ. Я брал их прямиком из остатков памяти колдуна. Это формула возврата домой к предкам. Каждый из них брал Катю за руку и звал с собой. Жаль, что звал на родном формуле языке. Я вроде как всё понимал, но ничего конкретного. Катю эти слова не трогали. И я понял, что нужно добавить слово от себя. — Китя, пока вставать! Киська! — сказал я голосом предков.             Без попутчика я не останусь. Ты глупец, если решил, что сможешь собирать формулы без меня. Она не вернётся… Вернётся, вот увидишь. Русская каббалистическая формула, м-мать её! Женщина встрепенулась. — Вставай, харе валяться, — сказал я чьим-то другим голосом. — Чай не дома. А домой надо приехать. Мне кто будет стих читать?             Катя открыла глаза. — Ты кто, блять, такой, сука?             Она пробила мой полог Покоя, и я захохотал от счастья. — Спаситель. Что ты помнишь последнее, Кать? — от смеха у меня появились слезинки в глазах.             Она встала и пошла в свою каюту. Надеюсь, объестся шоколадок и напьётся чаю, а я пока перекушу чем есть. Она подумала, что ты накачал её и изнасиловал. Где твоё чутьё и почему чувствовать теперь нужно мне?             И впрямь, где моё чутьё? Надо спать. Слишком долгий день.

5 сентября 2019 г.

            В дверь купе постучали. — Что это было? — потребовала голова объяснений. Голова единственного моего попутчика и, к счастью, это было не обвисшее лицо блаженного еврея, встречу с которым я пережил достаточно достойно.             Не пуская воспоминания внутрь своих основных, они остались резервом, который подключится в критической ситуации. Быть может, я тоже создам голема или натравлю насекомых… А пока пусть лежат, преют и дозревают, становятся более родными. — Это ты столкнулась с потусторонними существами, — пояснил я максимально расплывчато. Сейчас, не являясь мастером и даже подмастерьем, мой язык был свободен от обязательств по сохранению тайны. Я даже мог посвятить её в дела Ордена, но кто бы стал слушать молодого безусого щенка, который играет в конспирологию, всерьёз? Никто. И зря. — С самыми, причём, безопасными. — Безопасными… — смаковала она слово. Проводница являла жалкое зрелище, глаза на мокром месте, синюшные круги под глазами, которые не скрывала а, казалось, подчёркивала тоналка. — Ты кто, чёрт тебя подери? — Я оказался в нужном месте в нужное время. И спас тебя от смерти в вегетативном состоянии. — И поэтому ты, мальчик, едешь в пустом вагоне? У твоих родителей такие связи? — она глупо смотрела. — Не у родителей. Я занимаюсь борьбой с паранормальным и только этому учусь. К счастью, пригодилось. И я еду на задание, — скомкано, в паре фраз разжёвывал я. — Ага. Значит… — Скажи, — решил я брать ситуацию в свои руки, — что ты последнее помнишь?             Она замялась. Сложно структурировать мысли, когда они столь перемешаны. Безусловно, она помнит первый секс и первую травку, но последние минуты жизни в прежнем мире? Навряд ли. — Слабость и страх. И… всё. — Куда мы едем? — спросил я буднично. — Это у тебя в билете написано. — Так что за рейс?             Она не знала. — Где ты сейчас? — В поезде. — Понятно. Ты проводница поезда. И это здорово, что я тебя вытащил, — качал я головой, — потому что мне нужен попутчик и мне бы неплохо чайку. — Сорок рублей. — Ай, а это ещё не забыла, — не мог не усмехнуться я. — Ну пойдём. Меня Марк зовут. И я тебе точно не враг.

6 сентября 2019 г.

            Раннее утро. Я трогал себя за плечи, не зная даже, как отреагировать на прощальные объятия от Кати. Надеюсь, она придёт в себя. Приятно, что твоё геройство ценят. Хотя и умом я понимал, что не будь меня вовсе в поезде и посылки в частности, никакое геройство не понадобилось бы. И вот, стою на железнодорожной развязке в толпе людей. Горький.             Город Горький — зажжённые свечи,             Немытые улицы, пеленью снега окутан,             И в нём пропадает привычная стужа,             Что так тяготила мне сердце.             Город Горький — не сбыться надеждам.             Но я не затем здесь живу.             Мне радостно думать, что вместе с отъездом             Я стужу с собой заберу.                   Пусть поезд стучит,                   Запоздалый перрон,                   Этот общий вагон –                   Познакомлюсь с соседкой:                   Ей душу полнит не огонь, не вино,                   Лишь несёт её осень по ветру.             Город Горький, — родившись, вернуться сюда,             И пускай не за парту, за стол гостевой.             Я же знаю, где кровь попускали друзьям,             Я же помню откуда вы прыгали…             Стой!.. Зажжённые свечи гаси,             Для чего всех манить понапрасну?             Здесь не хлеб и не соль, здесь лишь боль и неволь,             Но за этим вернёшься однажды.                   Пусть поезд стучит,                   Проводница уж спит                   Этой ночью, что я покидаю.                   Познакомлюсь с соседом:                   Его тяготит, что, за свечкой пойдя,                   Не встретится с казённым раем.             Песня какого-то барда, что я знал от отца, прозвучала приятной ностальгией с оттенком грусти. Тогда я, конечно, не знал, о каком городе поётся, и не знал, с какой иной ностальгией её вспоминают некоторые мастера. Вотчина Сказочника, одна из многих, но в сущности обычный город со своей крупной историей заводов, плавлений руд и народов, стычек и маньяков. За пределами вокзала город выглядел как невеста перед смертью. Красиво как в сказке. Машины, автобусы, снующая говорливая дрянь. Но за ними! За ними крепкие здания советского ампира. Сталинские, монументальные. Город-герой, город-поэт.             Я нёс свою удушающе привлекательную поклажу. И некоторые восприимчивые люди оглядывались. Не столкнуться бы с мастером-эмпатом вроде меня, чтобы не пришлось начинать новой драки.             Я наконец мог позвонить Тюрзову. — В городе? Чудесно. Езжай в «Опен-Гостел». Там комната двести двадцать один. Не забыл? Так и скажи водителю. И сразу в Андреаль. Зная Ворона, я могу сказать, что за специи он тебя хорошенько покормит. Как ответный жест. Так что не трать время.             Раздав команды, Тюрзов наконец поинтересовался о кольце. — Чёрный металл, радужный опал. — Опал — это плохо. Сразу проникает в разум. Но ты чист, мне кажется. В септик — это хорошо, это крепко. Посмотрим. Ты же отделил свои воспоминания от чужих и унёс их на околицу? — Думаю, да. Если это можно назвать околицей. — Сейчас это неважно. Езжай.             И я вызвал такси, не понимая, назвать ли мне номер комнаты водителю, вдруг очередная магия случится, Тюрзов же любит подшутить; либо не думать о глупостях и просто ехать.             Водитель немигающим взглядом осмотрел меня секунд десять из-за стекла, после чего щёлкнул центральный замок, и я смог забраться внутрь. — Приезжий? — он посмотрел на меня, приспустив жёлтые антибликовые очки. — Да, — мы тронулись, и замки щёлкнули снова, будто бы пытаясь нагнать на меня тревожность. Но мне плевать, пока держится Покой. Водитель посмотрел снова, ожидая, что я скажу откуда. Не стоит вызывать подозрений, я обычный человек и вовсе не психопат, чтобы не попадаться на психологические уловки, хотя и чувствую себя психопатом под действием Покоя. — Из Зеленограда. К родственникам, — ответил я буднично. — Это родители переехали? — кивнул он, перестраиваясь в который раз. — В Зеленограде поди ещё хорошо. Пальмы и кокосы… — он сплюнул в платочек. — Рвать когти надо. Скоро все уедут, опять в Горьком мёртвый сезон. — Как это? — Да вот посмотри, как все спешат, везде гонят. И мы гоним. По объездной, а топим как чумные. Глянь, кладбище вон старое. Все там будем, в земле.             Водителю будто доплачивали за тревожную атмосферу в салоне и угрюмое, настороженное лицо. Тревожная атмосфера была и потому, что шедим, что всегда обитают вблизи могил, заметили мою посылку. Мы ехали быстро, но уже достаточно неясных силуэтов гнались за нашим конём, хотя и не представляя угрозы, пробуждали дух охотника.             А ведь я долго одним словом отбивался от этих безликих. Не хватит ли мне желчи оставить их в стороне? Не имея собственных знаний, я обратился к тому, кто отлично сбивал со следа, лишь едва перейдя кромку. Но если хасидин высвобождал «желчь» интуитивно, то мне следовало понять, что из себя представляет эта «желчь», испустив которую, можно напугать Тень.             Желчь чёрная есть горючая часть, собравшая в себя флегму, лимфу и желчь жёлтую, суть общая субстанция души и проводник огня. Слова пустые, если не знать, что нервный флюид и есть горючая часть души по старым учебникам. Но попросту ударить мыслительной цепью по комкам Теней, будто хлыстом? Конечно, непросто — нужно сделать цепь в этот момент энергетическим оружием.             Переход, я напитываю собственную мыслительную цепь силой «Скельд» как проводник флюида и, вместо привычного творения руны, мыслю дугой, что захватит облако Теней. Как хорошо, что я не могу ощутить то, что они! Пусть несовершенное, но кольцо огня вылетело из меня и какую лишило конечности, какой голову снесло, какую ополовинило. Понятно, что большая часть вернётся к погоне, но это их задержит. Я посмотрел на дорогу, и…             Переход, лёгкое подёргивание от синхронизации. — Задумался? Вот-вот, — он усмехнулся. — Все там будем. Кстати, одно из самых красивых кладбищ, поделом что самое шумное. У меня там родные лежат. — Задумался. — Есть такая притча, — сказал шофёр. — Умер человек и смотрит на своё тело. Приходит к нему святой и спрашивает: «Чего тебе сейчас не хватает?», — шофёр остановился, будто выдумывал на ходу. А может, ждал, что я спрошу, но я только пытался отследить погоню. — «Ничего не хватает». Вот так оно и есть. Тогда и поймёшь, что всё было и всё можно было… А ты как, парень, полагаешь? — Когда не хватает, это потребности, верно? — шофёр кивнул. — А какие там потребности?             Соврал ему я. Там у всех святых всё позади, и вечно мёртвые хоронят мертвеца, и потребность имеется — жрать других, чтобы не ослабеть. Если бы я мог повлиять на это, не выходя за рамки кодекса, я бы мог открыть эту тайну. Но тогда посмертие перестанет быть надеждой множества.             Мы проехали кладбище окончательно. Длинное, кажется бесконечное. В каком-то смысле вся планета — сущее кладбище. — Слушай, а так оно и есть, — ответил водитель. — Приехали.             Отсчитав три сотни, я пожелал хороших пассажиров. Отель «Опен-Гостел». Нулезвёздочный, четырёхэтажный советский параллелепипед. На ресепшене сначала ничего не поняли, а потом подняли какие-то записи и выдали ключ от комнаты. Я был поражён размерами хором. Видимо, три однокомнатных квартиры объединили и сделали что-то типа вип-номера. Следовательно, здесь, почти на окраине города, разместится наш штаб в Горьком. Содержание меня мало занимало, и потому, сменив кофту на довольно-таки стильный бежевый тренч, я спрятал шкатулку, казалось, ставшую немного меньше, невольно заметив надпись на другой стороне: «Отпирая себя, найди вѣрный сосудъ, охранителя и избавителя». Надеюсь, избавитель, охранитель и сосуд — не одно лицо.