Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 2 сентября 2019 г., Дегтярёв

            Мы столкнулись лицом к лицу. Хорошо, что я был пьяным, я даже не успел показать удивления, я лишь продолжил идти с девушкой, словно совершенно не знаю, кто это…             А ведь это был тот сраный опер из Зеленограда, что спрашивал меня «где ты был» и всё такое… Он тоже, видно, поддал, покачивался и шёл с потухшей сигаретой по коридору. Может, он меня не узнал?             Он прошёл в секцию напротив абсолютно спокойно… Чёрт, меня затошнило от волнения, ведь я всё ждал, что этот следователь рывком обернётся и побежит за мной. Опять так напоминает дурной сон, сука! Неужели я сплю и мне снова куда-то бежать, а?! Я же просыпался!             В такие совпадения я, конечно, не верил. Этот хрен похож на того мужика, но что бы он стал делать так далеко от Зеленограда? От работы, жены? Старикашки всегда держатся нажитого, и чтоб в какую-то комнату коммуналки поселиться… — Ди…             Мужик давно закрыл за собой дверь. — Пойдём, — тихо сказал я. Мы дошли до балкона. Наверно, показалось. — Что, неприятный знакомый? — Вика усмехнулась. — Да не то слово. — Дай мне тоже сигарету. Я только сестре говорю, что не курю. — Не боишься, что придут сюда? — Да чего бояться… Пока гитариста не вырвет за столом, они не пойдут никуда. А мне потом убирать… — Это твоя комната? — Ага. Сюда иногда приходит Жох с Бе… Пашей, но нечасто. Весной было часто, сейчас вот опять началось. — Хорошо держишься, кстати, — решил я её похвалить. Мне начинало нравиться то, как ведёт себя этот рыжик, когда рядом нет сестры. — Взаимно. Я-то немного выпила, а ты… — Думаешь, я об этом? — я приблизился к ней, и она прищурила хитрые глаза. — Знаешь, твою бы наглую физиономию и на пленэр… Нет, лучше вот так: за спиной город, такой, как бетонные соты, да… — Вы реально там из художки? — Ага, вся семья такая гуманитарная. Илья — религиовед, теолог, вроде бы. Про богов чего только не знает! Егорка — скрипач будущий, а мы художницы. Маша-то действительно художница, так пишет, как реальное всё, а я так…             Она сплюнула на землю. — Какой из меня, блин, художник… — А какой из меня биолог? — Да, это тоже правда, пожалуй.             Мы курили, прижавшись друг к другу, и я начал думать, что нашлись хотя бы на время два одиночества. — Что ты рисуешь обычно? — Ну, если не говорить, что заставляют, я люблю рисовать портреты. В лицах многое скрыто. Давай я расскажу по твоему лицу чего, а ты — по моему? — Давай, — я легко согласился.             Я смотрел в ямочки щёк и не мог сдержать улыбки из-за её внимательного взгляда голубых глаз, немного выпученных, украшенных аккуратными маленькими стрелками. Губы у неё тоже маленькие, но пухлые и наполненные кровью. — Ну… ты очень необычный человек, — ха, пошло в ход манипуляторское возвышение. — У тебя очень хитрое лицо, говоришь как знаток жизни такой. Вот эти скулы и впалые щёки… как колдун из «Битвы экстрасенсов», этот, Намтар Энзигаль или типа того, ну, видел? — она начала показывать на себе, надувая щёки, и засмеялась. Я улыбнулся. — Вот! Смотри! Ты улыбаешься, но твои брови сразу вниз, как гремлин, и такие надбровные дуги… можно потрогаю?             Я захохотал. — Ага, — у неё были влажные и прохладные маленькие пальчики. — Как тебе сказать? Что я чувствую? Ты очень властный человек. Хочешь власти. Чуть не по-твоему — и убить можешь, — она запнулась и стала немного серьёзнее. — Вот что я чувствую. Хочешь владеть всем, контролировать. Плохо спишь! Вон какие круги под глазами, — я усмехнулся. — Мне о тебе говорить? — она кивнула. — Ты из тех милых девочек, — начал я и вдруг потерял нить, — что хотят, чтобы их понимали, не быть чьей-то копией. Вот и всё. — Хитрец! Сказал, что ко всем относится. Бе-е! — она показала язык. — Пошли, Змеёныш, глянем, как там Валера твой. — Пошли, — согласился я. Змеёныш?             А в комнате Валеры не было. — Диман! — закричал Жох из-за стола. — Ты вовремя! Валера щас придёт! — Да уж, сейчас тебе будем погоняло давать. — Не, мужики, я пас, я до туалета не добегу. Чего там у него на выбор? — Жох встал и похлопал меня по плечу. Меня окатила какая-то волна жара, и между нами пробежал заряд статического электричества.             Машка засмеялась. — У него мои варианты… Вон, слушай кликухи, бери стопарь. — Не, не буду.             Вернулся Валера. Он держал руку высоко поднятой. — Я Астарот! — победно выкрикнул он. — Вам показать мою силу?             Он сильно качался, едва не падал, придерживаясь за стену. Летов вдруг проснулся. — А спой «Город Горький»? — изрёк он, встал и раздвинул шторы. — Красота за окном, а, блин… — Не слушай его, Астарот! — сказала вдруг Мара, схватила Валеру за руку и повела на кухню. — Мужики, я вернусь, спою. — Вика, давай с нами. Бери этого… — добавила Маша, и мы оставили друзей наедине. Летов стал неуклюже трогать гитару.             Мара принялась целовать Валеру, а он пьяно отвечал на этот порыв. Мне стало… стыдно на это смотреть.             Вика повернула мою голову и прошептала: — Смотри на меня.             Но мне хотелось смотреть на Мару. Определённый возраст красит девушку, такую как она, например. Они чмокали и хлюпали ртами… Валера словно трезвел. — Ну! — Вика обиженно топнула ножкой. — Тьфу на тебя.             Я застыл. Думаете, я не видел, как целуются люди? Видел. И женщину с женщиной видел, это даже сексуальнее, и мужчину с мужчиной, чего только не видел, хотя последнее видел, как делали скорее в шутку. Или думаете, никогда не целовался? Чтобы так — никогда. Дело не в сексуальности, а какой-то правде, что пробегала между ними, какой-то… бескорыстности всего этого.             Вика тихо ушла, а я остался. У них были закрыты глаза, они совершенно не замечали меня, а я лишь чувствовал кислый запах слюны. Чьей? Они поменялись местами, теперь Мара давила на него, прижимаясь грудью. Это не было похоже на первый поцелуй с Валерой, будь она даже пьяна сто раз. Слишком страстно, слишком откровенно, слишком просто. Не было никакой борьбы… Как в такое поверить? Так страстно и бескорыстно?! Не за выпивку, не за комплименты, а за то, что ты таков, каков есть?..             А если бы я взял нож и всадил в печень этому Валере, как бы она отреагировала? Я невольно улыбнулся. А если бы я начал потрошить прямо перед ней, да чтобы не кричала, резанул кончик носа и приставил остриё к глазу? М? Как бы ты отреагировала?! Это бы перевесило чашу весов бескорыстия?..             Что за чёртова компания добрых друзей? Мне хотелось уйти отсюда. Всё шло НЕ нормально. Точнее, это уже не первый раз, когда всё идёт ненормально, но что-то настолько из ряда вон выходящее?             Валера улыбнулся, увидев меня. Я отошёл к раковине и облился водой. Звуки воды отвлекли их, и Мара обернулась, улыбаясь рядом белых зубов. — Что, оставили одинёшенька? — промурлыкала она. — Ну, не заводись!             Я сдержался и не ударил эту суку. Тяжело. Пойду лучше водки выпью, вложу всю горечь в неё. — Выпей водочки иди, щеночек мой.             Я замер, чувствуя пульсацию в висках. Тело гудело от злости. Наливалось железным соком. Изнутри прорастали новые кости… — Ты чего его так? Он же ничего не знал, — спросил Валера. — Тогда чего припёрся, как собачка за хозяином? — Сама позвала же, — укоризненно покачал головой мой «друг».             Я сидел на диване и, кажется, через стену видел и слышал, как сосётся мой товарищ с этой… Я мог и сейчас взять обиженную Вику за груди, копию этой… но только копию.             Летов сопел на краю разложенного дивана. Вика лежала поперёк, маленькая вмещаясь, и парила вейп. Всё так спокойно. Тихонько разговаривали Конь с Жохом. Астарот…             Чёрт, неужели всё изменилось? Теперь я был собачкой, бегущей за ним к незнакомой компании. За окном ночь во всю силу разыгралась чёрными красками, и меня тянуло на что-то… Эти маленькие губы, такие красные, на аккуратном лице, говорящие столь противно. Я словно ощутил тяжесть ночных кошмаров.             Может, я просто близко к сердцу принимаю? Глупость! «Собачка за хозяином! Выпей водочки! Чего смотришь? Оставили одинёшенька? Не заводись, тише… Пёсик маленький, не ревнуй».             Тьфу, как могла зародиться ревность? Я эту пилотку впервые вижу. Ладно, утро вечера мудренее, прав я, не по мне эта компания… — Летов, сдрысни… — я пнул Егора, тот слез и сел за стол. Он полубезумно улыбнулся.             Вскоре я уснул на почти полуторной софе, обнимая Викины плечи. Утро вечера мудренее — лучше уснуть, всё позабыв, а потом уже решу, был ли смысл злиться вообще.             Хвойный лес. Аккуратные стволы пихт и сосен, ровные, тонкие, тянулись вверх. Стоял влажный запах хвои и трав, сновали насекомые. К дождю… Ранняя осень, здесь её почти не почувствовать — всё столь зелено. Только влага мочит крепкие вощёные сапоги, но внутрь не попадает. Здесь главное — ничего не бояться. «Ты чё? Не боись, запоминай, — говорил отец. — Лес тебя больше боится».             Помню, большущая змея тогда ползла, блестя на солнце, влажная, желтоватая. Как я испугался! Он — нет. Он пнул её легонько и засмеялся: «Это ужик, не сцы!»             Всё это позади, ведь я уже не чужак в этом лесу. Не чужак? Меня не покидало ощущение, что я был старше этого леса… Да, это точно. Я не чужак, я сам не меньше той змеи, меня не меньше следует бояться.             Я стёр пот со лба. Тяжёлый рюкзак, спальный мешок, тент, множество мелочей. Я пробирался через эти деревья, осторожно, словно боясь нарушить чей-то сон, так осторожно, как не ходит даже лось по чужим следам. Я чувствовал на себе внимательный взгляд. Кто это? Что это?             Прохладная рукоять заряженной сигнальной ракетницы придавала уверенности, я знал, как вгрызается маленький её снаряд в дерево, как легко горит от его полёта сухая трава, но мне она не нужна. Только от человека… от такого же хищника.             Это моё место для отдыха, изба охотника, совсем свежая, только-только осела в землю, и пяти лет не прошло. Я остановился у двери и посмотрел на лабаз у избы. Не тронут. -! мод, тевиqП — поприветствовал я дом.             Свет попадал в дом через аккуратное оконце. Я снял рюкзак, оставил у входа сапоги. За окном темнело, и света в дом попадало всё меньше. Окно. Хорошее, со стеклом. Если бер разобьёт, то придётся плёнку ставить. -?! тqёч ає отЧ — в окне отражалось не моё лицо!!!             Это лицо… как его… Паши Коня. Я потрогал его…             Ту-дук! — на пол упала свеча. Да что ж такое! Я, уронив, потушил её. К счастью, всё обошлось без пожара, только темно стало. Я поднял глаза вверх, и за окном на меня смотрело уже другое лицо.             Лицо Мары…             Усмехающееся, гадкое. Она сжимала крупную кисть и последнее, что я видел — это мазок чёрного акрила………

г. Горький, 3 сентября 2019 г., Дегтярёв

            Я очнулся на жёлтом незнакомом диване, Вика давила на меня, и я не мог пошевелиться. Паралич? Нет, просто затекло всё. Как пелось, «я боль снесу — во сне не преграда все стены». Опять дурной сон, и опять я умираю, зато теперь каким-то бесконтактным методом — обычно всё пули да ножи.             Пальцы ног и рук уже начали слушаться меня, значит скоро отойдёт всё тело. Не было ясно: дышать тяжело из-за какого-то паралича, или рук и головы Вики на своей груди?             Ох, как же мало мне нужно для счастья — бокальчик воды. — Ви-и-ика. Вика! — сипел я ей под ухо.             Она не реагировала. — Вика, блин!             Не работает. — Мара! — почти что в голос прошептал я. — А? Чего? — она дёрнулась и открыла зелёные глаза. — Какое… Дима?! Валера?! Вы… я… — Тихо! — просипел я, а она встала.             Мышцы рук уже почти слушались. Полшестого утра. Вика достала из холодильника зелёную бутылку… «Нагутская»! Я лежал и боялся пошевелиться, чтобы никакой тромб в ноге не оторвался, а в голове не затрезвонили утренние колокола.             Ш-ш-ш… — Держи, — прошептала она.             Я начал глотать солёную шипящую воду. — А Валере? — А шо Валере? — спросил я, оторвавшись от горлышка. — Воды этой. — Останется, — у меня уже появился голос. Я отдал Вике бутылку. — Пойдём курить.             Мы оставались лишь втроём в комнате. Конь, Летов, Мара, Жох уехали часа в три ночи. — А между Валерой и Марой чего есть, получается?             Она скривилась. — Они давно знакомы, да. Год уже. Есть или нет — не знаю. Со стороны так они тыщу лет знакомы, не меньше. — А ты… — Я? Я не знаю этого Валеру, чего он мне. — А ты… — не мог договорить я. — Это всё пиво, атмосфера полная водки... и твои похотливые глаза. Последним пунктом доволен? — выпалила она и бросила сигарету вниз. — В конце концов, ничего и не произошло. Но ты — гад, понял? — Да чего уж не понять.             Я стоял, смущённый сказанным, и у меня из головы не выходил тот образ, тот образ из сна, образ рыжей бледнолицей девушки с внимательным прищуром и острой кистью, полной смертоносной краски. Лишь допотопный растворитель — свет, свет истинный — мог эту краску разрушить. — Ха-ха-ха! — ржал Валера. — Терять такое время! Первую неделю! Ты чего?             Я сидел угрюмый на скамейке и курил. Ага, такое время… Сегодня завершились очередные занятия. Здоровья Валере явно не занимать, потому он легко оклемался после вчерашнего и сразу же после занятий предлагал отправиться на поиски приключений. Я отказался. — Не, не надо. Я лучше как тот бычок — медленно, но всех. — Ну-ну. Увидимся ещё сегодня. Все дороги ведут в Рим! — он широко улыбнулся и расставил руки в стороны.             Я отказался не потому что мне не хотелось в хорошей кампании выпить, либо ещё чего, а потому что он опять звал эту Мару с собой, да ещё Конь пошёл тоже.             Было бы совсем угрюмо, спроси меня он как тогда с Настей: «Ты ревнуешь?». Я бы ему ответил: «Мне плевать», — с абсолютно искренним лицом, но неприятно понимать, что он что-то бы подумал. Никто ведь не верит на слово!             Валера ушёл, оставив меня на скамейке. Впрочем, моё одиночество длилось недолго. — Привет! Как делы? — появилась с сумкой Настя. С учёбы. Она ходила на какие-то кружки, секцию аэробики, ещё чего, поэтому возвращалась позже нас, лоботрясов. — Да так. Как там Борзой? — Ой, да как у меня со старостой — избили и сразу шёлковый стал, повторения боится, — она упала рядом и запалила сигарету. — Какой стесняшка… — Как ты, — то ли указала она на меня, то ли спросила. — Плохая компания эта новая? — Ну, не плохая, — я пожал плечами. — Да ну ты брось! Мне-то можешь сказать всё, — она подмигнула из-за своих больших очков с тонкими стёклами.             Сказать? Хороший вопрос. Нет, пожалуй. — Просто я там ни в лабаз, ни в красную армию. — А мы там все тоже. Это какие-то… не знаю, — Настя задумалась. — Знаешь, вот есть у тебя компания — я, Кашпировский, Лена, Женёк, — ты её не меняй. В нашей компании тебя всегда поймут и полюбят. А Валера, конечно, забавный, но отрезанный ломоть, — она сделала грустное лицо. — Был с нами и улетел, птенец… — Птичку жалко, — сказал безразлично я.             Такие птенцы ещё в яйце падали, потому и отбитые. — Какие планы на сегодня? — спросил я, по большей части желая поменять тему. — А ты хочешь меня куда-нибудь пригласить? — Настя в своём репертуаре. Оживилась. — Выпить разве что. — Вы немного опоздали, — она встала и сложила руки на груди. — Пока вчера ты непонятно где ночевал, моим единственным рыцарем, разгоняющим…             Я закатил глаза. — Одиночество, бл-лин… Ты чего? — Да так, добро прёт, глаза щиплет. — У-тю-тю-тю, — говорила она всё ниже. — Самогонки, значит, хочешь? Короче, Кашпировский пригласил меня: пошли, бл-лин, говорит, в байк-бар, а я что? — А ты говоришь, мол, «напоишь»? — Само собой. А он не согласился.             Я усмехнулся. — И теперь я буду платить за тебя, чтобы ты была с ним? — Ну что ты так плохо обо мне думаешь? Нет, конечно, кто платит, тот и крутит, ты же меня продажной девкой считаешь, — она поправила очки, — а я, между прочи-и-им! — Что ты между прочим? — Тебе подарок сделаю когда-нибудь. Хороший. — Машину? — Вещь в себе, — она кокетливо улыбнулась. — Так философы говорят. У тебя уже была философия?             Ага, у меня уже случилась философия. Сегодня. Как предмет университетского образования философия была каким-то непонятным придатком, предметом «на птичьих правах», так виделось мне. Преподаватель — старый усатый советский мужик с харизмой дворника. Подобные откровения я бы мог услышать от этого… Сказочника, да. Причём слушал я их, не развеяв утренний недосып и хмарь. — Была. У нас Галактионов препод. — О как. Это жестоко, моё солнышко. — А у вас кто? — У нас Вагнер, красивый мужик, ведьмак такой, ух. Я не хотела говорить, вдруг заревнуешь. Художник ещё, музыкант. — К чему? К тебе его? — я заржал. — Откуда мне знать, к кому кого? — спросила, невинно разведя руки, она. — Ты ж за ЛГБТ как-то раз… — Вспомни, что и куда я пристраивал хрен знает сколько раз. Вспомнила? — Да-да! — она показала указательный палец и начала им играть. — Точно не напою, — сказал я, начиная закипать. — Прости! У тебя палка что надо, да, перекинуть бы ещё, всегда, когда вижу чью… — затараторила она.             Я заулыбался. — На видео! На видео! — она выставила руки вперёд. — Преимущественно в хентае, ой, то есть в мультфильмах. Ненастоящие! Так вот, я вспоминаю твой и думаю: «Ой, не могу вспомнить…» — я заржал и оттаял. Мне захотелось её обнять. — Стой! Стой!             Она так смешно выставляла руки вперёд. Страшно? Ха! Нисколько ей не страшно. Разве что опасается, что я не выдержу и схвачу после за кадык. — Всё, победила. Когда там ты с Кашпиром стрелку забила? — На девять, когда же ещё. — Слушай, а у тебя пожрать есть чего нормального? — Ты кушать хочешь?! — она почти взвизгнула. — Ага, — у меня появился, наконец, аппетит, как он появляется редкой порою, когда я знаю, что могу выйти в победители. В общем, сейчас мне кусок старой колбасы с хлебом или слойка за обед бы не сошли, хотелось нормальной еды или даже… фруктов. — Я даже не знаю… Я думала салатик сделать, с авокадом, но раз ты придёшь кушать, то с помидорами и огурцами, мама Ленки привозила. — Авокаду зажала? — Да нету её у меня! — отмахнулась она. — Шутю я. Приходи, короче, не забудь мандаринку принести, это хороший жест. — А что-нибудь пожирнее будет? Каложирнее, — сказал я. — Будет, ага. Куриная грудка с бульоном из кубика. Я за фигурой слежу же. — А гастрита не боишься?             Она тяжело вздохнула, мол, какой ты дебил, и, как обычно это делает, двумя пальцами отдала честь. — Увидимся.             Я достал новую пачку из кармана, снял обёртки, взял свежую сигарету и закурил. Мандарины, значит?             На тонкой пластиковой разделочной доске растеклась лужа томатного сока. Чик-чик-чик — работал нож в руках Насти, и в этом момент она действительно похожа на женщину, увлечённая процессом. — А вот и я! — Апельсин принёс? — засмеялась она. — Ты ж мандарин хотела, — недоумённо пробормотал я, ставя пакет на стол. — Сердце красавицы склонно к измене! Садись, для тебя даже стул, не поленилась, принесла.             Вряд ли бы она так утруждалась. На кухне всегда стояло два-три стула, было бы странно, не будь их здесь, у обеденного стола. — Скоро будет готово. Только учти, я масла добавлять не буду. — Спасибо, ты настоящий друг. — О… — она смутилась. — Спасибо.             Наверняка она подумала, что зря так издевается над моей нуждой иногда поесть. Было во всех произошедших событиях что-то интересное и нужное. Я старался не задумываться, но как не думать? У меня снова росло некое желание… пока бесформенное, глупое, как года два назад, лёгкое и непринуждённое, которое можно без труда сдерживать.             Но как говорил Фрейд? Если мы не следуем потребностям своего сердца, сердце хиреет. Ну, не прямо так, конечно, но в этом духе.             Я вспомнил о странной ночке. Сказочник? Старый дед, знающий всё на свете, как он говорил. Если я решусь убить, он должен помочь и скрыть меня от преследований, но какую помощь могут оказать плоды наркотического трипа, хоть на трип и не было похоже? Быть может, следует повторить поход в этот мир дрёмы и попросить доказательств. В матраце осталось немного травы, стало быть, действительно, следуя совету Валеры, не следует терять время. Я пойду сразу к этой лещине и этому детскому мостику, если именно там получилось. — Дима! Готово. — А, спасибо, — я взял ложку и продолжил невидяще смотреть на тарелку в раздумьях. — Чёрт с тобой! — сказала она, достала из шкафа масло и полила мне салат. — Да я просто задумался, — пробормотал я и забросил ложку в рот. — Ну как? — Вкусно. Большое спасибо, Настя! — сказал я, думая о том, что значит «дешёвые амулеты помогли пройти мне».             Я встал и обнял смущённую девушку. Сделал я это на каком-то автомате, как обнимают маму, я думал не об этом. Выходит… — Я рада! — она зажмурила глаза и широко улыбнулась. — Да, спасибо.             Выходит, магия, по крайней мере, в наркотическом сне вполне реальна, мне нужно лишь очень сосредоточиться? Выходит, в тот день, первый, как я приехал, этот хренов старик в голове — тоже Сказочник? Или нет?             Я чувствовал себя человеком, открывшим истину. Осталось только её применить. Можно даже сегодня! — Что такое? — спросила она. Я нелепо жевал помидоры. Со стороны выглядело, наверное, очень смешно. — Я уже полтора или два года не ел этого салата, — не мигая, соврал я. — О-оу… — Настя смутилась. Третий раз за день — это что-то удивительное. — Но мы всё равно долго молчим. Ты новый альбом Rammstein слышал? — Альбом? — выпучил я глаза, переключившись на новую тему. — У них же сколько лет затишье, сколько лет вкуснятины не снимали. — Да вот. Дойчланд — новый альбом называется, там шикарные клипы… — Покажи, — согласился я. — Вот.