Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 2 сентября 2019 г., Дегтярёв

            Второй парой шла история. Я попрощался с Шагалом и вместе с Валерой пошагал в общагу. День только разгорался, сейчас обед. Я взял пару слоек с ветчиной и сыром и запил остатками шагаловской воды. Липкий нежно отпускал меня из своих объятий, оставляя неясную хмарь на душе.             На паре преподом оказалась молодая девушка лет так двадцати трёх, стажёрка, в анимешной защитной маске, боязливая, поэтому пара превратилась в театральное представление в двух лицах. Жаль эту Ангелину Юрьевну: до тридцати, наверное, девочка не научится руководить студентами, а мы, ублюдки, будем над ней издеваться.             Есть у нас и злые преподы… Я слышал легенду про Сталину. Это преподавательница истории, женщина железная и злая. Она обрывала даже шёпот на парах резким криком, ударом линейки, метанием мела, словно это школа, и, конечно, считала свой предмет самым важным. Как и иные бесполезные преподы.             Вот бы Ангелине такой выдержки. Ну да пусть живёт, девочка ведь хорошая… и не опухшие от филлера губы прячет, а душевные шрамы за маской и контактными линзами.             Ну, а на сегодня пары закончились. Пары быстро кончаются в первую неделю обучения, и поскольку готовить к ним и читать ничего не надо, раз уж это вводная неделя, можно с чистой совестью бухать. Я упал на койку и уснул, чтобы добраться до вечера, стараясь не думать о том, что мне приснится… — Стоя-а-ать! — слышал я выкрик рупора. Мужской металлический голос. — Прекратить сопротивление.             Я словно в тупике… Я бегу в тупик, я в гаражном комплексе. Свет прожектора медленно ползёт за мной. Я слышу ещё один выкрик. Чёрный джип едет, преграждает единственную дорогу, слаженная команда оперативников выбегает наружу. Я с силой отталкиваюсь от земли, руками хватаюсь за крышу ближайшего гаража и оказываюсь сверху.             Чёрт, поцарапал руки о гвозди… Сейчас заживёт. Куда бежать?! — Сдавайся! Ты окружён! При оказании сопротивления мы откроем огонь на поражение!             Эти приказы звучали словно над головой. Только бы найти выход… Я бежал и разгонялся всё быстрее, ветер шумел в ушах, скоро нить гаражей закон… — Дум! — услышал я. Кровь длинной струёй вылетела из разорванного бока вслед за пулей крупного калибра — кровь, куски мяса, ребро. Я схватил воздух ртом и кубарем скатился по крыше вниз. — А-а! — вышел воздух из горла. Я закашлялся розовой пеной. Чёрт, что за боль снизу?!             Металлический штырь торчал из моей ноги, пройдя через мышцы голени. Ноги дёргались и… — А-а-а… М-м-м… — я завыл, тронул своё мясо на боку. ЧТО?!             Возьми себя в руки. Кровь из разорванного бока уже не течёт! Это заживёт, всё заживёт! Я тихо мычал, стиснув зубы. Нужно бежать. В воздухе снова прогрохотала волна звука. Штырь звякнул о стену. Рана на ноге затягивалась, и я медленно попытался встать. — Чёрт! — как же болит… Мне нужна жизнь, если я хочу выжить…             Люди попрятались по домам, не желая становиться участниками этих событий. Машина. Это снова оперативники, одна группа прошла мимо нас. — Продолжать поиск, он не мог далеко уйти, — слышал я рацию. — Сань, я отлить, прикрой. — Не сейчас!             Два оперативника из группы принялись ругаться. Боль прошла, я уже мог уверенно опираться на ногу. — Да я щас…             Это мой шанс. — Дум! — прозвучал выстрел. — Димон, проснись, ты обосрался, — будил меня Валера. — Пошли во двор, я угощу пивасом, поиграем. Выпьем — спать хорошо будем. — Да… Да, — я поднял тяжёлую голову. Опять похожий сон. Нет, всё менялось от раза к разу, я был в разных местах, но всегда всё кончалось моей смертью. Похожие сны бывали у меня в прошлом году, тоже осенью. Наверное, какое-то осеннее обострение.             Желудок был недоволен. Не волнуйся, желудок, в пиве много калорий. Я украл несколько ложек риса, перемешанных с соевым соусом, из контейнера Санька, и решил не брать с собой ничего, кроме сигарет — у меня в пачке штук семь лежало «Red Globe», немного, значит, не жалко расстрелять. Валера взял гитару и бумажник.             Мы вышли в коридор и… — Мальчики, вы куда такие весёлые с гитарой и без нас? Про нас забыли? — сказала Настя, а за её спиной саркастично хихикнула подруга Лена.             Лена — надменная эмо-гёрл, что только и умеет как сдувать в обиде чёрную с красными прядями чёлку с глаз, складывая такие же чёрные нагуталиненные губы в трубочку, закатывать чёрные глаза, зрачки которых, как у Шагала, сливались с радужкой, смыкая чёрные… Короче, она всегда полностью в чёрном. Что тут сказать? Стиль. Иногда он дополнялся шарфом в пурпурно-белую клетку или иной вещью, но самый обыденный наряд соседки Насти по комнате — чёрная футболка, чёрные трико и сланцы. Белоснежная кожа стоп очень выделяется, красноватые маленькие пальцы…             Лена пошла обнимать Валеру, Настя — меня, после мы поменялись. Маленькая и мягкая эта Ленка. Пахнет очень резко, но приятно, как свежие игральные карты. Не очень нужный мне предмет. — Так точно, идем, — сказал Валера и кивнул. — А меня с собой возьмёте? — Спросила Настя, а Лена глянула на гитариста, и глаза её блеснули. — То есть, НАС!             Я-то успел заметить лёгкий тычок от Ленки. — Ой, да всё равно бы вышли покурить — увидели, мы у общаги. — Мы подойдём, — ответили девки.             Помимо девочек к празднеству присоединился перваш Никита и наш старый знакомый Кашпировский. — Никитос, за пивом сгоняешь пока не начали? — спросил Валера. — Да, Никит, сходишь? — вторил Кашпировский. — А у общаги пить можно?             Ну, хороший вопрос на самом деле. Пить запрещено на территории общежития. Внутри, судя по этой формулировке, точно нельзя, а вот снаружи? Половина территории принадлежит нашему вузу, другая половина — другому. — Можно, если осторожно. Неси и не ссы, — ответил я. — Ага, — сказал Кашпировский и дал пацану стольник, Валера достал свой. — Для начала можно… — Палыч окинул нас взглядом и сделал нехитрые подсчёты, — двенадцать литров. «На выбор Палыча», так скажи. Можешь попросить стаканчики, скажи, что от Палыча, Кашпировского, тебе дадут бесплатно. Понял? Только не дай бог она тебе всучит трёхлитровые банки вместо бутылок, ты точно понял? — Понял, чего непонятно-то? — Никита кивал как заведённый.             Кашпировский мог бы и ночевать в соседней с общежитием пивнухе, за четыре года его знал в лицо каждый алкаш, чего уж говорить о кассиршах. Он был из тех, кто предпочитает пивные калории прочим, а для хорошего иммунитета с пивными калориями — зубчик чеснока, да с хлебом, чёрным, бородинским. Лепота! А уж с каким колоритным контингентом он водит дружбу там! Лепра на их лицах отдыхала. Закачаешься!             Незаметно подошли девчонки. — Ага! Пьёте на территории общежития! — взвизгнула голосом заведующей Настя. Я чуть не подавился дымом и натужно закашлялся. Подруги захохотали. Даже наплевательски относящийся Кашпировский дёрнулся и чуть не побежал: у него-то одно-два нарушения, и всё — выселение. — Голос Бене Гессерит отдыхает. Хорошо получается, — невозмутимо сказал Валера. Ну да, он, как обычно, их видел на выходе. — Спасибо! — зажмурилась Настя и бросилась на Кашпировского. — Запевай!             Ленка решила Кашпировского не обнимать. Ну да, у того довольно безумный взгляд от ежедневного пьянства и почти осязаемый ореол вони. — Сейчас будет что-нибудь с родной земли… — Земля-а-а-а! — запела почти в визге Настя, я невольно скривил лицо. — Нравится? — Безумно, — усмехнулся Валера. — Ну, «Земля» так «Земля». Сейчас только Никита подойдёт, пивасика пивну. — Никита-а-а! — счастливая Настя кинулась и на него. Она обожает халявную выпивку, а точнее, выпивку за свой счёт не признает. Если она достаёт откуда-нибудь каберне, пусть и за сто рублей из тетрапака, и предлагает распить — ей кто-то подарил. О таких говорят: «девушка-огурец, вне водки не котируется».             Валера начал играть. Ту-ту-ту басом и перебор между этими высокими нотами… — Спи-и-и… я завтра зайду за тобою после шести…             На самом деле слышать эту версию было не то чтобы стыдно… — ...Мне так больно смотреть, как красиво лежишь ты на теле реки…             ...Просто, скорее, непривычно. Пел он немного гадко, но в ноты, наверное, попадал. — Я этой музыки не знаю, — сказал Никита и приложился к бутылке. Полные стаканчики получили девушки, для приличия недоумённо их покрутив, а я свой выжрал без прелюдий, практически моментально, а моментально выпитое, так сказать, не считается. — Не родился ты тогда ещё, — сказал я.             Никита спросил сигарету. — ...И уже никогда-никогда-никогда… — зарычал Валера по-панковски, — тебя не уви-ижу!.. — А я думала, это шутка, — сказала она, — а ты реально спел женскую песню. — Я и не такое могу. Хочешь Максим? — Валера поиграл бровями.             Я понимал удивление Насти. Обычно Валера пел только что-то в своём диапазоне. Нет, он и эту песню на октаву с чем-то понизил, она была высоковата для него… но справился же! Видать, научился новым фишкам за лето. — Валеро-о! Здарова! — крикнул парень из большой компании, что направлялась к нам, — Давай наше, колхозное, там попроще! — Илюха, здарова! — мы с Валерой пожали ему руку. — Это Димон, вон Женёк, это Никитос, Настя и… Лена, — он с трудом вспомнил это имя. — М-да, — Илюха охватил всех глазами. — Хрен упомнишь всех. Забуду — не гоните. А это мои сёстры Вика и Мара, брат Летов, это друган мой Конь, в миру Пашок. — Мальчики, привет! — наконец отреагировала Настя.             Я особо не запоминал имён, только эти — Конь и Летов, клички в голове засели. Конь — крепкий жилистый мужик, лет двадцати пяти со звериным лицом, а Летов — брат Илюхи, патлатый говнарь, скорее, сопливая девочка. Глаза у Летова бегают, словно у него в голове роятся пчёлы. — Чего нашего сыграть? — «Мёртвый анархист»! Как обычно.             Я был немного знаком с этим Илюхой, заочно, про них говорил Валера чего-то, что тут недалеко живут. Меня больше интересовали девушки. Те, что были здесь последний час, уже давно не интересные, но вот появились новые… обе рыжие. Ах да, сёстры же. Очень похожие, обе такие обычные, длинноволосые, стройные. Мара явно старшая, но на вид разница не столь значительная. Просто обычные девки, приятные, тихие. Вика села рядом со мной, а Мара рядом с Валерой. Настя посмотрела на них с прищуром, как на конкуренток, и спокойно достала сигарету, Лена же стояла неподалёку от Кашпировского, что сидел себе на холодном бордюре и ни мыслей, ни полумыслей о простатите. Летов и Конь закурили, стоя напротив нас, Илюха тоже сел на бордюр, плюя на общеизвестный факт — от холодного бетона простатит родится да цистит. У кого простата рабочая, застоя не бывает — и гноя не будет, и жопа не заболит. Так-то!             Новая компания пополнила запасы кончающегося пива. В руках теперь каждый, у кого были не заняты руки, крутил полторашку «Жигулёвского». — …И лишь проговорил, что ж я старый натворил… — тихонько говорил Валера.             Это была его «песня на бис», её слышали волей-неволей практически все в двух этих общежитиях. В основном неволей. Эту же песню ненавидел наш студотряд. Сесть петь — уже угроза спокойному проживанию, сесть с пивом — уже угроза рапортом, а сесть с пивом ли, без пива и спеть «Мёртвого анархиста» — словно заявить о своём неподчинении старостату и, конечно, самому Борзому, который только и делал, что искал, где она играет.             Включить громко эту песню — заклинание призыва студотряда со всеми нужными «бланками рапорта», это как звонок в дежурную часть. Сейчас Валера пел тихо, но он разгонялся, и улыбка не сходила с его лица, струны пока не вошли в силу, и всё игралось тихим перебором.             Мы занимали территорию соседнего общежития, а значит, по букве договора мы ничего не нарушали. Ночь не поздняя, чтобы вызвать ментов для нашего разгона, да и если бы не Борзой, то никто бы никогда и не вызывал полицию, я почти уверен. — Трупы оживали, всё вокруг ломали!.. — начиналось мясо.             Пиво текло по подсушенным дымом глоткам. Все были уже явно нетрезвыми. Валера мог играть в любом состоянии, он больше похож на магнитофон, что проигрывает когда-то записанную песню, мне тоже не составляло труда держать себя в руках, пьяный Кашпировский спокойнее трезвого. Но Илюхина компания…             Они заорали во всё горло вместе с Валерой. И ведь неплохо поют, но так громко… Борзой точно вылезет посмотреть.             Мара захихикала, глядя на пьяного брата, широко открывающего рот. Вика, посмотрев на неё, тихонько прыснула. Я размашисто обнял Вику за талию. Та на долю секунды смутилась, но глядя на сестру, что сама обнимала Валеру, заулыбалась.             Ха, девочка, семпаи научат матом материться, так сказать, не волнуйся… — Суки, дегенераты! — крикнул Борзой, выйдя на балкон. — Летов, возьми гитару, — я вырвал её у Валеры и сунул парню. — Я играть не умею! — Как настоящий Летов, блин! Бери, говорю, и сиди тут.             С гитарой Летов был похож на настоящего, патлатый, с очками в роговой оправе. — Кто у нас тут на выселение захотел? Валерик, опять бузишь, моя булоффка? — на улицу вышла Ульянова с Борзым и противно заговорила, предчувствуя сладкий рапорт. — Не, это не Валера играл, — сказал Кашпировский. — С тобой чё, пьяная тварь, разговаривать бессмысленно, — отчеканил Борзой. — Отребье. — Ты чё, совсем, говноед, осмелел? — подал голос Конь. — Ты мне не тыкай, чмырёныш! — Борзой попытался отобрать у Коня пиво. Да уж, есть синдром вахтёрши, а это синдром «председателя общежития». Такие же студенты, а с ними уже на «вы» говори. — Ты на каком курс…             Мне кажется, я услышал щелчок челюсти о челюсть… Конь вдарил резко и точно. — Ф… в… — Борзой стал пятиться назад. Ох, наша честная компания на это с таким интересом смотрела! Избить Диму Борзого! Мечта! Сами мы это по причине отсутствия другого дешёвого жилья и перспективы отчисления не могли сделать, а тут такое представление!             Борзой схватился за подбородок левой рукой, правой за лоб и слегка зашатался. — Димочка! — Ульянова тоже схватилась руками за голову. — Лё-о-о-оша! Са-а-а-аня! Помоги-и-ите! — принялась она во всё горло звать помощь.             А вот и пришла ночь и подарила каждому немного чёрного акрила… К Борзому подбежал Илюха и поддал с правой в ухо. — Валим, — сказал он, и мы повалили… Борзого на землю. Как он мог стоять после такого смачного удара по слуховому аппарату, непонятно, но как-то смог, хотя и упал буквально от следующего тычка Ильи.             Хорошо бы было его запинать всей честной компанией, но… — Валим! — повторил уже Конь. — Егор, хватай гитару.             Мы побежали за общежитие, за следующее, потом дальше по улице. Погони я за нами не заметил, видимо, оставят разговор на потом, когда Борзой оклемается. Никуда мы с подводной лодки не денемся теперь, так сказать.             На нашей улице не меньше пяти общежитий стояло в ряд, а за ними оказалось такое же здание, которое я бы и спутал с общагой, если бы не: — Наша остановка, наша коммуналка, — сказал Илюха. — Ну у вас и пидоры живут в общаге. — Это точно! — сказал Никита. — Братан, надо водки, — изрёк Летов. — Пьянству бой! — догнала криком Настя. — Всё правильно, — изрёк Кашпировский. — Надо водки, а то сушит.             Кашпировский тяжело дышал, поддерживаемый Леной, которая даже пьяная не могла убрать с лица высокомерность, мол, посмотрите, чем я занимаюсь, вонючего алкалоида тащу на нежных белых плечах, способных только носить белую с пурпурной клеткой вуаль. От представленных на траурной вуали пурпурных эмо-клеток передёрнуло. — Поддерживаю предыдущих ораторов — добавил Конь. — Надо беленькой по триста грамм каждому, мне четыреста.             Я любил беленькую больше пива и, прижав поближе Вику, ожидал с молчаливым согласием, когда кто-нибудь решится купить. — Давайте скинемся, — подытожил Илюха. Тут прям в коммуналке пивнуха, можно купить пару бутылок, да в комнату пойдём. Вика, ты как? — и тут Илюха заметил, что я прижимаю его сестру. — Так, Диман, ты нормальный мужик? С сестрой не шути и всё будет нормально, понял, да? — Ага, — понял, конечно. Вика кивнула, я посмотрел на неё и улыбнулся. — Нас тут сколько? Шесть, четыре, восемь, два, эта… — Раз-два-пять-шесть-семь-восемьдесят восемь… — изрёк Летов. — Десять. Я пойду, мальчики, спасибо за вечер, — Настенька отдала двумя пальцами честь и развернулась.             Молодец, Настя! Чует опасность в незнакомой компании на квартире с кучей мужиков. Ха! И Ленка туда же! А ведь могло бы выйти и весело!.. — Девять, мальчики, — она отпустила Кашпировского и вытерла руки о трико. — Хорошего вечера. Насть! — Я тоже пойду, мужики, — сказал Никита.             Кашпировский махнул рукой и, не прощаясь, пошёл в пивнуху сам, лишившись, увы, не подающего надежды падавана. — Отряд не заметил потери бойца… бойцов, — изрёк Летов.             Мне нравится считать, что этот патлатый говнарь именно «изрекает». Не, он не говорит, он даже «я играть не умею» изрёк, как будто это в песне у Летова так было… Хотя, может, и было, я же не фанат. — Ну, раз девять… восемь, с каждого по полтиннику. — Валер, если остаёшься, за меня отдай, я верну, — пожал я плечами: бумажник-то в общаге остался, я даже без мобилы пошёл. — Без проблем, — Валера вытащил сотку и подал Илюхе.             Когда с покупкой было покончено, я вошёл за новыми товарищами в коммуналку и обомлел — это же общага, планировка такая же! — У меня вейп есть, парить тут можно, сигареты — на балкон ходи, либо стоя у форточки на кухне. — Валера! Валера! Где Валера? — кричал Илюха. Валера расположился прямо за спиной у него. — Да тут я. — Чё так пугаешь-то? Садись, давай… — Давай «Всё идёт по плану», — изрёк Летов. — А давай. Конь, наливай, — сказал Илюха.             На маленькой софе Мара села рядом с Валерой, ухватив за шею, а я посадил Вику на колени. Между штанов немного напряглось от повышенного внимания к проблеме мягкости ночной трости. — Ну… тогда… — Границы ключ переломлен пополам… — Такую страну просрали. Сами как говно в проруби и просрали всё, — изрёк Летов. — За это и выпьем, — кивнул Конь. — А вообще, тебе ли не всё равно? Страна… весь мир наш, страна-страна. Говна. — ...И всё идёт по плану!.. — Такую страну просрали… Фашисты, бл-лин! Да, Жох? — сказал Конь, будто и не говорил только что, что «страна-говна». — Ага, — ответил Илюха, который оказался «Жохом». — Фашисты-коммунисты.             Я решил не обращать внимания на них. — Где учишься? — спросил я у Вики. — Да вон, с Машей в художке. — На каком курсе? — Я на первом, она закончила уже. — Ага…             Почему-то мне больше не хотелось разговаривать с этой глупой подражательницей, она даже не могла говорить нормально о себе, не упоминая сестру, с которой она явно берёт пример, явно девочка из поздно взрослеющих. — Да, такую страну просрали… Жох, почему мужики без погонял? Валера, в частности. Уже не восемнадцать, а кореш так точняк. И забудем какое по счёту погоняло! — Валера! — Валера прекратил играть другую песню Летова «Родина». — Чего? — Сейчас будем клички делать, не ссы. Гитару положи, стопарь бери. Значит, я даю тебе три погоняла на выбор. Не нравится — пьёшь стопку, даю другие. Точнее, уже мы даём. Димон, ты чего там, долго Вику смущать будешь? Мара, твою за ногу, айда к нам, хватит виться этой… змеёй. Егор, блин! Летов!             Когда все были в сборе за столом-книжкой. — Да я с правилами знаком, но не при этом же, — махнул Валера в мою сторону. — Да и есть уже как пару тысяч лет с гаком. — Ну, теперь не отвертеться. Халдей, Манагер, Пастор! — Пастор — круто, конечно… — задумался Валера. — Халдей не хуже, ты чего? — заржал Конь и выпил стопку Валеры. — Не, я другие хочу, наливай мне, а то у меня Коняга выжрал. — Без вопросов, — Валера быстро опрокинул стопку. — Теперь Коняра пусть предложит. — Законник, Пиараст, Фемида! — отскандировал Конь и потянулся к стопке Валеры, но тот опрокинул быстрее. — Мара, давай. Ты давай без обид. Пиараст — это такой серьёзный гусь, занимающийся пиаром. Тихо-тихо! — забеспокоился человек, которого, казалось, просто задумчивым лицом Валеры не напугать. — Валера Законник… Валера Фемида… — пробовал тот на язык предложенные погремухи. — Трикстер… Янус… — пауза. — Эксцизий! — она задумалась. Валера заранее схватил стопку, но пить не стал. — Трикстер… не угадала ты совсем с моей ролью, нет. Янус — близко. Но Разрушитель — снова мимо, — сказал он и выпил. Я начал терять нить разговора. Какой разрушитель? Какой трикстер? — Ладно. Сейчас я предложу, — разрядил обстановку Илья. — Кокша, Няшка, Сибарит. — Первые два вообще для женщин, ну… — Валера задумался. — А давай ещё!             Он выпил и слово взял Конь. — Лысый. Туз. Питон, — изрёк он с ещё более серьёзным лицом, чем Летов.             Я выпил несколько стопок и плохо понимал уже, что происходит. Валера опрокинул, и я услышал женский голос: — Ладно-ладно. Не угадала. Плевать, — она глянула на меня. — Шагал, Босх, Айва… Ой, к е… тьфу, — видно, Маре заплохело. — Шагал у нас уже есть, мой одногруппник, — промямлил Валера. Язык начинал его плохо слушаться, это тревожный звоночек. — Я ещё того. Просто.             Валера выпил. — Манихей, Гермес, Ялдабаоф! — Ну ты выдал, — озадаченно чесал голову пьяный Валера. — Жох, ты чё с козырей пошёл, религиовед хренов? — наехал Конь. — А ты давай тоже с козырей!             Я устал это слушать. Несомненно, это было бы интересным радио, но я подозревал, что хитрый Валера всё сведёт к победному, где у него будет кличка «Ахренамазда». Никто его так называть не будет, конечно, так что всё это глупости, всё это… — Вика, пошли покурим. — Я не курю, — она глянула на сестру, — но пошли.             Мы вышли из комнаты, и в коридоре я увидел…