Маргаритки

После проповедей они часто сидели вместе в храме, на скамьях вдоль стен. Обычно никто не задерживался здесь — у кого работа, у кого семья. Нариндер лишь изредка позволял себе такую роскошь, и Агнец не был против того, что самый работящий последователь отлынивает от своих дел. Хотя бы на минуточку, хотя бы на часок. Агнцу словно было известно о том, как для них обоих это время было важно. Без конкретики, просто так. Это было видно по глазам, и это не было делом лидера — лезть в дела бывших епископов, пока те не создают проблем. Эдакая солидарность. Шамура подает голос первым. Никто и не сомневался в том, что он преуспеет и здесь. — В последнее время ты мрачен, — он покорно кладет свою голову на плечо брату, и Нариндер не смеет шелохнуться, зная, насколько нужно быть осторожным при таком жесте. — Я слишком много думаю о тебе, и меня это отягощает, — честно признается тот. Нариндер совершенно не умеет врать. Он робко приобнимает изящную паучью талию, тупит взгляд, и Шамура вздыхает. — И что же в этом плохого, братец? — паук смотрит снизу вверх, и из-за блеска его глаз Нариндер не может собраться с мыслями. Его одолевали сомнения и пылкая страсть каждый раз, когда он видел Шамуру. У них достаточно доверительные друг с другом отношения, но что-то все равно словно сдерживало кота, не давало ему в полную меру принять их. И от этого у Смерти сдавали нервы. — Это из-за Калламара? Нариндер прикрывает глаза и чувствует, как Шамура напрягается. Да, из-за него. И да, не стоит недооценивать проницательность старшего. Не хотел Нариндер это обсуждать с братом, зная, как яростно тот противостоит этому головоногому каждый раз. Нариндер, право, был бы рад увидеть воочию, как Шамура измывается над Калламаром, но последний не промах — выцепляет брата когда тот один, без его страшного любовничка. И Нариндера это злит. Злит, что кто-то знает, злит, что Шамуре приходится это терпеть. Злит, что из-за этого склизкого гада в его голову закрадываются сомнения о них самих. А ведь он только-только начинал мириться с тем, что любить, в общем-то, не так уж и плохо. Что выражать свои чувства в соитии и поцелуях не так уж и стыдно. Особенно, если вы оба получаете от этого удовольствие. — Тебе так легко что-то внушить, братец, — подбирается губами ближе к уху Шамура, делая голос еле слышным. Эхо храма улавливало его так звонко и так невесомо. Когти цепляются за рубашку, и одна из лямок комбинезона сползает по плечу. Пальцем Шамура натягивает ее, коленом задевая ногу брата, и тот вздрагивает. — Калламар никогда не знал меры в своих деяниях. — Как будто бы ты знаешь... Шамура, что ты делаешь? — скрывая дрожь в голосе спрашивает Нариндер, мягко кладет руки на грудь брата, но его оттолкнуть он не в силах. — Ты хочешь опять осквернить чужой храм? — Это тебя беспокоит? Я думал Калламар, — паук игриво водит плечами, ладонью оглаживает чужое бедро, второй рукой тянется к лицу. — Давай дойдем до кельи и... — кот выдыхает горячий воздух, поджимает губы, сводит брови к носу в необъяснимом напряжении, когда хитин касается скулы. Нариндер чувствует, как что-то в груди сжимается как пружина от каждого прикосновения брата, и старается отвернуться, свести колени, убрать руки. Лишь бы не накинуться на него, как хищник на добычу, что сделал бы без особых сожалений. Шамура будто бы не слышит, неумолимо наседая на Нариндера. Стягивает вторую лямку, тянется к ширинке, и все это происходит так неспешно и неаккуратно, что кот шипит, водит в спешке по сторонам взглядом и закрывает тыльной стороной ладони рот. — Пожалуйста... — взмолился Нариндер, не смея даже взглянуть в глаза пауку. Он опускает ресницы и ловит взглядом, как Шамура хищно облизывается. Тот явно не собирается отступать, и кот уже чувствует когтистые пальцы в шерсти. Нариндер просто обожает, когда Шамура над ним измывается подобным образом. Слишком сильно, чтобы это не затмевало рассудок. — Сюда никто не зайдет, — шепчет Шамура, как будто пытаясь успокоить, но они оба знают, что это, скорее, призыв не сдерживаться. Паук отводит ногу кота в сторону, нагло усаживается ему на колено. Нариндер стонет, когда из-за этого чужие пальцы небрежно задевают что ни попадя. Кот ежится и закусывает губу, а по телу проходят мурашки. Паук только ухмыляется и облизывается, коленом упираясь в чужой пах. Он не собирался продолжать, пока они окончательно не замучают друг друга. И Шамура, по мнению Нариндера, просто очарователен в своей жестокости. Кот запрокидывает голову и шумно выдыхает. Нариндер впивается в искривленные ухмылкой губы, берет паука за грудки, прежде чем тот нетерпеливо начинает развязывать пояс, приподнимать подол туники. Они отрываются друг от друга и чужие руки грубо стаскивают с Шамуры одежду, жадно трогают хитиновую грудь, оглаживают ребра, и паук извивается под касаниями брата, горячими поцелуями и легкими укусами. Нариндер никогда не слышал от паука ничего, кроме вздохов и кряхтения, тихого шепота и шипения, и его несдержанные мычания были усладой для ушей. И Шамура был в невероятном восторге от того, как Нариндер просто пожирал его изящное тело взглядом, так страстно хотел и нетерпеливо жался. Паук щурится и целует в щеку, заставляя брата на мгновение застыть, недоуменно посмотреть, смутиться. — Я проявлю к тебе милосердие сегодня, — целует Шамура брата в ухо, сощуренный третий глаз, и Нариндер помогает брату разделаться с комбенизоном. От удовольствия паук стрекочет, налегая на кота всем телом, пошло упираясь ему между ног. — ...Все-таки тебе страсть как идут рабочие одежды... Они встречаются лицом к лицу, так близко, что Нариндер кожей чувствует горячее дыхание, отчего вздрагивает. Волнение заставляет вставать каждую волосинку на его теле дыбом и глупо улыбаться. Бабочки своими крыльями щекотали стенки живота изнутри, и кот хлопал глазами, словно влюбленный юнец. Шамура щурится от умиления, проводит по его пушистой щеке пальцами, не в силах сдержать толику ребячества. Как же он его, черт возьми, любит. — Слишком неотразим для тебя, да? — дразняще шипит Нариндер и Шамура вспоминает, чем они занимались. Он и вправду засмотрелся. — Иногда мне просто кажется, что Калламар завидует, — паук утыкается носом в бархатную шею, по спине Нариндера проходит дрожь. Пальцами Шамура пробегает по напряженным плечам и контуру лопаток. — Чему? Тому, что у тебя есть тот, кого можно затащить в постель почти каждый день? — кот обнимает бедра брата ногами, помогая себе руками. Если тот не собирался входить, он сделает это сам. Нариндер наклоняет голову, открывая Шамуре вид на свою шею, и брат не задумываясь прикусывает мягкую шерсть, заставляя кота шикнуть. — Отнюдь. На его месте я бы тоже хотел, чтобы ты в меня влюбился, — тот начинает движение и чувствует, как брат подается, с особым рвением вдалбливая таз. Они съезжают по скамье, чтобы паук смог упереться в нее руками. Нариндер еле сдерживает голос, и храм улавливает лишь его тяжелое дыхание. — Все-таки мне кажется он не любви хотел бы... — сквозь пыхтение отвечает кот и запрокидывает голову. Когтистая рука сжимает его бедро, и своими пальцами Нариндер оглаживает ее, цепляется, давит сильнее. Шамура уже ощущает, как у Нариндера дрожат колени, а сам он не может больше и слова связать, только крепче притягивает к себе ногами, жмется ближе, тянется, чтобы поцеловать. Какой же он красивый. Шамура не отказывает, чувствует горячий шершавый язык на своем. Нариндер всегда целовался мокро и грязно, несдержанно, как в последний раз, и паука это невероятно заводило. С трудом Шамура отрывается, целует в уголок рта, подбородок, спускается к шее, и кот уже на пределе. Царапает спину, оставляя белые полосы на хитине, жаждет внимания, жаждет, чтобы в последний момент Шамура всем телом обнял его, и тот прижимается к его груди. Нариндер ежится, напрягается, и брат обвивает его руками в крепком объятии, ощущая всю хрупкость Смерти как душевную, так и телесную. Кот больно кусает в плечо, стискивает зубы, но Шамура словно этого не чувствует. Целует в щеку и мягко улыбается, Нариндер закрывает глаза после такого маленького жеста благодарности, позволяя себе обмякнуть в чужих руках, понежиться в секундах счастье. Ему нравилось ощущение вселенского покоя после такого бурного проявления любви. А Шамуре нравилось смотреть на его умиротворенное лицо, особенно после всего, через что они прошли. — Я счастлив, что ты со мной, — шепчет Нариндер и покачивает ногами, сидя на скамье. Шамура плавными движениями рук уже затягивал на талии пояс. — Я тебя тоже люблю, — старший улыбается так тепло, и кот просто не может не ответить. Берет того за руку, и брат садится рядом, смотрит на Нариндера, который устремляет взгляд куда-то ввысь, затем одаривает таким же нежным взглядом Шамуру. — Ты точно уверен, что не этому Калламар завидует? — Но мы же сидим так после совокупления, — Нариндер насмешливо прикрывает рот рукой, и Шамура треплет его голову. — Мы постоянно так сидим, полно тебе! Кот смеется, наклоняется, чтобы паук почесал за ухом, перебрал пальцами шерсть на затылке. Нариндер несдержанно трется лбом о его руку, и Шамура даже вообразить себе не может, как такого простого жеста может хватать, чтобы до краев наполнить душу несоизмеримым счастьем. — Завидовать в любом случае плохо... — мурчит Смерть, прежде чем зажмуриться от очередного поцелуя. И Шамура все еще не может смириться с его очаровательностью.