R + A

С ним Кехлер всегда был ласков, податлив, ещё с первых минут, как тогда, едва живой, на больничной койке "учил" Ади целоваться. Разбитые губы казались совершенно мягкие, травмированная рука умилительно цеплялась в китель. Даже язык скользнувший штандарт фюреру в рот действовал предельно осторожно. Кехлер пытался не злить Ади, хотя прекрасно осознавал, что Штрассер позволил бы ему все. Хоть укусить себя, а хоть обругать, что не поторопился со спасением. Нынешний сонный Рюдигер охотно подставил свой "клюв" под поцелуй, сквозь довольный прищур мазнул откровенно любовательным взглядом по лицу Адольфа и, придвинувшись ближе, уткнулся мордой в плечо - видимо, будем досыпать. Адольф зарылся пальцами в короткие прядки на затылке, притянув доктора плотнее, чмокнув в макушку. -Люблю тебя, мое Чудо, - проворковал он, вновь касаясь губами светлых волос. Чудо аж напряглось. Всегда терялось от теплых слов, зачастую начинало тут же нести всевозможную чепуху, пытаясь сказать, что любит Штрассера не меньше. Но сейчас Кехлер избрал иной путь, крепко обнял за спину и до щекотки поцеловал в плечо под воротником. -Абсолютно аналогично, герр Штрассер, - муркнул он. Судя по голосу жмурился и нежился доктор тоже как кот. -Рюди, как себя чувствуешь? Вопрос был важен, отважный план созревал в черепушке Адольфа и ускоренно обретал четкость. Дерзкий, внезапный и очень безумный план на счёт этого расслабленного, разнеженого тела под боком. -Вполне хорошо, - сообщил меж тем ничего не подозревающий Кехлер в воротник. -А хочешь... - слова не складывались, спрашивать такое стало стыдно. Зато получилось скользнуть рукой по спине к заднице и красноречиво сжать под одеялом. На секунды Кехлер замер, комично шумно сглотнул. Адольф пожалел, что не видел его лица, но ухо умилительно покраснело. -Трубы нет, тебя - да, - кашлянув, чтоб голос так предательски не садился, ответил он. Явно внутренне умирая точно также, но отчаянно стараясь сохранить самообладание. - Так вы серьезно, герр Штрассер? - а вот тут голос все таки сел, зато Кехлер вывернулся с объятий и уставился в глаза. -Абсолютно, - кивнул Адольф. Не сказать, что тут не захотелось провалится под кровать и сквозь пол. Сам предложил и сам же запаниковал. Но какая-то часть мозга уверено твердила, что именно этим солнечным мирным утром ему непременно надобно взять Кехлера, отыметь и навсегда быть уверенным, что теперь доктор его собственный, его - Адольфа фон Штрассера. И в этот раз причинять боль своему доктору не хотелось. Он заслуживал ласки. *** Целовался Рюди умопомрачительно, даже вышиб из головы Адольфа панические волнения. Его тело всегда было предельно податливым, сейчас оно оказалось ещё и безумно горячим от одеял. Превосходный контраст комнатной прохлады и белоснежного теплого создания - здесь хочешь не хочешь прильнешь и отпускать не пожелаешь. Как и выворачиваться с одеяла. Хотелось чувствовать его рядом с собой, удивительно чуткого, ласкательного, любимого. Кехлер без труда изгнал абсолютно все мысли с головы, любые волнения, все. Осталось только желания, чтоб он не прекращал - продолжал заглаживать, зацеловывать, обнимать, мурлыкать на ухо нелепые вычурные комплименты про зеленоглазого любимого Ади. Ади на том этапе с большим пребольшим трудом понимал что-либо. Смущение не вызвало, когда пристроившись между разведенных коленей, животом он почувствовал чужое возбуждение, стыда не было и когда бессовестный доктор буквально впечатал его в себя, сильнее обняв за талию, заставив прижаться к бёдрам. -И не страшно тебе? - проворковал Адольф куда-то в шею довольному учёному, игриво прикусывая вместо поцелуя. - А вдруг я сорвусь? Не сказать, что в шутке не наблюдалось доли правды - хныкающий и рвущийся Кехлер заводил до предела. Сжать бы за горло, вставить жестоко, резко, до предела, выбить из груди те до неприличия громкие болезненные стоны... -И кому будет хуже? - переведя дыхание поинтересовался ученый. Рука его при этом до мурашек приятно зарылась в волосы на затылке Адольфа, вторая не менее хорошо лениво скользнула по линии хребта, вынуждая прогнуться. - Тебе же, - продолжил он цепляя синеглазым мутным взглядом, - по цветы переться среди зимы, прощение просить, меня на руках таскать. Адольф был готов хоть подснежники выкапывать после такого дела, но... Какой-то остаток здравого рассудка вынудил на корню погасить манящие фантазии - не сегодня, не в этот раз. На лице удалось изобразить улыбку и увлечь ученого в очередной поцелуй, рука при этом бесстыдно скользнула ниже по бедру. *** То что Кехлера в дикой степени неуместно охватил панический страх, самому Кехлеру совершенно не нравилось, но поделать с собой ничего не выходило. О, это зеленоглазое чудо с садистическими замашками сегодня было нежно как никогда, очень нежно и ласково. Но когда этот ненаглядный родной Ади в действительно взял его, где-то в груди ученого судорогой свело душу, что уж говорить про задницу. Воспоминания накрыли по полной. Впрочем, кто бы сомневался? -Не бойся, котик, - промурлыкал Адольф. Поцеловал в щеку, спустился ниже к горлу. Рюдигер, за прошедшие мгновения напрочь забывший как дышать, вытаращился в потолок широко распахнутыми глазами. Котик? Тяжело верилось своим ушам - когда его в последний раз хоть как-то ласково называли в "неумирающем" состоянии? Адольф увещивал успокоиться, ласково целуя требовательно поставленную шею, сбивчиво плел, что не сделает больно (очень даже делая, очень), но брошенное на ходу нежное прозвище вышибло сильнее всего. И подлый штандарт фюрер мгновенно сообразил - смекалкой он всегда отличался. Котик стал синеглазым, белоснежным и любимым, вдруг даже маленьким и единственным во всем мире. Разомлевший от такой информации "Котик" втихаря начал даже подозревать, что видит сон. О, сколько таких отчаянно-сладких сновидений было просмотрено! Хотя говорят там на счёт боли... Лихорадочная мысль оборвалась, когда Адольф воспользовавшись моментом двинулся глубже, очень резко, напрочь бессовестно и также очень неумело. Несчастный доктор выгнулся дугой (а кто-то тут обещал про не больно, ну-ну). Обиженно зашипеть ему не дали, подлый Штрассер заткнул рот поцелуем, его горячая ладонь ощутимо скользнула по рёбрам, по животу, пальцы приятно прошлись по затянувшейся полосе пореза, спустились ниже. И Кехлер сумел только замычать жалко встрепенувшись, не сообразив даже, что было ярче - эта бессовестная юркая рука на самом заветном месте или боль в тот же миг вновь пробившая от несчастной задницы по каждому нерву. А дальше не один доктор перестал соображать. Дальше было больно и удовольствие доставляло разве что осознание, кто эту боль приносит. Штрассер вряд ли осознавал, что живое создание способно вынести такой ритм, приспособится, да ещё оказаться каким-то чудом на пике счастья. Крышу Ади смело напрочь, он брал грубо и резко. Хватая за горло, а следом просто удерживая за запястья. До крови кусая во время поцелуев, мучая свою скулящую жертву, как хватало фантазии в такой-то момент, и любуясь до горящих азартом зрачков. Жёсткая хватка второй ладони, неумелые порывистые ласки тоже скорее отзывались болью, чем наслаждением. Сознание плыло, терялось в наползающем обморочном мареве. Очень скоро собственная физиономия стала обидно влажной от слез, а теплая кровь не менее обидно заструилась по подбородку и по бёдрам. Сволочь, ну только ж зажило! Зато за цветами сбегает, ага. Потемневший жуткий взгляд резанул по лицу. Сквозь слезы Кехлер видел плохо, но ярость в глазах напротив полыхнула настоящим огнем. О да, как доктор смеет тут лыбиться? -За букетом идти не хочется? - Кехлер умудрился издевательски поднять брови и выбить из горла вполне приличный саркастичный тон. Какое счастье, что руки Адольфа были заняты и по зубам ему не влетело. Впрочем, он тут же задохнулся и на какое-то мгновение шарахнулся в обморочную темноту, а очнувшись, осознал, что в рот ему требовательно впиваются жадным поцелуем. Губы до этого момента уже искусали хуже некуда - сейчас лишь добавилось порции боли, заставив ошалело протестующие замычать. Стальная хватка на запястьях тем временем сжала до хруста. Дёргаться казалось себе дороже, оставалось надеяться, что вторая рука не сожмется с таким же напором между ног. Сколько все длилось Кехлер не осознал, для него самого - целую невыносимую вечность. Когда Штрассер рухнул на него, подмяв истерзанное тело под свое разгоряченное и размякшее, у доктора хватало сил только крупно дрожать и судорожно хватать ртом воздух. В какой-то момент "тиски" пальцев отпустили, позволив притянуть ноющую руку к груди - вторую ещё долгие минуты продолжал отдавливать сам Штрассер. В теле гуляла боль, клубилась, дёргала, резала. В голове же поселилась звенящая тяжелая пустота. Не обидно было, нет, скорее холодно и странно. Зато в черепушке отстранившегося Адольфа вроде бы начинало проясняться. Краем глаза Рюдигер заметил, что холеная физиономия коллеги существенно побледнела, а глаза расширились. Адольф попытался выдавить из горла какое-то слово, но заткнулся. Взгляд его стал ещё более затравленным. Рука так и застыла не дотянувшись до груди доктора - что он там собирался сделать, одеяло накинуть или погладить, осталось в разряде загадок. Рюдигеру было лень думать. Лень злится. Дрожащая порядком онемевшая рука коснулась щеки мучителя, тот безропотно наклонился нос к носу. Прикрыв глаза, чтоб так отвратно не плыло, игнорируя Штрассеров шок, доктор приподнялся и совершенно собственнически поцеловал. Выяснять отношения сил не обнаружилось. Адольф потом прощения попросит, ради приличия и чтоб Кехлеру душу порадовать (плести милые слова он умел, через пару часов продемонстрирует свои таланты). Зацелованный Штрассер меж тем вытаращился с таким нереальным испугом и удивлением, что словами уставший рассудок Кехлера описать такое бы не смог. Но чисто внешне выражение ручного маньяка ему понравилось. Даже заставило улыбнуться. -Рюди... - севшие мурлычущие интонации погасли, теперь Адольф выдал его имя хрипло и неуверенно. Не решившись договорить, он продолжил прожигать измученного Рюди растерянным взглядом больших темно-зеленых глазищ. Ну вот, ещё расплачется! -Обними и вещай, как меня любишь, - поражаясь сам себе Кехлер беззлобно уткнулся башкой в плечо и прикрыл глаза под теплом ладони на боку. Адольф было заикнулся про повреждения, но доктор грозно рыкнул что "потом" и снова крепко зажмурился - пара минут вот так, не шевелясь и не думая ни о чем в объятиях его любимой маниакальной твари ему жизненно-необходимы.